Конкурс эссе к 220-летию Федора Тютчева

5 декабря 2023 года исполняется 220 лет со дня рождения Федора Тютчева. Редакция «Нового мира» объявляет конкурс эссе, посвященный этой памятной дате.

Работа должна быть посвящена биографии или творчеству Федора Тютчева, она может рассказывать о событии в жизни автора, которое связано с творчеством Федора Тютчева.

В конкурсе могут принять участие все авторы и читатели "Нового мира".

Эссе принимаются с момента объявления Конкурса. Прием произведений на Конкурс завершится 28 октября 2023 года в 24:00 по московскому времени.

По решению главного редактора журнала Андрея Василевского эссе победителей конкурса будут опубликованы в 12-м номере журнала “Новый мир”: декабрь 2023 года.

Число победителей Конкурса будет зависеть от решения редколлегии журнала и главного редактора.

Объем произведения не должен превышать 7 тысяч знаков с пробелами по статистике редактора Word. (Материалы в формате pdf не рассматриваются).

Материалы следует посылать модератору Конкурса Владимиру Губайловскому на адрес telega1@yandex.ru.

Участникам Конкурса.

1. Не забывайте представляться. Напишите несколько слов о себе - откуда вы, где учитесь, чем занимаетесь. Это не обязательно, мы примем и анонимное сочинение, но желательно.
Укажите:
1. Имя
2. Профессию, образование или учебное заведение (для учащихся)
3. Место жительства

2. Напоминаем: "Новый мир" публикует только неопубликованные произведения. Размещение текста в личном блоге автора публикацией не считается.

3. Редколлегия журнала может признать присланное произведение, не соответствующим теме Конкурса. Автор непринятого на Конкурс произведения будет об этом оповещен в ответе на письмо. Принятые на Конкурс эссе будут размещаться на этой странице под объявлением о Конкурсе. 

4. Количество произведений, представленных одним участником - не более двух.

По любым вопросам размещения эссе и порядку проведения Конкурса связывайтесь с модератором Конкурса Владимиром Губайловским по электронной почте: telega1@yandex.ru.

Примечание. Мы проводим юбилейные конкурсы эссе регулярно и регулярно получаем письма, в которых организаторов конкурса спрашивают: будут ли выдаваться сертификаты участникам Конкурса. Заранее сообщаем: сертификаты для участников не предусмотрены. При размещении на сайте мы не редактируем текст и не исправляем фактические ошибки. Ответственность за корректность текста несет его автор. В том числе и за ошибки, которые делают чат-боты, использованные при создании текста. 

ПРИЕМ ЭССЕ НА КОНКУРС К 220-ЛЕТИЮ ФЕДОРА ТЮТЧЕВА ЗАВЕРШЕН

Всего на Конкурс принято 98 работ. Они размещены на этой странице.

Спасибо, всем приславшим работы на Конкурс.

Победители будут объявлены не позднее 5 ноября на этой странице (следите за обновлениями)

Произведения победителей будут опубликованы в 12-м номере за 2023 год.

5 НОЯБРЯ. ПОБЕДИТЕЛИ КОНКУРСА К 220-ЛЕТИЮ ФЕДОРА ТЮТЧЕВА

Главный редактор журнала "Новый мир" Андрей Василевский утвердил список победителей конкурса эссе к 220-летию Федора Тютчева.

На Конкурс было принято 98 работ. 11 эссе победителей Конкурса будут опубликованы в 12-м номере "Нового мира" за 2023 год.

Победителями Конкурса названы:

5. Максим Глазун, студент Литинститута. Москва
Тютчев – поэт переходного времени

10. Леонид Дубаков, доцент Университета МГУ-ППИ. Шэньчжэнь, Китай
Осенняя тайна

21. Николай Подосокорский, старший научный сотрудник Высшей гуманитарной школы «Антоново», НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород.
Тень Наполеона

30. Татьяна Зверева, профессор Удмуртского государственного университета. Ижевск
Скрещения: Федор Тютчев и Каспар Фридрих

47. Глеб Таргонский, историк, преподаватель, публицист, блогер-просветитель
Метафизика «спящих русских». Мистический «панславизм» Тютчева

53. Иван Родионов, поэт, критик. Камышин, Волгоградская область
Меж пчелой и мотыльком: насекомые в лирике Фёдора Тютчева

56. Елена Долгопят, писатель. Москва
Арифметика и метафизика

66. Александр Мелихов, писатель, критик, эссеист. Санкт-Петербург
Героический пессимист

71. Игорь Сухих, критик, литературовед, доктор филологических наук, профессор СПбГУ. Санкт-Петербург
Кто придумал оттепель? (Bons mots Федора Тютчева)

89. Марианна Дударева, литературный критик, доктор культурологии, профессор ИСК РГУ имени А. Н. Косыгина. Москва
Звездный корабль русской культуры: от Державина до Тютчева

97. Вероника Гудкова, журналистка. Москва
Мысль изреченная. Памяти моего отца

Поздравляем победителей и благодарим участников конкурса!

ВСЕ ЭССЕ НА КОНКУРС

98. Руслан Берестнев, филолог, ассистент кафедры русской литературы и методики ее преподавания ИФМК К(П)ФУ. Казань

Эссе снято по просьбе автора. 

97. Вероника Гудкова, журналистка. Москва.

Мысль изреченная

Памяти моего отца

Когда я была ребенком, я часто заставляла своих родителей краснеть. Чрезмерно общительная, многословная, жаждущая внимания — такие дети в позднезастойную эпоху в простых районах считались невоспитанными.

Мой тогда еще совсем молодой отец, который закончил пединститут, но не смог по суетным экономическим причинам всецело посвятить себя воспитанию подрастающего поколения, сосредоточил все нерастраченные педагогические силы на мне. Не могу сказать, что моя «детская непосредственность» и неумеренная болтливость вызывали у него искреннее неприятие: он сам был таким. Яблочко от яблоньки, как говорится. Но застой есть застой: отец искренне боялся, что я наболтаю где-нибудь не просто глупостей, но лишних глупостей.

— Надо меньше говорить! — заявил он как-то мне-шестилетней, очевидно потеряв всякое терпение.

— А почему? — искренне удивилась я.

— Мысль изреченная есть ложь!

Вот это уже было обидно.

— А я не вру!

— Дело не в этом. Тут сказано не о вранье, а совсем о другом, — отец был в некотором замешательстве.

— Кем сказано?

Так я впервые услышала о Тютчеве.

Нет, разумеется, в детском саду нам читали что-то из Тютчева, мы даже заучивали стихи наизусть: «Чародейкою зимою…» и «Люблю грозу в начале мая…». Но, конечно, это было совсем другое дело. Детсадовским воспитателям не пришло бы в голову объяснять недавно еще ходившим пешком под стол ребятам, как воплощается личность автора в стихах о природе. На авторстве внимание не заострялось. Я не помнила, кто именно написал, что «воды уж весной шумят». Просто с тех пор все мартовские ручьи для меня однозначно шумели именно весной, и ничем иным.

А вот в разговоре про мысль и ложь Тютчев впервые предстал в моем детском воображении вполне реальным человеком. Отец показал мне портрет поэта: какой-то худенький, седой лысоватый дедушка в круглых, как у гнома, очках и с черным бантиком на шее — с такими наши мальчики выступали на утренниках.

— А если не про вранье, то про что?

— Понимаешь, — отец снова запнулся и провел рукой по подбородку — такой характерный жест всегда выдавал у него поиск простых слов для объяснения непростых мыслей. — Дело в том, что мир меняется каждую минуту. Секунду. Долю секунды. Понимаешь?

— Нет.

— Ну, смотри: вот птица за окном пролетела. Она больше никогда не пролетит точно такой же отрезок пути в ту же самую минуту, при том же ветре и в том же самом освещении. Этот момент никогда не повторится, и, если попытаться его повторить, в точности все равно повторить не получится. Так и любое слово, которое уже высказано, оно как этот полет. Единственное в своем роде. И любое его повторение будет отличаться от того, первого, высказанного в определенную минуту при определенных обстоятельствах. Обстоятельства изменились в тот самый момент, когда ты говорила это слово. И оно теперь уже не совсем правда или совсем неправда. Теперь понятнее?

— Немного, — сказала я.

— Вот поэтому нужно меньше говорить. Потому что, если мысль проговорить, даже правдивую, она словно застывает и в этот момент уже перестает быть правдой.

— Но она же ею была!

— То, что было, не обязательно еще есть, — грустно ответил отец, понимая, что софистический диспут с шестилеткой ушел куда-то не туда, куда он хотел этот диспут привести. И что болтать я после этого разговора меньше не стану.

Вряд ли, впрочем, отец мог предположить, насколько часто в последовавшие за этим разговором сорок лет я возвращалась мыслями и к самому разговору, и к тютчевскому стихотворению — уже, помимо прочего, через призму личной жизни поэта. Банально и даже немного пошло — но, к примеру, Тютчев сильно и страстно любил свою вторую жену Эрнестину, у них были дети, он умер у нее на руках. Он писал ей стихи и — что даже еще интереснее — письма, где обсуждал с нею политику и философию (к слову, на равных — она была умна). А в итоге самая яркая его любовная лирика — «Денисьевский цикл» — посвящена совсем другой женщине.

Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?

Вряд ли, думала я. Другому тебя не понять. Даже о том, почему «мысль изреченная есть ложь», существует множество разных мнений — и у литературоведов, и у обывателей. И то, что что считал истиной мой отец — и что пытался мне втолковать сорок лет назад — всего лишь один из множества вариантов трактовки этого текста.

Прошло сорок лет с того дня, когда тридцатилетний мужчина объяснял шестилетней девочке про изреченной мысли. Я стала взрослой женщиной, он — стариком, которого поразила тяжелая изнуряющая болезнь. Отец стойко боролся с ней. Он был сильным — и физически, и нравственно, — и лишь одно его мучило: то, что тело ему изменило, предало его. Что изменила сама жизнь. И на это нашлись слова у Тютчева.

Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменяющую жизнь;
От чувства затаенной злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир…

Эти стихи — не о приближении смерти (в смысле смерти физической): поэт написал их в 1866-м, а умер семь лет спустя. Но они несомненно о социальном умирании, об утрате былого значения и роли в обществе — притом что Тютчев оставался на службе и поднимался вверх по табели о рангах почти до самой своей смерти. Моему отцу повезло меньше: болезнь заставила его бросить работу и лишила любимой привычки руководить и принимать решения. Но он очень старался избежать «малодушных укоризн». До самого конца. И добрый гений спасал его. Даже в хосписной палате отец шутил с персоналом, пытался приободрить нас, своих унылых визитеров, с трудом скрывавших испуг при виде его изуродованного болезнью лица. Читал мне стихи — те же, что когда-то в моем детстве мы вместе учили наизусть для утренника в детском саду.

Чародейкою Зимою
Околдован, лес стоит —
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит.

Отец очень любил зиму — в юности он был лыжником, кандидатом в мастера спорта. Санитарка в хосписе приподнимала изголовье его кровати, и отец смотрел в окно — не идет ли снег? Но нет — только желтеющие день ото дня листья, серые облака и дождь. В последнюю нашу встречу он уже не мог повернуть голову и посмотреть в окно, но услышал, как по телевизору передают прогноз погоды: «В ближайшие дни в Москве ожидается снегопад…»

— Снег? — спросил отец так тихо, что мне пришлось наклониться к самому его лицу. — Там снег? Хочу посмотреть.

— Нет, — пришлось мне признать. — Снега еще нет. Он пойдет позже, скоро, посмотришь.

«Мысль изреченная есть ложь». Отец не успел его увидеть. Первый снег выпал в день его похорон. Он умер в 69 лет — как и Тютчев.

А небо так нетленно-чисто,
Так беспредельно над землей…
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой…

96. Валентина Винникова, учитель. Могилев

Случайные неслучайные встречи Ф.И. Тютчева

Удивительным образом случайная встреча может предопределить судьбу человека. Жизнь подарила Тютчеву возможность идти одной дорогой со многими людьми, но некоторые их них, как мне кажется, сыграли свою роль и в становлении Тютчева как личности, и в формировании его как поэта и гражданина. Он заполнился современникам как человек тонкого ума и чарующего обаяния. Владимир Сологуб вспоминал: «…Остроумные, нежные, колкие, добрые слова, точно жемчужины, небрежно скатывались с его уст… Главной прелестью Тютчева было то, что не было ничего приготовленного, выученного, придуманного». Следует обратить внимание, что в жизни он говорил и писал по-французски, письма и политические статьи тоже написаны на этом же языке, две первые жены по-русски не говорили. А вот стихи писал Тютчев на русском языке, значит, мыслил, переживал, страдал и любил тоже на русском. Как же родилась такая самобытная личность, откуда в его душе было столько глубины, желания понять русскую душу и природу, столько боли и переживания за судьбу России?

Четыре периода в творчестве, четыре судьбоносные встречи (их было больше!), определившие жизненную дорогу и четыре человеческих ипостаси – талант, жаждущий ум, неповторимый поэт и патриот. Первая встреча, первая личность – Семён Раич, домашний учитель, открывший античную литературу и мир искусства и истории. Поэт полюбил Державина, Жуковского и Ломоносова, поэтому в ранней лирике чувствуются традиции поэзии 18 века, а влияние одической лирики навсегда предопределило философский смысл произведений Тютчева. В этот момент зарождается духовный талант Тютчева - мыслителя, поэта и философа:

Открылось! — Не мечта ль? Свет новый! Нова сила
Мой дух восторженный, как пламень, облекла!
Кто, отроку, мне дал парение орла! —
Се муз бесценный дар! — се вдохновенья крыла

А вот еще пару строчек из поэзии того периода:

Любовники, безумцы и поэты
Из одного воображенья слиты!..

Открылось Тютчеву, по всей видимости, осознание своего предназначения, возможности самовыражения. Сей высокопарный слог, возвышенный и яркий, показал Тютчева как знатока слова, умеющего соединить пафос и мелодичность, юношескую восторженность и жизненную мудрость. Уроки воспитателя не прошли даром. Сам Раич писал об этом периоде: «С каким удовольствием вспоминаю я о тех сладостных часах, когда, бывало, весной и летом, живя в подмосковной, мы вдвоем с Федором Ивановичем выходили из дому, запасались Горацием, Виргилием или кем-нибудь из отечественных писателей, и, усевшись в роще, на холмике, углублялись в чтение и утопали в чистых наслаждениях красотами гениальных произведений Поэзии».

Через год, после окончания Московского университета, Тютчев переезжает в Петербург и живёт в доме своего родственника Остермана-Толстого, который порекомендовал Тютчева отправить в дипломатическую миссию в Мюнхен. Встреча, круто изменившая жизнь Тютчева. Позже поэт написал родителям: «Странная вещь – судьба человеческая. Надо же было моей судьбе вооружиться уцелевшею Остермановою рукою, чтобы закинуть меня так далеко от вас!» На двадцать лет Тютчев покинул Россию. За границей он познакомился с трудами немецких философов и писателей, усвоил поэзию Байрона и Шекспира , проникся европейской культурой в целом. Его цепкий ум, словно губка, впитывал всё, что было связано с литературой, философией и политикой. Да, он был далёк от России, но поэт занимался переводами, переписывался с Раичем, посещал литературные вечера. Политические взгляды его в этот период не вполне определённы, но в них чувствуется явное свободолюбие, а лирика начинает наполняться философскими мыслями. Очень интересно в этом плане стихотворение «Бессонница». Ночные размышления заставляют героя осмысливать свое бытие, он начинает говорить от имени целого поколения, мы невольно слышим мысли самого поэта. Это мысли об одиночестве, о скоротечности жизни, о смене поколений. Перед читателем возникает образ русского поэта-философа, размышляющего и думающего. Как выразительны и точны образы: часы – символ времени, Рок – неотвратимость судьбы. Мы погружаемся в атмосферу ночи и слышим мысли автора в этом «всемирном молчанье», ощущаем тревогу, печаль, грусть не только за свою судьбу, но и за судьбы других людей, рождается зрелый поэт-мыслитель. Тютчев был очень требователен в своему творчеству, много переписывал свои стихи, что-то даже уничтожал. Но в России Тютчева-поэта почти не знали. Друг поэта Иван Гагарин, вернувшись из дипломатической миссии в Петербург, уговорил поэта прислать тетрадь с последними стихами, забрал некоторые произведения у Раича и всё это показал Петру Вяземскому. Вяземский с Жуковским были в восторге от произведений Тютчева, они передали стихи Пушкину, который напечатал их в «Современнике». Скажем спасибо Гагарину – ещё одной личности в жизни Тютчева. Критики, в слову сказать, не отреагировали должным образом на произведения, но Тютчева «услышали» Поэты. Интересно одно из стихотворений, которое подверглось цензурной правке: «Не то, что мните вы, природа…» Читатель услышал голос рассуждающего героя, который восхищается природой. Образ природы – один из важных образов, отражающих систему ценностей самого поэта. Природа живая, свободная, умеющая любить, дарить свою красоту, существовать независимо от человека:

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик…
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

В четырех строчках поэт обозначил свои духовные ценности: душа, свобода, любовь и язык. В каждое слово смог вложить свою душу, сказать о настоящей свободе личности и любви, поэт говорит на одном языке со своим современником. Вернувшись в Россию, Тютчев подает в отставку. В 1843 году знакомится с Александром Бенкендорфом, начальником Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, и показывает ему свои философские труды – размышления о судьбе России и Запада, тот в свою очередь показал их императору Николаю. Поэт хотел изменить отношение европейцев к России, хотел публиковать статьи в немецких и французских журналах, но внезапная смерть покровителя не дала возможности осуществиться этим планам. Зато поэта Тютчева мы увидели ещё и патриотом, любящим свою Родину и переживающим за её судьбу. Постепенно складываются славянофильские взгляды Тютчева.

Последний период в творчестве Тютчева отмечен, безусловно, любовной лирикой. Но был в жизни Тютчева ещё один человек, о котором хочется вспомнить. Именно в этот период он очень близко общается с князем Александром Горчаковым, который в 1862 году возглавил Министерство иностранных дел. Ещё одна встреча, дающая возможность поэту «высказаться». Тютчев переписывался с ним, делился своими взглядами на внешнюю политику. Тютчев верил, что у России свой особый самобытный путь. Известные стихотворные строчки, посвящённые судьбе России, стали пророческими:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

Со временем произведение не потеряло своей ценности, проницательные мысли поэта сегодня как никогда актуальны. Элегия с одическими нотками звучит так торжественно, что захватывает дух. Мы верим в поэзию Тютчева, потому что в ней нет случайных мыслей, как и не было случайных людей в жизни поэта. И ещё несколько строчек, передающих поэтическое кредо Тютчева:

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…

Благодать мысли, чувства и предназначения. Размышления о высоких материях всегда были свойственно поэту. Сложные мысли ему удавалось формулировать просто. Может, его поэтическое слово повлияет на чью-ту судьбу, подскажет ответ на сложный вопрос, развеет сомнения или успокоит. И тогда случайная встреча с поэтом станет судьбоносной…

95. Андрей Порошин, преподаватель, литератор, Санкт-Петербург

Скромные заметки на полях

«Т»

Толстой, как помнится, в книге Тютчева (той самой, «томов премногих тяжелей») рядом со многими стихами ставил на полях «оценки» - буквы «К», «Г» и «Т», что означало соответственно «красота», «глубина» и «Тютчев». В некоторых произведениях он видел сочетание и красоты, и глубины, и своеобразия, в других – «только» красоту, в каких-то – «только» глубину. Оценки, конечно, дело субъективное и интуитивное. Часто ситуативное, иногда свободное - «Дума за думой, волна за волной…» О прочтении Толстым Тютчева есть литературоведческие статьи, к ним можно отослать интересующихся… правда, в первую очередь Толстым и во вторую – проблемами творческого диалога великих.

Подход великого писателя (сурового ценителя/критика) интересен и сегодня, особенно его использование третьего - не найти слова лучше - критерия. Красота и глубина ведь понятия весомые, но расплывчатые. Да и кто из нас решится сегодня сказать: мол, здесь у классика нет глубины, а здесь глубина без красоты? А вот своеобразие, собственно тютчевское движение – это, конечно, нуждается в осмыслении каждым читателем; оно представляется чем-то очевидно конкретным (точным от противного – «видно» же, что не Баратынский, не Пушкин, не Некрасов) и в то же время требующим особого поворота восприятия, некоторой настройки-перестройки.

Биографические истоки своеобразия давно очерчены – влияние Раича, поэтика любомудров, интерес к философии, от античности до Шеллинга. Но все это сочли бы особенностями творческого почерка, и только, если бы не важнейшая для Тютчева опора на чувство единения с состояниями природы, сочетание строгости и задушевности, открытость чувств и панорамность их отражения в словесной ткани. Поэт стремится донести глубоко интимное через очевидное (очам видное) и оттого убедителен.

Очевидное означает ясность. На страницах поэзии Тютчева постоянно ощущаемый солнечный день («друг человеков и богов»), его можно было бы считать фоном, не будь он чем-то бОльшим: это смыслообразующий взгляд сверху на жизнь дольнюю. У Тютчева и вся жизнь человека иногда предстает как один день («В тихом свете гаснущего дня» в хрестоматийном стихотворении), и мы всю его лирику при чтении в хронологическом порядке можем ощутить как своего рода сутки - от словоохотливого утра почти детских произведений (например, «Двум друзьям») до «вечернего дня» закатной любви и ночного «кошемара» стихов последних лет ( от «Брат, столько лет сопутствовавший мне…», 1870). К счастью, Тютчев, в сравнении с другими поэтами, прожил довольно долго и метафору суточного движения реализовал полностью.

Солнечный день в лирике поэта неизменно ясный, приветливо благоприятный, все объясняющий. Даже сама поэзия «с небес слетает к нам - Небесная к земным сынам, С лазурной ясностью во взоре» ( не всегда же «Silentium!»). День приносит человеку высшую трезвость, но не сухость, ведь в описании светлого дня почти всегда упоминается свежесть вод, в которых и жизнь, и наслаждение ею.

С неба звезды нам светили, 

Снизу искрилась волна, 

И метелью влажной пыли 

Обдавала нас она…

Примеров много: «Летний вечер» (1828), «Утро в горах» (1829), «Вновь твои я вижу очи…» (1849), «В часы, когда бывает…» (1858) и т.д. Воды, речные и ключевые, морские и озерные – освежают день, не дают солнцу «умаять» жаром человека, дают отдохновение.

Жаркая сухость в мире Тютчева – нечто жуткое, обессиливающее; впервые появляется такой, с позволения сказать, топос в стихотворении «Безумие», вызывающем толки до сих пор. Далее - «Пожары», «Дым», картины мучительного странствия в «Пошли, Господь, свою отраду…» ( «Пошли, господь, свою отраду Тому, кто в летний жар и зной Как бедный нищий мимо саду Бредет по жаркой мостовой»)… «Пыль росистая фонтана» и сад здесь как аллегория благодатного отдыха.

Ночь же у Тютчева, как отмечается почти два столетия, - время раздумий мрачного свойства, когда «УпрАзднен ум и мысль осиротела» («Святая ночь на небосклон взошла…»), добавить здесь нечего. «Ночные» стихи поэта в буквальном смысле являются тенью «дневных» произведений. И эта значимая тень не в силах поглотить свет. Так и тяжелое, мрачное, неизбежное в лирических произведениях не преобладает над светом, легкостью, надеждой…

«В»

Теперь, как говорится, смелость изобретения. Добавил бы к толстовским шифрам отметку «В», «Воля». Тютчев - волевой автор, что заметно в текстах политической и историософской тематики. Его статьи и трактаты могут озадачить неподготовленного читателя решительностью мысли, полетом проектов (потом окажется, что прожектов), отважной верой в возможность переустройства мира . Стихов подобного содержания тоже много, почти все они написаны после революций 1848 года (1). И надо признать, что поэт в них не пророк. Он общественный деятель, даже трибун (см., например, два обращения «Славянам», нравоучительно-одические).

В большинстве тексты подобны в содержательно-композиционном отношении. Они критичны по отношению к нынешнему «веку», к Европе, особенно к Ватикану. Независимо от разворачиваемой картины в конце следует смысловой поворот, на мой взгляд, намеренно произвольный, если это предупреждение, и намеренно фантазийный, если это призыв. Так и встает вопрос: с чего бы? Судите сами: «…Молитесь богу, В последний раз вы молитесь теперь» (это лютеранам, 1834); «Раздастся благовест всемирный Победных солнечных лучей…» («Молчит сомнительно Восток…», 1865), «Уступит ложь, рассеется мечта, И ватиканский далай-лама Не призван быть наместником Христа» («Ватиканская годовщина», 1871)…

А каким надуманным выглядит финал «Гуса на костре» (1870):

И, цепь порвав с юродствующим Римом, 

Гнетущую тебя уж так давно, 

На Гусовом костре неугасимом 

Расплавь ее последнее звено.

