“...я человек негнущийся и своевольный. Таким и останусь”

“...я человек негнущийся и своевольный. Таким и останусь”

 

Письма Е. И. Замятина разным адресатам

 

Творческое наследие Евгения Ивановича Замятина (1884 — 1937), одного из крупнейших русских писателей XX века, до сих пор полностью не издано. Многие годы в нашей стране произведения этого политического “еретика”, автора антиутопии “Мы”, насильственно погружали в воды Леты. Лишь сейчас у отечественных филологов появилась счастливая возможность переиздавать опубликованные и печатать неизданные тексты сочинений Замятина, в том числе и его писем, остававшихся до сегодняшнего дня погребенными в архивах разных стран.

Публикуемая подборка писем Замятина показывает его с неизвестной широкому читателю стороны — как мастера эпистолярного жанра. Его остроумные, яркие и живые послания позволяют лучше понять Замятина-человека и разрушают легенду о нем как о рационалистичном и застегнутом на все пуговицы “гроссмейстере литературы”. В письмах Замятина раскрываются его доброта и готовность помочь тому, кто в этом нуждается: дать профессиональный совет (письмо И. Каллиникову), похлопотать о постановке пьесы (письмо режиссеру Н. Петрову). Живя во Франции, Замятин беспокоится об оставшейся в Ленинграде своей бывшей домработнице А. Гроздовой и просит вручить ей его “блошиные гонорары” (то есть причитающиеся ему за постановку пьесы “Блоха” — письмо от 1.VIII.1932 года З. Никитиной). В письмах виден разный Замятин: деловитый редактор, наставник молодых литераторов, умный и доброжелательный друг.

Но главная ценность писем Замятина в том, что в них развернута его идейная позиция и они тесно связаны с его творчеством. В них — мужественное противостояние “неистовым ревнителям” идеологической чистоты советской литературы (письмо С. Обрадовичу), творческие планы и замыслы, следы работы над тем или иным произведением. Эпистолярное наследие Замятина позволяет судить о его эстетических и литературно-критических взглядах, а также театральных и музыкальных вкусах.

Его письма — это и документы 20 — 30-х годов, содержащие исторические реалии и живые штрихи из жизни России, Чехословакии, Германии, Франции — стран, с которыми связана судьба Замятина. Здесь дана стереоскопическая панорама культуры: меткие, порой неожиданные характеристики К. Чуковского, К. Федина, И. Эренбурга, Ю. Анненкова и микрорецензии на произведения А. Ахматовой, Б. Пастернака, М. Цветаевой, В. Ходасевича, Л. Леонова, А. Платонова, В. Каверина, А. Дикого, Ю. Шапорина, Ф. Шаляпина и других. Замятин не ошибся, выделив их как наиболее одаренных мастеров своей эпохи. Для Замятина естественным было рассматривать русскую культуру в единстве ее советской и эмигрантской ветвей. Такой подход близок сегодня и нам. В письмах Замятина запечатлено и сотрудничество с французскими и немецкими режиссерами, американскими славистами и переводчиками. Вместе с ними Замятин, столь укорененный в русской “почве”, создавал новое искусство XX века.

Публикуемые тексты дают представление главным образом о двух периодах литературной деятельности Замятина — 20-х и 30-х годов. Но в письме И. Каллиникову Замятин подчеркнул особую значимость для своего творчества произведений раннего, 1908 — 1917 годов, периода — повестей “Уездное” и “На куличках”, рассказа “Непутевый”. Лучшей среди них была повесть “Уездное” (1912), за которую К. Чуковский, один из ведущих критиков серебряного века, назвал Замятина “новым Гоголем ^[1] . В восторге от “Уездного” был и М. Горький.

Наиболее плодотворными стали для Замятина 20-е годы. Именно тогда он написал произведения, каждое из которых могло бы создать его автору репутацию классика. Письма этого периода еще раз подтверждают, что в 1918 — 1929 годах он — один из лидеров в литературных кругах Петрограда — Ленинграда и, подобно Чуковскому, ближайший помощник Горького во всех его начинаниях, прежде всего в деле просвещения народа. Его, образованнейшего интеллигента, не могли оставить равнодушным “всяческие всемирные затеи”: “Издать всех классиков всех времен и всех народов, объединить всех деятелей всех искусств, дать на театре всю историю всего мира” ^[2].

В рамках этой программы по инициативе Горького в 1918 году для выпуска энциклопедии всемирной литературы было создано просуществовавшее до 1924 года издательство “Всемирная литература”. Замятин стал членом редколлегии “Всемирной литературы” и заведующим редакцией в издательстве. Здесь он получил первый опыт работы редактора, готовя к публикации переводы произведений Г. Уэллса, Дж. Лондона, Б. Шоу, Э. Синклера, Р. Роллана, О. Генри и других писателей. Письмо Замятина от 14.VI.19 2 3 года К. Чуковскому, возглавлявшему в издательстве англо-американский отдел, показывает, как много общих дел и интересов было у этих двух знатоков английского и американского искусства слова.

Для работы во “Всемирной литературе” Замятину пригодилось хорошее знание культуры и образа жизни “островитян”, среди которых он, выдающийся инженер-кораблестроитель, командированный русским правительством в Англию, провел в 1916 — 1917 годах около двух лет. Английским языком он овладел настолько, что, вернувшись домой, стал писать своим англоязычным корреспондентам то по-русски, то по-английски. Одним из них был А. Ярмолинский, с которым Замятин и Чуковский познакомились зимой 1923 — 1924 годов во время посещения России этим американским славистом и его женой Бабеттой Дейч. Английские письма Замятина А. Ярмолинскому — это фейерверк фантазии, острот, свежих метафор, что по возможности передано в переводе. Чего стоит хотя бы сравнение “безнадежно грубого”, по мнению Замятина, Чуковского с шампанским “брют” (в переводе с французского “неочищенный” и “грубый”), пьянящим, бодрящим и чересчур сильно действующим!

20.VI.1926 года Замятин писал поэту И. Ерошину: “...вспомнился 18-й год, Дом Искусств, Студия. Мне приятно, что Вы хорошо вспоминаете это время. Внешне — тогда жилось куда тяжелей, чем теперь, — и все же насколько было лучше!” Вероятно, Ерошин посещал студию по изучению мастерства перевода, созданную в июне 1919 года при “Всемирной литературе”, и бывал в Доме искусств (знаменитом ДИСКе), названном впоследствии одной из его обитательниц тех лет, О. Форш, “сумасшедшим кораблем”. Курс этого корабля определяли вместе с Горьким Замятин и Чуковский, делавшие с большим энтузиазмом новое общее дело, хотя их убеждения в значительной мере различались и отношения складывались по-разному. Замятин читал в Доме искусств лекции по технике художественной прозы и о Г. Уэллсе.

“Вряд ли будет ошибкой назвать начало третьего литературного десятилетия в России “студийным”, — писал Н. Оцуп. — <...> как обойтись будущим прозаикам без своего учителя? Не будь в то время в Петербурге Замятина, его пришлось бы выдумать” ^[3] . Замятин стал “дядькой” молодых писателей из группы “Серапионовы братья”, родившейся в лоне студии при “Всемирной литературе”, учил писать людей, признаваемых сегодня классиками. Он стремился к общению с литературной молодежью прежде всего оттого, что хотел создать свою школу писателей, обогащавших достижениями модернизма реалистический метод ^[4] , и привить своим ученикам собственное представление о достоинстве Художника, независимого от политических тенденций.

Но была и иная причина, заставлявшая Замятина искать общения с молодыми писателями. Спрятанная от друзей и даже от самого себя и выплеснувшаяся в трех из пяти его английских писем А. Ярмолинскому (от 7.XI.1925 года, 8 марта 1926 года и 9 июня 1926 года) в шутливой истории находившейся дома у Замятина куклы. Подобно гофмановскому Щелкунчику и толстовскому Буратино, игрушечный Ростислав в этих посланиях оживает и смешно, по-детски, влюбляется. На первый взгляд, это лишь веселая игра с куклой отнюдь не инфантильного Замятина. Но замечание в скобках намекает на драму человека, не испытавшего отцовства: “Он сказал, что, когда вырастет (я несколько сомневаюсь в этом), он полетит, чтобы увидеть “Американскую леди”...” (Б. Дейч — письмо от 7.XI.1925 года). История Ростислава, к которому его хозяин относится трепетно-нежно, показывает: для Замятина, писателя достаточно “почвенного”, дом связывался с существованием семьи, мечтой о ребенке. Этим он близок и неонародникам, в частности литературному критику и общественному деятелю Р. В. Иванову-Разумнику, оказавшему влияние на писателя. О продолжении рода как о непреложном законе жизни и естественной человеческой потребности Замятин постоянно, хотя и по-разному, писал и в своих произведениях 20-х годов: с почти кощунственным юмором — в рассказе “О чуде, происшедшем в Пепельную Среду”, серьезно-сочувственно — в романе-антиутопии “Мы”, одна из героинь которого, О-90, рискуя жизнью, становится “противозаконной матерью” в обществе, где все, даже деторождение, контролируется государством, а также в одном из лучших своих рассказов — психологической драме “Наводнение”.

В письмах Замятина 20-х годов отражена еще одна важная сфера его деятельности — участие в независимом литературно-художественном журнале “Русский современник”. Его редактором был А. Н. Тихонов, из-за границы изданием пытался руководить быстро разочаровавшийся в нем Горький, членом редакции являлся А. М. Эфрос, а душой журнала были Замятин и Чуковский ^[5] . Вышло всего четыре номера “Русского современника” за 1924 год, пятый же был запрещен, во многом из-за разносных статей напостовца Г. Лелевича и К. Розенталя. В письме от 7.XI.1925 года А. Ярмолинскому Замятин сетует: “Наш журнал лежит в гробу и ждет воскрешения из мертвых. Мы не потеряли еще надежду увидеть его ожившим”. Редакторы собирались издавать “Русский современник” в России и одновременно за границей, в частности в США, что видно из цитированного письма. Но их намерение не осуществилось. И все-таки даже в вышедших номерах журнала удалось опубликовать лучшие произведения русской литературы тех лет, и советской, и эмигрантской.

Редакторы “Русского современника”, с уважением относившиеся к классическому наследию, в основном все же ориентировались на художественный эксперимент и поиски новых форм в искусстве. Напечатанные в “Русском современнике” замятинские “Рассказ о самом главном” (№ 1) и анекдот “О том, как исцелен был инок Еразм” (№ 4), доклад, сделанный в виде предисловия к чтению отрывков из романа “Мы”, и статья “О сегодняшнем и о современном” (№ 2) выражали программу журнала и определяли направление творческого развития писателя в 20-е годы. Эстетическое кредо Замятина наиболее полно реализовано в антиутопии “Мы”, по словам писателя, его “самой шуточной и самой серьезной вещи”.

Это произведение — реплика на классические утопии Т. Кампанеллы, Т. Мора, Н. Г. Чернышевского — спорило и с некоторыми идеями и представлениями современников писателя. Замятин был убежден: последней, окончательной революции быть не может, “революции бесконечны”. Пренебрежение этим законом грозит застоем, энтропией, смертью. Здесь слышно романтическое эхо учения о “перманентной революции” Л. Троцкого, работы которого входили в круг чтения большевика Замятина еще в 1906 году. Взрывчатая сила романа заключалась и в критическом воссоздании в нем конкретно-исторических реалий жизни послереволюционной России. Эту критику не смогли принять не только деятели РАППа, но даже и такие единомышленники Замятина, как Горький и Пришвин. Горький, в частности, писал о замятинской антиутопии: “„Мы” — отчаянно плохо; совершенно не оплодотворенная вещь. Гнев ее холоден и сух, это — гнев старой девы” ^[6] . Близка к этому и оценка Пришвина, писавшего в своем дневнике 21 декабря 1922 года, что свой роман Замятин построил “на обывательском чувстве протеста карточной системе учета жизни будущего социалистического строя и, взяв на карту эротическое чувство <...>, привел идею социализма к абсурду. Разумеется, социализм от этого ничуть не пострадал, но мне стало очень досадно, что столько ума, знания, таланта, мастерства было истрачено исключительно на памфлет, в сущности говоря, безобидный и обывательский” ^[7].

Замятин, признавшийся в письме И. Каллиникову в том, что этот роман — лучшее из написанного им, мечтал непременно издать его в России, пусть даже “в виде перевода с португальского”, в журнале “Современный Запад”. Тем самым была бы продолжена давняя русская традиция политических иносказаний, начатая И. А. Крыловым, некогда прятавшим вольномыслие своего “Каиба” за подзаголовком “Восточная повесть”, продолженная В. К. Кюхельбекером в “Земле Безглавцев” и М. Ю. Лермонтовым в его “Жалобах турка”. Предложение Замятина, сделанное им в письме Чуковскому, не нашло у последнего поддержки. Это неудивительно, ведь он записал в своем дневнике: “Роман Замятина “Мы” мне ненавистен. Надо быть скопцом, чтобы не видеть, какие корни в нынешнем социализме” ^[8] . Поэтому оставалось одно — опубликовать политически смелое произведение за рубежом.

В письмах Замятина И. Каллиникову и А. Ярмолинскому отражены некоторые факты из истории публикации и восприятия в 1924 году в США замятинской антиутопии “Мы” в переводе выходца из России, известного американского врача-психиатра Г. Зильбурга. В этих посланиях преобладает радость писателя, увидевшего наконец свое самое дорогое произведение напечатанным и прочитавшего о нем немало теплых строк в американской прессе. Американские критики, подобно советским, заметившие прежде всего социально-политический слой романа, коснулись также особенностей перевода. Судя по отзыву Б. Дейч, перевод романа, местами “ходульный и неточный” ^[9] , оставлял желать лучшего. Однако и в несовершенном, не передающем всех достоинств оригинала переводе на английский, а затем на чешский и французский языки роман стал значительным фактом мировой литературы и побуждал писателей, философов и политиков размышлять о путях выхода общества из стандартизированного, механизированного “рая”.

1924 год принес Замятину не только признание за рубежом. В этом же году закрыли “Всемирную литературу” и “Русский современник” — пространство творческой деятельности Замятина начало сжиматься, как шагреневая кожа. Естественно, что убывал и его энтузиазм. “Кругом подло и скучно”, — признавался он 14.VI.1926 года В. Каменскому, характеризуя идейно-общественную атмосферу тех лет. Замятин на время отошел от редакционно-издательской деятельности, но не мог оставаться без трибуны, с которой бы он, бунтарь и еретик, выступал перед многочисленной аудиторией. В 1925 году такая трибуна была найдена. Ею оказался театр.

Упоминаниями о работе над пьесами и их сценической судьбе пестрят письма Замятина И. Каллиникову, А. Ярмолинскому, В. Каменскому, И. Ерошину. В двух из его пьес — “Огнях св. Доминика” и “Атилле” — вслед за романом “Мы” отразилось замятинское понимание истории как цикличного процесса, в котором периоды динамики, революционного обновления общества, отрицания окостеневших идей сменяются этапами энтропии, превращения идей, вчера еще жизнеспособных и продуктивных, в догму. Внимательные читатели “Огней св. Доминика” понимали, что контуры “алгебраической Испании”, в которой происходит действие пьесы, проступают в Советской России 1923 года и что в развитии русского большевизма, по Замятину, те же этапы, что были и в христианстве, — катакомб и инквизиции. Вот почему это произведение, раскрывшее незаурядный драматургический талант Замятина — “внутреннего эмигранта”, попало в список пьес, не рекомендованных к постановке в России. Не увидела эта пьеса, переведенная на немецкий, свет рампы и в Германии, так как “там в ней усмотрели „оскорбление католической религии”” ^[10].

Больше всего во второй половине 20-х годов писатель был увлечен работой над стихотворной трагедией “Атилла”. В письме И. Ерошину от 20.VI.1926 года Замятин так формулирует замысел этого произведения: “Далекие отголоски тогдашнего разговора об азиатском и западном в нас — пожалуй, Вы найдете в последней моей вещи, над которой работал эту зиму, — трагедии “Атилла”...”. В автобиографии 1931 года авторское понимание пьесы выражено более определенно: “Эпоха, когда состарившаяся западная, римская цивилизация была смыта волною молодых народов, хлынувших с востока, с черноморских, волжских, каспийских степей, — показалась мне похожей на нашу необычайную эпоху; огромная фигура Атиллы, двинувшего против Рима все эти народы, увиделась мне совсем в ином, не традиционном освещении” ^[11] . Замятин увлекся этой темой вслед за символистами Брюсовым, автором “Грядущих гуннов”, и Блоком, отдавшим ей дань в статье “Крушение гуманизма”. В “Атилле” оригинально преломилась шпенглеровская идея неизбежного “заката” окостеневшей европейской цивилизации. Подобно Блоку, видевшему в древнем римлянине Катилине большевика, Замятин показал Атиллу историческим деятелем наподобие Пугачева, Разина. Он на протяжении всего своего творческого пути симпатизировал бунтарям (таковы портной Тимоша из “Уездного”, а также революционер Сеня из рассказа “Непутевый” и очаровательно-инфернальная I-330 из романа “Мы”). В письме Замятина В. Каменскому высказаны опасения, что пьеса не пройдет цензуру. Увы, они оказались не напрасными — Облит признал это произведение недостаточно идеологически выдержанным. Сказались общие изменения в политике страны, перешедшей от нэпа к пятилетке, к коллективизации деревни. Но существовали и иные причины: к этому времени у Замятина, дважды после Октябрьских событий арестовывавшегося, уже стала складываться, по словам самого писателя, репутация “черта советской литературы”. Окончательно упрочилась она в 1929 году, когда началась официальная кампания против Замятина и Пильняка. Поводом явилось обнародование их произведений за рубежом. Несмотря на хлопоты Горького, высоко оценившего “героический тон” и “героический сюжет” пьесы, и старания сблизившегося в эти годы с Замятиным М. Булгакова, “Атиллу” так и не удалось поставить ни в Ленинграде, ни в Москве. “Гибель моей трагедии “Атилла” была поистине трагедией для меня: после этого мне стала совершенно ясна бесполезность всяких попыток изменить мое положение”, — писал Замятин в июне 1931 года в письме к Сталину, в котором просил “литературную смерть”, уготованную ему в Советском Союзе, заменить наказанием менее суровым — разрешением вместе с женой “временно, хотя бы на один год, выехать за границу” ^[12].

Более счастливой оказалась театральная судьба “Блохи” (1924), основой которой является рассказ Н. С. Лескова “Левша”. В этой пьесе, написанной по просьбе МХАТа Второго, традиции русского балаганного театра органично соединились с условностью итальянской комедии масок. Во время читки “Блохи” актерам МХАТа Второго они “смеялись так, что трудно было читать” ^[13].

В своих письмах 20-х годов Замятин рассказывает о постановке этой пьесы мхатовцами. “„Блоха” 11 февраля с большим успехом поставлена в Москве в Худож<ественном> театре 2-ом <...> и скоро пойдет в Александринском театре”, — делится он радостью с И. Каллиниковым 19.II. 1 925 года. Эта постановка покоряла и красочными, под лубок, декорациями Б. Кустодиева, и “пестрой каруселью шутейных <...> персонажей”, и общим стилем “скоморошьего озорства” “„сермяжных” туляков”, и запоминающимся Л. Волковым в роли Левши ^[14] . Во МХАТе Втором эта пьеса в постановке А. Дикого шла до осени 1930 года. После небольшого перерыва спектакли возобновились еще на несколько лет. Удачным получился спектакль и в БДТ (режиссер Н. Монахов). История обеих постановок в пародийной форме рассказана в замятинском “Житии Блохи”, в котором особенно запоминается “непреподобное зачатие преподобного Замутия” от... “дикого человека”. Плодом этого “зачатия” и стала “Блоха”. (Этот мотив встречается и в замятинском рассказе “О чуде, происшедшем в Пепельную Среду”.) А вот надежды Замятина на постановку в Первом (старом) Московском Художественном театре его трагикомедии “Общество почетных звонарей”, написанной на материале повести “Островитяне” (письмо И. Каллиникову), не оправдались: ее дважды начинали репетировать, но до постановки дело так и не дошло.

Из-за травли, начатой в 1929 году, Замятина перестали печатать, его пьесу “Блоха”, с неизменным успехом шедшую во МХАТе Втором, временно сняли с репертуара. В 1931 году благодаря хлопотам Горького он вместе с Л. Н. Замятиной, женой и преданным другом, покинул “родину-мачеху”, как он думал, ненадолго.

Письма Замятина 1931 — 1933 годов приоткрывают завесу над наиболее сложным в житейском отношении и наименее благоприятным для литературного творчества периодом — жизни за рубежом, по существу — “с запечатанным сердцем” (из некролога А. Ремизова). Писателя тепло приняли в Праге и Берлине, где живо интересовались современной русской культурой, но поселились Замятины во Франции. О сохранившем советское гражданство Замятине знакомая с ним еще по Петрограду Н. Берберова писала: “Он ни с кем не знался, не считал себя эмигрантом и жил в надежде при первой возможности вернуться домой” ^[15] . По письмам Замятина З. Никитиной можно представить круг его общения, очного и заочного, за рубежом: он встречался с И. Эренбургом, художниками Н. Альтманом и Ю. Анненковым, с которым дружил, вел переписку с одним из “серапионов” — К. Фединым и очень ждал приезда в Париж другого — М. Слонимского. Замятин и за границей сохранял самоощущение советского человека. Он говорил о своем переутомлении: “Устал, как ударник” (письмо З. Никитиной от 1.VIII.1932 года), просил продлить броню на ленинградскую квартиру, был готов подписаться на очередной заем.

На родине его также считали своим. На возвращение Замятина надеялись его коллеги по институту, собратья по перу и друзья. В 1934 году его заочно приняли в Союз советских писателей. Но Замятин все же остался на чужбине, ибо понимал, что в случае возвращения в штате сталинских льстецов не будет, а значит, останется “писателем “заштатным”, обреченным на полное или приблизительное молчание”^[16].