Хорошо это или плохо, но напутствия Тютчева не сбылись. И высказанное им не раз в стихах и прозе пожелание овладеть самим Царьградом тоже не сбылось.

Не восприняли народы ни «глас вопиющего в пустыне», ни «души отчаянный протест».

А мы спустя полтора-два века читаем, думаем, оставляем заметки на полях его книг. И все равно стремимся к светлому дню.

----------------------------------- 

(1) – об этом аллегорическое стихотворение «Море и утес». Поэт, конечно, на утесе, под которым и «уляжется волна» народных восстаний.

94. Даниил Шестаков, студент ГБПОУ “Колледж Подмосковье”. Химки

Доброго времени суток, уважаемые читатели. Я, автор данного эссе, Шестаков Даниил, учусь на профессию делопроизводителя в химкинском подразделении ГБПОУ “Колледж Подмосковье”, поэтому работать с текстом и редакторами документов для меня плёвое дело. Довольно много работ представили для этого конкурса профессиональные историки или литераторы, но и я, как студент, хочу себя опробовать. Фёдора Ивановича Тютчева знают все ещё со школьных времён, и рассматривали его творчество с различных сторон, однако я всё равно хочу представить эссе на наиболее близкую для себя тему — тему философии.

Философская лирика всегда содержит в себе насущные человеческие вопросы. Автор ищет смысл жизни, смысл всего бытия, предназначение, как одного себя, так и всего человечества. Тютчев так же размышляет на данные вопросы. Ему свойственны темы трагизма человеческой личности и особенности мироустройства. Он пытается понять, как связаны внешний и внутренний миры. В творчестве Фёдора Ивановича прослеживаются определённые тропы: контрастность образов (жизнь и смерть, день и ночь), цель романтического героя, которую он не может достигнуть. Тютчев с ходом времени менял свою философию, что прослеживается в его произведениях.

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь —
Взрывая, возмутишь ключи,
Питайся ими — и молчи…

Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум —
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи —
Внимай их пенью — и молчи!..

В произведении “Silentium!” Фёдор Иванович выражает гипотезу о том, что, как ни старайся, тебя поймут неправильно, поэтому он призывает молчать и скрывать свои чувства и мысли.

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...

Уже в этом четверостишии, которое называется по первой строке, Тютчев говорит, что нам лишь не дано предугадать, как нас поймут, то есть допускаются оба варианта событий: от понимания до непонимания. Написал это произведение спустя 39 лет после “Silentium!”.

Также, Фёдор Иванович менял взгляды по отношению к природе.

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик…
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

Вы зрите лист и цвет на древе:
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве
Игрою внешних, чуждых сил?

Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах!
Для них и солнцы, знать, не дышат
И жизни нет в морских волнах!

Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!

В этом стихотворении Тютчев вступает в спор с материалистами, которые не придавали особого значения природе, а лишь считали её инструментом для улучшения жизни людей. Нотабене заключается в том, что поэт противопоставляет своё мироощущение оппонентам. Тютчев считает, что окружающий мир имеет свой разум и душу, свободу, а материалисты “не видят и не слышат” и “живут в сем мире, как впотьмах”.

Природа — Сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

В этом четверостишии же Тютчев смотрит на природу с другой позиции, можно сказать, противопоставляется себе же из прошлого. Он говорит, что, возможно и не было никакой загадки и особой души у природы.

Фёдор Иванович Тютчев на протяжении всей жизни искал себя и пытался понять вселенское мироустройство, поэтому обширная часть стихотворений посвящена именно его философским размышлениям, а литературные критики считали его одним из главных философских лириков России.

93. Инесса Хальметова, ученица ГБОУ СОШ №1251. Москва

Жизнь Тютчева

Был уже конец весны. Прохладные майские дни я проводила в загородном доме. В шесть часов утра, меня разбудил гром. Открыв глаза, я увидела красивое серо-фиолетовое небо, на котором ярко вспыхивали молнии.

Люблю грозу в начале мая, 

Когда весенний первый гром 

Как бы резвяся и играя, 

Грохочет в небе голубом.

Первые слова, что пришли в голову тем утром.

Днем грозы уже не было, и я выбралась в город чтобы зайти в библиотеку. И походив там десять минут, я попала в раздел поэзии. Я взяла случайную книгу, открыла её и увидела те самые строки, которые крутились в моей голове.

Я была просто поражена такому совпадению. “Видимо, это знак. Теперь я просто обязана узнать подробнее про этого автора”, - подумала я. Вот так: творчество и жизнь Тютчева меня увлекли.

Федор Иванович Тютчев – это одна из самых важных фигур в истории русской литературы. Поэт происходил из дворянского рода, и с самого детства родители давали ему домашнее образование.

Когда молодому поэту было семь лет, у него появился учитель – Семен Раич, который давал мальчику знания об античной литературе, обучал древнегреческому и латинскому языкам. Именно этот человек повлиял на Тютчева как на переводчика – уже в тринадцать юный поэт с легкостью переводил Горация. Позже, Семену Раичу будут посвящены первые стихи. Самое известное из которых – “На камень жизни роковой”. Лично я, как человек, увлекающийся изучением иностранных языков, знаю, как сложно добиться таких результатов, и эти достижения в его биографии вызывают мое огромное уважение. Это мотивирует меня развиваться и стремиться к таким же успехам, ведь Тютчев владел в совершенстве четырьмя иностранными языками.

В 1819 году поэт сдал все экзамены на отлично и поступил в университет. Это показывает, что Тютчев также был умен в других науках. В университете он сблизился с такими людьми как М. Погодин, Д. Веневитинов и В. Одоевский. Эти люди также повлияли на его творчество - Тютчев посвятил им стихотворение “Весеннее приветствие стихотворцам”.

После университета, Тютчев начал работать в министерстве иностранных дел. И в 1822 году поэта отправляют в дипломатическую миссию в Мюнхен. Там юный поэт знакомится с И. Гёте и Ф. Шиллером. Тютчев посещал литературные вечера, вел переписки с иностранными учеными, писал публицистические статьи на французском языке. Однако печатался редко, критика и читатели не замечали его. Несмотря на это, поэт не бросал поэзию. Наоборот, в это время Тютчев написал около семидесяти стихотворений. Самые известные произведения из этого периода – “Весенняя гроза” и “Silentium!”

Важным моментом в жизни и в творчестве Тютчева, была его любовь к Амалии Крюденер. Ей были посвящены произведения “Я помню время золотое” и “Я встретил вас, и все былое”. В 1825 году, поэт чуть не стал участником дуэли из-за Амалии. Дабы избежать конфликта, Тютчев ненадолго уехал в Россию. Сразу после возвращения в Германию Тютчев женится на Элеоноре Петерсон. Сам поэт не раз говорил, что жена его безумно любит, и эта любовь была ему дорога.

В 1829 году Семен Раич начал издавать журнал “Галатея”, и предложил Тютчеву публиковаться. Стихотворения публиковались в каждом номере. После закрытия журнала, поэт стал работать с альманахом Михаила Максимовича “Деница”. И были напечатаны стихотворения “Весенние воды” и “Последний катаклизм”. Стихи печатались по просьбам Семена Раича и редко. Но это не приносило денег.

Все изменилось в 1835 году, когда собрание сочинений попали в руки Вяземского и Жуковского. Те же передали собрание Пушкину. И в 1836 году, произведения засветились на страницах журнала “Современник”. Это был громкий успех. Тютчева опубликовали в трех книгах. Последнее было напечатано уже после смерти Пушкина. И после, критики снова забыли про Тютчева.

В 1838 году поэта отправляют в дипломатическую миссию в Турин. Его семья отправилась за ним на пароходе, где случился пожар. Элеоноре и детям удалось спастись. Но вскоре состояние здоровья Элеоноры ухудшилось, и в этом же году она умирает.

Прошло несколько месяцев со смерти жены, и Тютчев женится вновь. Новой супругой стала Эрнестина Дернберг, с которой поэт познакомился еще в 1833 году. Ей было посвящено стихотворение “Люблю глаза твои, мой друг…”.

В сорок четвертом году Тютчев возвращается на родину. Спустя несколько месяцев после возвращения в Россию, поэт вернулся и в министерство иностранных дел. Тогда Тютчев бросает поэзию. Он посещал светские салоны, балы, где производил впечатление умного, образованного человека, знающего политику и философию.

В период, когда у поэта был перерыв в творчестве, он стал цензором при министерстве иностранных дел. Параллельно писал статьи на французском.

Истинная слава стала приходить к поэту в 1850-х годах, когда Н. Некрасов назвал Тютчева “русским первостепенным поэтическим талантом”. Тютчев стал появляться на страницах журналов, возобновил написание стихов и начал снова их публиковать. В этот момент И. Тургенев и Н. Некрасов готовили к печати его первый сборник, который вышел в 1854 году. Тогда большой тираж раскупили за короткий срок. По большей части стихи из сборника были любовные, которые он посвятил своей любовнице Елене Денисьевой. С ней он познакомился в сороковых годах в Смольном институте, куда ходил посещать своих детей. Елена занимала большое место в сердце поэта, у них было трое совместных детей. Они поддерживали отношения почти пятнадцать лет, вплоть до смерти Денисьевой в 1864. И при этом, Тютчев также и не расставался с женой.

Да, Тютчеву повезло встретить свою настоящую любовь и быть любимым взаимно, однако его неверность жене я осуждаю.

К моменту смерти Елены, поэт и сам уже часто болел. Смерть возлюбленной поэт переживал крайне тяжело и посвятил множество стихов Елене. Уже в шестьдесят пятом, Тютчев потерял двух младших детей от Елены Денисьевой. Старшего сына Елены и Тютчева забрала дочь поэта Анна.

В семидесятых здоровье самого Тютчева ухудшалось. Однако бросать деятельную жизнь он не собирался. Врачи настоятельно советовали поэту уехать в свое имение, но Тютчев их не слушал. Вскоре появились проблемы с речью и зрением, он уже не мог писать, но продолжал диктовать стихи и статьи. Также Тютчев следил за франко-прусской войной. После смерти любимой дочери Марии, поэта вновь одолела тоска. Боль от потери близких он перенес в творчество - Денисьевой он посвятил стихотворение “Накануне годовщины 4 августа 1864 г.”, которое наполнено болью и тоской по любимой, и стихотворение “Как ни тяжел последний час…”, где поэт делится своими переживаниями и мыслями о смерти.

Изучив его творчество и биографию, я поняла, что у великих людей тоже бывают падения и взлеты, бедность, потери близких людей и сердечные переживания. Я не могу сказать, что все произведения Тютчева мне нравятся, некоторые его поступки я осуждаю. Тем не менее, поэт прожил интересную, насыщенную жизнь, которая отразилась в его ярком творчестве. Его литературное наследие столь велико, что с 1996 года существует литературная премия, носящее имя поэта.

92. Альбина Кинзина, преподаватель ГАПОУ «УКСИВТ». Уфа

«Чему бы жизнь нас не учила, а сердце верит в чудеса»…

«Чему бы жизнь нас не учила, а сердце верит в чудеса», - эта, пожалуй, одна из ярких фраз Великого поэта XIX века Ф.И. Тютчева. Она позволяет обосновать и многообразие тематик его творчества, и настроение лирического героя, и понять многие его произведения.

Еще в середине прошлого века Федор Иванович Тютчев представал в общественном сознании как «поэт для немногих», создавший глубокие по смыслу, но обращенные главным образом к узкому кругу ценителей «философские» стихотворения.

Сущность творческого процесса Ф.И. Тютчева определил И.С. Тургенев: «...каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так выразиться, свойства происхождения своего, мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им и сама его проникает нераздельно и неразрывное». Действительно, глубоко личные стихотворения поэта отражают его отношение к миру и себе, размышления о судьбе поэта и судьбе страны, о любви и расставании. Поэт размышляет о месте человека в обществе, говорит о природе, затрагивает в своем творчестве многие философские категории.

Первое стихотворение, впервые опубликованное А.С. Пушкиным, даже является своего рода попыткой заглянуть в будущее своего творчества:

Душа хотела б быть звездой.
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи.
Глядят на сонный мир земной, —

Но днем, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей.
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.

В качестве вроде бы несомненного доказательства ссылаются на тютчевское стихотворение «Silentium!» {«Молчание!»), где сказано, в частности:

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.

Высшие взлеты мысли. Тончайшие оттенки переживаний. Любовные коллизии. И мечта в светлое будущее. Самое светлое и легкое, что наполняет человека. Но, в то же время, для полноценного восприятия его творчества необходимо глубокое и напряженное внимание, особенная активность разума и души читателя.

Но понятнее всего стихи Тютчева о любви. Это проникновенное «кто говорит, что время лечит, тот никогда любви не знал…», пожалуй, превращается в самое честное и открытое признание в любви к самому нежному и искреннему созданию, от которой «жизнь заговорила вновь…».

Не случайно именно любви посвящает автор свои лучшие строки, называя ее «союз души с душой родной», пережив которую только и остается удивляться: «…И это пережить, и сердце на клочки не разорвалось!»

Наивысшую ценность Тютчев видел в наслаждении, которое «ис-пытываешь, находя подтверждение своим мыслям в сочувствии ближнего. На этом основаны все религии, все общества, все языки». Поэт при жизни не обрел сколько-нибудь широкого отклика и признания, но с проникновенной надеждой написал:

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется...

И ныне у Тютчева миллионы почитателей, что в самом деле «не дано» было «предугадать» двести лет назад, когда появились эти строки...

Современный читатель в стихах Тютчева отмечает, прежде всего, лиричность. Каждое его стихотворение - лирическое в собственном значении слова, в которой, как правило, автор говорит от первого

лица в единственном числе — от «я» или «мы». При-меры можно приводить без конца:

И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены...
Когда, что звали мы споим.
Навек от нас ушло...
Как нас ни угнетай разлука,
Но покоряемся мы ей... Самое удивительное, что это «мы» присутствует даже в любовной лирике поэта!

О, как убийственно мы любим...

Или:

Нежней мы любим и суеверней.

А нередко возникают строки, в которых появляется форма «ты»:

Чем ты и дышишь и живешь...

В различных формах и оттенках смысла слияние «я» и всех «других» является в тютчевской поэзии в целом. И в ее целостном мире знаменитое «Silentium!», которое многие толковали как стихотворение о некой роковой, фатальной разобщенности человеческих душ, предстает совсем по-иному.

Тютчев ведь и в нем обращается к «ты», хотя самого этого местоимения вначале нет:

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне...

далее:

Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум...

Тем самым автор в своих стихах обращается к каждому из нас: к читателю, который переживает различные состояния. Он говорит о «душевной глубине», где «есть целый мир». Этот мир таинственен и неповторим, и его действительно невозможно полностью, во всем его своеобразии, ни «высказать», ни «понять» другому. Но, утверждает поэт, каждый из нас — и я, и ты, и он — может и должен знать на самом существовании этого мира — и в моей, и в твоей, и в его душе.

Тютчев говорит в нем каждому человеку: я знаю, что в твоей душевной глубине есть такой «таинственно-волшебный» мир, который нельзя высказать, но я дорожу им так же, как и миром моей души. На этом признании ценности «другого» (ценности, не могущей быть всецело понятой, но все же безусловно существующей) только и зиждется подлинное человеческое единение, или, если выразиться высоким старинным словом, соборность.

91. Ильзида Мазитова, студентка ГАПОУ «УКСИВТ». Уфа

«Не то, что мните вы, природа…» 

(Философия природы в творчестве Федора Тютчева)

В сознание читателей самых разных поколений Тютчев вошел, прежде всего, как певец природы. Некрасов одной из «главных черт а считал «любовь к природе, сочувствие к ней, полное понимание ее и умение мастерски воспроизводить ее разнообразные явления». Близкое этому мнению спустя шестьдесят лет скажет В.Я.Брюсов: «Стихи Тютчева о природе – почти всегда страстное признание в любви. Тютчеву представляется высшим блаженством, доступным человеку, - любоваться многообразными проявлениями жизни природы».

Действительно, природа изображается поэтом во всем многообразии ее проявлений, в самых разных се состояниях, переходах и процессах, она у него живет, движется, меняет очертания. В хрестоматийно известном стихотворении «Весенняя гроза», в одной ее строфе, он сумел воспроизвести и раскаты грома, и летящие брызги дождя, и блеск солнца:

Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.

В стихотворении «Снежные горы» природа постоянно в движении: «синеют озера струи» «спешат ручьи, «играют выси ледяные». А в другом стихотворении «Вечер» слышен «далекий колокольный звон» и «ложится по долине тень».

В стихотворении «Утро в горах» мы видим не только все три яруса горного пейзажа, где есть и небо, и вершины гор, и долина, но и то, как возникают «воздушные руины, палат»: их создаст воображение из туманов, покрывающих скаты гор.

«Поэзия Тютчева, — по словам современного нам критика, - это человеческое „я" со своими вечными последними вопросами перед лицом мира. Прежде всего перед лицом природы. Но Тютчевская лирика, часто называемая лирикой природы, отнюдь не просто лирика тех или иных пейзажей. В тютчевской поэзии, даже когда речь идет о локальной картине, мы всегда оказываемся как бы перед целым миром».

Тютчевым создано было немало стихотворений, в которых отчетливо рассматривается эта аналогия тех или иных проявлении жили природы и человека. По словам критика конца прошлого века, это «созвучие его вдохновения с жизнью природы, — совершенное воспроизведение им физических явлений как состояний и действий живой души». Подобное созвучие находим, например, в стихотворении «Я помню время золотое...»: безоблачность счастья, красота и безмятежность и первой любви, и первых встреч молодых героев находятся в полном согласии и с шумом Дуная, и с цветением адских яблонь», и с веянием «тихого» ветра, и с солнцем, которое медлило, прощаясь с холмом, и замком, и тобой».

Однако как ни богаты и разнообразны в поэзии Тютчева связи и отношения природы и человека, соответствия между ними далеко не прямолинейны. Все на земле, по мнению поэта, взаимосвязано. НО это не определяет близости и понимания, может быть лишь кажущимся, иллюзорным («Чти ты клонишь над водами...»). Можно встретить у него и описании природы по принципу контраста, когда соотносятся вещи и явлении, явно не соотносимые. Таким диссонансом, «ужасным», «безумным» смехом звучит песнь жаворонка н «поздний, мертвый час» «мглистого и ненастного» вечера {«Вечер мглистый н ненастный...»).

Еще чаше пишет Тютчев о равнодушии вечно юной и прекрасной природы к жизни человека, к его радостям и печалям. Ей, природе, безразлично, кто и какой это человек — никому не известным или Наполеон: как до него, при нем, так и после его смерти вновь пришла весна и «природа ожила, и блещет все в торжественном покое: лазурь небес, и море голубое»....: («Могила Наполеона»). Близко этому стихотворение «И гроб опущен уж в могилу, в котором описываются похороны, «а небо так нетленно-чисто, так беспредельно над землей». Хотя в этом случае автор показывает, что равнодушие, черствость и бездушие к смерти проявляет нередко и человек, что куда менее понятно и объяснимо, нежели равнодушие природы. Это и заученная «погребальная» речь пастора, и «пристойныe» беседы и разговоры людей, пришедших проститься с умершим. Кстати сказать, равнодушие природы Тютчев отнюдь не склонен уяснять тем, что материя это низшая, неживая, бездушная. Напротив, в известном и во многих отношениях программном стихотворении он с полемической остротой заявит:

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...

Увидеть, почувствовать, понять и «душу» и «язык» природы – главная задача человека и огромный дар, который выпадает на долю далеко не каждого человека. Именно этим можно объяснить то обилие разного рода загадок и тайн, которые из века в век природа хранит в себе и про себя. И одна из них, которая, среди других прочих, особенно волновала всегда и волнует человека, это память природы о прошлом, о былом. Вот как написал об этом поэт в своем стихотворении «Через ливонские проезжал поля...»:

И, глядя па тебя, пустынная река,
И на тебя, прибрежная дуброва,
а Вы, — мыслил я, — пришли издалека,
Вы, сверстники сего былого!»
Так! вам одним лишь удалось
Дойти до нас с брегов другого света.
О, если б про него хоть на один вопрос
Мог допроситься я ответа!.

Мысль здесь предельно ясна: о прошлом может поведать лишь тот, кто был «сверстником сего былого», в данном случае — «река» и «дуброва», сроки жизни которых, в сравнении с кратким мигом бытия человеческого, поистине бесконечны. Однако Тютчева очень чacто не удовлетворял какой-то один ответ, он постоянно искал всё новые и новые аспекты в художественном решении нередко одного и того же круга вопросов и проблем. Так, например, мы видим, что в стихотворении «Весна» поэт проводит совсем иную мысль: вечную молодость природы он объясняет тем, что она никогда не бывает отягощена воспоминаниями о прошлом, что ее жизнь, «как океан безбрежный, вся в настоящем разлита». А в одном из более поздних своих произведений, «От жизни той, что бушевала здесь..», он заявит еще категоричнее:

Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих — лишь грезою природы...

Лирика природы Тютчева насквозь проникнута философской мыслью. Об этом писал еще Тургенев, который подготовил первое знание сборника стихов Тютчева (1854). «Если мы не ошибаемся,— отмечал Тургенев, — каждое его стихотворение начиналось мыслию, мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так выразиться, свойства происхождении своего мысль Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно». Желая подчеркнуть именно это своеобразие, И. С. Аксаков сравнивает поэзию Тютчева с творчеством таких поэтов, как А. С. Хомяков и Е. А. Баратынский, и приходил к выводу: «У него не то что мыслящая поэзия, —а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее,— а мысль чувствующая и живая».

Тютчев постоянно проявлял интерес к философии. С юных лет он был знаком с античной философией и с работами французских мыслителей, позднее увлекся литературой и философией немецкой. В первую очередь следует назвать здесь основателя натурфилософских систем Шеллинга. Как уже отмечалось выше, они были знакомы лично, и, судя по всему, знакомство это полезно было взаимно. Во всяком случае, Шеллинг говорил о Тютчеве (со слов П. Б. Киреевского): «Это превосходнейший человек, очень образованный человек, с которым всегда охотно беседуешь».

Треноги, предчувствия роковых развязок, катастрофы — «катаклизмы», «страшные песни» хаоса, грозы в бушующем море – одна из сторон природы, пугающая, но завораживающая! Но есть у Тютчева и стихи — своего рода признания в любви к природе умиротворенной, солнечной, радующей человека и «весенним, теплым» воздухом, и «чистым и высоким» небом, «свежим воздухом» сирени, к природе, способной пробудить в душе человека «светлую Мечту» («Нет, моего к тебе пристрастья...»). Иными словами, Тютчев и понимает и принимает жизнь во всех ее проявлениях, да «самозабвения» любит «мать-Землю». И в то же время многое из того, что в совокупности своей составляет бытие человека, являлось предметом его постоянных, напряженных и тяжелых раздумий, вызывало в нем страстное желание, иногда на грани отчаяния, не соглашаться, спорить, протестовать. Я1озт не раз признавался своим близким, что для него привычны «состояние внутренней тревоги» и «чувство тоски и ужаса».

Земля и Небо противопоставлены в поэзии Тютчева. Земля это колыбель и дом человека, это все, связанное с великой случайностью появления его на свет и великой радостью уникальное его жизни. Но Земля — это и быт, в котором так легко погрязнуть человеку, это и «пыль» мизерных и суетных стремлений людей, это и неумолимо уходящее время, забвение и смерть. С Небом у Тютчева ассоциируется все самое светлое и чистое, недостижимо высокое, духовное и нравственное. Без этой устремленности в Небо жизнь представляется поэту «утомительным сном». Конечно, мгновения эти редчайшие, они сродни озарениям. Так, в стихотворении «Проблеск», например, полет души «к бессмертному сопровождается звучанием «скорби» на струнах «ангельской лиры». Объяснение этому следует искать как в том, что человек бессилен вернуть «минувшее» или вернуться в него, так и в том, о чем говорится далее в стихотворении: «Мы в небе скоро устаем, - и не дано ничтожной пыли дышать божественным огнем».