Между тем условия для творчества и за границей были не лучшими. Надежды, которые Замятин возлагал на постановку своих пьес в Берлине у М. Рейнхардта, в Париже у П. Эттли, а также в США, где он рассчитывал на поддержку известного кинорежиссера Сесиля де Милля, почти не оправдались. Причины — экономические трудности, которые переживали в те годы Франция и Германия, о чем говорится в письмах З. Никитиной от 18.IV.1932 года и А. Ярмолинскому от 11 мая 1932 года. При жизни Замятина была поставлена лишь “Блоха” в Брюсселе в 1933 году. Из писем писателя 30-х годов ясно, что, заботясь о хлебе насущном, он был вынужден выступать с лекциями и статьями о советском образе жизни и культуре, а также хлопотать о переводе своих произведений на иностранные языки. Но все это приносило “не франки, а так, франчишки”. Постепенно Замятин пришел к выводу: “Кино сейчас здесь — единственное, где нашему брату прилично платят” (письмо Е. Анненковой от 5.I.1933 года). Он создавал один сценарий за другим, в основном на исторические темы — “Стенька Разин”, “Царь в плену”, “Смутное время”, “Чингис-хан”, а также по мотивам русской классики: “Вешние воды”, “Война и мир”, “На дне” (по последнему сценарию был поставлен фильм известным кинорежиссером Ж. Ренуаром). Замятин, в частности, признавался З. Никитиной: “Сейчас ссорюсь и спорю с Львом Николаевичем Толстым: делаю для экрана „Анну Каренину”” (17.III.1933 года). Замятин написал также по мотивам своего романа “Мы” наброски сценария “D-503”.

Все это сильно отвлекало от оригинального литературного творчества, от главного дела тех лет — исторического романа “Бич Божий”. В нем Замятин собирался проследить жизнь и судьбу Атиллы на широком историческом фоне, но не смог реализовать полностью свой замысел. А как жаль, ведь написанные пять глав романа — показатель дальнейшего творческого роста писателя!

“Замятин не болтун литературный и без разглагольствований: за 29 лет литературной работы осталось — под мышкой унесешь; но весь — свинчатка”, — писал близко знавший его А. Ремизов ^[17] . Публикуемые письма писателя характеризуют творческую “весомость” этого “негнущегося и своевольного” ^[18] человека, оставшегося таким — до конца.

Тексты русских писем Замятина печатаются по автографам, хранящимся в архивах РГАЛИ, в Отделе рукописей РГБ, в Отделе рукописный фондов ГЛМ. Текст письма К. Чуковскому, факсимильно воспроизведенный А. Н. Стрижевым (“Литературная учеба”, 1990, № 3, стр. 75), впервые публикуется в расшифровке А. Н. Тюрина. Тексты английских писем Замятина, напечатанные в уже упоминавшейся работе Д. Мальмстада и Л. Флейшмана (стр. 124 — 140), здесь впервые публикуются в переводе на русский язык с оригиналов, хранящихся в Бахметевском архиве при Колумбийском университете (США).

Публикация Т. Т. ДАВЫДОВОЙ и А. Н. ТЮРИНА . Вступительная статья, перевод с английского и комментарии Т. Т. ДАВЫДОВОЙ.

^[1] Оцуп Н. Евгений Замятин. — В его кн.: “Океан времени”. Стихотворения. Дневник в стихах. Статьи и воспоминания о писателях. СПб. 1994, стр. 541.

^[2] Замятин Е. И. Автобиография. Публикация А. Галушкина. — “Странник”, 1991, вып. 1, стр. 13.

^[3] Оцуп Н. Евгений Замятин, стр. 541.

^[4] См. об этом в программных статьях Замятина “О синтетизме” (1922), “О литературе, революции и энтропии” (1923) в его кн.: “Избранные произведения”. В 2-х томах, т. 2. М. “Художественная литература”. 1990, стр. 378 — 393.

^[5] См. о “Русском современнике”: Чудакова М. О. Еретик, или Матрос на мачте. — В кн.: Замятин Е. И. Сочинения. М. 1988, стр. 498 — 523; Давыдова Т. Т. Евгений Замятин. М. 1991, стр. 28 — 30.

^[6] Цитирую по: Примочкина Н. Н., Примочкин Б. П. М. Горький и Е. Замятин. (К истории творческих взаимоотношений). — В кн.: “Творчество М. Горького в художественной системе социалистического реализма. Горьковские чтения, 86”. Ч. 1. Горький. 1986, стр. 109.

^[7] Пришвин М. М. Дневники. 1920 — 1922. М. 1995, стр. 288.

^[8] Чуковский К. И. Дневник. 1901 — 1929. М. 1991, стр. 250.

^[9] Deutsch B. Tonic Laughter. — “The New Republic”, 1925, vol. 42, № 537, p. 104 — 105.

^[10] Замятин Е. И. Автобиография, стр. 13.

^[11] Там же, стр. 14.

^[12] Замятин Е. И. Избранные произведения. В 2-х томах, т. 2, стр. 406 — 407.

^[13] Замятин Е. И. Автобиография, стр. 13.

^[14] Глумов А. Нестертые строки. М. 1977, стр. 133, 134.

^[15] Берберова Н. Н. Курсив мой. Автобиография. М. 1996, стр. 341.

^[16] См.: Мальмстад Д., Флейшман Л. Из биографии Замятина. (Новые материалы). — “Stanford Slavic Studies”, Stanford, 1987, vol. 1, p. 144.

^[17] Ремизов А. М. Стоять — негасимую свечу. Памяти Евгения Ивановича Замятина. — “Наше наследие”, 1989, № 1, стр. 118.

^[18] Слова из письма Замятина И. Ерошину.

 

1

К. И. ЧУКОВСКОМУ ^[1]

14.VI.1923 г.

Дорогой Корней Иванович.

Вы — библиотека: у Вас Гарди ^[2] — “Вдали от мирской суеты”, у Вас Lawrence “Sons & Lovers” ^[3] , у Вас — Конрад “Рассказы”. Эти книги заказаны по Вашей рекомендации, и, сколько помню, они у Вас есть — и, сколько знаю, у Вас самого от переводов seasick[ness] ^[4] . Будьте добры к “Всемирной” и к себе: пришлите эти книги поскорее — и получите за них деньги (за розыскания и предоставление оригиналов).

Еще: у Вас — “Main Street” Льюиса ^[5] . Я хочу дать это Носовичу, обезбэббитившему ^[6] , он переведет хорошо. За книгу — тоже получите.

И еще: нет ли у Вас “Лилиан” Беннетта ^[7] ? Эту книгу рекомендовали тоже Вы, и на нее тоже есть заказ.

Для хроники материалу, кажется, будет очень много. Главное — не хватает романа. Не пустить ли “Мы” — в виде перевода с португальского? Успех обеспечен ^[8].

На старости лет занялся опять рассказами: пишу “Рассказ о самом главном”. Если не сойду с рельс, скоро кончу — и начну для отдыха пустяки: “Непорочное зачатие” ^[9].

Присылайте книги и получайте книги ^[10] скорей.

Евг. Замятин.

1 К. И. Чуковский в эти годы сотрудничал с издательством “Всемирная литература” как редактор и переводчик. Замятин и Чуковский были также редакторами издательства “Эпоха”, созданного в начале 20-х годов в Петрограде, и издававшегося в 1924 году независимого литературно-художественного журнала “Русский современник” (см. вступительную статью), членами редколлегии “Союза деятелей художественного слова”. Как и Замятин, Чуковский был связан с литературной группой “Серапионовы братья”: с 1919-го до весны 1921 года он читал лекции в Доме искусств и присутствовал в качестве гостя на собраниях “серапионов”.

2 Имеется в виду Томас Харди (1840 — 1928), английский писатель, и его роман 1874 года, переведенный в 1937 году на русский язык под названием “Вдали от шумной толпы”.

3 Роман “Сыновья и любовники” (1913) английского писателя Д. Г. Лоренса (Лоуренса; 1885 — 1930).

4 Морская болезнь (англ.) .

5 Льюис С. (1885 — 1951) — американский писатель, нобелевский лауреат 1930 года. Замятин упоминает его роман “Главная улица” (1920).

6 Игра слов, основанная на названии романа Льюиса “Бэббит” (1922).

7 Беннет А. (1867 — 1931) — английский писатель. Его роман “Лилиан” (1922) на русский язык не переводился.

8 Речь здесь идет о разделе “Библиография и хроника” в непартийном журнале “Современный Запад”, выходившем при издательстве “Всемирная литература” в 1922 — 1923 годах и редактировавшемся Замятиным. В редколлегию входили также А. Н. Тихонов-Серебров, К. И. Чуковский и А. М. Эфрос. Журнал объективно и оперативно отражал ситуацию в западноевропейских искусстве и науке тех лет.

9 Так Замятин в письме назвал рассказ “О чуде, происшедшем в Пепельную Среду”. Первая публикация: “Новая Россия”, 1926, № 1.

10 По всей вероятности, описка: по смыслу следовало написать “деньги”.

 

2

 

И. Ф. КАЛЛИНИКОВУ ^[1]

19.II.1925.

Я получил Ваше письмо только вчера — потому что недели три прожил в Москве (в связи с постановкой в Худож<ественном> театре моей пьесы ^[2] ) и только вчера вернулся оттуда. До сих пор мои вещи переводились на английский, немецкий, французский; связаться с чешским читателем мне будет особенно приятно. Передайте Josef’y Kopta, что я согласен издать переводы моих вещей в издательстве “Золотая Прялка” ^[3] на предложенных условиях (10% с номинала при тираже 5000 экземпляров).

Мне представлялось бы только, что лучше скомбинировать по томам материал иначе, чем это намечено в Вашем письме. Повесть “На куличках” ^[4] в моем представлении как-то плохо клеится с такими вещами, как “Пещера” и “Мамай” ^[5] . До сих пор я издавал тома, подбирая материал в хронологическом порядке, так что в каждой книге было некоторое единство литературной техники (менявшейся от тома к тому). Если взять другой признак за основу — можно было бы составить в первую голову том рассказов, по теме так или иначе связанных с русской революцией. В этот том вошли бы рассказы “Пещера”, “Мамай”, “Землемер”, “Дракон”, “Глаза” (из книги “Островитяне” ^[6] ), “Рассказ о самом главном” (из № 1 “Русского Современника”) и рассказ “Сподручница грешных” ^[7] (до сих пор не вошедший ни в какой том). В этом томике — 5 — 6 печатных листов (по 40 000 букв); если это мало — можно присоединить сюда повесть “На куличках” (еще 4 — 5 листов) или рассказ “Непутевый” ^[8] (из моей книги “Уездное” — около 1 1/2 листов).

Другая комбинация: том из двух крупных русских повестей — “На куличках” и “Уездное” ^[9] (том около 10 печатн<ых> листов). Третья комбинация: том из трех повестей: “На куличках”, “Островитяне” ^[10] и “Север” ^[11] (около 10 листов).

“Тулумбас” ^[12] — шуточную вещь — в том включать не стоит; выберите любую из предлагаемых мною комбинаций.

В качестве второго тома я предлагаю перевести мой социально-утопический роман — по-моему, лучшее из того, что я написал до сих пор. Роман этот в январе вышел в Нью-Йорке по-английски ^[13] ; сейчас переводится на немецкий; по-русски еще не вышел. Рукопись этого романа Вы можете получить у моего переводчика на немецкий; его адрес: Herrn D. Umansky, Wien, I, Wipplingerstrasse, 32 IV (Дмитрий Александрович Уманский) ^[14].

Я одновременно пишу ему, чтобы по Вашему запросу он изготовил для Вас копию оригинала. У него же Вы можете получить для I тома рассказ “Сподручница грешных” и “Рассказ о самом главном”.

Если для I тома будет выбрана комбинация, в которую не войдет повесть “Уездное”, — для одного из след<ующих> томов можно перевести книгу “Уездное” целиком. Если ее у Вас нет — напишите, я вышлю.

Еще предложение: у меня есть три пьесы — “Блоха”, “Общество почетных звонарей” ^[15] и “Огни св. Доминика” ^[16] . Последняя года два назад вышла по-русски в Берлине; первые две — еще не напечатаны. “Блоха” 11 февраля с большим успехом поставлена в Москве в Худож<ественном> театре 2-ом (бывш<ей> 1-ой Студии Худож<ественного> театра) и скоро пойдет в Александринском театре. Пьеса “Общество почетных звонарей” осенью пойдет в 1-ом (старом) Моск<овском> Худож<ественном> театре ^[17] , она уже переведена на немецкий. Предложите Копте перевести эти пьесы на чешский для постановки. Рукописи двух пьес (“Блоха” и “Об<щест>во поч<етных> звонарей”) можно получить у того же Уманского.

Будьте добры уведомить меня о получении этого письма. Жду присылки договора на перевод моих вещей от “Золотой Прялки”.

Два слова о Вашей повести “Смрад”! Материал у Вас — редкостный, поразительный. Неверно, что читатель не верит описанным там фактам: я поверил всему. Минусы — только в форме. Есть какая-то леонид-андреевщина в психологических описаниях, какая-то неверность в ритмовке фраз (не обижайтесь!). Я бы на Вашем месте этот прекрасный материал положил в стол этак на год — на полгода и потом еще раз переработал его — получится очень сильная вещь. Большое впечатление она производит и сейчас, в настоящем ее виде — но ее можно сделать лучше, я уверен, а если можно, то, значит, и надо...

Привет. Спасибо за письмо. Жду Вашего ответа.

Евг. Замятин.

P. S. Мне передавали, что издательству нужен мой портрет, — портрет Вы тоже можете получить у Уманского.

Евг. З.

 

РГАЛИ, ф. 267, оп. 2, ед. хр. 102.

1 Каллиников Иосиф Федорович (1890 — 1934) — поэт, прозаик, переводчик, этнограф. В 1920 году эмигрировал, с 1922 года жил в Праге. Умер в Чехословакии. В середине 20-х годов занимался переводами с чешского языка.

2 “Блоха” (1924).

3 Сведения об издательстве и издателе не установлены.

4 Повесть “На куличках” опубликована в петербургском журнале “Заветы” (1914, № 3); отдельные издания — Берлин, 1923; М. — Л., 1926. Дореволюционная цензура увидела в ней клевету на русскую армию. Номер журнала был конфискован, а редакция и автор привлечены к суду. Отрывок из повести под названием “Божий зевок” опубликован в пражском эмигрантском журнале “Воля России” (1923, № 15).

5 Рассказ Замятина “Пещера” (1920) напечатан в журнале “Записки мечтателей” (1922, № 5) и в том же году переиздан в “Голосе России” (Берлин, 23 июля), а два года спустя — в “Литературной России” (М., 1924). Рассказ “Мамай” (1920) опубликован в петроградском журнале “Дом искусств” (1921, № 1).

6 Рассказы “Землемер” (1917), “Дракон”, “Глаза” (оба — 1918), а также “Пещера” и “Мамай” опубликованы в сборнике повестей и рассказов Замятина “Островитяне” (Пг. — Берлин, 1922).

7 Рассказ “Сподручница грешных” (1918) напечатан: “Пересвет. 2”. М. 1922.

8 Рассказ “Непутевый” (1913) опубликован в “Ежемесячном журнале” (1914, № 1).

9 Повесть “Уездное” (1912) опубликована: “Заветы”, 1913, № 5.

10 Повесть “Островитяне” (1917) напечатана во втором выпуске сборника “Скифы” (1918).

11 Повесть “Север” (1918) опубликована в первом выпуске “Петербургского альманаха” (Пг. — Берлин, 1922).

12 Произведение называется “Послание смиренного Замутия, епископа обезьянского” (1920) (опубликовано в рубрике “Тулумбас” — “Записки мечтателей”, 1921, № 2-3).

13 Речь идет о романе “Мы”, изданном в переводе на английский язык: Zamуatin E. We. Tr. by G. Zilboorg. N. Y. Dutton. 1924.

14 Уманский Д. А. — переводчик на немецкий язык. Перевел рассказ Замятина “Пещера”. В письме К. А. Федину от 21.III.1925 года Замятин просил посмотреть этот перевод и решить, хороший ли он. См.: “...Мне сейчас хочется тебе сказать...”. Из переписки Бор. Пильняка и Евг. Замятина с Конст. Фединым. — “Литературная учеба”, 1990, № 2, стр. 82.

15 Трагикомедия “Общество почетных звонарей” (Л., 1926) написана на материале повести “Островитяне”.

16 Издана: Берлин, 1922.

17 В 1931 году Замятин писал: “В МХАТе 1-м ее начинали репетировать дважды, но до постановки дело так и не дошло” (Замятин Е. И. Автобиография. — “Странник”, 1991, вып. 1, стр. 13).

 

3

 

А. Ц. ЯРМОЛИНСКОМУ ^[1]

7.XI.1925.

Дорогой Ярмолинский,

для начала — разрешите мне поблагодарить Вас за то, что не забываете меня, посылая письма и книги. Правда, что касается этих книг, вынужден признаться, что не получил их. Это касается также и книги Вашей жены: она исчезла, она как-то растаяла в мировом пространстве ^[2].

Тем не менее я пытаюсь отправить Вам мою последнюю опубликованную книгу — пьесу, которую сейчас ставят во 2-м Московском Художественном театре ^[3] . Посылаю Вам два экземпляра этой книги ^[4] , будьте добры, вручите один из них моему переводчику Гр. Зильбургу ^[5] . И потом: пожалуйста, не забудьте сообщить мне, что на самом деле случилось чудо и Вы получили книги, о которых идет речь.

В романистике в этом году, к несчастью, пока нет ничего примечательного: здесь преобладает какая-то бледная немочь. Не могу порекомендовать Вам ни одной книги — кроме романа Леонова “Барсуки” ^[6] , который Вы, очевидно, уже прочли.

Наш журнал ^[7] лежит в гробу и ждет воскрешения из мертвых. Мы не потеряли еще надежду увидеть его ожившим.

Кстати, я собираюсь побеспокоить Вас прилагаемым письмом, адресованным одному нью-йоркскому книжному магазину. Мы послали несколько писем этим людям, напоминая им об их долге нашему журналу, но ответа не получили. Может быть, толку будет больше, если письмо пошлете Вы, добавив несколько слов от себя.

Извините — все это утомительно. Но что я могу поделать, если вся наша жизнь достаточно скучна: помню, прошлой зимой я беседовал как-то с очень известным немецким актером Моисси ^[8] , и он сказал мне: “Наиболее ужасное из того, что я увидел здесь, — это то, что тут очень скучно”. Он был прав.

Лишь мой Ростислав ^[9] так же весел и счастлив, как обычно. Он очень тронут тем, что Ваша жена упомянула его в своей приписке. Он сказал, что когда вырастет (я несколько сомневаюсь в этом), он полетит, чтобы увидеть “Американскую леди”, и что ему нравятся “ее духи”. Что вытворяет, а?

Мои лучшие пожелания Американской леди и Адаму ^[10] — и Еве: я уверен, что Адам не может существовать (и грешить) без Евы.

Преданный Вам Е. Зам.

P. S. Будьте добры, сообщите Зильбургу, что я получил его письмо от 1.IX и посылку с газетными вырезками.

 

1 Ярмолинский Авраам Цалевич (1890 — 1975) — американский филолог-русист и переводчик. Выходец из России, в 1913 году переселившийся в США. С 1918 по 1955 год возглавлял славянское отделение Нью-Йоркской публичной библиотеки. Зимой 1923 — 1924 годов вместе с женой Б. Дейч посетил Россию и познакомился с Замятиным и Чуковским. Это и последующие письма к нему в оригинале написаны по-английски.

2 Deutsch B. Honey out of the Rock. N. Y. — London. 1925 (Б. Дейч, “Мед из камня” — стихотворный сборник).

Дейч Б. (1895 — 1952) — поэтесса, прозаик и литературный критик. Вместе с мужем подготовила сборники русской поэзии в английском переводе.

3 См. примеч. 2 к письму 2.

4 Замятин Е. И. Блоха. Игра в четырех действиях. Л. 1926.

5 Зильбург Грегори (1890 — 1959) перевел на английский язык роман Замятина “Мы” (см. примеч. 13 к письму 2).

6 Ср. с этой оценкой романа Л. М. Леонова отзыв о нем в статье Замятина “О сегодняшнем и о современном” (“Русский современник”, 1924, № 2).

7 “Русский современник”. См. о журнале во вступительной статье.

8 Моисси Александр (1880 — 1935) — албанец по происхождению, актер-трагик немецкого театра М. Рейнхардта, декларировавшего “уничтожение в театре плоского правдоподобия повседневности” (cм.: Глумов А. Нестертые строки, стр. 121). А. Моисси в 1924 и 1925 годах приезжал на гастроли в Советский Союз .

9 Кукла, “жившая” на книжной полке у Замятина.

10 Адам — сын А. Ярмолинского и Б. Дейч, родившийся в 1923 году.

 

 

4

 

А. Ц. ЯРМОЛИНСКОМУ

Ленинград, 8 марта 1926.

Дорогой Ярмолинский,

всегда очень грустно терять своих друзей, особенно если это происходит из-за неожиданной заразной болезни. Понимаю, что Вы щадите меня, что Вы скрываете от меня ужасную новость, но ведь я же все равно это знаю: я знаю, что мой дорогой Зильбург погублен самой неизлечимой из всех болезней — любовью. Без сомнения, эта маленькая ужасная микроб-женщина сгрызла его до самых костей. Это объясняет то, почему три моих письма к нему остались без ответа и почему я не получил от него денег (в своем последнем письме он обещал послать выданный Е. П. Даттоном ^[1] гонорар за мой роман).

Мистер Конан Дойль, как я читал, принимает поручения в загробный мир ^[2] : может быть, Вы могли бы сделать то же самое и попытались бы получить весточку для меня от нашего бедного покойного Зильбурга. Как знать, вдруг он оставил мне уйму долларов в своем завещании? Будьте так добры, вызовите его дух и напишите мне.

Кстати, Вы пишете, что отправили ему мою пьесу ^[3] . Но кроме пьесы ему послана и другая книга — книга моих повестей ^[4] : получена она или нет?

Теперь далее — о Ваших поручениях: Маршак и Чуковский оба получили книгу Американской леди ^[5] . Чуковский безнадежно груб — не стану объяснять это. И если кому-нибудь нравится нечто брутальное — шампанское “брют” или домашняя грубость, — в таком случае о вкусах не спорят. Тем более что Чуковский — смесь этих двух видов брутальности.

У Ахматовой ^[6] , кажется, весьма однообразное меню — воспоминания. Как раз на прошлой неделе она позвонила мне. Я осведомился, нет ли у нее каких-нибудь новых стихов для Вашей русской антологии ^[7] , и она пообещала послать Вам две новые вещи.

Общая тенденция здесь такова, что поэзия сходит со сцены, а ее место занимает проза, так что я затрудняюсь назвать Вам новых интересных поэтов. Такие, как Пастернак, Асеев, Казин, Клюев, без сомнения, уже включены Вами в книгу. В Москве есть неплохая поэтесса Вера Инбер, некоторые из ее произведений довольно сильные. Если случайно Ходасевич и Марина Цветаева отсутствуют, их надо включить ^[8].

В третье издание Вашей антологии Вы сможете включить новое имя: мое. Так как большая часть моей новой пьесы написана стихами. Но, к счастью, она еще не вполне закончена, и Вам нет нужды беспокоиться ^[9].