Неумолимое шествие времени изображает Тютчев во многих своих произведениях и с самых разных сторон. В стихотворении «Бессонница» мы слышим поначалу «однообразный бой» часов. Но затем, как это нередко бывает у Тютчева, вполне конкретные явления, факты и детали житейского обихода постепенно начинают обретать иной смысл, более обобщенный, философский. И вот уже «часов однообразный бой» начинает восприниматься как «глухие времени стенанья, пророчески-прощальный глас». Разбуженная бессонницей фантазия, нахлынувшие ночные мысли и чувства рисуют страшные картину:

Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг —
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих;
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали;
И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!

В финале стихотворения вновь слышится бой часов, отсчитывающих время, но звучит он теперь как «металла голос погребальный», и это понятно: ведь он «оплакивает нас», навсегда ушедших из жизни и памяти.

90. Людмила Марковская, филолог. Минск

«Васильковые чудачества», или Главная тайна Тютчева

Когда-то профессор Фёдор Иванович Кулешов сказал нам, студентам, фразу: «Тот, кто не любит поэзию Тютчева, не сможет стать хорошим филологом». С тех пор прошло много лет, уже я сама говорю это своим студентам, и ежегодно 5 декабря, в день рождения Тютчева, беру томик его лирики, перечитываю и думаю об этом человеке, отличающемся необыкновенным талантом и страстью к амурным приключениям. Заметьте, влюблялся не только он. Влюблялись и в него. И ещё как влюблялись — в небогатого, маленького ростом, в очках, не блещущего красотой, ленивого, необязательного, импульсивного, не отличающегося постоянством, со странной репутацией и вообще не такого, как все. Он пренебрегал одеждой, иногда был неряшлив. Современники вспоминали, что Тютчев был безответственным человеком, не стесняющемся жить на средства жён, для него карьера, ордена, дети, стихи, политика – всё отходило на второй план, ибо на первом была Любовь.

Меня всегда занимали вопросы: почему его так любили женщины? И почему его всегда прощали те, кого он любил, а потом оставлял? Может быть, потому, что он обладал каким-то чудесным даром? Каким? Искренний многолюб, он сам удивляется: за что любить его? Вспомните: «Не раз ты слышала признанье: не стою я любви твоей».

А Тютчева женщины обожали, более того, они его боготворили. И удивительно: что ни женщина в его судьбе, то ослепительная красавица, добрая душа, щедрая, образованная!

Федор Иванович никогда не был развратником, ловеласом, хотя его донжуанский список не мал. Вместе с тем, свободный от предрассудков, он не был и однолюбом, иногда умудрялся любить двух женщин одновременно, да так, что не мог отказаться ни от одной, ни от другой. Он был влюбчив и поэтически обожал женщин, они ему отвечали тем же, хотя он был любовником и мужем, приносящим одни несчастья.

Когда-то амурные похождения императора Николая I, большого любителя мимолётных романов, острослов Тютчев окрестил «васильковыми чудачествами». Рассмотрим же коротко «васильковые чудачества» самого поэта. Он имел двух законных жён и шестерых детей, двух гражданских жён, от которых было ещё пятеро детей и в придачу – четыре длительных романа, не считая мелкого флирта. Граф Соллогуб вспоминал: «Ему были нужны, как воздух, каждый вечер свет люстр и ламп, весёлое шуршание дорогих женских платьев, говор и смех хорошеньких женщин… Но всё исчезало, когда он начинал говорить. Все умолкали, только и слышался голос Тютчева…не было ничего приготовленного, выученного, продуманного». Некоторые сравнивали красноречие Фёдора Ивановича с рассыпающимися жемчужинами: умно, блестяще, неповторимо. Так, как Тютчев, в России не говорил никто!

И как ему везло на женщин! Они знали все его слабости, прощали, жалели, пеклись о его интересах, зная, что он абсолютно не приспособлен к жизни. За четыре года он сделал головокружительную карьеру, благодаря дружбе с женой канцлера Карла Нессельроде, которая ненавидела Пушкина, терпеть не могла Лермонтова, а вот Тютчева обожала. Другой его поклонницей была дочь Николая I, великая княжна Мария Николаевна. Он очаровывал её стихами много лет, и при дворе за Тютчева всегда было кому замолвить словечко. Юношеская любовь Тютчева, баронесса Крюденер, тоже имела немалое влияние и постоянно готова была за него заступиться. Недаром жена Эрнестина звала его «чаровник». Он в любом возрасте имел стабильный успех любовника либо нежного друга у женщин, легко получал внимание дам, их благосклонность и любовь. И всегда у Тютчева была дамская протекция.

Не надо думать, что поэт был интриганом и из корысти добивался у женщин карьерного успеха или финансового благополучия. Он не был двуличным, не был лицемером. Нисколько. Он посвящал им стихи по вдохновению, сам их в высшей степени любя. И хотя Тютчев никогда не был верен своим жёнам, но всегда был полон самых добрых и нежных чувств по отношению к ним. То, что казалось окружающим, мягко говоря, непоследовательностью - любовь и одновременно измена - прекрасно в нём уживалось и совмещалось.

Все женщины любили его самоотверженно, как бы он с ними ни поступал. Ради него первая жена Элеонора отказалась от сыновей от первого брака и чуть не заколола себя кинжалом из ревности к его любовнице. А вторая – Эрнестина- четырнадцать лет терпела сначала одну, а затем другую побочную семью поэта.

Юная, на двадцать три года моложе Тютчева смолянка Елена Денисьева, учившаяся с его дочерями, разожгла новый костёр страсти. Любившая чужого мужа Денисьева была отвержена обществом, а поэт по-прежнему оставался завсегдатаем аристократических салонов. От ненормальности своего положения, открытого презрения окружающих она страдала чахоткой. Елена подарила поэту троих детей и скончалась в возрасте 37 лет. Ей он посвятил изумительный цикл тонкой любовной лирики, но так и не сумел сделать счастливой. «О, как убийственно мы любим…»

Он переживёт Денисьеву на девять лет и будет влюбляться ещё. В 20-летнюю красавицу Наденьку Акинфееву, в подругу покойной Лёли Елену Карловну Богданову… Всем им достанутся стихи. Мудрой и преданной Эрнестине, которая удочерила детей Тютчева от первого брака, уплатила за поэта 20 тысяч долга, терпела его измены, ухаживала за ним, парализованным, он оставил завещание, в котором генеральская пенсия была отписана не ей и не их законным детям, а некоей Гортензии Лапп - четвёртой гражданской «жене», которая родила ему двух сыновей. Про Гортензию известно мало, он хорошо прятал её. Эрнестина сохранила удивительное самообладание и свято выполнила волю мужа.

Итак, Тютчев - умнейший человек и известный острослов, мыслитель и дипломат, талантливый в любви и поэзии, страстно увлекающийся красавицами, светский лев, украшение столичных гостиных, везунчик судьбы. Женщинам хочется о нём заботиться, беречь, восторгаться. Ну что делать? Таким родился. Таких мы любим! Разве можно обвинять мотылька в том, что он опускается на цветочки? А уж если и стихотворение тебе посвятит...

Вот и ответ: златоуст Тютчев был мужчиной, который умел Словом прикоснуться к дамской душе. Неужто и вправду женщины любят ушами?

К романам Тютчева со многими женщинами разных национальностей, разной культуры сердечных переживаний можно относиться по-разному. Многие не принимают и осуждают такие связи. Но любящие женщины учили поэта замечать и выражать нюансы чувств. Обогащали и развивали его поэтическую палитру. О них поэт говорит как о носителях благотворной преображающей стихии. Его стихи к ним – результат искренней любви, поэтому они так прекрасны, полны понимания и эмпатии. Не легкомыслие в них, а страдание и сострадание. Любовная лирика Тютчева – интереснейшая тема, полная парадоксов, увлекательных деталей и драматизма. Но об этом в другой раз.

Пожалуй, не нам судить его страсти и сердечные порывы. Потому что Поэтам нельзя без Любви.

89. Марианна Дударева, литературный критик, доктор культурологии, профессор ИСК РГУ имени А. Н. Косыгина. Москва

Звездный корабль русской культуры: от Державина до Тютчева

Мы привыкли жить в подлунном мире, радоваться и плакать, рождаться и умирать через эти микроритуалы, напоминающие о базовом жизнецикле человека, а еще любить и ненавидеть, но все это нам все же понятно, даже уютно, доступно. А вот если, например, в надзвездное пространство поднимает нас Г. Р. Державин в своей знаменитой оде «Бог» (1784), то что делать?

Так солнцы от Тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под Тобой.

Трудно человеку эона Нового времени, чей метафизический градус стремительно падает, удержаться на этой высоте. Что же делать? Нужна опора. Нужна лодка. И лодку, которая бьется в твой берег, к самое твоему дому пристает, нам уготавливает Ф. И. Тютчев:

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь — и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.

То глас ее: он нудит нас и просит...
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, —
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.

Ночью душе посылаются знаки оттуда, ночью, по наблюдениям немецких романтиков, приоткрывается звездный лик Возлюбленной. Это трансцендентное начало ночи, в котором проглядывает свет солнца (liebliche Sonne der Nacht), описал поэт-мистик Новалис. Ф. И. Тютчев, конечно, по замечанию авторитетного литературоведа Ю. М. Лотмана, не мистик и не иррационалист вовсе[1], но он все-таки рос и становился как личность под небом Германии туманной. И дело не только в этом важной биографическом моменте, а в том, что настоящей поэзии без тайны и в чем-то даже без мистики не бывает. И в этом отношении предельно точен В. Кожинов, отделяющий поэзию от стихов: «…поэзия же схватывает то органическое единство внешнего и внутреннего, в котором и осуществлены живая жизнь и живой смысл явления, уходящие корнями в бесконечность Вселенной»[2]. Большой художник слова всегда показывает швы жизни, а иногда и рубцы, которые остаются от вхождения трансцендентного, ноуменального в нашу профанную длительность дня. У Новалиса «выражением интеллигибельного мира становится внутренний, “ночной” свет»[3]. А у Тютчева? У русского поэта это свечение мы можем наблюдать не с земли и даже не на уровне самих звезд, а, что важнее, над ними, находясь в поэтической лодке.

Великий Ф. И. Тютчев поднимает нас в своем чудесном челне-ладье на самые высокие небесные этажи, разрешает художественно посмотреть на то, как дышит и дремлет земля. Но то Тютчев! А вот отец Сергий Булгаков, любивший цитировать именно это стихотворение поэта, совершал одну (онтологическую) ошибку, подменяя звездную глубину на вышину:

Небесный свод с горящей славой звездной
Таинственно глядит из вышины,
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены...[4]

Культурологически важны в этом отношении меткие наблюдения филологов В. П. и Ж. Л. Океанских: «ХХ век оказался не подъемом духа над миром, но его глубочайшим упадком, о чем, в частности, может свидетельствовать и весьма знаменательная булгаковская ошибка в цитировании хрестоматийных тютчевских строк на страницах его фундаментального труда “Трагедия философии”»[5]. Какое же творческое решение предлагают русские художники слова на пути этой элевации к звездам? Были ли еще корабли, паруса и лодки, которые переправляли человека в горнее? Конечно, были. В нашем фольклоре образ лодки — один из корневых. Тут и народная драма «Лодка», и былинный Корабль-Сокол, как космическая модель, украшенная животными-тотемами, расположенными по его бокам (змеится нос), и звездным орнаментом, и даже «катание» в ладье бедных древлян в гостях у княгини Ольги… Мы интуитивно чувствуем эту танатологическую семантику образа корабля / лодки / челна в русской художественной культуре, что, конечно же, проявилось и у А. С. Пушкина в «Арионе», и у М. Ю. Лермонтова в «Парусе», и у К. Д. Бальмонта в черном челне томленья. А где-то между ними по золотой середине, как золотое сечение, свет в ночи, — Ф. И. Тютчев. У него челн не грузен, как у Пушкина, не мятежен, как у Лермонтова, не ищет бури или смерти, как у Бальмонта, он позволяет нам не только выплыть из неизмеримости (бескрайности?) темных волн, но и узреть собственными глазами пылающую бездну, увидеть свет во мраке, а значит, и прозреть! Значит, поэт поднимает нас по-державински к Богу, в такую высь, где добро и зло, свет и тьма суть одно, ибо представляют единый теогонический процесс. А. Фет, близкий по перу Тютчеву и испытавший влияние идей Артура Шопенгауэра, в «Воспоминаниях» пишет: «Всякий человек умеет отличить добро от зла. Эти слова я всегда считал фразой весьма условной и в сущности требующей перифразы: никто не может отличить добра от зла... Что касается меня... я никогда не умею отличить добра от зла, так как и эти два понятия тоже относительны»[6]. Относительны они — только в надзвездном пространстве. Но и жизнь, и смерть тоже относительны в этом пространстве. Тютчев позволяет нам вырваться из профанной длительности бездуховного времени, взмыть в эти дали на своей лодке.

Поэтическое парение над земным и даже выше — над звездным пространством — самое главное, что может нам подарить творец слова.

Примечания
[1] Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева // Ф. И. Тютчев: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2005. С. 840.
[2] Кожинов В. В. Стихи и поэзия. М.: Сов. Рос., 1980. С. 83.
[3] Казакова И. Б. Время и вечность в натурфилософских воззрениях Новалиса // Вестн. Томского гос. ун-та. 2011. № 350. С. 58.
[4] Булгаков С. Н. Соч.: в 2 т. Т. 1: Философия хозяйства. Трагедия философии. М.: Наука, 1993. С. 409.
[5] Океанский В. П., Океанская Ж. Л. Прохождение вод: неоправославная метафизика отца Сергия Булгакова: монография. СПб.: РХГА, 2022. С. 164.
[6] Фет А. А. Полн. собр. стихотворений: в 2 т. СПб., 1912. Т. 2. С. 259. 

88. Алексей Ширяев, юрист. Воронеж

Поэт и гражданин

Когда сочувственно на наше слово
Одна душа отозвалась –
Не нужно нам возмездия иного,
Довольно с нас, довольно с нас...

Так повелось на Руси, что поэт противостоит толпе. Он чувствует свою избранность и находится в оппозиции, а толпа, отчасти справедливо, гонит его от себя. Отсюда рождаются вечные поэтические темы: пророк не в своем отечестве, изгой. Поэт становится на пьедестал полусвятого и вещает с него для будущих поколений, непонятый и недооцененный. Состояние протеста становится для него дополнительным источником вдохновения. Он обличает неправду мира сего и создает образ мира идеального. В девятнадцатом столетии такую хламиду на себя надел Лермонтов, а в двадцатом - целая россыпь поэтов-мучеников: от Гумилева до Бродского. Тому, конечно, способствовало время, когда государство превратилось в нечто темное и безликое, и поэту, с его обостренным чувством свободы и справедливости, с его индивидуализмом, ничего не оставалось делать, как быть вне системы.

Эта парадигма вошла в наш культурный код: любой патриотизм в устах поэта воспринимается как проявление государственности, а значит, продажности. Желание пойти на баррикады (пусть и для вида), претерпеть, уехать и теперь является внешним атрибутом настоящего поэта. Хотя сейчас его никто его не гонит и не угнетает, более того, современное общество стало более прагматичным, слово уже не воспламеняет сердца, так как ему на смену пришли медиатехнологии.

Тютчев и в свое время стоял особняком – на каком ином пьедестале. Над западниками он возвышался своей искренней любовью к России, а над патриотами - высочайшей образованностью и духом эталонной культуры. Его патриотизм не назовешь «квасным», который проистекает из узости и ограниченности. Такой патриотизм всегда противопоставляется культурности, Тютчев же отличался филигранным европейским образованием, был тончайшим знатоком античной и европейской поэзии, глубоким мыслителем, впитавшим немецкую классическую философию.

Вернувшись в Россию в 1844 году, он долго не мог принять свою страну, ему часто грезилось покинуть холодный Петербург и вернуться к нелюбезным берегам дорогой родины (Германия). В произведении «Вновь твои я вижу очи…» 1849 года он сравнивает Россию с «киммерийской грустной ночью», называет «роковым севером», противопоставляет ее «краю иному-родимому», имея в виду опять Германию. И это понятно, ведь лучшие годы молодости и мечтаний прошли там - в «краях, где радужные горы в лазурные глядятся озера». Даже спустя 15 лет Тютчев чувствует себя в России как «в каком-то забытье изнеможенья» («На возвратном пути»). Все творчество Тютчева после 1844 года соединено с настойчивым стремлением преодолеть разлад с окружающей действительностью, найти точку опоры, увидеть свет. Стихотворение «Рассвет», написанное в 1849 году, проникнуто надеждой на пробуждение от тьмы:

Еще молчат колокола,
А уж восток заря румянит;
Ночь бесконечная прошла,
И скоро светлый день настанет.

Такие стихотворения как “Эти бедные селенья” (1855 год) и “Над этой темною толпой...” (1857 год) наполнены болью и неверием в будущее. Итогом его духовной борьбы стало знаменитое четверостишие «Умом Россию не понять». В нем Тютчев вывел символ своей веры в Россию: полное и безусловное принятие. Эти строки близки по духу знаменитому изречению апологета раннего христианства Тертуллиана «верую, ибо абсурдно».

Принятие родной страны не было для поэта чем-то внешним или умозрительным, как у многих славянофилов. Оно стало результатом долгих сомнений и внутренней борьбы, проявлением его жизненной позиции, состоящей в том, чтобы активно влиять на окружающую действительность, делать все от себя зависящее, чтобы улучшить ее. Главным делом своей жизни он считал дипломатическую стезю, а не поэтическую. Поэзия была для него не только личным убежищем, но и частью гражданственности.

Уже в начале второй половины девятнадцатого века словосочетание «поэт и гражданин» вызывало усмешки. Некрасова обвиняли в чрезмерном следовании гражданскому, а не эстетическому долгу, подозревая, что гражданственность есть оборотная сторона недостаточности таланта. Тютчеву нельзя было поставить в вину отсутствие эстетизма, однако его упрекали в восхвалении самодержавия и культивировании образа великой России. Якобы там, на западе, он придумал себе святую Русь и теперь в нее только и верит. А на самом деле ее никогда не было и не будет.

На мой взгляд, причина такого отношение Тютчева к роли поэта коренилось в его понимании гражданского долга. Поэт не просто служитель муз, но, в первую очередь, гражданин, а поэзия – это выражение его гражданственности. Наличие таланта не превращает поэта в избранного, не освобождает от необходимости трудиться на общее благо. Такое понимание гражданственности берет начало в античности. Вспомним греческих трагиков времен золотого века Афин. Они сами были частью полиса, а их творчество являлось важным звеном его жизни. Долг античного поэта состоял в том, чтобы словом влиять на реальную жизнь, а не творить для будущих поколений. В афинском театральной ложе сидели действующие политики и военачальники и смотрели на сцену, на которой актеры их же и изображали.

Сознание того, что ты являешься частью целого, что ты можешь воздействовать на него, наделяет тебя тем самым истинным патриотизмом. И в этом смысле Тютчев был истинным патриотом: он служил и творил для своей страны. В нем не было раскола, двойственности, его метафизические поиски проистекали не из безысходности, они не были разновидностью интеллектуального эскейпизма.

Вышедший из среды провинциальных дворян, воспитанных в екатерининскую эпоху, Тютчев впитал дух гражданственности времен «покорения Крыма». Петр Гринев из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина вполне мог быть его предком. Это то самое провинциальное дворянство, которое в первой четверти девятнадцатого столетия еще сохраняло здоровый дух и честно служило государству. Однако к моменту возвращения Тютчева, особенно в столице, в нем произошел раскол и наметились тенденции к разложению. Вот это чувство долга перед родиной и пронес Тютчев через свою жизнь. Он был консерватором в лучшем смысле этого слова. В шестидесятые годы девятнадцатого столетия, когда демократическое большинство русской интеллигенции уже поддалось демону отрицания и разрушения, проповедь великой России была личностным и гражданским подвигом Тютчева. Поэтому его строки о России и сейчас вдохновляют:

Стой же ты, утес могучий!
Обожди лишь час-другой -
Надоест волне гремучей
Воевать с твоей пятой…
Утомясь потехой злою,
Присмиреет вновь она -
И без вою, и без бою
Под гигантскою пятою
Вновь уляжется волна…

Стихотворение «Когда сочувственно на наше слово...» было написано в том же 1866 году, что и «Умом Россию не понять». В этих двух четверостишиях выразилась вся личность Федора Ивановича Тютчева – человека величайшей скромности и преданности своей стране. Если бы после его смерти остались только они, мы все равно вспоминали бы о нем сейчас.

87. Алексей Ширяев, юрист. Воронеж

О Тютчеве

Тютчев относится к тому редкому типу творцов, которых нельзя «осилить». Кажущаяся простота и малый объем творчества обманчивы. Вчитываясь, ты осознаешь его масштаб. Такой же эффект происходит при приближении к горной гряде: чем ближе к ней, тем выше ее вершины.

Комментировать поэтическое слово, все время меняющее свои смыслы и оттенки, невероятно трудно: тяжеловесная мысль никогда не будет поспевать за ним. При каждом новом прочтении впечатление меняется, и как бы ты ни старался ухватить смысл, что-то все равно ускользает.

Впрочем, разве не то же происходит и с природой? Каждый год наступает осень, но всякий раз она другая. Неповторимость повторяющегося, многочисленные вариации одного и того же сливаются в нечто единое. Так рождается картина осени, сотканная из впечатлений разных лет:

Обвеян вещею дремотой,
Полураздетый лес грустит…
Из летних листьев разве сотый,
Блестя осенней позолотой,
Еще на ветви шелестит

Временное, сиюминутное соединено с вечным и неизменным. В результате появляется образ осени, символизирующей скоротечность жизни как таковой:

Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас,
Когда, что так цвело и жило,
Теперь, так немощно и хило,
В последний улыбнется раз!..

Многим стихотворениям Тютчева присущ подобный универсализм, когда любое явление представлено в моменте и в вечности одновременно. Можно возразить, что поэтическое обобщение – это излюбленный прием большинства поэтов. Однако именно Тютчеву, как никому другому, удавалось передавать живость, непосредственность явления и его отголосок во времени, при этом не впадая в излишнюю умозрительность или избыточный натурализм. Тютчев в той же мере философ, обозревающий поток жизни в веках, в какой и поэт, умеющий раствориться в этом потоке:

Все во мне, я и во всем!..

Не разделенное на мысли и чувства слово способно заставить задуматься глубже и сильнее, чем многочисленные философские трактаты. В этом преимущество цельного и живого поэтического образа над бедной мыслью. Духовный мир обширнее и богаче мира земного. Мысль материальна, поскольку всегда требует конкретного ответа.

О, разрешите мне загадку жизни…
Скажите мне, что значит человек?..
Глупец стоит — и ждет ответа!

К высшему обращаются только в молитве или поэтически. Недаром поэзия являлась первой формой литературного творчества.

Как верно высказался о Тютчеве Иван Аксаков, «…стихи у него не были плодом труда, хотя бы и вдохновенного, но все же труда, подчас даже усидчивого у иных поэтов. Когда он их писал, то писал невольно, удовлетворяя настоятельной, неотвязчивой потребности, потому что он не мог их не написать: вернее сказать, он их не писал, а только записывал. Они не сочинялись, а творились».

Как влюбленные хранят свою тайну от посторонних, так и чтение стихов Тютчева — это интимный разговор поэта и читателя. Например, поздним осенним вечером в комнате, освещенной неярким светом настольной лампы, когда за окном шуршит ветер в ветвях деревьев, задувая легкую грусть в приоткрытое окно. Голос поэта звучит тихо и размерено, в такт твоего сердца, он говорит с тобой и о тебе.

Его стихотворения напоминают летопись души. Емкие, страстные, глубокие, они похожи на исповедальные листочки, адресованные незримому собеседнику. Все перипетии его жизни, все ее взлёты и падения, все затаенные мечты и желания заключены в них. В стихотворении «Листья» душа поэта предстает в образе разрозненных листочков, объятых общим порывом сорваться и улететь. Каждый листочек здесь символизирует отдельное стихотворение:

Мы ж, легкое племя,
Цветем и блестим
И краткое время
На сучьях гостим…
Но птички отпели,
Цветы отцвели,
Лучи побледнели,
Зефиры ушли.
Так что же нам даром
Висеть и желтеть?
Не лучше ль за ними
И нам улететь!