Теперь, замыкая круг, возвращаюсь к началу — к этой опасной болезни: ради Бога, не заразите ею моего Ростислава. Он очень впечатлителен, и у него плохая наследственность. Услышав, что одна Американская леди краснеет при его имени, — он начал...

Нет, лучше я поставлю здесь точку.

Наилучшие пожелания от меня и моей жены Вам и Американской леди.

Искренне Ваш Е. Замятин.

 

1 Даттон — нью-йоркский издатель романа “Мы”. См. примеч. 13 к письму 2.

2 Намек на увлечение А. Конан Дойла спиритическими сеансами.

3 См. примеч. 4 к письму 3.

4 Речь может идти об одной из следующих книг Замятина: “Островитяне”. Повести и рассказы. [Берлин и др.]. 1923; либо: “Уездное”. Повести и рассказы. 2-е изд. М. — Пг. 1923.

5 По-видимому, книга Б. Дейч была послана для перевода. См.: Мальмстад Д., Флейшман Л. Из биографии Замятина..., стр. 126.

6 Замятин и А. А. Ахматова дружески общались, следили за творчеством друг друга. В № 1 “Русского современника” за 1924 год, издававшемся при ближайшем участии Замятина, напечатаны стихи Ахматовой. В 1929 году во время преследований Замятина и Пильняка Ахматова в знак протеста вышла из Всероссийского союза писателей. Живя за границей, Замятин заботился о нуждавшейся материально Ахматовой. См. его письмо З. Шаховской от 11.XII.1933 года — Шаховская З. А. Соединить острова... — “Советская литература”, 1990, № 3, стр. 43.

7 Речь идет о подготовке Б. Дейч и А. Ярмолинским второго издания их сборника “Русская поэзия. Антология” (Нью-Йорк , 1927).

8 Марина Цветаева — одна из тех немногих, с кем Замятин общался за границей. “...мы с ним редко встречались, но всегда хорошо, он тоже, как и я, был: ни нашим, ни вашим”, — писала она (см.: Цветаева М. И. Собр. соч. в 7-ми томах, т. 7. М. 1995, стр. 298). Она, наряду с писателями М. Л. Слонимом, Р. Б. Гулем, Г. И. Газдановым, А. Ф. Даманской, присутствовала на похоронах Замятина 10 марта 1937 года.

9 Замыслом своей трагедии “Атилла” Замятин поделился с Ярмолинским в письмах к нему от 11.III.1925 года и от 5.VII.1925 года (см.: Мальмстад Д., Флейшман Л. Из биографии Замятина..., стр. 118, 122). Второе из этих писем позволяет установить дату начала работы Замятина над “Атиллой”: “...уже с месяц сижу и пишу. Но вместо повести — опять пьесу. На этот раз — романтическая трагедия. Эпоха — очень далекая и очень близкая: Атилла”. Здесь же Замятин впервые пишет об особенностях формы произведения и о предполагаемом сроке его завершения: “Так как лавры Бабетты Дейч не дают мне спать, то трагедию я пишу уже не прозой, а стихом — несколькими сложными размерами. Кажется, выходит неплохо — три акта уже есть. К середине июля думаю кончить...” (там же, стр. 122).

 

 

5

 

А. Ц. ЯРМОЛИНСКОМУ

Ленинград, 9 июня 1926.

Дорогой Ярмолинский,

очень признателен Вам за Вашу доброту. Я получил от Вас письмо с вложенным в него ответом Зильбурга и затем (позже) чек от Зильбурга. Он жив, я страшно рад узнать это. Но, извиняюсь, я не получил три его письма. Поэтому собираюсь вновь побеспокоить Вас просьбой отправить вложенное письмецо к Зильбургу. Не обижайтесь на меня за это.

Не советую Вам покупать антологию, о которой Вы спрашивали: на три четверти она набита мусором ^[1].

Здесь нет литературных новостей, по крайней мере таких, о которых стоило бы писать. Недавно я закончил трагедию “Атилла” (в стихах) и вручил ее для постановки в следующем сезоне местному Большому Драматическому Театру ^[2] . Сейчас связан с кино — работаю над сценарием по одной из моих повестей (“Север”) ^[3] . Через две недели я, вероятно, отправлюсь в деревню. Лето у нас сейчас в разгаре.

Что касается Ростислава, он постепенно становится настоящим надоедой: он на редкость темпераментный поклонник. Надеюсь, Ваш Адам (и Ева?) не такие, как он, — в противном случае не завидую Вам.

С лучшими пожеланиями Вашей жене и Вам.

Сердечно Ваш Е. Замятин.

 

1 Ежов И. С., Шамурин Е. И. Русская поэзия XX века. Антология русской лирики от символизма до наших дней. М. 1925. В 1991 году в Москве вышло репринтное переиздание этой книги.

2 В автобиографии 1931 года Замятин вспоминал: “Работа была закончена осенью 1927 года. Право первого представления было предоставлено ленинградскому Большому Драматическому театру. Пьеса была прочитана на заседании худож<ественного> совета — в присутствии делегатов от 18 ленинградских заводов <...>. Рабочие делегаты предлагали приурочить постановку пьесы к десятилетнему юбилею театра. С февраля 1928 г<ода> начались репетиции (Н. Ф. Монахов — в роли Атиллы), худ<ожник> Н. П. Акимов сделал макет постановки; пьеса разрешена была Главреперткомом и объявлена на афишах, но, по независящим от театра обстоятельствам, до зрителя не дошла” (“Странник”, 1991, вып. 1, стр. 14). Пьеса опубликована впервые: “Новый журнал”, Нью-Йорк, 1950, кн. 24.

3 Во время съемок фильма по этому сценарию Замятин, не нашедший взаимопонимания с режиссером, потребовал убрать свое имя из титров. Оно, однако, появилось и в титрах, и в газетной информации (премьера фильма состоялась в феврале 1928 года). Тогда в открытом “Письме в редакцию” (“Жизнь искусства”, 1928, № 11) Замятин снял с себя какую бы то ни было ответственность за художественную сторону этой ленты.

 

 

6

 

В. В. КАМЕНСКОМУ

14.VI.1926.

Многоуважаемый Василий Васильевич и милый, чудесный Вася Каменский!

Вам обоим я сообщаю, что по-прежнему — я верю в барчумба ^[1]!

Хотя как будто даже не стоило бы верить: так кругом подло и скучно. И еще зима — хотя уже и тепло и все зелено. Но лето у меня начинается тогда, когда я уже ничего не пишу и когда я начинаю лечиться солнцем и душами (человеческими — особенно помогают женские). А я пока работать не кончил еще. Правда, “Атилла” уже читан в театре (Больш<ом> Драм<атическом>) и продан — стало быть, рожден. Но послед еще не вышел, и из опасения острой цензурии (есть такая болезнь, очень неприятная) — приходится еще повозиться с одним актом.

Дней этак через десяток думаю уехать. Куда — толком еще сам не знаю. Скорее всего, сначала недели на две-три в Тамбовскую губ<ернию>, а потом, должно быть, куда-ниб<удь> на юг. География — не ясна. Одна актриса зовет в Коктебель, один мой поклонник — юный беллетрист — предлагает почти бесплатное пребывание в Сочи, Ваш приятель Леонидов ^[2] — заманивает ехать в Сванетию. Скоро все решу.

А Вы — все лето в Каменке ^[3] ? А что же — наша Персия? Ау? Или Вы стали заядлым женатиком?

Летнего адреса Григорьевых — не знаю. С месяц назад получил письмо от Бор<иса> Дм<итриевича> ^[4] — еще из Парижа, писал, что едут в Бретань. Недавно послал открытку Эмочке ^[5] — ответа не получил пока.

Жду письма. Целую.

Евг. Замятин.

Людмила Ник<олаевна> ^[6] шлет привет — от самого сердца.

 

РГАЛИ, ф. 1497, оп. 2, ед. хр. 41.

1 “Барчум-ба” — заумное слово из стихотворения Василия Каменского “Жонглер” (1922), его последнего произведения, основанного на игре звуков (опубликовано: “ЛЕФ”, 1923, № 1). Замятин, как и Каменский, экспериментировал со словом и создавал неологизмы.

2 Леонидов Л. М. (1873 — 1941) — актер, педагог, доктор искусствоведения. С 1903 года в МХТ, с которым в 20-е годы сотрудничал и Замятин.

3 Усадьба поэта Василия Каменского находилась на р. Каменке близ Перми.

4 Борис Дмитриевич — Григорьев Б. Д. (1886 — 1939) русский художник и график, иллюстрировавший роман Каменского “Землянка” (1911). Познакомился с Каменским в объединении петербургских авангардистов “Треугольник”. В 1919 году выехал через Финляндию в Берлин, в 1921 году поселился в Париже, где получил признание как портретист. Автор портретов С. А. Есенина, А. М. Ремизова, М. Горького и других. В 1917 — 1919 годах Григорьев и Замятин, бывшие соседями по дому на Широкой, сблизились и подружились. Замятин признавался: “Из нынешних русских художников нет ни одного, искусство которого было бы мне ближе, созвучнее, чем искусство Бориса Григорьева” (см.: Замятин Е. И. Борис Григорьев. — “Новый журнал”, 1990, № 178, стр. 166). Он отмечал также присущую творчеству Григорьева горькую, ненавидящую любовь к России (там же, стр. 167).

5 Эмочка — вероятно, домашнее имя жены Григорьева, Елизаветы Георгиевны (урожд. фон Браше).

6 Людмила Николаевна — Замятина Л. Н. (урожд. Усова; 1883 — 1965), жена и помощница Замятина, его литературный секретарь. Ее усилиями после смерти мужа была составлена и издана книга его критических статей и воспоминаний “Лица” (Нью-Йорк, 1955). Воспоминания о Замятиной оставил Ю. П. Анненков в своей книге “Дневник моих встреч. Цикл трагедий” (М. [1991], стр. 246 — 286).

 

7

 

И. Е. ЕРОШИНУ ^[1]

Троица, 20.VI.1926.

Дорогой Ерошин,

сегодня раскапывал вороха бумаг у себя в столе — и нашел Ваше письмо. Оно как-то случайно угодило в стол — и я уже давно считал его потерянным — а с ним и Ваш адрес. Письмо это я сразу же запомнил и выделил из всех тех, какие мне приходится получать: письмо — редкостное, письмо счастливого человека. “Я очень счастливый человек...” “Я самый счастливый человек в мире...” — помните ли Вы, что так было написано в Вашем письме? И можете ли Вы повторить это теперь — почти через два года? Если можете — радуюсь за Вас и завидую Вам. Завидую — потому что я себя счастливым человеком никак не могу назвать: мне всегда мало того, что есть, и всегда — нужно больше. И мне часто трудно — потому что я человек негнущийся и своевольный. Таким и останусь.

Рад был найти сейчас и перечитать Ваше письмо еще и потому, что вспомнился 18-ый год, Дом Искусств, Студия ^[2] . Мне приятно, что Вы хорошо вспоминаете это время. Внешне — тогда жилось куда тяжелей, чем теперь, — и все же насколько было лучше!

Далекие отголоски тогдашнего разговора об азиатском и западном в нас — пожалуй, Вы найдете в последней моей вещи, над которой работал эту зиму, — трагедии “Атилла” (почти вся написана стихом). Впрочем, печатать эту вещь скоро не собираюсь: сначала она пойдет на сцене — здесь, в Ленинграде, и, вероятно, в Москве.

Не знаю, дойдет ли до Вас это письмо. Буду рад, если напишете.

Евг. Замятин.

Моховая, 36, кв. 8.

 

ОРФ ГЛМ, ф. 305, оп. 1, ед. хр. 9.

1 Ерошин Иван Евдокимович (1894 — 1965) — русский поэт. Сотрудничал в газетах “Красный стрелок”, “Правда”, большевистском “Социал-демократе”, “Советской Сибири”, в журнале “Сибирские огни”.

2 Дом искусств открылся 19 ноября 1919 года. При издательстве “Всемирная литература” в 1919 году была создана литературная студия по мастерству перевода. 1 февраля 1921 года при студии, ставшей клубом писателей, стремившихся к оригинальному творчеству, образовалась группа “Серапионовы братья”. “Опекуном-наседкой” “цыплят-серапионов”, по словам Замятина, был Горький, авторитетным наставником, наряду с В. Б. Шкловским и Н. С. Гумилевым, — Замятин. Упомянутая студия затем перешла в Дом искусств, где Замятин читал студийцам лекции по технике художественной прозы.

 

 

8

 

Н. В. ПЕТРОВУ ^[1]

24.VIII.1928.

Дорогой Николай Васильевич,

к Вам в театр передана пьеса М. Е. Левберг “Монтана” ^[2] . Хорошо, если бы эта пьеса однажды очутилась на Вашем письменном столе, — может быть, Вы об этом не пожалеете.

Пьеса, по-моему, интересная. Я знаю, что ее читал Горький и она ему понравилась ^[3] . Автор — М. Е. Левберг — не новичок в театре: Вы, вероятно, помните ее же “Смерть Дантона” в Больш<ом> Драм<атическом> Театре — в блоковские времена ^[4].

Привет.

Ваш Евг. Замятин.

 

РГАЛИ, ф. 2358, оп. 1, ед. хр. 601.

1 Петров Н. В. (1890 — 1964) — русский режиссер. С 1910 года работал в Александринском театре, после революции переименованном в Ленинградский театр драмы, в котором в 1928 — 1933 годах был художественным руководителем.

2 Лёвберг М. Е. (урожд. Купфер, писала и под псевдонимом Д. Ферранте; 1894 — 1934) — русский драматург. Пьеса “Монтана” написана в 1928 году.

3 Около 1915 года Лёвберг познакомилась с Горьким, который оказывал ей в дальнейшем покровительство.

4 Замятин ошибся в названии. Пьеса “Дантон” (1919), рекомендованная к постановке в БДТ А. А. Блоком, шла в этом театре в сезоне 1919/20 года.

 

9

 

С. А. ОБРАДОВИЧУ ^[1]

 

Уважаемый Сергей Александрович,

очень сожалею, что задержал корректуру на лишние сутки: в тот день, когда гранки были получены, я был за городом — и вернулся только вчера. И еще больше сожалею [не о том], что мне приходится писать редакции альманахов “ЗиФ”, а [о том], что Вы прочтете дальше.

В гранках моего рассказа ^[2] я нашел ряд изменений. Некоторые из них я понимаю (напр<имер>, в гранке 3-ей выброшено искаженное (Ганькой) слово “Совнарком”) — это сделано по соображениям цензурным. Но чем объяснить купюру в гранке 5-ой и особенно — в 8-ой?

Трудно допустить, что купюра в 5-ой гранке (“Никто не слышал, как ночью по-разному дышали трое” и т. д.) — вызвана целомудрием редакции. Этак мы скоро дойдем и до американских нравов, где некое “Общество борьбы с пороком” однажды распорядилось надеть на голые статуи нью-йоркского музея юбочки вроде балетных. Полагаю, что моя вставка в гранке 5-ой (несколько изменяющая первоначальный текст) — удовлетворит даже американским требованиям.

И уже совершенно ничем нельзя объяснить огромную купюру в гранке 8-ой. Тут уж явно редакция сочла возможным исправлять мой текст по соображениям “художественного” порядка.

Очень хорошо, если редакция альманахов “ЗиФ”’а исправляет молодых авторов и учит их, как надо писать. Но я, пожалуй, из такого возраста уж вышел, за художественную сторону моих работ — отвечаю сам и “художественной” правки моих вещей допустить ни в коем случае не могу. Помимо всего прочего, недопустима эта правка уже по одному тому, что она привела к бессмыслице: в “исправленном” рассказе получилось, что Софья вынесла труп Ганьки, целиком засунув его в мешок. Картина!

К счастью, от такого непрошеного соавторства писатель у нас теперь защищен законом об авторском праве (§ 18 закона 1928 года), и этим, конечно, вопрос решается окончательно.

Вывод ясен: я категорически настаиваю на том, чтобы купюры, сделанные в гранках 5-ой и 8-ой, были восстановлены — в том виде, как они нанесены мною на полях. Ничем не мотивированных и предварительно со мною не согласованных изменений в тексте — я разрешить не могу.

Прошу редакцию альманаха ответить мне по этому вопросу телеграммой или спешным обратным письмом. В случае несогласия печатать рассказ в том виде, в каком он дан теперь в гранках, — я использую рассказ в другом месте, где к работе писателя относятся с бульшим уважением, а полученный гонорар возвращу “ЗиФ”’у ^[3].

Евг. Замятин.

15.I.1929.

 

РГАЛИ, ф. 1874, оп. 1, ед. хр. 295.

1 Обрадович С. А. (1892 — 1956) — русский поэт, переводчик, критик. В 1927 — 1931 годах был одним из организаторов и редакторов альманахов “Земля и Фабрика” (“ЗиФ”, № 1 — 13). Редакторский произвол, о котором пишет Замятин, — типичное для конца 20-х — 30-х годов явление в СССР.

2 Рассказ “Наводнение” (1929). Американский исследователь А. Шейн писал о “Наводнении”: “И убийство и ненависть Софьи показаны как результат грубого, примитивного чувства. В этом художественная сила рассказа и причина его неприятия советскими критиками”. См. об этом: Shane A. M. The Life and Works o f Evgenij Zamjatin. Berkely. Los Angeles. Univ. of California Press. 1968, p. 279.

3 Рассказ был опубликован: “Земля и Фабрика”, 1929, кн. 4, март.

 

10

 

А. Ц. ЯРМОЛИНСКОМУ

6.XII.1931.

Мой дорогой Ярмолинский,

я не писал Вам сто лет, так как ждал возможность произвести этот театральный эффект: написать Вам письмо не из Ленинграда, но из Берлина ^[1] . Да, такое чудо произошло, я здесь вместе с моей женой вот уже пару дней. На следующей неделе отправлюсь, возможно, в Прагу, затем назад в Берлин, потом в Париж — и в конце, может быть, в феврале, в Нью-Йорк. Хотя относительно этого долгого путешествия в Америку не все еще ясно. Как Вы думаете, нужно ли оно? ^[2] Рэй Лонг ^[3] (надеюсь, Вы знаете его) обещал поддержать меня, Сесиль де Милль ^[4] , которого я встретил в Москве, тоже фигура значительная, но как Вы думаете, достаточно ли этого?

Пожалуйста, сообщите Ваше мнение по следующему адресу: Pension “Familienheim”, Rankestr<asse> 7. Berlin W 50.

Мой самый горячий привет Вашей жене и мои наилучшие пожелания вам обоим к Рождеству.

Сердечно Ваш Е. Замятин.

 

1 Покинув СССР, Замятин остановился в Риге, где вел переговоры о возможности поставить свои пьесы. Из Риги он отправился в Берлин, где находился с ноября 1931 по февраль 1932 года и пытался договориться о постановке своих новых пьес (вероятно, “Африканского гостя”, 1929 — 1931, и “Рождения Ивана”, 1931) у М. Рейнхардта.

2 Намерение Замятина посетить США не осуществилось.

3 Лонг Рей (1878 — 1935) — американский журналист и издатель. В 1930 году побывал в СССР и познакомился с некоторыми писателями в Москве и Ленинграде.

4 Де Милль Сесиль-Бертран (1881 — 1959) — американский кинорежиссер, в августе 1931 года встретившийся с Замятиным в Москве. Они обсуждали различные проблемы театрального дела и киноиндустрии. В феврале 1932 года, добиваясь в Берлине визы в Америку, Замятин попросил у де Милля рекомендательное письмо. “...мы сейчас как никогда нуждаемся в хорошем драматурге”, — писал американский кинорежиссер (см.: Shane A. M. The Life and Works of Evgenij Zamjatin, p. 83).

 

 

11

 

З. А. НИКИТИНОЙ ^[1]

18.IV.1932.

Дорогая Зоинька,

наконец-то Вы разразились письмом! Большое Вам спасибо. Надеюсь, что мои дела причиняют Вам не слишком много хлопот. Впрочем, судя по Вашему письму, у Вас — избыток энергии, и самый невинный способ его использовать — это прогуляться во Всероскомдрам.

Итак, прогуляйтесь однажды по Невскому в этот самый Всероскомдрам, получите там мои гонорары и передайте их Аграфене Павловне ^[2] — вместе с моим приветом и праздничным поздравлением. Передайте также мои приветы всем окружающим Вас лицам. На Пасху не забудьте стать перед зеркалом и крепко себя поцеловать — вместо меня. Это, кажется, и все мои просьбы к Вам.

Я уже с неделю как отдыхаю от Парижей и Берлинов на Cфte d’Azur ^[3] . Так жарко, ярко, сине, что вот сижу сейчас на террасе и пишу Вам это письмо, напялив на себя темные очки.

Отдыхать, впрочем, придется недолго: на шее висят камнем три статьи — для пражского университетского журнала, для одного берлинского и для парижского “Le Mois” ^[4] (где недавно была статья Горького).

А там — опять в Париж, из-за театральных и прочих дел. Дела наклевываются довольно серьезные, весь вопрос сейчас только в том, достанет ли театр денег на постановку ^[5] . Это у французов уже не хватает денег — как Вам это нравится?

Для развлечения Вашего и всех Миш ^[6] Вам посылается копия моего письма в редакцию “Литер<атурной> Газ<еты>” — будет ли оно напечатано там, не знаю ^[7].

Спасибо за присланные книги. В Париже их достать почему-то гораздо труднее, чем, напр<имер>, в Берлине. Не удастся ли Вам достать для меня экземпляр “Наводнения” ^[8] ? Свой я отдал для перевода французам, а мне нужен еще для испанцев.

Ваш Е. З.

 

РГАЛИ, ф. 2533, оп. 1, ед. хр 187.

1 Никитина Зоя Александровна (урожд. Гацкевич; 1897 — 1954) — первая жена писателя Н. Н. Никитина. Секретарь “Издательства писателей” в Ленинграде.

2 Аграфена Павловна — Гроздова А. П., бывшая домработница Замятиных, следившая за их ленинградской квартирой.

3 Весной и летом 1932 года Замятины жили у Григорьевых в Кань-сюр-Мер.

4 Какие именно статьи имеются в виду, установить не удалось.

5 Речь идет о репетициях замятинской пьесы “Блоха” в переложении Сидерского на французский язык в “Театре мастеровых”, организованном парижским театральным предпринимателем и актером П. Эттли. Пытаясь достать деньги, которых не хватало для постановки, Замятин обратился 2 сентября 1933 года с письмом к русскому писателю-эмигранту В. П. Крымову, спрашивая его, не согласится ли он вложить в это дело “тысяч двадцать франков” (см.: Мальмстад Д., Флейшман Л. Из биографии Замятина..., стр. 142) . Вероятно, Крымов не откликнулся на просьбу автора “Блохи”, и поэтому Эттли вынужден был перенести постановку в Брюссель, где в декабре 1933 года состоялась премьера спектакля, поставленного М. Библиным под руководством Эттли (в Бахметевском архиве при Колумбийском университете, США, хранятся письма: Эттли к Замятину от 28 августа 1933 года и Библина — без даты). Ю. П. Анненков, на участие которого Замятин рассчитывал, не смог выполнить декорации к спектаклю, и они были исполнены Маньеном де Рейзэ, а костюмы — Ландольфом. Автором музыки был Серж Векслер (см.: Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий, стр. 280). “Провал “Блохи” был таков, что ее и не пытались поставить на парижской сцене”, — вспоминала З. Шаховская (см.: Шаховская З. А. Соединить острова... — “Советская литература”, 1990, № 3, стр. 42).