Личный, задушевный характер поэтических строф Тютчева порожден особым строем его внутреннего мира, свободного от авторских амбиций, от всякой позы и самолюбования. Сложно найти в нашей литературе другой пример подобной авторской скромности. В стихотворении, посвященном Михаилу Петровичу Погодину, Тютчев воскликнул о себе:

В наш век стихи живут два-три мгновенья,
Родились утром, к вечеру умрут…
О чем же хлопотать? Рука забвенья
Как раз свершит свой корректурный труд

Удивительные слова в устах гения.

Оставаясь в стороне от бурных литературных и политических течений, он жил как обычный человек. Его слово не жгло сердца людей, не властвовало над умами. Оно тихо струилось в лесной чаще, в самозабвенном уединении, и как будто даже не нуждалось во внешнем признании, так как поэт находил высшее удовлетворение в самом творческом акте.

Другой яркой чертой поэзии Тютчева является ее молитвенный строй:

Все, что сберечь мне удалось,
Надежды, веры и любви,
В одну молитву все слилось:
Переживи — переживи!

В молитве непостижимо соединяются наивысшее самоотречение и самовыражение. Нигде мы так не высказываем свое сокровенное, как в молитве, и нигде мы так не отрекаемся от своего эго, как в мольбе. В его стихотворениях мы часто слышим выдох сокровенного, неизлечимую боль. Если бы он был обычным человеком, то эти чувства стали бы его проклятием:

И я один, с моей тупой тоскою,
Хочу сознать себя и не могу –
Разбитый челн, заброшенный волною,
На безымянном диком берегу

Но через поэтическую форму поэт разделяет своим личные чувства со всем миром. Его боль становиться болью каждого, и как будто она уже не так тяжела. Сколько раз подмечал, что некоторые стихотворения Тютчева обладают силой исцелять от отчаяния. В них есть удивительная черта оказываться теми самыми словами, сказанными в нужную минуту, в них есть «сочувствие и благодать»:

Не рассуждай, не хлопочи —
Безумство ищет — глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему — то будет…

Умение воспринимать жизнь во всей ее живости, скоротечности и красоте присуще многим большим поэтам. Однако даже среди них мало в ком соединилось столь много достоинств: безупречный эстетизм, отточенная лаконичность, совершенная гармония, философская глубина и тончайший лиризм. Пожалуй, только у Пушкина. Они родились с разницей всего в четыре года. Один был искрометным властителем дум, другой - уединенным созерцателем, а оба вместе - как будто две стороны одной медали, два поэтических брата. Судьба так распорядилась, что Тютчев покинул Россию в юном возрасте, когда звезда Пушкина только восходила. К моменту возвращения Тютчева Пушкина не стало. Всю свою жизнь Тютчева преследовало чувство духовного одиночества. Вот эти строки он вполне мог адресовать и Александру Сергеевичу:

Брат, столько лет сопутствовавший мне,
И ты ушел — куда мы все идем,
И я теперь — на голой вышине
Стою один …

Теперь уж ясно, что оба они соединились в вечности: один, с которого начался золотой век русской поэзии, другой - которым он закончился.

86. Маргарита Мищенко. Пермь

Фёдор Иванович Тютчев один из самых известных писателей золотого века

Он работал дипломатом за границей, писал стихи в свободное от службы время. Его произведения не были распространены и печатались крайне редко в России, до момента, пока Тютчев не опубликовал своё творчество в журнале «Современник», тогда же Некрасов заметил писателя и подчеркнул его талант.

Тютчев писал о многом, но мне бы хотелось затронуть тему философии, мыслей и рассуждений автора, то как он ощущал жизнь и что хотел донести читателям.

Одним из ярких примеров является стихотворение «Silentium!». Тютчев хочет донести до читателей мысль о том, что наш внутренний мир это не пустой звук, он жизненно необходим для человека, о том, что внешний мир изменчив, зачастую жесток и очень трудно понять кого-то, а в особенности себя. Эмоции для автора это таинство которое не должно озвучиваться повсеместно, Тютчев пишет

Как сердцу высказать себя? 

Другому как понять тебя? 

Поймет ли он, чем ты живешь? 

Мысль изреченная есть ложь.

Он заключает мысль о том, что всякая попытка высказать свои чувства, мысли и суждения является ложью, так как в полной мере невозможно описать словами то, что ты чувствуешь и думаешь.

Тютчев подчеркивала способность поэзии передавать глубокие эмоции и улавливать суть мимолетных мгновений. Он считал, что поэзия должна волновать душу читателя, вызывать чувство трепета и удивления. В своих работах он стремился исследовать сложности природы, человеческого существования и тайны жизни. Хотелось бы обратиться к таким произведениям Тютчева как: «Не рассуждай, не хлопочи…» и «Последний катаклизм». В данных стихотворениях Тютчев рассуждает о сложности и в тоже время простоте жизни, о том, что природа и человек связаны, о том что все не так плохо как могло бы быть.

В заключении хотелось бы сказать что философия поэзии Тютчева подчеркивает силу русского языка и его способность выражать невыразимое. В заключение, подход Тютчева к поэзии стремился выйти за рамки обыденности и соединиться с более глубокими аспектами человеческого опыта.

85. Анна Зенцова, кандидат физико-математических наук, поэт, писатель

Перекличка культур: Фёдор Тютчев и Фридрих Шиллер

В «многоводном» потоке русской литературы XIX века, щедро одарившей человечество бесценными духовными сокровищами, особое место занимает творчество Фёдора Ивановича Тютчева. Поэт принадлежит к наиболее глубоким представителям отечественной культуры, которых вдохновляла в первую очередь «тайна человека». Его называют поэтом мысли, автором философской лирики. Ювелирно-гранёные строки Тютчева, отражая космос духа, мистический, тотально жизнью наполненный космос, врезаются во всякую данность так, будто время не играет особенной роли: ибо, природа вечна, и сущность человека остаётся неизменной, сколь бы ни менялся исторический антураж… Поэзия Тютчева: внутренняя её тишина, мысль, растящая кристаллы духа...Торжественная, как монаршее повеление, ясность стихосложения, его движение внутрь: в безбрежный океан духа... Эмоция радости от созерцания природы, наполненной творящей энергией:

Сияет солнце, воды блещут,           На всём улыбка, жизнь во всём,
Деревья радостно трепещут,          Купаясь в небе голубом...

Восторг также наполняет душу, когда читаешь оду Фридриха Шиллера «К радости»:

Радость, пламя неземное,                Райский дух, слетевший к нам,
Опьянённые тобою,                            Мы вошли в твой светлый храм.

Перекликаются в созерцании радости оба поэта – Тютчев и Шиллер, – будучи такими непохожими, хотя оба были философами, рождая глубокие чувства в душах, требующих духовной влаги стихов. Тютчев входил в немецкую культуру, как в свою, и та, обогащая его, давала новые ответвления мысли поэта и обретала новые смыслы. Поэтический талант Тютчева достиг полного расцвета в «немецких Афинах», в годы его дипломатической службы в Мюнхене, причем не без воздействия немецкой романтической литературы и философии. От немецких романтиков и от Тютчева берут свое начало в русской поэзии синтетический метод и фрагментарный стиль, формы поэтической мифологии, поэтизированных философем, фрагментов, афоризмов. Тютчев также переводил на русский язык немецких поэтов: Гейне, Гёте и Шиллера. Влияние последнего Тютчев испытывал на протяжении всей его жизни: можно отметить переклички стихотворения «Фонтан» с прозаическим отрывком Шиллера «Der Geisterscher» («Созерцатель духов») и стихотворения «Колумб». Тютчев мог также вдохновляться космизмом шиллеровских пейзажей – мотивом полёта через Вселенную в оде немецкого поэта «Беспредельность». Переводы составляют далеко не основную, но в то же время существенную часть в творчестве русского поэта. Шиллер по числу переводов (их 5) занимает третье место у Тютчева. Обратимся к их рассмотрению. Среди них важным является перевод стихотворения Шиллера «С озера веет прохладой и негой...» из вступления к его драме «Вильгельм Телль». Выбор Тютчевым этого произведения объясняется близостью к его собственной поэзии по образно-тематическим мотивам. Приведём отрывок из оригинала текста:

Es lächelt der See, er ladet zum Bade,                        Wie Flöten so süss,
Der Knabe schlief ein am grünen Gestade                 Wie Stimmen der Engel
Da hört er ein Klingen,                                                      im Paradis.

Перевод Фёдора Тютчева:

С озера веет прохлада и нега, –                                Он слышит во сне;
Мальчик заснул, убаюкан у брега.                           То ангелов лики
Блаженные звуки                                                           Поют в вышине.

В стихотворении обыгрывается ситуация сна, выявляющая сложные взаимоотношения человека с миром. Кроме того, человек здесь вступает в контакт с водной стихией, которая чревата для него таинственной угрозой. Эти мотивы относятся к числу самых устойчивых в поэзии Тютчева. У Шиллера причастность к природному миру служит неотъемлимой составляющей характеристики положительных героев, т.е. Телль не просто органически близок к природе, а занимает по отношению к ней активную позицию. Такой взгляд на взаимоотношения человека с миром был характерен для эпохи просветительства. В то время как персонаж Шиллера показан главным образом в перспективе исторического действия, Тютчев переводит его содержание в общефилософский план, вообще безусловно доминирующий в его оригинальной поэзии. В переводе Тютчев отходит от романтической схемы двоемирия и строит более сложную отнологическую систему, стержнем которой является человеческое сознание. Для этого он вносит в перевод важное изменение, устранив все «дневные» визуальные признаки: «С озера веет прохлада и нега, мальчик заснул, убаюкан у брега». Он исключает из описания сна реалистически-конкретные сравнения оригинала («как флейты») и делает изображение сугубо условным («блаженные звуки», «ангелов лики поют в вышине»). Благодаря этому сфера «райского сна» рисуется как чистая область идеала и откровенная антитеза объективной реальности. Сюжет стихотворения оказывается, таким образом, вынесен из обманной сферы «дня», заслоняющей суть мироустройства, и разыгрывается в онтологическом пространстве «ночи». В переводе Тютчева складывается совсем другая ситуация, противоположная оригиналу: если у Шиллера сон – это один из феноменов мира, то у русского лирика мир может реализоваться только в процессе сна или бодрствования, каковым является человеческое сознание. Таким образом, перевод стихотворения Шиллера был использован Тютчевым для выражения его собственной мировоззренческой модели, не совпадающей с позицией автора оригинала. Русский поэт трактует сон как откровенную антитезу реальности, что ещё раз доказывает его интерес к гносеологической проблеме — методам познания человеком окружающего мира. А последняя была кардинально переосмыслена Тютчевым в духе новых представлений о мире и месте человека в нём.

Поэтическая мысль Тютчева движется «мощным духом» и обладает широчайшим восприятием мира. Его шедевры поднимаются к пикам духовных пирамид, масштаб его творчества космичен: человек, его предназначение, природа, Вселенная, Творец, весь мир. Философско-психологические открытия глубин вселенской жизни и противоречивых движений человеческой души, глубокий лирический самоанализ, романтическая одухотворенность, осмысление судеб человека и человечества, расшифровка тайн природы, необыкновенность видения, словно магического, будто сразу вскрывались какие-то запредельные поля, и делают поэзию Тютчева нетленной и вечной. При этом Тютчев всегда оставался русским по духу, русским по менталитету, русским по восприятию окружающей нас действительности, и поэтому он стал нашим национальным гением. Тютчевское словесное богатство, наполнив русский космос, дало образ поэзии, близкой к совершенству, яркой и глубокой. Философская лирика поэта сопряжена с Вечностью, точнее, она сама — часть этой Вечности, и поэтому она бессмертна.

84. Ирина Мелехова, преподаватель ГБПОУ ЯНАО «Губкинский профессиональный колледж». Губкинский, Ямало-Ненецкий автономный округ

В истории русской литературы есть имена, которые блеском своего творчества озаряют дорогу, по которой шли многие. Федор Иванович Тютчев – одно из таких имен, непревзойденный поэт, дипломат, историк, стоявший на перекрестке эпох и мировых событий. Его биография – это не только история жизни одного человека, но и хроника времени, на перекрестке которого он стоял. В этом эссе мы погрузимся в мир Фёдора Тютчева, проникнемся его страстью к слову, увидим, как его поэзия стала отражением души и судьбы, и как его дипломатическая деятельность сопровождала его на этом удивительном пути.

Фёдор Иванович Тютчев, светлый дух и стихией одаренный, увидел мир светлым ноябрьским днем, в далеком 1803 году, когда природа уснула под покрывалом первых снегов. В усадьбе Овстуг, под сенью старинных деревьев, его первый плач стал началом жизненного пути, пронизанного вдохновением и горячей любовью к слову.

С малых лет, мальчик Фёдор был окружен книгами и мудрыми учителями. Под властью слов и стихов, он научился читать мир через поэзию. Свой первый шаг в мир словесности он сделал под руководством С. Е. Раича, знатока стихотворства и перевода. Латынь и древнеримская поэзия стали его вторым языком, а Гораций - верным спутником на его поэтическом пути.

Всего в 14 лет он был принят в Императорский Московский университет, где мудрые учителя, в лице Алексея Мерзлякова и Михаила Каченовского, проливали свет на таинства словесного искусства. Перед его душой раскрылась вселенная литературы, и в ней Фёдор нашел свое место, став членом Общества любителей российской словесности.

Так началась жизнь поэта, увлеченного стихами и словами, которые позднее стали мелодией его сердца и души, наполняя мир красотой и смыслом.

Окончив университет в 1821 году, будущий поэт отправился на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Перед ним расстилался мир дипломатии, а его первым назначением стал Мюнхен, великолепный город немецкой культуры и искусства. Здесь, среди прекрасных аллей и архитектурных шедевров, он встретился с великими умами своего времени, такими как Шеллинг и Гейне, и погрузился в обмен идеями и чувствами. Но великое событие того времени произошло в его личной жизни - он встретил Элеонору Петерсон, урожденную графиню Ботмер, и влюбился в нее. В 1826 году между ними завязался уз, прочный как сталь, и они стали семьей, подарив миру и друг другу троих дочерей, в том числе старшую, Анну, чья судьба свела ее с Иваном Аксаковым, одним из декабристов.

Однако жизнь, как море, способна перемениться в мгновение ока. Путешествуя на пароходе "Николай I" с семьей из Петербурга в Турин, судьба навела страшный шторм, который угрожал погрузить их во мглу балтийского моря. В этот трагический момент, среди бушующих волн, появился Иван Тургенев, спасатель в темной ночи. Судьбоносное стечение обстоятельств, как магия случая, объединило их в борьбе за жизнь. Трагедия, однако, не миновала - здоровье Элеоноры Тютчевой подорвалось, и в 1838 году она ушла из жизни, оставив мужа одного на берегу жизни.

Но в этой мрачной часовне боли зажглась новая свеча. В 1839 году Фёдор Тютчев снова вступил в брак, на этот раз с Эрнестиной Дёрнберг. Любовь, словно звезда в ночном небе, озарила его сердце. Снова он нашел в жизни радость и смысл. Впереди его ждало еще много испытаний и путешествий, но в его сердце пылала неугасимая свеча страсти и поэзии.

Так началась его великая дипломатическая и литературная карьера, а он стал не только посланником России в мире, но и посланником слова, которое освещало путь России на Западе.

Словно река, жизнь Фёдора Тютчева текла быстро и бурно. После возвращения в Россию в 1844 году, он вновь вступил в мир дипломатии, приняв должность старшего цензора в Министерстве иностранных дел. Но, как вечный странник души и разума, он не ограничился лишь бюрократическими обязанностями.

Фёдор Тютчев стал активным членом кружка Белинского, где мир слов и идей мог бушевать во всей своей полноте. В эти годы поэт не сотворял стихов, но его перо не оставалось бездействующим. Вместо стихов он создавал публицистические статьи на французском языке, которые звучали как гимны России и ее истории. В них он выражал свои мнения о политических событиях, обсуждал отношения между Россией и Западом, вдохновляясь революционными изменениями в Европе.

В его трактате "Россия и Запад" он создал образ вечной российской империи, утверждая ее православный характер. В статье "Россия и революция" он выразил убеждение, что в современном мире есть только две силы - революционная Европа и консервативная Россия, и в этом противоборстве он видел смысл своей жизни и поэзии.

Тютчев был настоящим служителем государства, чья дипломатическая и литературная деятельность служила интересам России. Он становился все ближе к власти, получая чины и награды, но его сердце оставалось предано поэзии и Родине. Вплоть до своей последней борьбы с болезнями и утратами, он не cпускал свой взгляд с политических событий в мире, и его последние дни были отпущены ему, чтобы он продолжил служить своей России словом и душой.

И так, в июле 1873 года, на 70-м году жизни, Фёдор Тютчев покинул этот мир, но его слова и идеи остались вечно живыми, как монумент его вдохновения и преданности. 

83. А. Н. Трепачко, кандидат филологических наук, доцент кафедры сервиса и туризма АНО ВО «Северо-Кавказский социальный институт». Ставрополь

Природа в поэтической системе Тютчева

В творчестве Тютчева живет неповторимая симфония природы. Он не просто ощущает ее присутствие, а обожествляет ее, возвышая до уровня вечности и сопоставляя с Богом. Мотив природы в его стихах является свидетельством глубокого пантеистического мировоззрения. Великий поэт самозабвенно и настойчиво объявлял себя пантеистом, а его стихотворение «Не то, что мните вы, природа» – это яркая декларация этой философии, проникнутая идеями Шеллинга.

Не то, что мните вы мне природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода
В ней есть любовь, в ней есть язык.

Декларативно пантеистическими представляются стихотворения «Тени сизые смесились» со стойкой формулой «Все во мне, и я во всем», «Певучесть есть в морских волнах».

Поэт делает попытку охватить всю природу сразу, в ее какой-то главной сути. Осмысливая природу, Тютчев определяли её как вечную, и вечность у поэта выступает как понятие, он пытается не приобщаться к природе – это невозможно: она – божество, а пытается понять, разгадать ее тайну, поэтому он обращается к хаосу, из которого, по его мнению, рождается гармония. Природа оказывается не поддающейся разгадке, что приводит поэта к отчаянию. («О чем ты воешь, ветр ночной?») (1836)

Отчаяние сменяется размышлением над бытием природы. Может её (загадки) вовсе нет?» Природа-сфинкс» (1860)

Природа-сфинкс. И тем она верней
Своим искусством губит человека,
Что может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Но если нет загадки, то природа перестает быть божеством. Тютчев осознал природу как сложный противоречивый мир; таинственные связи, аналогии между явлениями которого полны смысла. Центральная тема – человек и природа, Вселенная и бытие человека. Для Тютчева важны не конкретные детали природы, а разлитое в ней настроение, главное не пейзаж, а определение внутреннего состояния природы. «Есть в осени первоначальной…».(1857)

В данном стихотворении Тютчевым описана не конкретная осень, а ее признаки вообще. Такие дни бывают в каждой осени. Однако в этом стихотворении содержатся и такие образы, которые явно восходят не к мистически-трагическим раздумьям автора, а к эстетически-гармоничному и весьма обреченному началу.

Творчеству Тютчева свойственно и пушкинское светлое начало. Яркий тому пример – знаменитая «Весенняя гроза» с таким выразительно подчеркнутым эстетическими образами, как: «повисли перлы дождевые», «солнце нити золотит», перемежающиеся с образами звуковыми: «грохочет в небе голубом», «гремят раскаты молодые». Выразительную образную звукопись, нетленное богатство русской литературы, в поэтическом воссоздании природы мы находим в стихотворении «Как океан объемлет шар земной» – «стихия бьет о берег свой» /звук удара и смысл вечного конфликта (океан и суши); или в стихотворении «Порывист, холодный ветер порою».

Изображение пейзажа у Тютчева особенное: природа им воспринимается как нечто возвышенное, поэтому лексика стихотворений при изображении пейзажа наполнена архаизмами, и это особенно заметно на раннем этапе его творчества.

У Тютчева природа существует сама по себе. Она бывает не только родственной человеку, но и чуждой для него, бывает равнодушной к человеку, безразличной к его радостям и горю. Часто на фоне природы поэт показывает борьбу человека между жизнью и смертью, и на итог этой борьбы природа взирает равнодушно. Стихотворение «И гроб опущен уж в могилу» (1836)

И гроб опущен уж в могилу,
И всё столпилося вокруг...
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух...
……………………………….
А небо так нетленно-чисто,
Так беспредельно над землей...
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой...

Не случайно Тютчев строит стихотворение по принципу параллелизма. Сквозь видимое равнодушие природы к человеку дается и другое мироощущение. Природа воссоздана в образе вечной чистоты и красоты – это голубая бездна самодостаточной радости («птицы реют голосисто» – все это говорит о том чуде постоянной жизни, которое напоминает пушкинскую позитивную оценку природы:

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

Только Тютчев не всегда поддается этому замечательному чувству, кроме того, тютчевская красота несёт в себе большую эмоциональность и напряженность, которая включена в романтическое эмоциональное мироощущение поэта.

В 30-е годы Тютчев осознал уже не только гармоничное, но и конфликтное – диссонанс во вселенском бытии и в отношении человека с ним. Именно в это время появляется его стихотворение, где описание природы представлено не в процессе жизни, а в образе смерти. («Malaria»)

В общем философском контенте поэзии Тютчева это стихотворение может быть воспринято как выражение полярной позиции, связанной с неразгаданностью бытия, с конфликтной ситуацией дня и ночи, гармонии и дисгармонии, космоса и хаоса, света и тьмы, чудного блеска неба и грозной мрачной бури, всего того, что в поэзии Тютчева рождало характерные антиномии. Стихотворение, о котором идет речь,- своеобразный перевертыш, парадокс единства жизни и смерти, их «взаимозаменяемости». Черты поэзии Тютчева, переходят и в тему творчества («Silentium!»), и в любовную лирику (денисьевский цикл), и личная жизнь подтверждает эту позицию. «О, как убийственно мы любим!»

Интуитивность романтических сознаний определяет своеобразие образной системы Тютчева и композиции его произведений. Тютчевские аналогии явлений природы и человеческой жизни, его художественные ассоциации основаны на этой особенности романтической личности – постижении внешнего мира интуитивно, через себя самого, через субъективные предчувствия. Водяные облака фонтана, поднимающиеся к небу и падающие на землю, воспринимаются как аналог движению человеческой жизни («Фонтан»). Исчезновение льдин во всеобъемлющем море – это откровение человеческого «я», неизбежно растворяющегося в океане природы («Смотри, как на речном просторе»), «Поток сгустился и тускнеет».

Тема природы, в сущности, несет в себе глобальное содержание. Она включает в себя не только общефилософское образное воплощение мира, определяя тем самым авторскую концепцию, но и любую другую сторону мышления художника. Одной из важнейших сторон этой темы является ее возможность совмещаться с пониманием творческой силы.

Снова философски – символические образы природы задействованы в эстетической структуре стихотворения «Поэзия», и становится ясно, что тема поэзии преобразует эти образы в символы, развивая одну большую метафору (Поэзия, 1850). В стихотворении поэт пытается через эстетическое чувство найти примирение с действительностью и, более того, утихомирить клокочущие страсти. Вот в этом, по Тютчеву, предназначение поэта.

Тютчев широко использовал в своем творчестве мотив природы. Обращение к этому мотиву, к образам природного характера обусловлено философской насыщенностью поэта в представлениях о мире, его сущности и развитии в отношениях с человеком. И это есть пример движения поэтической философской мысли в литературном процессе.

В поэтическом пространстве Тютчева определяется путь мучительной противоречивости, аргументированной сознанием невозможности «преодоления трагедии», неразгаданностью бытия. В его творчестве фиксируются различные стороны жизни природы в философском смысле: тревожная, порой мистическая, изящная, угрожающая, суровая, ночная. С другой стороны - светлая, идеально-прекрасная, эстетическая, ведущая к примирению.

82. Вероника Оликова, ученица МОУ СОШ № 3 рабочего поселка Земетчино и открытой онлайн-школы любителей словесности «Муза». Земетчино, Пензенская область.

Отзвуки Тютчева в душе моей

В тишине что-то прогремело, прозвучало, прокатилось. Чиркнула спичка. Как свежий мед, по стенам разлился ароматный свет от зажжённой свечи. Silentium.