6 Имеются в виду М. М. Зощенко и М. Л. Слонимский.

7 Письмо Замятина от 30.III.1932 года, посланное из Парижа, было ответом на опубликованную в “Литературной газете” от 4 февраля и 11 марта 1932 года статью из чешской газеты “Руде Право” (центрального органа коммунистической партии Чехословакии) от 1 января 1932 года (по поводу прочитанной Замятиным в Праге лекции “Современный русский театр”) и на комментарий к этой статье. Автор статьи М. Скачков извратил основные положения замятинского выступления, на что Замятин решительно указал в своем письме. Он, в частности, писал: “...я еще жив, и, следовательно, пока еще на меня нельзя валить, как на мертвого”. Письмо Замятина было опубликовано в “Литературной газете” 17 сентября 1932 года.

8 Замятин Евг. Наводнение. Л. Книгоиздательство писателей. 1930.

 

 

12

 

А. Ц. ЯРМОЛИНСКОМУ

11 мая 1932.

Дорогой Ярмолинский,

начну с очень интересного случая: недавно я получил из Нью-Йорка... мое собственное письмо к Вам, написанное в январе... Боже мой! Я был таким уставшим в те дни в Берлине, что, вместо того чтобы написать Ваш адрес на конверте, — написал адрес одного моего знакомого в Нью-Йорке. К несчастью, сей субъект не придумал ничего лучшего, как отправить это мое письмо по берлинскому адресу, откуда после множества приключений оно наконец оказалось у меня, здесь — на юге Франции, в очаровательном средневековом городке Кане (близ Ниццы), где я отдыхаю уже месяц ^[1].

Между тем я успел побывать в Праге, вновь в Берлине и затем в Париже. Я был приглашен в Прагу одним местным литературным обществом, и отношение ко мне со стороны пражской прессы и представителей местной интеллектуальной элиты было очень теплым. Там я выступил с лекцией о современном русском театре и очень весело провел рождественские каникулы ^[2].

В Берлине теперь все живут как при постоянном землетрясении, в ожидании того, что будут поглощены бездной. Эта злая участь на моих глазах постигла Макса Рейнхардта ^[3] , вынужденного закрыть пять из шести своих театров в Берлине. И хотелось бы добавить, что это случилось как раз накануне того момента, когда он решил поставить в Германии переведенную на немецкий мою пьесу “Блоха” ^[4] . Так познакомился с этой бездной и я... Нет, здесь в Берлине теперь совершенно невозможно что-либо делать.

Гораздо больше надежд вызывает Париж, хотя и там уже чувствовалась нехватка денег. В парижских театральных и литературных газетах напечатано несколько интервью со мной, три из моих пьес и несколько рассказов переведены на французский язык ^[5] и т. д. В основном там я имел дело с театрами, но до постановок спектаклей не хотелось бы писать Вам об этом. В конце мая мне следовало бы вернуться в Париж и оттуда написать о судьбе некоторых моих начинаний.

Весьма вероятно, что июль и август я должен провести снова здесь, на юге Франции. И пожалейте меня: мне придется больше работать, чем отдыхать. Прежде всего предстоит написать несколько статей: “Современный русский театр” ^[6] , “Будущее театра” ^[7] , “Москва — Петербург” ^[8] , “Советские будни” ^[9] — для берлинских, пражских и парижских журналов (“Будущее театра” сейчас печатается в парижском “Le Mois”). Затем я должен продолжить работу над новым романом об Атилле ^[10].

Итак, Вы видите, что Ваше предположение о том, что я засучив рукава работаю над романом, неверно (к моему сожалению), и пока что я делаю ставку в основном на свои пьесы. Если эти театральные дела не задержат меня во Франции, то однажды в октябре или примерно в это время я смогу появиться в Нью-Йорке ^[11]. Главной целью моей поездки в США будет чтение лекций о культурной жизни в современной России. Это посоветовал мне Рэй Лонг, которого я встретил шесть недель назад в Париже и который обещал мне устроить нечто в этом роде. Каково Ваше мнение о шансах на успех данного начинания и какие темы Вы бы посоветовали выбрать для лекций? И возвращаясь к моим статьям: не видите ли Вы каких-нибудь способов напечатать их в американских журналах?

Теперь обратимся к вопросам, заданным в Вашем письме, если только мои ответы не окажутся запоздалыми.

Что касается вопроса о Вашей антологии русской прозы, которой Вы интересуетесь, ответить на него не так легко, потому что антология такого рода имеет двойную цель: выбрать лучшее произведение, в котором лучше всего отражена жизнь современной России. Не слишком часто удается найти произведение, отвечающее этим двум целям одновременно.

Упомянутый Вами рассказ Рыкачева ^[12] заслуживает того, чтобы его включить. В том же журнале “Красная новь” двумя или тремя месяцами раньше, чем рассказ Рыкачева, была опубликована повесть Платонова “Впрок” ^[13] , нашумевшая в Москве: это произведение, в основе которого впечатления от “колхоза”, довольно сатирическое, но очень интересное и хорошо написанное.

Из вещей о крестьянской жизни есть то, что Вы так парадоксально называете “пространный короткий рассказ”, — “Трансвааль” Федина, одна из его лучших повестей. Вероятно, Вы можете счесть, что эта повесть относится к “доколхозному времени”.

Я мог бы вспомнить очень мало хороших романов или повестей на тему “индустриализации” и жизни рабочих — также мало и хороших “очерков”. Большей частью это мусор, или по меньшей мере нет ни одного такого “честного и бесстрашного материала”, который Вы хотите. Как исключение мог бы порекомендовать Вам книгу очерков “Сквозь ветер”, написанную группой молодых ленинградских писателей (опубликованную “Издательством писателей в Ленинграде”. Невский пр. 13. Ленинград) ^[14].

Этим же издателем в прошлом году был опубликован мой “пространный рассказ” “Наводнение” ^[15] о жизни семьи рабочих. Он переведен на английский Ч. Маламутом ^[16] (23 Panoramic W ay, Berkely, Calif<ornia>), и я думаю, что Вы могли бы достать экземпляр этого перевода у Кеннеди и Ливингстона. Не раз мне говорили, что это “лучшее из всего написанного” мною; так ли это, не знаю. Может быть, Вы бы предпочли другой рассказ, о жизни рыбаков русского севера — “Ёлу” (в IV томе моего собрания сочинений, издат<ельство> “Федерация”, Москва) ^[17].

Чтобы показать жизнь армии, Вы могли бы взять рассказ Куклина “Краткосрочники” (“Изд<ательст>во писателей в Ленинграде”) ^[18].

И теми же издателями подготовлена книга Каверина “Художник неизвестен” ^[19] , которая освещает жизнь и нравы современных русских интеллектуалов.

Вы найдете хороший материал, показывающий воздействие русской революции на азиатские части страны, в книгах Н. Тихонова “Рискованный человек” (ГИЗ) ^[20] и Пильняка “Таджикистан” ^[21].

Конечно, этого недостаточно, но если я вспомню что-то еще из подходящего материала, то дам Вам знать. Прощайте, жму Вашу руку и прошу Вас передать мои наилучшие пожелания Вашей жене, а также и от моей жены.

Искренне Ваш Е. Замятин.

Мой адрес: “La Maison du Livre Йtranger”, 9 rue de L’Epйron, Paris VI.

 

1 См. примеч. 3 к письму 11.

2 Замятин посетил Прагу по приглашению местного кружка артистов, а также Пражского литературного и художественного общества. Еще в России он интересовался культурой Чехословакии. Лекция “Современный русский театр” была прочитана по-русски 29 декабря 1931 года. Она широко освещалась пражской прессой и была напечатана в чешском переводе в следующем месяце.

3 Рейнхардт М. (наст. фам. Гольдман; 1873 — 1943) — немецкий режиссер и актер. В 1905 — 1933 годах возглавлял Немецкий театр. В созданных им в Берлине и Вене театрах и студиях искал новые театральные формы и выразительные средства.

4 А. Шейн так пишет об этом эпизоде: “Немецкий драматург К. Зукмайер, которого Замятин встретил в Берлине в конце ноября 1931 г., помог ему переработать и расширить “Блоху”. Знаменитый продюсер М. Рейнхардт согласился поставить эту пьесу, но постановка не была осуществлена” (см.: Shane A. M. The Life and Works of Evgenij Zamjatin, p. 82 — 94).

5 См., например, <Интервью — рукопись для Фредерика Лефевра> в кн.: Замятин Е. И. Сочинения. В 4-х томах, т. 4. Мюнхен. 1988, стр. 15 — 22. Речь идет о пьесах “Блоха”, “Общество почетных звонарей”, “Африканский гость”. Рассказы “Часы”, “Лев” (оба — 1935) и “Встреча” (1936) были впервые опубликованы в переводе на французский язык: “La montre” (“Les Nouvelles Littйraires”, 1935, № 641, 26 janvier); “Le Lion” (“Paris soir”, 1935, № 12); “Rencontre” (“Vendredi”, 1936, № 29, 22 mai).

6 В основе статьи — текст лекции Замятина, прочитанной им в Праге (см. примеч. 2 к этому письму). Записи лекции опубликованы в переводах на немецкий, французский, итальянский, сербо-хорватский и чешский языки в 1932 году. Оригинальный русский текст статьи опубликован А. Н. Тюриным (см.: Замятин Е. И. О литературе и искусстве. — “Новый журнал”, 1990, кн. 178, стр. 167 — 185.

7 Статья написана в ноябре 1931 года (см.: Замятин Е. И. Сочинения. В 4-х томах, т. 4, стр. 430 — 435).

8 Первая половина этой статьи датирована июнем — июлем, вторая — декабрем 1933 года. Статья была написана для французского издания и в том же году опубликована во Франции, Германии и Голландии. Впервые на русском языке опубликована с купюрами: “Новый журнал”, 1963, кн. 72, стр. 115 — 137.

9 Статья, названная “Actualitйs Soviйtiques”, написана на русском языке. Опубликована А. Н. Тюриным: Замятин Е. И. О литературе и искусстве. — “Новый журнал”, 1990, кн. 178, стр. 163 — 165.

10 Работа над “Бичом Божьим” велась с осени 1924 года. По первоначальному замыслу это была повесть, в 1928 году уже явно тяготевшая к роману. К 1935 году Замятин написал лишь первые пять глав произведения. В 1931 — 1937 годах работа над романом почти не двигалась из-за работы Замятина в кинематографе. В письме от 14.V.1935 года американскому журналисту и переводчику с русского Ч. Маламуту Замятин признавался: “Итак, как видите, я жив. Но то, как я живу, — мне, честно говоря, нравится очень мало. В голове у меня — неплохой капитал, а я его трачу на Ersatz’ы, на писание каких - то сценариев — только потому, что это единственная не так мизерабельно оплачиваемая здесь работа. Да и то, по Вашим американским масштабам, платят убого. Мне никак не удается “опередить” свой бюджет месяцев, скажем, на шесть, чтобы засесть за роман” (см.: Мальмстад Д., Флейшман Л. Из биографии Замятина..., стр. 143 — 144).