В такой полной тишине хочется философствовать. Молчание вместе с темнотой обнимает и… увлекает в мир мыслей. А что же там? Федор Иванович Тютчев писал:

Лишь жить в самом себе умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно - волшебных дум…

Смотреть в темноту – страшно. Взгляд приковывает пламя. Не естественно современному человеку сидеть в тишине и темноте, но что делать – в доме отключили свет… Резко схлопнулись все звуки. Окружающее молчание дает возможность выговориться собственным мыслям, а их – целая душевная бездна. Оно дает возможность встретиться с самим собой, настоящим:

Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь —

но вдруг в душе начали подниматься звезды. Точно, как у Тютчева. Это – чувства и мечты… Одни звезды с острыми длинными лучами, другие - с мягким приглушенным светом, белые, желтые и серебристые. А вот одна, маленькая и яркая-яркая, – детская мечта. Звездное небо собственных мыслей открылось в тишине. Вдруг звезда упала! А загадывать ли желание? Неужели что-то предалось забвению? Эта звезда была важной мыслью в созвездии Гончих Псов. И вот она сорвалась в бездну.

Вспышка. Зазвенела лампочка. Все включается, загорается, звучит, прокатывается. Куда вы, звезды?

Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи —
Внимай их пенью — и молчи!..

81. Анна Нестер, студентка филологического факультета Белорусского государственного университета. Минск

«Дар напрасный»: духовные искания в поэзии Ф. И. Тютчева

Некоторые авторы становятся частью истории литературы благодаря, иные – вопреки. Не всегда к перу влечет осознание собственного высокого предназначения, различные обязательства или банальная графомания. Порой накал мысли и чувства, силы внутренних пульсаций становятся неодолимыми – и тогда на бумагу бурным потоком выплескиваются слова. «Когда я пишу, ‒ сетовал Федор Иванович Тютчев, ‒ я никогда не говорю ни что хотел бы, ни как хотел бы. Вот это и внушает мне безмерное отвращение к писанию». Тем не менее, он не мог не писать, или, вернее сказать, не позволять строкам рождаться. Стихотворения Тютчева появлялись, по выражению Ивана Сергеевича Тургенева, «как плод на дереве», будто бы сами по себе, влекомые наружу неведомой сверхъестественной силой.

Есть в произведениях Федора Ивановича некая особая лапидарность и афористичность, характерная для мудрецов Востока. Неспроста его цитаты так легко и органично вплелись в ткань языка. «О, как убийственно мы любим», «молчи, скрывайся и таи», «не то, что мните вы, природа», «не верь, не верь поэту, дева» ‒ это часть нашего культурного кода, неопалимая купина души, внесословное наследие.

Со школьной скамьи каждый знает, что Тютчев обращается в своем творчестве к вечным темам: любовь, природа, счастье, жизнь, смерть. Их отличает принципиальная неисчерпаемость и, как ни парадоксально, глубочайшая разработанность. Многогранность этих категорий оправдывает десятки, если не сотни тысяч томов, посвященных им за всю историю развития художественной, философской и публицистической мысли. Однако рука неизменно тянется именно к сборнику Тютчева. Его стихи словно гипнотичны: завораживая изысканной простотой, они проникают в подсознательные глубины и практически рефлекторно заставляют мыслить, анализировать, погружаться… Таково одно из моих любимых стихотворений:

Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.

Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит ‒ и слава богу!

Мог ли сам поэт жить по собственному завету? Вряд ли. За каждым гением скрывается человек из плоти и крови – со своими особенностями, слабостями и даже чудаковатостями. Творцу иногда приоткрывается завеса высшей мудрости, но с непроницаемой границей идеала может соприкоснуться лишь само творение. Казалось бы, что может быть проще – жить настоящим, не заострять внимания на плохом, быть благодарным за все, что есть. Почему же в моей душе ничто – от древнейших практик постижения дзэна до новомодных коучей с «экологичным проживанием эмоций» – не вызывает подобного мощнейшего отклика? Синергия рифмы и ритма, звуков и смыслов, формы и содержания порождает то, что невозможно уловить ни взглядом, ни высокотехнологичным прибором, но нельзя не прочувствовать. Тютчев исподволь воскрешал в своих произведениях потерянный человечеством рай, воплощая мечту о вселенской гармонии. При этом в его стихотворениях нет ни назидательного высокомерия, ни искусственной симметричности, ни трагического разлада от несоответствия действительности чаяниям. Впрочем, тому, у кого внутри калейдоскопы миров, объективную реальность впору лишь созерцать.

Как все-таки причудливы порой людские судьбы! Чиновник и дипломат, презренно недооценивающий свой «дар напрасный», спустя 150 лет после своей смерти все еще современен и актуален как поэт, тонкий философ и мудрый наставник. Лев Николаевич Толстой считал, что без Тютчева жить нельзя. Не буду так категорична: прожить без Тютчева, несомненно, можно, равно как и без самого Толстого, Пушкина, Лермонтова, без литературы, живописи и музыки, без красоты, гармонии и постоянного стремления к самосовершенствованию, без мыслей и чувств. Вопрос лишь в том, какой будет эта жизнь.

Одно из самых знаменитых произведений Тютчева состоит всего из четырех строк:

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, –
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…

Емкость – слово не самое высокопарное, но весьма точное. Каждый слог, будто переливающаяся жемчужина, нанизывается на прочный каркас идеи, создавая шедевр. Тютчев не мог предугадать, как отзовутся его слова, и вряд ли предполагал, что они будут звучать эхом спустя полтора века. Сочувствие, как и благодать, даются откуда-то извне, свыше, словно благословение, но нередко растрачиваются в суматохе будней. И тогда нужные слова рассеиваются в дымке, обрываются, а бесполезные, колкие и пустые – ядовитыми стрелами достигают цели со снайперской точностью.

220 лет назад на Земле появился мальчик, который никогда не мечтал и не планировал становиться поэтом, но позже осознал, что некоторые решения принимаются не нами. «Мысль изреченная есть ложь», ‒ твердит он, но продолжает писать. Вопреки. А нам остается лишь перечитывать, наслаждаться и только догадываться о том, что даже для гения осталось невыразимым.

80. Наталья Кожухарь, учитель русского языка и литературы МОУ "Кицканская СОШ №1". Cело Кицканы, Приднестровье

Нам, вечно ищущим ответы…

Федор Иванович Тютчев вошел в историю русской литературы как поэт, передавший словом и образом в своих произведениях романтическое видение человеческой души и природы. Продолжая своим творчеством В.А. Жуковского, он все же ушел от религиозного и мифологического понимания мира и сконцентрировался на философских и психологических проблемах. Именно глубина душевных переживаний и особое восприятие природы стали отличительной чертой творчества Ф.И. Тютчева.

Общая тема «человек - природа» соединяет все его стихотворения в единый текст с живым, пластичным и грациозным языком. Только таким языком он мог передать самые тонкие, неуловимые черты природы, ее могущество и превосходство. За каждым словом стоит меткий, полновесный образ природы и соотношения человека, души человека с ней. Ф.И. Тютчев не просто изображал словом свою фантазию, а искренне верил в то, что это и есть истина, верил в то, что чувствовал. Природа воспринималась Ф.И. Тютчевым как одушевленный образ, а физические явления были состоянием живой души:

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...

«О Тютчеве не спорят; тот, кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии», - так говорил о поэте И.С. Тургенев. А я добавлю: «Кто не ищет отголоски своей души в стихотворениях Тютчева, тот не имеет душевных переживаний либо не чувствует свою душу вовсе».

Стихотворения Ф.И. Тютчева наполнены тем, что разливает сжатую поэтическую мысль в глубокий художественный образ, – метафорами. Это одно из средств, которое помогает нам, вечно ищущим жизненные ответы, увидеть в образе природы самое глубокое, самое волнующее и одновременно успокаивающее, дающее надежду.

Тютчевский набор метафор, создающих образ природы, построен по модели матрёшки: природа – это предметы, природа обладает определёнными качествами, природа действует, а действия ее также образны.

В краткой с поэтической точки зрения форме перед нами рисуются не просто образы, но и целая закономерность жизни:

Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя.

В метафоре «ведьма злая» главным является слово-предмет «ведьма». Оно и несет в себе основное метафорическое значение. Мы видим, как зима сравнивается со злой, сварливой женщиной, а весна – с ребёнком, который олицетворяет собой обязательную дальнейшую смену. В такой краткой форме Ф.И. Тютчев не только изобразил настоящее, но и приоткрыл будущие события, закономерные с точки зрения природы.

А природа – это гармоничный строй жизни, и ничто само по себе в природе не может сбиться с намеченного пути, на что указывает семантика слова-признака «невозмутимый» в другом стихотворении Ф.И. Тютчева:

Созвучье полное в природе, -
Невозмутимый строй во всём….

Природа у Ф.И. Тютчева – это не только предметы, признаки, но и движение, действие. Например, в одном из стихотворений мы видим действие плавное, перетекающее из одного состояния в другое. Оно не вызывает ощущения бодрости, беспокойства, а, напротив, успокаивает, гармонирует с внутренним миром души:

Жизни некий преизбыток
В знойном воздухе разлит,
Как божественный напиток
В жилах млеет и горит! …

Через слово-действие «разлит» безошибочно угадывается связь души человека с бескрайними просторами окружающего мира. Прелесть природного мира охватывает всё вокруг, её богатство безмерно, избыточно. Это богатство переполняет чашу и разливается по бескрайним просторам, от чего будоражит душу, а «в жилах млеет и горит».

Можно с уверенностью говорить о богатой метафоричности и ассоциативности поэзии Ф.И. Тютчева. Глубина метафор Ф. И. Тютчева погружает нас в самую суть вещей, и мы не просто понимаем, а ощущаем природу через стихотворения Ф.И. Тютчева как одухотворенную, живую. Мы узнаем в природе свои ощущения, свои переживания, свои личные страхи и свои радости, слышим свои вопросы и глубоко задумываемся в поисках ответов для своего успокоения.

79. Виктория Галкина, ученица школы СОШ 42. Пермь

Творчество Фёдора Тютчева

Фёдор Иванович Тютчев - один из великих русских поэтов. В его произведениях очень ярко описывается природа. Противоречия в лирике Тютчева отражают противоречия жизни, а природные явления, как солнечное утро, ветер, вьюга и всё остальное, часто ассоциируется с состоянием человеческой души. Тема природы всегда интересовала многих русских поэтов и занимала одно из главных мест в их творчестве. Поэт показывает нам красоту нашего мира и даёт нам посмотреть на неë своим глазами. Природа у Тютчева - это явление жизни, начало и конец. Но что это за начало, что за конец и как именно она показывается перед любителями Тютчева? Рассмотрим повнимательней строки его стихотворений.

В стихотворении Фëдора Тютчева "Зима не даром злиться" можно заметить противоречие весны и зимы как добра и зла:

Зима недаром злится,
Прошла ее пора —
Весна в окно стучится
И гонит со двора.

И все засуетилось,
Все нудит Зиму вон —
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.

Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит...

Зиму показывают, как озлобленную на мир ведьму, она не хочет уходить, она готова пойти на что угодно, чтоб сохранить своё место. Весну раскрыли полной противоположностью, добрая, озорная, молодая, ей хочется поскорее выгнать зиму чтобы еë время года заиграло разноцветными красками.

Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя…

Весне и горя мало:
Умылася в снегу,
И лишь румяней стала,
Наперекор врагу.

Побежденная в конце зима уходит с поста, но перед этим делает пакость чтоб навредить своей обидчице. А весна только больше воодушевилась и лишь румяней стала.

Через параллель весны и зимы, Тютчев рисует прекрасный пейзаж, который можно встретить, и почувствовать.

Произведение Фёдора Тютчева "Вечер" несёт в себе умиротворение, спокойствие и душевую тоску.

Как тихо веет над долиной
Далекий колокольный звон,
Как шум от стаи журавлиной, -
И в звучных листьях замер он.

Как море вешнее в разливе,
Светлея, не колыхнет день,-
И торопливей, молчаливей
Ложится по долине тень.

"Шум от стаи журавлиной", подразумевает в себе полное погружение в природу, успокаивает и настраивает на вдохновение.

"Далёкий колокольни звон" - это как путь вперёд, неизвестный, но такой умиротворенный

"Ложится по долине тень" - наступает вечер, приходит время тёмного царства и уносит за горизонт всё что происходило днём

Через строки Тютчев пытается донести до нас весь смысл переживания: как будто он чем-то опечален и в тоже время несёт спокойный тон

Подводя итог, я хочу сказать, что Фёдор Тютчев писал не ради славы, а чтобы поведать людям высшую правду, которую он сам понял. Фёдор Иванович Тютчев показывает единство всего живого, где существует гармония и умиротворение, и ещё множество чувств, оно представляет собой суть всего живого. Только бескорыстная преданность истине, желание донести до читателя её свет, обеспечит писателю вечную жизнь, не только на книжных полках, но и в сердцах людей. 

78. Мирослава, учебное заведение «Колледж "Подмосковье"». Химки

Федор Иванович Тютчев, великий русский поэт XIX века, оставил неизгладимый след в истории русской литературы. Его богатое творчество и биография представляют собой источник вдохновения и восхищения для многих. Поэтому его самого и его стихотворения никогда нельзя забывать.

Федор Тютчев родился 5 декабря 1803 года в Овстуге в аристократической семье. Его отец, Иван Тютчев, был известным дипломатом и государственным деятелем, это внесло отпечаток в его детстве и в воспитание. С ранних лет он был окружен большой библиотекой книг и получил прекрасное образование. Однако беззаботное детство закончилось рано. В 1812 году началась война с Наполеоном. Семья Тютчевых была вынуждена покинуть Россию, и молодой Федор провел несколько лет в эмиграции. Эти годы стали важным этапом в его формировании, позволив ему увидеть Европу и познакомиться с западной культурой. Когда же наш поэт подрос, он пошёл по стопам своего отца и выбрал работу дипломатом. Он служил в различных европейских странах и углублял свой интерес к литературе и философии. Эта дипломатическая деятельность не только расширила его кругозор, но и вдохновила на создание стихотворений, в которых он выражал свои мысли о мире и истории.

Важной чертой творчества Тютчева является его патриотизм и привязанность к России. Он написал множество стихов, возвышающих Россию как священное место, и вызывающих в читателях чувство гордости за свою страну. Его стихи о родине олицетворяют истинное патриотическое чувство.

Творчество Тютчева пронизано глубокой философией. В его стихах он исследует темы времени, любви, природы и судьбы. Его поэзия звучит как размышления о вечных вопросах человеческой судьбы. Одним из глубоких стихотворений является «Душа моя — Элизиум теней...» (1836). В нём как раз подняты темы, как душевные терзания и память о прошлом.

Душа моя — Элизиум теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей,
Ни радостям, ни горю не причастных.

Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..

Еще одной важной темой в творчестве Тютчева является природа. Поэт очень сильно любил русские красоты, и основная часть его произведений посвящена родным пейзажам. Одним из ярких примеров является стихотворение «Весенние воды» (1830)

Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят —
Бегут и будят сонный брег,
Бегут, и блещут, и гласят…

Эти строки пробуждают самые светлые чувства и затрагивают все уголки души человека. Первые ручьи – это не только расцвет и пробуждение природы, но и человеческих сил и возможностей.

Творчество Федора Ивановича Тютчева и до сих пор влияет на подрастающее поколение читателей и будущих писателей. Его стихотворения всегда были и будут актуальны, они смогут найти отклик в сердце любого человека. Так что, он всегда будет с нами в его же произведениях.

77. Анна Бондаренко, студентка факультета журналистики СПбГУ. Санкт-Петербург

Мой отец всегда говорил мне

Мой отец всегда говорил мне: «Мысль изречённая есть ложь». В детстве я не особо понимала, что это значит. Он говорил: «Молчи, скрывайся и таи». И мне становилось немного обидно. Меньше всего хотелось прятаться и сдерживать свои порывы.

25 лет – это не много и не мало, это нормально. Мир перестаёт быть снисходительным и ласковым. В 25 становишься взрослым по-настоящему. И я, наконец, поняла слова отца, наконец, приняла позицию Тютчева. Оказывается то, что по-настоящему дорого, лучше не озвучивать, этим лучше не делиться. Оказывается, в молчании великая сила ¬– а мир, люди, они могут быть просто не в состоянии понять тебя.

При написании нового рассказа изначально великая, возвышенная мысль, невероятный, яркий образ всегда неизбежно опошляется, приземляется. Красивый, неземной сон начинает казаться убогим и жалким, когда пытаешься поделиться им с кем-то. И нет ничего хуже попытки признаться в своей любви – чувство уже будто бы и перестаёт быть любовью, когда стараешься обернуть его в слова.

Самое неприятное во всём этом – ощущение некоторого предательства. Со своей же стороны. Стремление высказать, написать то сокровенное, что возникло внутри, кажется едва ли не преступлением. Потому как то самое личное, интимное, прекрасное внутри теряет свою силу, уходит – неизбежно покидает человека, когда он решается поделиться. Волшебное ощущение сакрального сразу уходит, и уже не возвращается.

Неправильно считать работу, процессы, перемены внутри себя чем-то незначительным. Ошибочно видеть в этом что-то маловажное. То, что внутренний мир не касается других людей, то, что он не взаимодействует с миром наружным – вовсе не умаляет его ценности. Великая борьба, перемены, все свершения начинаются с волнений внутри отдельного человека. Важно быть тихим, внимательным, чутким к этим волнениям. Важно не дать наружному шуму оглушить их.

И всё же, как можно не делиться, не пытаться рассказать что-то прекрасное, волшебное, важное? Как можно остаться с этим наедине. Ведь при любви к людям и миру это кажется едва ли не эгоизмом.

76. Жирайр Бегджанян, студент факультета журналистики Кубанского Государственного Университета. Краснодар

Поэзия судьбы и жизни

О Тютчеве не спорят: кто его не чувствует,
тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии.
И.С. Тургенев

Книги и шедевры литературы, что дают они своим читателям? У каждого свой ответ на этот вопрос. Кто-то открывает для себя новый мир, отличающийся от реального, тот который без злобы и лицемерия, кому-то нравиться находить на страницах произведения судьбы героев похожие на свою личную. Есть те, кому необходимы новые знания и их не получить с бессмысленных передач по телевизору или же не найти по ссылкам в интернете пропитанным сплошными скандалами и развратом. Здесь можно сказать одно, каждый из нас использует литературу исходя из своих потребностей. Однако, главное, в данном случае, чтобы это были качественные книги, а не бесконечная психология с кричащим названием и стоящая на прилавках книжных магазинов среди бестселлеров, но не несущая в себе ничего и близкого к высокой литературе, а уж тем более к душе человека.

Классическая, русская литература XIX века, привнесла с собой массу изменений в понимание отечественного слова. Если в начале столетия авторы произведений подрожали немецким и французским литературным течениям и направлениям, то во 2 половине этого века писатели стали самостоятельно создавать оригинальные формы и поднимать нравственные проблемы, волновавшие мировое сообщество.

Безусловно, проза золотого периода, это шедевр, который ещё много веков будет будоражить сознание человечества и всех литературоведов в частности. Произведения Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого и многих других авторов, несомненно, увековечатся на долгие годы, как бы не пытались их вывести из списка обязательных произведения для подготовки к ЕГЭ.

Проза, как я считаю, это, прежде всего то, что заставляет человека подумать о проблемах глобальных, которые могут касаться всех людей, рассматривать нравственное, моральное и толерантное состояние нашего бренного мира. К струнам же души читателя, к потаённым уголкам его сердца и бытия, более близко может коснуться поэзия, пропитанная чувствами высокими и трепетными. Именно поэзия, высокая поэзия, может зажечь огонь в сознании и открыть человеку иную сторону жизни.

Русская литература XIX в. щедро одарила нас бесценными высокодуховными произведениями, познакомила со многими выдающимися поэтами, среди которых особое место принадлежит поэту Ф. И. Тютчеву. О его творчестве можно сказать словами Тургенева: О Тютчеве не спорят: кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии.

Лирика, Фёдора Ивановича, отличается глубокой философской проницательностью, метафизической глубиной и эмоциональной насыщенностью. Основными темами и мотивами его творчества являются любовь, природа, время, смерть, религия и философия. Каждый читатель, открывший сборник поэта, с уверенностью может отметить, что особое внимание автор уделял теме любви. В его стихах звучат глубокие переживания, которые связаны с любовью и ее различными проявлениями. Тютчев описывает любовь как нечто, что может принести радость и счастье, но также и боль и горе. Любовь, у Фёдора Ивановича, может быть как источником жизни, так и причиной ее утраты.

Абсолютно всегда любовная лирика связана с моментами биографии поэта. Его личные переживания, эмоции находят выражение в стихотворениях.

Одним из наиболее ярких произведений, можно назвать стихи, которые относятся к «Денисовскому циклу» творчества Тютчева. В этом цикле остро проявляется двоякое отношение автора к любви: с одной стороны это сладость отношений с возлюбленной, но с другой — безмерное страдание, осознание неправильности происходящего — и болезненная невозможность отказаться от этих чувств. Поэт тяжело переживает жертву, на которую идёт Денисьева: от неё отворачивается отец, ей приходится забыть о карьере фрейлины, а многие светские дома демонстративно закрывают перед ней свои двери. Но несмотря на ужасающую в своей жестокости травлю красавица Елена отказывается от всех жизненных благ ради любви к поэту, ради счастья которого она так легко готова положить на алтарь собственную жизнь. Страдая, Фёдор Иванович посвятит Денисьевой следующие строки:

Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла!

Любовная лирика у поэта невероятно трагична — и она не имеет аналогов ни в русской, ни даже в мировой литературе. Несмотря на то, что выхода из трагедии Тютчев так и не находит, его сердце остаётся открытым для чувств, для внутреннего горения. А память о своих возлюбленных он и вовсе пронесёт через всю жизнь.

Природа – еще одна важная тема в творчестве Тютчева. Он описывает ее красоту и величие, а также ее способность вдохновлять и пробуждать чувства. В стихах поэта природа часто выступает как символ жизни и смерти, времени и бессмертия. Автор, в своих произведения, подчеркивает тот факт, что природа в своей сущности ни от кого не зависит и не бездушна.

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

Поэт убежден, что человек, который видит в окружающем мире лишь кладовую полезных материалов, выглядит жалко и духовно ограничен. Сам Тютчев, через природу постигал вдохновения и умиротворения.

Немаловажное место в произведениях Федора Ивановича, занимает тема религии и философии. Он рассматривает их как способы понимания мира и человеческой жизни. В его стихах звучат мысли о том, что религия и философия могут помочь человеку найти свой путь в мире и понять его смысл. Поэт, критик, философ Д. Мережковский оценил силу слова поэта, умение кратко сказать многое о существовании мира так: «Анализ философской лирики Тютчева приводит нас к убеждению, что поэт, приближаясь к «живой колеснице мирозданья», всю жизнь глубоко чувствовал «порог двойного бытия» души человека, земное, смертное и вечное космическое начало, единство миров человека и природы, и именно благодаря этому поэзия его вне временна». Все циклы стихотворений Тютчева, пропитаны философской мыслью.

В творчестве Федора Ивановича, можно отметить и его особое отношение к такой теме как время. В поэзии Тютчева не так характерно плавное и монотонное течение времени которое в эпосе возникает в смене событий, более характерно жгучее ощущение данного мгновения времени с его неизбежной обреченностью: то, что происходит сейчас, стоит над пропастью, еще миг, и его не будет. Мнимая устойчивость, час, день, год не отменяют катастрофической природы времени:

Дни сочтены, утрат не перечесть,
Живая жизнь давно уж позади,
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.

Время, космическое, историческое, личное, не только реально, оно по-своему могуче. В «Бессоннице» сознание первоистоков бытия совмещается с обращением к будущему, к конечному его краю. Бесконечная перспектива от первобытного хаоса к пределу бытия. Постоянно возникают глагольные формы будущего времени, как прорывы в неведомое и скрытое:

Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя...

Может – в длительной борьбе, в постоянном преодолении горя – утвердить и возвысить свое сокровенное и лучшее в себе. Когда это будет? Это бесконечная задача. Тютчевское понимание времени, свойственно было только ему самому, но трагичность проходящего времени, пропитывает практически все его шедевры.

Смерть – одна из неотъемлемых частей стихотворений Тютчева. Он рассматривает смерть как неотъемлемую часть жизни, которая неизбежно наступает для каждого человека. В его стихах звучат мысли о том, что смерть не является концом, а лишь началом новой жизни. Вся поэзия Тютчева — великая драма человеческой и вселенской жизни, «томительная ночи повесть», «пророчески прощальный глас» поэта, которому «среди всемирного молчанья» все так же «внимают» тысячи людей. И пытаются понять истоки такой трагической обреченности, звучащей в его творчестве:

И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали…

Наш мир живет в век, довольно таки отдалённый от литературы, а уж тем более поэзии. Молодое поколение гонится за самоутверждением через социальные сети, брендовой одеждой для позирования на фотографиях, которые будут выложены все в те же интернет платформы, где за счёт набранного количества просмотров начинается занесение людей в разные категории и классы. Современное поколение, перед каждым выходом из своей квартиры, надевает маску той личности, которая будет угодна обществу и принята им. В какой момент произошёл этот переход от благ духовных, к материальным ценностям? Ответить наверняка, на данный вопрос, не сможет, пожалуй, никто. Поэзия осталась только на пыльных полках городских библиотек, чтение стало чем – то скучным и не интересным. Однако, где – то в глубине своей души, я всё же надеюсь и верю, что мы не молодое поколение, которое потеряно. Всегда есть те, кто так же будет изучать шедевры отечественной и мировой литературы и однажды в нужные руки попадёт сборник стихов великого поэта Тютчева где каждое стихотворение наполнено душой и смыслом, и никогда эти шедевры не устареют, ведь они актуальны во все времена и в любом мире.

75. Наталья Нагорнова, психолог, кандидат психологических наук. Самара

Выходя из молчания

Есть у поэта в стихотворении «Silentium!» (Молчание) фраза, которая поразила меня точностью и конструктивностью, как формула: «Мысль изречённая есть ложь».

В ней он кратко выразил суть художественного процесса — перевода с нечеловеческого на человеческий язык, привнесение в речь дополнительного измерения сверх обыденного языка, «другого геологического пласта» (Б. Тынянов, «Как мы пишем») — невыразимых эмоций и чувств, как при рисовании — переложение объёма на плоскость, а перерисовывание — лишь переписывание уже решённой задачи.

Сейчас употребляют понятие «трансгрессия» — нарушение стереотипов и табу, переход непроходимой границы между возможным и невозможным.

В этих словах поэт отразил и такой психологический феномен, как внутренняя речь — мыслительный код, часть системы высших психических функций, «речь для себя», обособленная от «речи для других. Её роль — переход от мысли к слову и от слова к мысли. Существуют и внутренний голос — когда проговариваем текст про себя, имитируя обычное чтение, и внутренний слух, когда человек слышит звуки, сопутствующие внутренним процессам в организме, как, например, сердцебиение, хруст перелома кости, слышимые ему одному.

Об этих феноменах стало известно гораздо позже, чем дата написания Тютчевым стихотворения — 1830 год. Но, как известно, писатели—художники открывают тонкие невидимые миры раньше, чем учёные. Так, Марсель Пруст в романе “В поисках утраченного времени” про память выразил такое, что нейрофизиологи сказали через несколько десятилетий и только недавно стали применять на практике.

У современных писателей так же встречаю размышления о переводе неописываемого на простой человеческий: «Просто пытаешься то, что кипит, переделывать в читабельный формат в говорящем шрифте» (И. Ханипаев); «… слово — … попытка описать мысль и действие … Но принадлежат буквы, слова и мысли к разным мирам … А что делать? Мыслями же не напишешь» (Ш. Идиатуллин, «До февраля»).

На вопросы, заданные Тютчевым в том же стихотворении: «Как сердцу высказать себя? // Другому как понять тебя?» ответ в той фразе-формуле: с помощью искусства, художественных произведений, где между мыслью и изречением есть мостик — художественное слово. 

74. Наталия Гулам, преподаватель русского языка и литературы ГБПОУ МО "Колледж Подмосковье"

"Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет…"

Эти строки Ф.И. Тютчев мог сказать о себе. Предстоящая дата - знаменательная.

Фёдор Иванович один из немногих авторов, о котором помнят.

Автор всегда с гордостью и болью писал о России. Россия нищая, погружённая в "железный" сон - и всё же прекрасная.

Здесь, где так вяло свод небесный
На землю тощую глядит, -
Здесь, погрузившись в сон железный,
Усталая природа спит…

Находясь на службе в русской миссии, в Германии, Ф.И. Тютчев всё время писал, но его стихи редко печатались на страницах русских журналов.

Тютчев занимал высокие служебные посты, был близок ко двору и считал, что 

Поэт, я знаю, суеверен

Но редко служит он властям.

Ф.И. Тютчев с особым дарованием сочинял философские размышления, свою душу он называл "вещая".

Любовь к жизни проявляется у Тютчева в любом его лирическом стихотворении. Возрождение и обновление природы - один из основных моментов тютчевской лирики:

О, первых листьев красота
Омытых в солнечных лучах,
С новорождённою их тенью!
И слышно нам по их движенью,
Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мёртвого листа.

Умение передать постоянное течение времени, течение жизни - отличительная особенность тютчевской поэзии. Человек у Тютчева, это частица природы, природа выступает одухотворяющим началом; человек вбирает природу в себя, а себя растворяет в природе.

Всё во мне, и я во всём!..

Тургенев считал, что отношение к Тютчева - показатель вкуса читателя, его способность воспринимать прекрасное. Н.А. Некрасов утверждал, что стихи Тютчева "каждый любитель отечественной литературы поставит в своей библиотеке рядом с лучшими произведениями русского поэтического гения".

Вместе с Тютчевым мы познаём не иссякающий источник жизни:

Но подо льдистою корой
Ещё есть жизнь, ещё есть ропот -
И внятно слышится порой
Ключа таинственного шёпот. 

73. Юлия Бескова, студентка первого курса Литературного института им. Горького. Москва Имениннику от именинника

- Тютчев это.

- Говорю тебе – Фет!

- Перечитай. Тут же явно тютчевский вайб…

Это был бескомпромиссный спор на обеденном перерыве между двумя студентами литинститута. Итогов его я - невольная свидетельница, уловившая только обрывки фраз - к сожалению, не знаю. Мне остались лишь вопросы: о каком материале спорили два студента? Какие аргументы приводили, доказывая то или иное авторство? Как уловить этот самый «тютчевский вайб»? И почему именно Тютчев и Фет иногда соревнуются в умах многих людей за принадлежность творчества?

Еще со школы в нашем сознании сформировались поэтические дуэты: Пушкин-Лермонтов, Ахматова-Цветаева, Маяковский-Есенин и, конечно, Тютчев-Фет. Настолько сплоченые, что иногда даже образы самих поэтов путаются и накладываются друг на друга.

Только ли в системе образования дело? Вовсе нет. Тютчева и Фета объединяет множество обстоятельств: начиная от даты рождения (с разницей в 17 лет, оба родились 5 декабря), до взглядов на поэтический промысел (оба были сторонниками искусства ради искусства, а не злободневности). Они дружили и совместно обсуждали свое творчество. Можно предположить, что комментировали его, предлагали правки на свой вкус. Фет откровенно восторгался творчеством Тютчева, тот, в свою очередь, смущенно отвечал взаимностью.

Фету принадлежит целая статья «О стихотворениях Тютчева» - отзыв на недооцененный публикой поэтический сборник 1854 года. «Поэтическая сила, т. е. зоркость г. Тютчева — изумительна. Он в стихотворениях является «магическим толкователем тончайших чувств».

В 1862 году Фет складывает ироничный стих-просьбу. Он обращается к коллеге - «Мой обожаемый поэт», «с просьбой и с поклоном» просит прислать портрет Тютчева, «что нарисован Аполлоном».

Свое фото Тютчев сопроводил таким же ироничным, но благодарным ответом.

Тебе сердечный мой поклон
И мой, каков ни есть, портрет,
И пусть, сочувственный поэт,
Тебе хоть молча скажет он,
Как дорог был мне твой привет,
Как им в душе я умилен.

И дополняет его взаимным комплиментом вкусу и насмотренности Фета:

Великой Матерью любимый,
Стократ завидней твой удел —
Не раз под оболочкой зримой
Ты самое ее узрел…

Фет часто писал о Тютчеве в стихах:

В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.

А так же, в своих мемуарах: «...Не могу не приветствовать в моем воспоминании тени одного из величайших лириков, существовавших на земле. Было время, когда я раза три в неделю заходил в Москве в гостиницу Шевалдышева на Тверской в номер, занимаемый Федором Ивановичем. На вопрос: «Дома ли Федор Иванович?» — камердинер-немец, в двенадцатом часу дня, — говорил: «Он гуляет, но сейчас придет пить кофей». И действительно, через несколько минут Федор Иванович приходил, и мы вдвоем садились пить кофей, от которого я ни в какое время дня не отказываюсь. Каких психологических вопросов мы при этом не касались! Каких великих поэтов не припоминали! И, конечно, я подымал все эти вопросы с целью слушать замечательные по своей силе и меткости суждения Тютчева и упивался ими».

Последняя встреча поэтов случилась в 1864 году. После смерти супруги - Елены Денисьевой, Тютчев собирался уехать во Францию и позвал своего друга попрощаться. Так этот момент описывает Фет:

«В первом часу ночи, возвращаясь в гостиницу Кроассана, я вместе с ключом от номера получил от швейцара записку. Зажигая свечу на ночном столике, я, при мысли сладко задремать над французским романом, намерен был предварительно, уже лежа в постели, прочесть и записку. Раскрываю последнюю и читаю: «Тютчев просит тебя, если можно, прийти с ним проститься». Конечно, я через минуту был снова одет и полетел на призыв. Безмолвно пожав руку, Тютчев пригласил меня сесть рядом с диваном, на котором он полулежал. Должно быть, его лихорадило и знобило в теплой комнате от рыданий, так как он весь покрыт был с головою темно-серым пледом, из-под которого виднелось только одно изнемогающее лицо. Говорить в такое время нечего. Через несколько минут я пожал ему руку и тихо вышел».

Фету и самому было известно горе утраты. Так что он всецело мог разделить чувства своего друга. И такие многочисленные точки соприкосновения биографий наделяют произведения Тютчева и Фета определенной схожестью. Лирические герои их в равной степени обладают глубоким внутренним миром и переживаниями. При этом настроение и чувства часто выражаются путем параллелизма: находят отражение в мире внешнем, в природе. Поэтому уроки литературы, посвященные природе, не обходятся без дуэта этих талантливых творцов.

Однако, каков он - уникальный тютчевский или фетовский «вайб»?

Пожалуй, основной критерий состоит в том, что лирика Фета более описательна и пейзажна. А стихотворения Тютчева пронизаны философским размышлением. Олицетворение и обожествление природы, наделение ее неподвластной и часто губительной для человека силой, осмысление роли природных явлений – это по-тютчевски. К примеру, если ночь «хмурая, как зверь стоокий, глядит из каждого куста», а «ветреная Геба, кормя Зевесова орла, громокипящий кубок с неба, смеясь, на землю пролила», и уж конечно, если «зима недаром злится, прошла ее пора», — это однозначно Тютчев. Природа Фета – картина, красивый пейзаж, которым приятно полюбоваться. Его мир - живое существо, всегда действующее в полной гармонии с человеком. Зверьки, бушующее море, пташки - хороши уже тем, что есть на свете, а мы можем за ними наблюдать.

Стихи Тютчева в целом более возвышенные, наделены большим пафосом. Неординарны в них размер и рифма, ему по душе торжественная устаревшая лексика («ея», «поднесь»). Произведения Фета в этом плане простые и более созерцательные, а ритм в них приближен к народному творчеству: «Ветер злой, ветр крутой в поле заливается. А сугроб на степной воле завивается.»

Зато Фет был экспериментатором: «Шепот, робкое дыханье» - это стих в одно предложение без единого глагола. Тютчев для такого был слишком консервативен. Любимые инструменты Фета: синтаксический параллелизм, однотипные сказуемые или анафора, повторы. «Вот я стою, Вот я иду, Словно таинственной речи я жду». Тютчев пользовался ими, но не так часто и не так откровенно. Он чаще применял иносказательные тропы, в особенности метафору и ее разновидности.

В довершении, стихотворения поэтов отражают разное отношение к жизни в целом: для Фета жизнь - восторг, для Тютчева - бытие.

Но нет правил без исключений. Случалось и Тютчеву писать красивый пейзаж без особой смысловой нагрузки. В то же время, Фет не противился очеловечить дуб или употребить парочку архаизмов.

Два поэта проживали схожие события и воспринимали веяния своей эпохи, по-дружески влияли друг на друга. В их поэзии много совпадений, но достаточно и различий. Того, что навлекает особый вайб, присущий только Тютчеву или только Фету. Единственное неоспоримое сходство Тютчева и Фета состоит однако в том, что они гениальны, а их произведения – великое наследие, неотъемлемая часть золотого фонда русской классики.

72. Виктория Курило, ГБОУ Школа №1018. Москва

Детские годы Федора Тютчева

«Я счастлив быть одиноким, это дар, который дан мне свыше. Я не настолько силен, чтобы жить в людском кругу. Я должен оставаться один, чтобы творить». Его творчество входит в золотой фонд русской поэзии. Памятник этому великому человеку, дипломату, философу, можно встретить в селе Овстуг и в Москве, Брянске и Мюнхене… Кто же это за самородок земли русской? Догадались?

Это Федор Иванович Тютчев.

Он родился в декабре 1803 года, в селе Овстуг, что на Брянщине. Есть версия, что назван Федя, в честь дядюшки – Федора Остермана. Мальчик рос в знатной, патриархальной, консервативной семье. У Феди был старший брат Николай и младшая сестра-Дарья. К сожалению, трое младших братьев Федора- Сергей (1805), Дмитрий (1809), Василий (1811) умирают во младенчестве.

В семье будущего поэта, всегда в приоритете было образование. Мать, Екатерина Львовна Толстая, знатного рода, была не только привлекательной, но и высокообразованной. Любящая мама занималась домашними делами, воспитанием детей. Отец поэта- Иван Николаевич, мягкий, рассудительный, спокойный, получил образование в Петербурге, в элитном дворянском учебном заведении, Греческом корпусе. После окончании учебы служил в гвардии, поручиком. Родители считали, раннее образование это залог успешного становления. С детских лет Федя тонко воспринимал искусство, был романтиком.

За четырехлетним Федей присматривал бывший крепостной Николай Афанасьевич Хлопов. Мужчина умудрился заработать достаточно денег, чтобы выкупиться от помещика. Николай был умен, интеллигентен, начитан, грамотен, всех поражала его житейская мудрость. С Федей они много гуляли, восхищались красотой природы, мальчик заслушивался стихами… Это Николай первым заметил поэтический дар у смышлёного мальчугана. Как-то прогуливаясь по роще, Федя заметил в траве мертвую голубку. Мальчик похоронил птицу, был очень огорчен, на эмоциях он сочинил стихотворную эпитафию, чем очень удивил и Николая Афанасьевича, и родителей.

С 1810 года родители Тютчева приобрели дом в Москве, чтобы проводить там зимний сезон. Федя был очень рад переезду, ему досталась отдельная светлая комната. Мальчик с утра до вечера зачитывался произведениями Жуковского, Державина…В 1812 году грянула война, семья спешно переехала в Ярославль, где и переждала трагические события в столице. Их особняк не пострадал, и они вернулись в Москву.

Федя имел слабое здоровье, поэтому в дальнейшем, с пятилетнего возраста, получал домашнее образование. Учителем-наставником будущего поэта был поэт и переводчик Семен Егорович Раич, родной брат киевского митрополита Филарета. Именно Семен Егорович открыл Феденьке «волшебство» рифмы. Раич прекрасно знал науки, привил любовь к географии, грамматике, арифметике, и другие наукам. Познакомил с шедеврами мировой литературы, античной поэзии, начал обучение иностранным языкам. чем и заинтересовал своего ученика. Позже Раич стал наставником Лермонтова.

Мальчик был способен и к точным наукам, и к стихосложению, и к языкам.

Мало кто знает, что юности Федя занимался боксом и фехтованием. Несколько раз выступал в цирковых представлениях.

Некоторые считали юношу странным, так как он любил уединение и молчание. Можно Федора назвать и гурманом: любил хорошие блюда, виноград.

Тютчеву нравилась поэзия Пушкина, в дальнейшем Александру Сергеевичу он посвятил два стихотворения.

Интересно, что первые стихотворения Федя написал, когда ему было 11 лет. Стихотворение называлось «Любезному папеньке». А через год уже с легкостью переводил оды Горация, что стало первым переводом этого античного поэта в России. Он владел языками и писал не только на русском, но и на немецком (его первый поэтический сборник). На французском языке политические размышления и публицистические материалы. Также владел итальянским и латынью.

Федор свободно читал древнегреческие поэмы, легко переводил их. Его творчество нельзя назвать равномерным: бывало стихотворения шли потоком, а бывало, что он не прикасался к перу несколько лет.

Одно из выдающихся достижений - поступление в университет, на отделение словесности, в 14-летнем возрасте, и блестяще закончил гораздо раньше однокурсников, пройдя программу с ошеломительной скоростью.

С 14 лет Федор посещает лекции крупного философа, литератора и критика Алексея Федоровича Мерзлякова.

С самого детства Тютчев к своему литературному творчеству относился скептически, считал себя просто любителем.

Всего Федор Иванович написал более 400 стихотворений. С кем можем сравнить великого поэта земли русской? Высокообразованный, одаренный, уникальный!

Мы гордимся Федором Ивановичем Тютчевым всемирно известным литератором!

71. Игорь Сухих, критик, литературовед, доктор филологических наук, профессор СПбГУ. Санкт-Петербург

Кто придумал оттепель?

(Bons mots Федора Тютчева)

Юбилеи писателей Золотого века выстраиваются в бесконечные ряды: не успели окончиться двухсотлетия (прощай Островский, здравствуйте Салтыков и Толстой!), как приблизились следующие круглые даты (220), а у «нашего всего» на горизонте уже 225. Очередному юбиляру, следующему сразу за Пушкиным, как раз двести двадцать (23 ноября/ 5 декабря 1803 – 15/27 июля 1873).

Прежде чем стать «одним из крупнейших русских поэтов» («Литературная энциклопедия», 1929), «крупнейшим представителем русской философской лирики» («Краткая литературная энциклопедия», 1972), великим русским поэтом (любое современное издание) Федор Иванович Тютчев побывал и «русским второстепенным поэтом» (заглавие статьи), который, тем не менее, относится «к русским первостепенным поэтическим талантам (Некрасов, 1850) и (наряду с Некрасовым!) «одной их тайн русской поэзии» (Мережковский, 1915), и создателем «космического направления, которое проникает всю поэзию Тютчева и превращает ее в конкретную, художественную религиозную философию» (Франк, 1913), и «поэтом-учеником философов, а никак не творцом оригинальных систем» (Пумпянский, 1928), и продолжателем «витийственной “догматической” лирики XVIII века» в жанровой форме «фрагмента» (Тынянов, 1923)

Взгляд на его жизнь множит лики. Не сделавший карьеры дипломат (хотя он окончит жизнь тайным советником, выше по лестнице чинов поднялся только Державин). Русский патриот (который двадцать два года прожил за границей). Усердный чиновник, прослуживший в комитете иностранной цензуры четверть века и ставший его председателем (с 1858). Имперский политический публицист (притом, что большинство его статей написаны по-французски). Страстный любовник, много лет разрывающийся между двумя женщинами.

В этом многообразии как-то затерялась еще одна парадоксальная особенность личности Тютчева.

«Прелестный говорун» (поэт, чиновник и соперник в светских салонах П. А Вяземский).

Но самое проявление этой способности не было у него делом тщеславного расчета: он сам тут же забывал сказанное, никогда не повторялся и охотно предоставлял другим авторские права на свои, нередко гениальные, изречения» (зять и первый биограф И. С. Аксаков).

«Блестки его чарующего остроумия» (Аксаков) по разным источникам (письма, мемуары, иногда просто память современников) позднее собрали в антологии «Тютчевиана» (1922) внуки поэта, а предисловие к ней написал Г. Чулков. В наше время книга переиздавалась (с дополнениями) Г. В.и Т. Г. Чагиными под заглавием «Что сказал Тютчев» (2011, 2018), но вряд ли широко известна и, главное, осмыслена. Любопытно, что многие эпистолярные bons mots Тютчева приходится переводить с французского.

В какие же стороны направлялись взгляд поэта и его иронические стрелы? Как ни странно, в список/корпус бонмо Тютчева включают несколько эпиграмм, но у него мало суждений о литературе, умных философских «монтеневских» размышлений о жизни и, вообще, высоких тем.

Светский быт и политика – две главные области тютчевского остроумия, причем вторая явно превышает и превосходит первую.

Старшая дочь поэта, жена И. С. Аксакова (с 1866) А. Ф. Тютчева шестнадцать лет (1853 - 1866) была фрейлиной цесаревны Марии Александровны, жены будущего императора Александра II. Книга ее дневников и воспоминаний называется «При дворе двух императоров». Сам Тютчев, подобно Пушкину, прожил при трех императорах. Но Александр Первый не попал в «Тютчевиану», видимо, юный Тютчев только готовился к карьере острослова, да и слишком рано, в девятнадцать лет, покинул родину. Но его брат и сын неоднократно попадали на язык Тютчева, причем в этих разновременных шутках возникает и пунктирный сюжет, и угадывается общее отношение.

Восстание/мятеж/бунт декабристов Тютчев воспринял критически и трагически. «Вас развратило Самовластье, / И меч его вас поразил, — / И в неподкупном беспристрастье / Сей приговор Закон скрепил», - начинается – прямым обращением к своим - стихотворение «14-ое декабря 1825» (впервые опубликованное только в 1881). Далее говорилось, что народ поносит «ваши имена», что они/вы - «жертвы мысли безрассудной», крови которых недостало, чтобы «вечный полюс растопить».

Итоговый афористический приговор безапелляционен, но трагичен:

Едва, дымясь, она <кровь> сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула —
И не осталось и следов.

За свое безумие, порожденные тем же Самовластием, люди 14 декабря заплатили кровью. Победитель, воплощение закона, новый император Николай Первый предстает в неофициальных разговорах Тютчева в ином свете.

«По внешности — он великий человек» (запись Б. А. Козлова, 1848).

«Это война кретинов с негодяями», - о начавшейся в Крыму кампании (Э. Ф. Тютчевой, 27 июля 1854) (Французский оригинал строится на непереводимом каламбуре: «C’est la guerre des crètins contre les grèdins»).

«Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах», - сказано после того, как исход Крымской войны был уже ясен (Э. Ф. Тютчевой, 17 сентября 1855).

Наконец итоговая злая эпиграмма-эпитафия, написанная вскоре после смерти императора (1855), но ставшая известной только по записи в альбоме родственницы и впервые опубликованная в 1922 году.

Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые, и злые, —
Все было ложь в тебе, все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.

К царю-освободителю Тютчев более лоялен. Презрение и сарказм сменяются шуткой, хотя очень точной, подчеркивающей непоследовательность, нерешительность Александра II в самых серьезных вопросах: еще при нем Великие реформы сменились контрреформами.

Чувства императора после публикации Манифеста об освобождении крестьян (25 февраля 1861) Тютчев оценивал так: «Вероятно, в таких случаях государь испытывает то же самое, что каждый из нас, когда по ошибке вместо двугривенного дашь нищему червонец; нищий рассыпается в благодарности, прославляет ваше великодушие, отнять у него червонец совестно, а вместе с тем ужасно досадно за свой промах» (Е. М. Феоктистов Воспоминания).

Желание Александра окружить себя людьми, не хватающими звезд с неба, Тютчев заметил тоже: «Когда император разговаривает с умным человеком, у него вид ревматика, стоящего на сквозном ветру...»

По семейному преданию, со слов дочери поэт даже смог пошутить во время последней болезни, узнав, что царь хочет навестить его: «Когда об этом сказали Тютчеву, он заметил, что это приводит его в большое смущение, так как будет крайне неделикатно, если он не умрет на другой же день после царского посещения».

Еще одна апокрифическая «русофобская» фраза с общей оценкой всей предшествующей русской истории цитируется по воспоминаниям князя С. М. Волконского (в год смерти Тютчева ему было всего 13 лет, и он, скорее всего пересказывает кого-то из старших): «Ему принадлежит изречение, в свое время обошедшее петербургские гостиные,— “Русская история до Петра Великого — одна панихида, а после Петра — одно уголовное дело”» .

Тютчевскими объектами становились и близкие, и родные люди.

«Он — незаурядная натура и с бОльшими достоинствами, чем можно предположить по наружности. У него — сливки на дне, а молоко на поверхности», - сказано про канцлера А. М. Горчакова (Э. Ф. Тютчевой, 25 мая 1857).

«Полное злоупотребление иностранным языком; она никогда не посмела бы говорить столько глупостей по-русски», - замечено о без остановки болтающей по-французски даме (запись Б. А. Козлова).