11 См. примеч. 2 к письму 10.

12 Повесть Я. С. Рыкачева “Величие и падение Андрея Полозова” была опубликована в “Новом мире” (1931, № 5).

13 Платонов А. Впрок. (Бедняцкая хроника). — “Красная новь”, 1931, № 3.

14 Книга вышла в 1931 году.

15 См. примеч. 8 к письму 11. Французский перевод этого произведения, сделанный Б. Шлецером, напечатан в “La Revue de France” в октябре 1932 года.

16 Был ли этот перевод опубликован, неизвестно.

17 Рассказ написан в 1928 году. Опубликован: Замятин Е. И. Собр. соч. в 4-х томах, т. 4. М. 1929, стр. 89 — 118.

18 Куклин Г. О. (1903 — 1939) — писатель, примыкавший к литературной группе “Перевал”. Его повесть “Краткосрочники”, опубликованная в 1929 году, — одна из первых книг о быте красноармейцев.

19 В своей рецензии на альманах “Серапионовы братья” (Пг. “Алконост”. 1922) Замятин писал: “Каверин взял трудный курс: на Теодора Гофмана, — и через эту гору пока не перелез, но можно надеяться — перелезет”; там же Замятин отмечает близкое ему самому тяготение Каверина “к художественной философии”, сюжетным экспериментам, синтезу фантастики и реальности (см.: Замятин Е. И. Избранные произведения. М. “Советская Россия”. 1990, стр. 407 — 410). В статье “Новая русская проза” (1923) Замятин также дал характеристику раннего творчества Каверина (там же, стр. 422 — 423). Роман Каверина “Художник неизвестен” (1931) не имел успеха у официозной советской критики, высоко его оценил лишь Н. А. Заболоцкий.

20 Книга вышла в 1927 году.

21 Художественный метод Б. А. Пильняка, как и замятинская творческая манера, “синтетический”: обоих роднит установка на “расширение художественной впечатлительности” (Д. С. Мережковский), импрессионистичность образов, оба были “подмастерьями” у “мастера” А. М. Ремизова, стремились к обновлению языка прозы. В письме Замятина упоминается книга Пильняка “Таджикистан — 7-я советская. Очерки. Материалы к роману” (Л. “Издательство писателей”. [1931]), вызвавшая резко отрицательные отклики в советской печати ( см. заметку “Пильняк в роли краеведа” — “Литературная газета”, 1931, 10 июня).

 

13

 

З. А. НИКИТИНОЙ

1.VIII.1932.

Дорогая Зоинька,

наконец-то я выбрался из Парижа, опять благоденствую на юге — и, как видите, начинаю писать письма. Париж — это Вам не Берлин и не Москва, насчет телефонов там — слабо, редко у кого есть, полжизни прошло в метро, а летом это банное развлечение — ниже среднего. Устал, как ударник. Тем более что пол-июля загубил на возню с продлением французской визы для себя и Людм<илы> Ник<олаевны> (виза кончалась 5 августа). Почтенных французских знакомств у меня довольно, начал я, можно сказать, с министра, но пока от министра дойдешь до паспортиста в префектуре — обломаешь себе все зубы и вспомнишь все материнские русские благословения...

Ну, во всяком случае — это все позади, и до середины октября — я буду здесь. А там, если выйдет одна кинематографическая затея, — опять в Париж. Позже осенью, может быть, удастся съездить и в Америку. Там мои друзья-американцы чего-то нашумели обо мне — получил кучу запросов от американских издателей. С Новым годом, глядишь, буду поздравлять Вас и самолично. Могут обстоятельства сложиться так, что увидимся с Вами и раньше, но, во всяком случае, отпуск из Института у меня до 1 января, и хорошо бы использовать его до конца.

Тут опять к Вам, милая душеприказчица, челобитная. Перед отъездом броню на квартиру я взял с октября — на год, так что в начале октября этого года срок брони кончается и оную нужно возобновить, скажем — на полгода, с запасом — на год. На этот предмет прилагаю свое письмо директору Кораблестроительного института (некогда сдававшего у меня экзамен по корабельной архитектуре!) ^* . И как мне ни совестно, но придется просить Вас поехать с этим письмом в Институт (Лоцманская, 3, здание “Союзверфи”, трамвай № 13 и 18 — остановка, кажется, следующая после угла Офицерской и Английского пр.), обворожить директора и получить в канцелярии бумажку в жилотдел, к<оторы>й найдете на Невском в райсовете, между Литейным и Фонтанкой. Там с бумажкой от Института — уже дело несложное.

Дальше — начинаю издали: с бессонницы. Все время — плохо спал в Париже. Среди ночи вздрагивал, просыпался — как будто нужно что-то вспомнить, а что — не знаю; как будто какой-то камень на душе, а какой — не пойму. И только теперь я понял: все это оттого, что я забыл подписаться на заем! Мораль: скорей идите во Всероскомдрам и достаньте для меня там целительный бальзам (стихи! ей-богу!) — в виде облигаций. Месячный заработок — all right; пусть там высчитают этот заработок, и не как-нибудь наспех, не за 3 месяца, а с 1 января по август. Затем получите там мои честно заработанные блошинские гонорары и вручите их Аграфене ^[1] . От нее известия — мало утешительные: пишет, что болеет, питается, видимо, неважно и все еще без работы.

Третья просьба — наименее обременительная: позвоните как-нибудь Зариной ^[2] , узнайте у ней, пошла ли наконец в работу английская хрестоматия.

И это все, дальше идет causerie ^[3].

В Париже с большим интересом ждал causerie с Мишей, но этому подозрительному гражданину визы, кажется, так и не дали, а ждать ему больше было нельзя: Дуся ни за что не соглашалась отложить рождение инфанта хоть на месяц-другой ^[4].

От Кости получаю письма очень жизнерадостные. Хоть он и надут теперь внутри воздухом, как вербная “умирающая теща”, но умирать теперь отнюдь не собирается, напротив того — из Рабиндранат<а> Тагора превращается в Ромэна Роллана — и отныне будет подписываться: Ромэн Федин ^[5].

Из прочих персон — Анатоль Эренбург едет в двухмесячный отпуск в Москву и на Урал: всякому своя Ривьера ^[6] . Натан Альтман ^[7] подумывает о том, чтобы вообще перенести резиденцию на Тверской Монпарнас: дела его тут не очень важно идут. Зато цветет известный француз George<s> Annenkoff — цветет с моноклем в глазу ^[8].

Весенний сезон в Париже сервирован был под русским соусом: русская опера с Шаляпиным, русский балет, выставка русских художников (бывших “мирискусников” главным образом). Шаляпин ^[9] еще звучит, но гораздо громче звучат француженки, неистово — как когда-то русские курсистки — вопящие: “Шаляпэн!”, а Шаляпэн сияет и прижимает руки к сердцу. Видел и балет: это лучше, свежее. Наиболее стародевной оказалась выставка — довольно незаметно и тихо скончавшаяся...

Для пополнения образования был на Grand Prix. Вот это зрелище! Гарцуют ротшильдовские рысаки, дамы, президент в цилиндре и белых перчатках. Это — уже закрытие сезона, и под занавес — 14 июля — на улицах и в кадре патриотический фокстрот, небо, которое через 200 лет будет в чеховских алмазах, пока полно превосходных ракет...

Тут кончается и сезон и мои визные дела, я сажусь в авто (увы, не мой) и мчусь на юг — через Гренобль, через Альпы. Путешествие превосходное. И, наконец, — на юге, чуть-чуть отдохнувши и выкупавшись в море — пишу Вам — чего же боле?

Кажется, больше ничего. Разве только вот: если у Вас будут лишние экземпляры каких-нибудь ИП’овских изданий и Вы пошлете их мне — это будет превосходно. Из прежнего — тихоновская “Война” ^[10] оказалась очень слабой, Каверин — совсем хорошо. Где работает теперь Сам<уил> Мир<онович> ^[11] ? Привет ему.

Ваш Евг. З. ^[12].

Посылаю свою фото; на руках у меня любовник Людм<илы> Ник<олаевны> ^[13].

 

РГАЛИ, ф. 2533, оп. 1, ед. хр. 187.

1 См. примеч. 2 к письму 11.

2 Зарина И. П. — ассистент кафедры иностранных языков Ленинградского кораблестроительного института, с ноября 1931 года — заведующая этой кафедрой.

3 Непринужденный разговор, беседа (франц.) .

4 12 августа 1932 года у И. И. и М. Л. Слонимских родился сын Сергей.

5 Речь идет о К. А. Федине. В своей рецензии на первое печатное выступление “Серапионовых братьев” Замятин выделил его как наиболее многообещающего из этой группы (см.: Замятин Е. И. Избранные произведения, стр. 407 — 410). Федин оставил воспоминания о своем учителе и друге (см.: Федин К. А. Горький среди нас. Картины литературной жизни. М. 1967, стр. 77). В разгар кампании 1929 года, направленной против Замятина и Пильняка, Федин в знак протеста против принятой на собрании Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей резолюции, осуждающей его собратьев по перу, вышел из правления Союза. Федин виделся с Замятиным в конце 1933 года в Париже и был одним из его корреспондентов. Несмотря на дружескую приязнь к Замятину, у Федина с ним были серьезные расхождения по вопросу об отношении к революции, которую Федин вполне принимал. Такая позиция Федина и обусловила его публичное выступление против учителя на собрании ленинградского отделения Всероссийского союза писателей в 1929 году (см.: Каверин В. А. Эпилог. М. 1989, стр. 207 — 208). Слова из письма Замятина, относящиеся к Федину, намекают на его болезнь (туберкулез) и специфику лечения, а также на личное знакомство Федина с Р. Ролланом.

6 В 1921 — 1940 годах И. Г. Эренбург жил за рубежом, главным образом в Париже. В 1932 году он совершил поездку в Сибирь и на Урал. Называя его Анатолем, Замятин, возможно, имеет в виду элементы подражания Эренбурга Анатолю Франсу.

7 Альтман Н. И. (1889 — 1970) — русский живописец, график, скульптор.

8 Анненков Ю. П. (1889 — 1974) — русский график и живописец, друг Замятина, автор его портрета и воспоминаний о нем. (см.: Анненков Ю. Дневник моих встреч..., стр. 246 — 286). С 1924 года Анненков жил за границей. Замятин охарактеризовал творческую манеру Анненкова в статье “О синтетизме” (1922) (см.: Замятин Е. И. Избранные произведения в 2-х томах, т. 2, стр. 385 — 387).

9 В 1922 году Ф. И. Шаляпин эмигрировал в Париж, где и умер. В 1933 году Замятин написал сценарий “Стенька Разин”, проданный “Vandors Films”. В фильме по этому сценарию, по замыслу Замятина, главную роль должен был играть Шаляпин. В письме Замятина упоминается выступление Шаляпина в народной драме М. П. Мусоргского “Борис Годунов”.

10 Повесть Н. С. Тихонова “Война” (1931).

11 Самуил Миронович — Алянский С. М. (1891 — 1974), издательский деятель. В 1918 году основал издательство “Алконост”. В 1929 — 1932 годах возглавлял “Издательство писателей” в Ленинграде, в 1932 году перешел оттуда в издательство “Молодая гвардия”. Затем работал в Детгизе.