«Он слишком погрузился в негу своей семейной жизни и не может из нее выбраться. Он подобен мухе, увязшей в меду», - написано жене про одного из сыновей то ли с иронией, то ли со скрытой завистью (Это письмо цитируется только в «Тютчевиане», в академическом собрании Тютчева оно отсутствует.)

Но во все издания «Тютчевианы» почему-то не попало одно из главных словечек Тютчева, определившее целую историческую эпоху.

«Вот вам слово Ф. Тютчева о современном положении: он называет его оттепелью. Вообще положение какое-то странное, все в недоумении, никто не прочен, никто не знает настоящего пути, которым хочет идти правительство» (И.С. Аксаков — С. Т. Аксакову. 8 апреля 1855).

«Но вообще везде царствует какое-то недоумение, неизвестность, что будет и чего именно хочет правительство, все чувствуют, что делается как-то легче и в отношении платья и в отношении духа. Тютчев Ф. И. прекрасно назвал настоящее время оттепелью. Именно так. Но что последует за оттепелью?», - записывает тот же разговор сестра предшествующего корреспондента (Аксакова В. С. Дневник, 10 апреля 1855).

Хлестаков, как мы помним, претендовал на авторство другого «Юрия Милославского». Повесть «Оттепель» (1954), давшая название советскому славному десятилетию, появилась ровно через столетие. Знал ли Илья Эренбург, о своем предшественнике или не знал, не имеет значения. Право первородства этой исторической метафоры принадлежит Тютчеву.

Описывая жене петербургскую беседу со старым мюнхенским знакомым, Тютчев вздохнул: «Он посетил меня тотчас по своем приезде и поистине удивил чрезвычайной живостью своих воспоминаний <… > Он даже припомнил кое-что, якобы сказанное мною некогда, ибо, по- видимому, я уже тогда говорил остроты. Итак, вся жизнь ушла только на это…» (Э. Ф. Тютчевой, 14 сентября 1871).

Жизнь ушла не на это. В стихах Тютчев часто афористичен, но не ироничен. Бытовому острословию, шутке не было доступа в мир высоких мыслей и чувств. Но без этого он тоже не мог обойтись до последних минут.

«Тютчев очень страдал от болезни мочевого пузыря, и за два часа до смерти ему была сделана небольшая операция с помощью зонда. Его спросили, как он себя чувствует. “Видите ли, — сказал он слабым голосом, — это подобно клевете, после которой всегда что-нибудь да остается”» (запись Б. А. Козлова).

И об этом Тютчеве прежде всего вспомнил брат его второй жены в письме-некрологе, обращенном к французским читателям: «… Исчез один из лучших, блистательнейших умов России. Разносторонние дарования ума сочетались в нем с дарами воображения, не менее драгоценными. Не зная русского языка, я не могу судить о достоинствах его стихов. Однако люди сведущие и авторитетные уверили меня, что он достоин был занимать самое выдающееся место среди лирических поэтов своей страны. Его прозу вы имели возможность оценить. Он писал и говорил по-французски столь же чисто, как на своем родном языке. Слог его был пылок и в то же время исполнен глубокомыслия. Его остроты — столь оригинальные, что следовало бы собрать их воедино, — то и дело цитируются. Они слетали с его уст, как бы не замечаемые им самим, попадая в цель, но никогда не раня. <…>
Родись и живи он во Франции, он, без сомнения, оставил бы после себя монументальные труды, которые увековечили бы его память. Родившись и живя в России, имея перед собой в качестве единственной аудитории общество, отличающееся скорее любопытством, нежели образованностью, он бросал на ветер светской беседы сокровища остроумия и мудрости, которые забывались, не успевая распространиться» (Карл Пфефель. Письмо редактору газеты “L’Union”, 6 августа 1873).

70. Татьяна Ткачёва, филолог, преподаватель, поэт. Архангельск

«Ангел мой, ты видишь ли меня?»

Когда начинаешь с кем-либо говорить о Тютчеве, часто слышишь следующее: «А! Знаю, знаю! Люблю грозу в начале мая!.. Когда-то в школе учили…». И всё… Ни больше, ни меньше. А другие иногда вставляют, якобы со знанием дела и с неменьшим пафосом в голосе: «Умом Россию не понять… Это ведь его строчки? Правильно подмечено». Мда… А о том, что Фёдор Иванович вдохновенный лирик не только природы, но и души человеческой, таким знатокам и невдомёк.

Прочтите стихи Тютчева, посвященные Елене Денисьевой, так называемый «Денисьевский» цикл: «Последняя любовь», «Предопределение», «О, как убийственно мы любим…», «Весь день она лежала в забытьи…», «Чему молилась ты с любовью…» и др. Каждая строчка этих стихотворений дышит истинным чувством, страстью, болью, мукой и счастьем. Каждая строфа звучит как предопределение, как молитва, как обращение к судьбе.

В стихотворении «Предопределение» Тютчев выступает как пророк. Любовь для поэта – это судьба, это трагедия сердца:

Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец…

Поэт не может противиться року, не в силах противостоять любви. Елене Денисьевой было 24 года. Она после учебы в Смольном институте готовилась стать фрейлиной. Но вся жизнь была сложена к ногам стареющего баловня гостиных, как только девушка ощутила в Тютчеве истинное чувство. Любви Елены Денисьевой и Ф.И.Тютчева суждено было преодолеть множество препятствий и невзгод, самым тяжёлым из которых стало осуждение их отношений обществом, ведь Тютчев в это время был женат. Всё, что пережили влюблённые, отражено в стихах.

Отношения Тютчева и Елены Денисьевой продолжались 14 лет, у них было трое детей. Но у этой любви не было будущего. Впереди поэта ждала страшная трагедия: после третьих родов у Елены началось быстрое развитие туберкулёза, и 4-го августа 1864 года она скончалась на руках Тютчева. Воспоминания о тех тяжёлых днях, последних днях жизни любимой, он отразил в стихотворении «Весь день она лежала в забытьи…».

Смерть возлюбленной опустошила Тютчева. Он был безутешен. Писать он не мог, да и жил с трудом. И только в годовщину смерти Елены Тютчев написал:

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснувшего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землею –
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты, видишь ли, меня?

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души не витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Это стихотворение – реквием, плач по любимой, возвышенная молитва к потустороннему миру. Можно ли остаться равнодушным к такому поэтическому всплеску любящей души?! Обратите внимание на обилие многоточий. Это вздохи, это комки в горле, это невыразимость горя.

Иногда можно слышать мнения о безнравственности Тютчева: «Как он мог изменять своей жене, 14 лет обманывать её!» Не будем осуждать поэта, а попробуем понять его. Когда Тютчев не испытывал любовного волнения, поэзия замолкала в нем. Ему нужны были любовь, муки, страсть, потери, жертвенность – всё это превращалось в поэзию, которой до сих пор восхищаются люди. Любовь, мучительные переживания – здоровый поэтический климат для Тютчева, и он глубоко и бесстрашно заглянул в собственную душу.

«Денисьевский» цикл — это поэтический роман о большой любви, это Эверест любовной лирики. После появятся «Панаевский» цикл Н.А. Некрасова и «Стихи о Прекрасной Даме» А.А. Блока. Но стихи «Денисьевского» цикла будут сверкать недостижимой звездой на поэтическом небосклоне.

69. Галина Михайлова, кинематографист, режиссер учебного кино и телевидения. Царское Село – город Пушкин

Не совсем юбилейное

«Мы ленивы и нелюбопытны…»
Александр Пушкин

«Здесь столько лир повешено на ветки…» - писала Анна Ахматова про Царское Село. То есть плотность литературных памятных мест здесь не поддаётся точному счёту, «столько» - очень много.

В начале Пушкинской (бывшей Колпинской) улице стоит дача, где Пушкин жил в 1831 году после женитьбы, напротив дачи – дом Олениных, в котором А.А. Ахматова узнала о смерти Н.С. Гумилёва, через дорогу, на Дворцовой улице , жила после ссылки Татьяна Гнедич , о чём напоминает надпись на фасаде, а совсем рядом, на параллельной, Малой улице, установлена, именно установлена, так как держится на двух опорах, вкопанных в землю, доска. На ней можно прочитать: «На этом месте находился дом, в котором 15 июля 1873 года скончался поэт Фёдор Иванович Тютчев». Больше ничего в городе, названном именем поэта Пушкина, не напоминает о поэте Тютчеве. И не каждый житель г. Пушкина знает хотя бы это. Интересно, Тиньков переулок есть, а имени Тютчева на карте г. Пушкина нет. Подсуетился в 2003 году небезызвестный предприниматель, обратился в Топонимическую комиссию, которая в 2003 году утвердила название. Остаётся только сомневаться в принципиальности и компетентности комиссии, так как, когда выяснилось, что были представлены фальсифицированные исторические документы, свидетельствующие о существовании когда-то пивовара с такой же фамилией в Царском Селе, отменять название не торопились и не торопятся. Да, «не понять, не понять умом Россию».

Назвать хоть какой-нибудь городской объект именем поэта, про которого всё известно и ничего фальсифицировать не надо, тоже не спешат. Но на Тютчева это никак не влияет, он не становится менее значимым, это лишь характеризует наших современников.

Говоря о современниках Тютчева, волей-неволей напрашиваются параллели с Пушкиным. Были почти ровесниками (разница всего в 4 года), и начинали одинаково: подростками уже стихи писали, и образование похожее - Тютчев закончил Московский университет, Пушкин - Лицей, который был равен университету, а вот дальше – пути разошлись. Тютчев поступил в Коллегию иностранных дел и поехал служить за границу, Пушкин, как сейчас сказали бы, получил распределение в ту же Коллегию иностранных дел и… послал её подальше. Пушкин - прежде всего поэт. И не просто поэт - профессионал, в том смысле, что он зарабатывал литературным трудом, а для Тютчева поэзия, как сейчас сказали бы, хобби, жил он государственной службой. И вот в 1836 году, когда слава Пушкина в разгаре, тот в своём журнале «Современник» печатает первую большую подборку стихотворений Тютчева (до этого его отдельные стихотворения печатались во второстепенных журналах) в своём «Современнике». Оценил. И друзья, Жуковский с Вяземским хвалили, общие знакомые, между прочим, Тютчев с ними по Москве был знаком. Особой известности Тютчев не получил - какой-то автор, из-за границы, подписывающийся инициалами. Кстати, он и дальше не афишировал своей литературной деятельности, подписываясь разными псевдонимами, государственный человек всё-таки. И по словам Фета, Тютчев «болезненно сжимался при малейшем намёке на его поэтический дар, и никто не дерзал заводить с ним об этом речи». В 1850 году те же 24 стихотворения, напечатанные Пушкиным, в возрождённом «Современнике» публикует Н.А. Некрасов с восторженным откликом, но всё-таки называет Тютчева «второстепенным русским поэтом». Дебютная книга поэта выходит в 1854 году, сам он не принимает в этом никакого участия. Это издание считал своей большой заслугой И.С. Тургенев: «Я Тютчева заставил расстегнуться…».

И Пушкин, и Тютчев были людьми светскими. И если Пушкина принимали и знали как поэта, то Тютчев присутствовал на различных придворных церемониях по обязанности, о чём он часто рассказывал в письмах жене. И в письмах мог иронично отозваться о «безмозглой толпе» придворных. Биограф и зять поэта И.С. Аксаков писал: «Он любил свет - это правда, но не личный успех, не утехи самолюбия влекли его к свету. Он любил его блеск и красивость… Соблюдая по возможности все внешние приличия, он не раболепствовал перед ними душою, не покорялся условной светской «морали», хранил полную свободу мысли и чувства». Он слишком хорошо знал механизм власти и был там, куда Пушкин в своё время, допущен не был – в салон жены министра иностранных дел Карла Нессельроде Марии Дмитриевны. А по свидетельствам современников именно она интриговала против Пушкина, и, возможно, именно её козни привели его к роковой дуэли.

Поэты, дружили с одними и теми же людьми, ходили по одним улицам, но разминулись во времени. Странный треугольный ( зодчий Росси, следуя топографии местности впервые в Петербурге построил дом-утюг с острым углом) рабочий кабинет Тютчева на третьем этаже здания Главного штаба выходил окнами на Мойку, где совсем близко, на другой стороне реки находилась последняя квартира Пушкина. Когда Карл Нессельроде закончил своё сорокалетнее правление, пост министра иностранных дел занял светлейший князь Александр Горчаков, Тютчев, несмотря на политические разногласия, подружился с ним. На балы и рауты Горчакова собиралось всё петербургское общество. И, как вспоминали современники, «среди великосветских звезд можно было встретить Тютчева, роняющего свои любезности и остроты». Часто бывал он у последнего лицеиста и в Царском Селе, как и у Карамзиных, там же частенько виделся с одним из своих ближайших друзей – князем Петром Вяземским, с которым они ездили в Павловский музыкальный вокзал, открытый для «увеселения публики». В Царском бывал Тютчев и у постаревшей, со следами былой красоты А.О. Смирновой-Россет. Те же имена из пушкинского окружения! Только у Пушкина в Царском Селе было начало, а Тютчев стал свидетелем увядания. Вместе с семьёй Карамзина он скорбел о смерти его жены Екатерины Андреевны, юношеского увлечения Пушкина, был на похоронах В.А. Жуковского…

Не берусь сравнивать творчество Пушкина и Тютчева, да это и невозможно в таком объёме, об этом написаны тома исследований. Творили они в разные времена, понятно, что и поэзия у них очень разная. Достаточно вспомнить : «И назовёт меня всяк сущий в ней язык» Пушкина, или «Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся…» Тютчева.

Оба, как в воду глядели. Пушкин «назван» повсеместно. А «слово» Тютчева «не отзывается». Нет памятника Ф.И. Тютчеву в Санкт-Петербурге ( если не считать креста на могиле в Новодевичьем монастыре в Санкт-Петербурге). На предложение инициативной группы вместо таблички, указывающей на место дома, где умер Ф.И. Тютчев, установить памятник поэту, чиновники ответили дежурной отпиской.

2023 год не только год 220 со дня рождения Тютчева, но и 150-летие со дня его смерти. На вечере памяти Ф.И. Тютчева в Главном штабе было объявлено о том, что Всемирный клуб петербуржцев выступил с инициативой присвоить безымянному скверу Царского Села (ныне город Пушкин) имя поэта. Посмотрим, победит ли муза мамону? Останется ли на карте города Пушкина позорный курьёз – Тиньков переулок, или её украсит имя поэта?

68. Анастасия Никифорова, ГБОУ СОШ № 118. Москва

Ф.И. Тютчев принадлежит к той плеяде авторов, чьи строки расходятся как афоризмы. Например, фраза «День прошел – и слава Богу!» является неточным воспроизведением строки «День пережит – и слава Богу!», которая завершает стихотворение Тютчева «Не рассуждай, не хлопочи».

Но это утверждение поэта отнюдь не говорит о равнодушном и безотчетном отношении к жизни, мысль его нисколько не пессимистична.

В чем же секрет тютчевского стихотворения?

Обратимся к истории создания произведения. Первоначально оно называлось «Совет», однако в современных изданиях названия не имеет. И именно отсутствие названия как прямого указания на идею позволяет читателю погрузиться в поиск смысла поэтического высказывания.

Из первой строчки: «Не рассуждай, не хлопочи!», – следует мысль о том, что пред нами стихотворное послание. Кому же? Что некий неизвестный адресат должен понять?

С первой строки читатель в затруднении: «Не рассуждай, не хлопочи!». Всего два глагола в форме императива. Тютчев призывает остановиться, отвлечься от своих занятий. Императивность усилена и наличием восклицательного знака. Почему глаголы в отрицательной форме? Скорее всего, подсказка в стилистических различиях этих слов: глагол «рассуждать» нейтрален и употребляется для того, чтобы обозначить именно мыслительную деятельность, а глагол «хлопотать» имеет явный просторечный оттенок и ассоциируется с бытовыми вопросами.

Вторая строка ещё больше усложняет и чувства, и мысли того, кто слушает поэта: «Безумство ищет, глупость судит». Слова «безумство» и «глупость» очевидно образуют смысловые пары с «рассуждать» и «хлопотать»: не рассуждать, потому что это путь безумцев («безумство ищет»), не хлопотать, потому что бытовая хлопотливость недалека от заурядности, банальности («глупость судит»). В обычных обстоятельствах говорят, что ум или разум ищет, то есть постоянно находится в процессе познания, получения новых знаний. В стихотворении Тютчев заменяет «ум» на «безумство», и эта строка может быть отсылкой к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Чацкий умен, но его ум уравнивается с безумством. Фамусовское общество является средоточием глупости и судит «безумного» Чацкого. Но для поэта, мне кажется, важно не подсказать литературную параллель, а выразить мысль о пределах рассуждения.

Далее автор призывает своего собеседника лечить дневные раны сном, научиться не просто жить, а переживать, то есть осмысленно проживать все события, осознавать печали, радости и тревоги. Неспроста и слово «все» выделено курсивом самим поэтом.

В предпоследней строке стихотворения автор задает своему неизвестному адресату риторические вопросы, на которые удастся ответить только по зрелом размышлении, возможно, лишь в конце жизни: «Чего желать? О чем тужить?» В этой фразе автор вновь смешивает стилистику. «Желать» – слово нейтральное, но его значение предполагает размышления о духовных потребностях человека. В то время как слово «тужить» – разговорное и несет фольклорный отпечаток. Это слово мы ожидали бы встретить в лирической песне, в народной балладе. И такая тонкая стилистическая игра создает удивительный поэтический эффект, порождает типичное тютчевское сочетание философичности и поэтичности.

В этом ключе конечная фраза: «День пережит – и слава Богу!», – уже не кажется пессимистичной. Наоборот, она говорит о благом опыте долгой, длинной жизни. И тогда все стихотворение приобретает совершенно иной смысл: Тютчев говорит о том, что умение масштабировать свое восприятие жизни – умение развитого ума, что истинная любовь к жизни лежит через терпение. Именно таким мне видится секрет этого стихотворения.

Стихотворного послания, обращенного ко мне. К читателю.

67. Зоя Межирова, поэт, эссеист. Москва и штат Невада, США

Еще раз о Тютчеве

Предгрозовое шоссе мчалось под нависшими темными облаками. Машина стремилась выскользнуть из надвигающейся непогоды.

Слева, – из области рваных тяжелых туч, вспорхнула стая уток и полетела клином туда, где было еще почти светло. Приближался ливень и мрак.

И вдруг, откуда вспорхнули утки – во всю ширину половины неба взлетела радуга!

И сразу же в сознании вспыхнули радостным ударом строки – «Как неожиданно и ярко…».

Это стихотворения Тютчева часто вспоминалось. Я шептала его по дороге в школу, и тогда уже понимая, что Ритм бывает разным в одном поэтическом Размере и зависит он от поэта и его интонации.

«Как неожиданно и ярко…» – воскликнул Тютчев. И с восторгом призвал взглянуть и других туда, где – «Воздушная воздвиглась арка / В своем минутном торжестве!»

Воскликнул с такой мощью! Создавая широкой пластикой строки часть небесного свода!

Но вот и другие ритмы – «Один / конец / в леса / вонзила…» – звучат упорные короткие удары, как гвоздочки вбиваемые и передающие особенность звуковой энергии слова «вонзила».

И в самой пластике строк, и в коротких этих ударах – наивысшая степень самозабвения… (Однажды и Афанасий Фет в стихотворении скажет – «Дай вкусить уничтоженье. / С миром дремлющим смешай.»)

«И в высоте изнемогла…» – сам изнывая в блаженстве, произносит Тютчев.

Теперь он, как бы слегка отпрянув, наслаждается увиденным – «О, в этом радужном виденье / Какая нега для очей!»

Но тут же предупреждает и торопит своего незримого собеседника, соучастника – «Оно дано нам на мгновенье. Лови его – лови скорей!..» И ритм торопит и подстегивает…

«Смотри – оно уж побледнело. / Еще минута, две – и что ж?..» (какая живость в этом «и что же?..»!) – выдыхает он, чтобы с новой силой и энергией написать – завершающее, посылаемое нам в грозном обращении –

Ушло, как то уйдет всецело,
Чем ты и дышишь и живешь.

Но отчего-то нет в этом мучительной горечи от мысли о предначертанном каждому конце, не этим полна музыка строк.

А тем, – что, каким-то таинственным образом, особым звучанием, уверенно и непоколебимо сделано ударение, акцент на – бодрости и силе Жизни.

Победный ритм! И несмотря ни на что – мощный Гимн бытию и красоте, пожалуй, по своей энергии, приближающийся к практически недосягаемому великому 90-му Псалму Давида. 

66. Александр Мелихов, писатель, критик, эссеист. Санкт-Петербург

Героический пессимист

Тютчев политический мыслитель…

Мне кажется, политический мыслитель так же невозможен как мыслитель кулинарный или спортивный: предмет слишком скуден, как выражался Салтыков-Щедрин. Но Тютчев названия всех политических стихий писал с Больших Букв - Славянство, Церковь, Империя, Православие, Католицизм, Протестантизм, Революция, давая понять, что имеет в виду не столько исторические конкретности, сколько глубинные сущности. Вот как, например, в своем незаконченном трактате «Россия и Запад» он отзывался о французской революции 1848 года.

«Революция, если рассматривать ее самое существенное и простое первоначало, есть естественный плод, последнее слово, высшее выражение того, что в продолжение трех веков принято называть цивилизацией Запада. Это вся современная мысль после ее разрыва с Церковью.

Сия мысль такова: человек в конечном итоге зависит только от самого себя — в управлении как своим разумом, так и своей волей. Всякая власть исходит от человека, а всякий авторитет, ставящий себя выше человека, есть либо иллюзия, либо обман».

Иными словами, если человек сам себе голова, он непременно придет к бунту, и Власти нечего этому противопоставить, кроме военной силы, ибо она и сама воспитана в этой вере.

«Напрасно сам г-н Гизо теперь громко выступает против европейской демократии, напрасно упрекает ее в самопоклонении, находя в нем начало всех ее ошибок и недостойных деяний: западная демократия, превратив себя в предмет собственного культа, надо признаться, всего лишь навсего слепо следовала инстинктам, которые развивались в ней благодаря вам и вашим собственным доктринам более чем кому бы то ни было. В самом деле, кто более вас и вашей школы столь требовательно и настойчиво отстаивал права независимости человеческого разума; кто учил нас видеть в религиозной Реформации XVI-го века не столько противодействие злоупотреблениям и незаконным притязаниям римского католицизма, сколько эру окончательного высвобождения человеческого разума; кто приветствовал в современной философии научную формулу сего высвобождения и превозносил в революционном движении 1789 года пришествие во власть и во владение современным обществом этого столь раскрепощенного разума, что он не находит иной зависимости, как только от самого себя? И как хотите вы, чтобы после подобных наставлений человеческое я, эта основная определяющая молекула современной демократии, не стало бы своим собственным идолопоклонником? И наконец, кого оно должно, по-вашему, обожать, если не самого себя, поскольку для него нет никакого другого авторитета? Поступая иначе, оно, право, выказывало бы скромность.

Итак, согласимся, что Революция, бесконечно разнообразная в своих этапах и проявлениях, едина и тождественна в своем главном начале, и именно из этого начала, необходимо признать, вышла вся нынешняя западная цивилизация».

И это практически одновременно с пророчествами Герцена и Ко, что Запад упокоится в мещанстве, что он ищет только материального комфорта, а вот Тютчев усматривает в его основе перманентную революцию, бесконечно разнообразную в своих проявлениях!

«Поэт всегда прав», - когда-то отчеканила Ахматова, и если искать буквальную правоту в идеях Тютчева, то можно усмотреть одно из проявлений этого вечного бунта и в транссексуализме, стремящемся освободиться не только от диктата власти, но и от диктата анатомии.

Однако вечно бунтующий Запад для Тютчева вовсе не царство свободы.

«Для нас, смотрящих со стороны, несомненно, нет ничего легче, чем отличать в Западной Европе мир фактов, исторических реальностей от огромного и навязчивого миража, которым революционное общественное мнение, вооруженное периодической печатью, как бы прикрыло Реальность. И в этом-то мираже уже 30—40 лет живет и движется, как в своей естественной среде, эта столь фантастическая, сколь и действительная сила, которую называют Общественным Мнением.

Странная вещь в конечном счете эта часть <общества> — Публика. Собственно говоря, именно в ней и заключена жизнь народа, избранного народа Революции. Это меньшинство западного общества (по крайней мере, на континенте), благодаря новому направлению, порвало с исторической жизнью масс и сокрушило все позитивные верования… Сей безымянный народец одинаков во всех странах. Это племя индивидуализма, отрицания. В нем есть, однако, один элемент, который при всей своей отрицательности служит для него связующим звеном и своеобразной религией. Это ненависть к авторитету в любых формах и на всех иерархических ступенях, ненависть к авторитету как изначальный принцип. Этот совершенно отрицательный элемент, когда речь идет о созидании и сохранении, становится ужасающе положительным, как только встает вопрос о ниспровержении и уничтожении».

Здесь и концепция «малого народа», управляющего большим, и разрушительная роль либеральной интеллигенции, на полвека опередившая знаменитые «Вехи»…

А ненависть к любому авторитету как базовый квазирелигиозный принцип – так жестко и точно, мне кажется, еще никто не выражался.

«Таково, на наш взгляд, сегодняшнее положение на Западе. Революция, являющаяся логическим следствием и окончательным итогом современной цивилизации, которую антихристианский рационализм отвоевал у римской Церкви, — Революция, фактически убедившаяся в своем абсолютном бессилии как организующего начала и почти в таком же могуществе как начала разлагающего, — а с другой стороны, остатки элементов старого общества в Европе, еще достаточно живучие, чтобы при необходимости отбросить до определенной отметки материальное воздействие Революции, но столь пронизанные, насыщенные и искаженные революционным принципом, что они оказались как бы беспомощными создавать что-либо могущее вообще приниматься европейским обществом в качестве законной власти, — вот дилемма, ставящаяся сейчас во всей ее огромной важности. Частичная неопределенность, сохраняющаяся за будущим, затрагивает один-единственный пункт: неизвестно, сколько времени нужно для того, чтобы подобное положение породило все эти последствия. Что касается природы этих последствий, то предугадать их можно было бы, лишь полностью выйдя за пределы западной точки зрения и смирившись для понимания простой истины, а именно: европейский Запад является лишь половиной великого органического целого, и по видимости неразрешимые затруднения, терзающие его, найдут свое разрешение только в другой половине…»

Под другой половиной Тютчев разумел Восточную Европу, некое идеальное Православие, некую идеальную Монархию… Верил ли и сам он в них в «беззаветном следовании своему незапятнанному инстинкту», о котором он говорил дочери? Он, как никто, ощущавший бессилие человека среди окружающих его бездн?

Над вами светила молчат в вышине,
Под вами могилы – молчат и оне.

И что же можно противопоставить этому неодолимому безмолвию? Только мужество.

Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец.
Кто ратуя пал, побежденный лишь Роком,
Тот вырвал из рук их победный венец.

65. Эдда Винокурова. Нижний Новгород

Пестун

Не возьмусь утверждать, что Федор Иванович Тютчев был глубоко верующим человеком. Его пылкая противоречивая натура была подвержена страстям и соблазнам. В своей далеко не безгрешной жизни он преступал божественные заповеди, балансируя на грани веры и безверия.

Вместе с тем православие вошло в его жизнь сызмальства. «Дома Тютчев воспитывался в «страхе божьем» и преданности престолу. Стариком он вспоминал, как в пасхальную ночь мать подводила его, ребенка, к окну, и они вместе дожидались первого удара церковного колокола. В канун больших праздников у Тютчевых нередко служились всенощные на дому, а в дни семейных торжеств пелись молебны», – свидетельствовал правнук поэта Кирилл Пигарев.

Маменька Екатерина Львовна немало потрудилась на ниве воспитания сына в истинно христианском духе. Определенные усилия приложил и набожный дядька Николай Афанасьевич.

Феденьку Тютчева, как и любого дворянина в знатных русских семьях, с детства окружала крепостная дворня. Он вскармливался грудью крепостной мамки, рос под присмотром крепостной нянюшки, по мере взросления перешел в руки дядьки. В дворянских семьях так называли слугу, приставленного для ухода или надзора за ребенком. Этот пестун (чаще всего крепостной) становился для барского дитяти верным другом на всю оставшуюся жизнь.

Вольноотпущенный крестьянин Николай Афанасьевич Хлопов (1770-1826) поступил в услужение к Тютчевым, когда Феде было четыре года. Родители мальчика сразу оценили недюжинный ум, грамотность и благочестие наставника. Ни к кому из ближайшего окружения малыш так не привязался, как к своему воспитателю. Вместе они отправлялись в долгие пешие прогулки по окрестностям усадьбы в Овстуге, бродили по лесу, изучали названия цветов и трав, повадки птиц и зверей.

Однажды, во время одного из таких променадов, дядька и маленький барич нашли в траве мертвую горлицу. Птицу бережно похоронили. Повинуясь душевному порыву, мальчик сочинил на ее погребение стихотворную эпитафию. Так впервые проявился поэтический дар будущего стихотворца, пробудилась его особая чуткость к родной природе, ее неповторимой и хрупкой красоте.

В родительском доме была собрана неплохая библиотека, поэтому чтение стало любимым занятием отрока. Он с увлечением перечитывал Державина и Дмитриева, но более всего – любимого им Жуковского, знаменательная встреча с которым состоялась в одной из келий Чудова монастыря в апреле 1818 года:

На первой дней моих заре,
То было рано поутру в Кремле,
То было в Чудовом монастыре.
Я в келье был, и тихой и смиренной,
Там жил тогда Жуковский незабвенный…
(«17-ое апреля 1818»)

Литературные опыты предшественников помогли новичку набить руку, развить дар слова, напитаться самим духом поэзии. В 10-11 лет он уже весьма успешно подвизался на стихотворном поприще, а в 14 лет был избран сотрудником Общества любителей русской словесности за стихотворение «Вельможа. Подражание Горацию».

В годы учебы на словесном отделении Московского университета около Тютчева неотлучно находился его первый воспитатель, который каждый день провожал студиозуса на лекции. Учился «молоденький мальчик с румянцем во всю щеку» (цитата М.П. Погодина) прилежно. Любознательный восприимчивый ум без труда впитывал знания. Юноша изучал латынь, увлекался классической поэзией, сочинял стихи, переводил оды Горация. Не только о своем домашнем учителе, поэте и переводчике Семене Раиче, но и о самом себе он прозорливо заметил:

Ум скор и сметлив, верен глаз,
Воображенье – быстро…
(«На камень жизни роковой…»)

По окончании университетского курса наук Тютчев недолгое время прослужил в Петербурге губернским секретарем в Коллегии иностранных дел, а через пару месяцев по протекции родственников отправился в Мюнхен. В столицу Баварии сверхштатный (без жалования) атташе российской дипломатической миссии прибыл в сопровождении преданного ему всей душой пестуна. Одним фактом своего присутствия дядька напоминал Федору Ивановичу о детстве, родительском доме и милой Родине. В далеком иноземном городе Хлопов устроил православный уголок с иконами и лампадой, чтобы доброму христианину было где сотворить молитву.

Федор Тютчев, крайне непрактичный в житейских делах, нуждался в опеке и заботе умудренного опытом наставника. Николай Афанасьевич взял под свое крыло неоперившегося юнца. Дядька занимался обустройством быта и поддержанием домашнего уюта в холостяцкой квартире молодого дипломата. Кухарничал, как заправский повар, угощал воспитанника и его приятелей сытными блюдами русской кухни. Первый биограф поэта И.С. Аксаков отмечал, что «в Баварии, вдалеке от России, по возвращении иной раз поздней ночью на свою немецкую квартиру с какого-нибудь придворного немецкого бала или раута, – его встречала ласковая русская журьба и осеняла тихим своим светом лампада, неугасимо теплившаяся пред иконами старого дядьки».

Юноша редко радовал родителей письмами, переписку с ними вел все тот же Хлопов. Из его посланий чета Тютчевых узнала о первой любовной драме в жизни сына. Теодор (так на немецкий манер называли русского дипломата) был очарован Амалией фон Лерхенфельд. Юной графине из знатного германского рода было всего лишь четырнадцать лет, ее воздыхателю – девятнадцать. Влюбленные часто встречались, гуляли по Мюнхену и его окрестностям, в знак особых отношений обменялись часовыми шейными цепочками.

Несмотря на нежные чувства, которые она питала к поэту, утонченная красавица по настоянию семьи вышла замуж не за него, а за первого секретаря русского посольства в Мюнхене А.С.Крюднера. Увы, рассудок победил эмоции.

По устному семейному преданию, поэт вызвал соперника на дуэль. Поединок не состоялся. Романтическое увлечение Тютчева Амалией фон Лерхенфельд со временем переросло в дружбу, а трепетное чувство к «младой фее» стало достоянием высокой поэзии (стихотворения «Твой милый взор, невинной страсти полный…», «Я помню время золотое…», «Я встретил вас и все былое»).

Дядька Хлопов расстался с воспитанником в 1825 году. Из-за тяжелой болезни он остался в России, где 16 мая 1826 года и скончался. Перед смертью преданный слуга-наставник преподнес своему питомцу особенный подарок – православную икону Божией Матери «Взыскание погибших». Четверо святых, изображенных на ней, являлись покровителями того или иного примечательного дня в жизни поэта.

Двадцать два года провел русский поэт и дипломат Федор Тютчев вдали от России. Уехал туда юношей. Вернулся зрелым мужчиной. Вспоминал ли он о своем почившем наставнике? Из письма к брату Николаю от 13 апреля 1868 года известно, что вспоминал. С теплотой и нежностью.

Выходец из крестьянского сословия, набожный христианин Николай Афанасьевич Хлопов стоял у колыбели формирования личности большого русского поэта. Может быть, близкое знакомство с одним из лучших представителей русского народа породило такие тютчевские строки: «… Россия прежде всего христианская империя; русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он – христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы».

Заботливый пестун и его воспитанник. Две личности. Два русских человека. Два православных христианина. Где-то там, в вечности, они могли еще раз встретиться…

64. Кристина Шрамковская, писатель, критик. Москва

Европеец, боготворивший Россию

«Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя», - писал Фёдор Иванович Тютчев о России. Для него, прожившего лучшие годы жизни – с 18 до 40 лет в Европе, именно родная страна виделась благословенной землей, «миром единым в своём духовном начале».

Не все современники понимали поэта и мыслителя, не все разделяли его точку зрения. Иные пророчили ему забвение. Но снова и снова, через 220 лет после рождения поэта, произведения Тютчева находят своих читателей. Особенно в переломные моменты истории. На стыке эпох. Когда потребность в признании исторического и духовного призвания России ощущается наиболее остро.

Родная земля, благословенная Царём Небесным. Для человека, чья молодость и зрелость связаны с Германией, такое суждение о России кажется странным. Гораздо понятнее было бы, если бы Тютчев, уподобясь «западникам», уверовал, что путь России – в отречении от всего народного, исторического, самобытного. Он же, впитав «немецкое мышление», укрепляется в убеждении, что «дух жизни» и православное вероисповедание – и есть новые просветительские начала для человечества. Они способны освободить русскую мысль из духовного рабства перед Западом.

Биограф поэта Иван Сергеевич Аксаков уверен, что на формирование мышления Тютчева значительно повлияли события Отечественной войны 1812 года. Фёдору было тогда 9 лет. Семья нашла убежище в Ярославле, но и здесь, вдали от эпицентра страшных событий войны, и взрослые, и дети жили тем духовным подъёмом, который пронизывал общество. Именно он зажёг в душе Тютчева и его сверстников пламенную любовь к России.

Позже этот дипломат, этот светский лев, чьим присутствием гордились лучшие гостиные Германии, приходил в ярость, когда слышал угрозы и хулы на Русь со стороны иностранцев.

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.

Живой ум и глубокая образованность Тютчева в купе с той преданностью Родине, которая зародилась в детстве, стали основой его самостоятельного мышления, что и позволило его духу преодолеть «искус долгого заграничного пребывания».

Более того, свои убеждения в том, что Россия – «целый мир, единый в своем основном духовном начале, более искренно-христианском, чем Запад» со спокойной смелостью заявляет перед лицом Европы. Это духовное начало он считает и той силой, что смогла низвергнуть Наполеона.

Он был земной, не божий пламень,
Он гордо плыл — презритель волн, —
Но о подводный веры камень
В щепы разбился утлый челн.

И той силой, что сможет противостоять Западу:

Единство, - возвестил оракул наших дней,-
Быть может спаяно железом лишь и кровью…
Но мы попробуем спаять его любовью, -
А там увидим, что прочней.

Но почему же, в таком случае, Царь Небесный спустился, чтобы исходить Русь, благословляя её? Неужели до этого страна была лишена Его благословения? Жалкая, страшная, утопающая во тьме?

В 1849 году Тютчев пишет: «Итак, опять увиделся я с вами, Места немилые, хоть и родные…». Для поэта, вернувшегося из Германии, встреча с Овстугом, где он родился и который таился в его душе как «бедный призрак забытого, загадочного счастья» теперь обернулась иными настроениями. Умер отец, померкли воспоминания о былом, вытесненные мечтами и чаяниями молодых лет, проведенных на чужбине. Родные места теперь не сулят счастья. Внешняя любовь к ним обнулилась, а новые чувства – мрачны в силу обстоятельств. «Не этот край безлюдный был для души моей родимым краем», - говорит поэт, предаваясь воспоминаниям о былом.

«Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья», - вновь затрагивает Тютчев тему тоски по прошлому в стихотворении 1859 года. «Здесь человек лишь сниться сам себе… Не верит он, хоть видел их вчера, Что есть края, где радужные горы В лазурные глядятся берега», - грусть, которую напевают безлюдные пейзажи осенней мглы, тянущиеся бесконечно вдоль дороги. Созерцая эти поля и угрюмые леса, путник впадает в меланхолию. Возникает образ катящейся к конечному пункту жизни, и на контрасте с грязным небом и серым полем сами собой встают лазурные берега, в которые на самом деле смотрится юность…

Да, родной край – это край бедных селений и скудной природы, край долготерпения, любить который, на «иноплеменный взгляд» не за что и невозможно. Но именно в этой скудности, в этой наготе сквозит и тайно светит негасимая сила – смирение, духовное начало, что сродни огню Прометея, способного озарить мир. И Царь Небесный благословил Русь за это. Здесь он нашел отдых, «удручённый ношей крестной».

Именно это свойство, это духовное начало так важно для Тютчева, но так оскорбительно для Западной Европы. Как говорил Святитель Николай, у воинов царя Александра Македонского копья были длиннее, чем у врагов. «Так и наше христианское оружие – вера, доброта, милосердие и прочее – должно быть мощнее и дальнобойнее любых оружий мира сего», - учил святой.

«Не изменяй себе, великая Россия!», - читаем мы у Тютчева. Поэт жаждет, чтобы и сама Русь осознала своё величие, явила его миру: «Ты долго ль будешь за туманом Скрываться Русская звезда?», поскольку Западный мир, пережив освобождение от Наполеона, разжигал внутри себя чувство враждебности к России. Как замечает Тютчев, «чем наша политика в отношении Запада становилась нелепо-великодушнее, тем их ненависть к нам становилась раздражительнее». Создавался и культивировался образ агрессивной державы, обречённой на отставание и противостояние «всему цивилизованному миру». «Ложь, злая ложь растлила все умы, И целый мир стал воплощенной ложью!..», - писал поэт.

Теперь тебе не до стихов,
О слово русское, родное!
Созрела жатва, жнец готов,
Настало время неземное…

Ложь воплотилася в булат;
Каким-то божьим попущеньем
Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем.

Тютчев писал накануне Крымской войны: «Давно уже можно было предугадать, что эта бешеная ненависть, которая с каждым годом все сильнее и сильнее разжигалась на Западе против России, сорвется когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал. Это весь Запад пришел высказать свое отрицание России и преградить ей путь в будущее. России просто-напросто предложено самоубийство, отречение от самой основы своего бытия, торжественное признание, что она не что иное в мире, как дикое и безобразное явление, как зло, требующее исправления». Одновременно поэт призывал:

Вставай, мужайся, ополчися!
В доспехи веры грудь одень,
И с богом, исполин державный!..
О Русь, велик грядущий день,
Вселенский день и православный!

В 1953 году началась Крымская война России с коалицией Великобритании, Франции, Турции и Сардинии за господство на Ближнем Востоке. И в этой битве, был уверен Тютчев, Бог не оставит благословенной им земли.

Геройский пыл, предательство и ложь,
Притон разбойничий в дому Молитвы,
В одной руке распятие и нож.

И целый мир, как опьяненный ложью,
Все виды зла, все ухищренья зла!..
Нет, никогда так дерзко правду божью
Людская кривда к бою не звала!..

Тогда, в 1856 году «людская кривда» одержала верх. Но вера и благословение Всевышнего не оставили Россию. Подлинная вера, которая, по словам апостола Павла, выражается в том, чтобы всегда благодушествовать. Всегда! «И эта вера в правду Бога уж в нашей не умрет груди», - пишет Тютчев.

Сегодня часто вспоминают Тютчева и как поэта, и как дипломата. Многие считают его слова и наставления пророческими:

Разврат умов и искаженье слова - 

Все поднялось и все грозит тебе,

О край родной! — такого ополченья
Мир не видал с первоначальных дней.
Велико, знать, о Русь, твое значенье!
Мужайся, стой, крепись и одолей!

И не менее важно помнить о том, что познав «западную учёность», поэт пришёл к выводу, что Россия – глагол, жизнь и просвещение. Таково её предназначение, если она не изменит себе. Оставаться смиренной, не дать погаснуть тому священному огню, что освещает её изнутри – значит не просто оправдаться пред Богом, но и не растратить его благословения.

63. Галина Гашунина, писатель. Москва

Эхо тютчевской строки

"Держитесь. Его не стало", – в раннее июньское утро как приговор прозвучало в моей телефонной трубке. Я узнала голос врача, лечившего моего любимого человека.

Горе, обрушившись всей своей неотвратимой мощью, раздавило, расплющило меня. Миг, один лишь миг, но он перечеркнул всю мою жизнь, безжалостно выкинув из неё счастье, любовь, нежность – всё, чем я жила последние годы.

Время для меня застыло, и я застыла в нём, став страшно одинокой и беспомощной. Я по-прежнему куда-то смотрела, но ничего не видела, мне что-то говорили, но я ничего не слышала. Душа моя от невыразимой боли и отчаяния то стонала, то замирала.

Меня окружили заботой родные и друзья. Но кто может помочь, когда неожиданно и бесследно пропадают краски, звуки и запахи, когда исчезает всё то, что составляет мир, созданный двумя любящими сердцами. И что можно предложить взамен внезапно сгоревшим крыльям, которые так бережно несли тебя в радостно-счастливом полёте над землёй? Мне хотелось одного: воскресить то, что воскресить нельзя, просто невозможно, и от этой безысходности, от этого бессилия отчаяние, спазмами подступавшее к горлу, душило, физически уничтожало меня.

В один из таких горестных дней, когда, казалось, терпеть боль утраты не было уже никаких сил, моя милая мама осторожно положила под мокрую от слёз подушку томик со стихами Тютчева. Не зная, чем утешить дочь, она решила, что поэтические строки его, идущие из глубины многострадальной души, помогут дочери принять то, что случилось.

Открыв книгу наугад, я прочла:

Любовь осталась за тобой
В слезах, с отчаянием в груди….
О, сжалься над своей тоской,
Своё блаженство пощади!
Блаженство стольких, стольких дней
Себе на память приведи.

"Боже мой, боже мой!" ̶  не поверила я своим глазам. Это же призыв ко мне. Поэт будто страдает вместе со мной. Никто ещё не находил для меня таких прочувственных и мудрых слов.

Пальцы мои продолжили лихорадочно перелистывать поэтический сборник. Что заставило поэта так обнажить свое сердце, так открыто написать о самом сокровенном, какая непостижимая любовь водила его рукой, мог ли он знать, что через века протянет ниточку сочувствия, поддержки тем, кому суждено пережить своих любимых?

Жадно перечитывала я письма Тютчева друзьям, сослуживцам, родным. В них он делился своей печалью, жутким одиночеством, в котором оказался, лишившись горячо любимой женщины. Как эти строки были созвучны моему состоянию. Фёдор Тютчев писал: «…пустота, страшная пустота. Ах, она мне на земле нужна, а не там, где-то…» Сколько сокрыто сердечной муки в этих словах. Позже, переосмысленные, они сложились в проникновенное исповедальное четверостишье:

Всё, что сберечь мне удалось,
Надежды, веры и любви,
В одну молитву все слилось:
Переживи, переживи!

Через свои муки, через свою личную жизненную катастрофу поэт выносит философию обыденного земного пути:

Из края в край, из града в град
Могучий вихрь людей метёт
И рад ли ты или не рад
Не спросит он… Вперед, вперед

Та же мысль, но применимая к возможности сопереживания человеку на этом пути:

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, –
И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать…

С великой благодарностью к поэту я закрыла сборник стихов. Лучик света пробился сквозь мглу, поглотившую меня. Мне стало совершенно очевидно, что не одна я и не одно поколение почитателей Тютчева будут тянуться к его творчеству, черпать в нем душевные силы а, возможно, и лечить свою сердечную боль исцеляющими строками, наполненными светом любви, сострадания и поразительной гуманности

Но силу их мы чуем,
Их слышим благодать
И меньше мы тоскуем,
И легче нам дышать…

62. Михаил Прохоров, сотрудник Музея-заповедника «Коломенский кремль»

Тютчев – навсегда

Начало

…Детство. Странное время снов. Родители часто гуляли со мной в Старом городе. Мы бродили среди ветхих белёсых церквей, спускались к пантонному мосту. А порой ходили в некое загадочное место почти за городом. Деревца, лужок, пологий спуск к речке. Всё это в моём сознании имело странное имя: Хутор Лайса. Когда мы возвращались, это название я часто слышал в родительских разговорах. Хутор Лайса – это звучало мягко и красиво. Придя домой, я заходил в свою комнату и заворожено смотрел на репродукцию – тоже деревца, лужок, речка – летний полдень. Всё – как там, где мы только что были. И когда я смотрел на эту репродукцию в тонкой рамке, то всегда вспоминал те прогулки и медленно полушёпотом проговаривал: «Хутор Лайса». А потом папа прочитал вслух стихи:

Лениво дышит полдень мглистый;
Лениво катится река;
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.

И всю природу, как туман,
Дремота жаркая объемлет;
И сам теперь великий Пан
В пещере нимф покойно дремлет.

Я был потрясён – да ведь мы Там недавно были. И Это – в моей комнате на стене!

Услышанное стихотворение было точным попаданием. Как чудесно легли эти строки на те прогулки, на ту картину в тонкой рамке. Чуть позже я узнал, что автор стихов - Тютчев. Эти два слова «Поэт Тютчев» также мелодично звучали для меня как «Хутор Лайса». Так в мою растущую жизнь вошли этот Хутор, Летний полдень, а вместе с ними и великий поэт Фёдор Тютчев.

Природа и любовь

А потом я взрослел и узнал про тютчевскую любовь – благодатную, роковую… В ней таилась некая иррациональная сила. Такая же, как и в его ощущении природы. Как-то папа купил большой тютчевский сборник. Наь

серых страницах после некоторых «природных» стихотворений были рисунки – маленькие, как медальоны. Они были нечётки, и казалось, что вот-вот, и эти эфемерные очертания испарятся, совсем исчезнут, как лёгкий дым. Это было совсем по-тютчевски. Сразу вспоминались его «сумеречные» стихи, в которых так мучительно-прекрасно показано предночное исчезновение цвета, очертаний, звуков:

Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул —
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул…

В этой «папиной» книге были и «Последняя любовь» и «Она сидела на полу». Сердце щемило от «Весь день она лежала в забытьи». Кто-то сказал, что есть такая любовь, которой Бог наказывает человека. Такой любовью – блаженно-мучительной - и был одарен Тютчев. Догадываясь о его муках, я тайно завидовал ему, ибо такое даётся избранным. «О, как мучительно мы любим…».

И надо всем этим – над его Природой, над его Любовью - парила могучая Мысль, в которой слились Космос, Человек и История. «Святая ночь на небосклон взошла»… Я выходил на балкон и глядел в тёмную бездну, полную далёких белёсых звёзд. Я помнил, что за этим небосводом «хаос шевелится». Но этот бездонный Океан был не страшен. Он был полон Красоты, Силы и Торжества.

Дней воскресных Тишина

Прошло много времени. Мне пришлось многое испытать, вследствие чего я оказался в санатории, в другом городе. Я полюбил место моего временного пребывания. Сочетание свободы и режима дня было тем, что мне нужно. К тому же, в местной библиотеке я обнаружил тютчевский томик. Мне нравилось гулять по городку, в котором по воле судьбы оказался. С холма, на котором находилось санаторское здание, спускалась главная городская улица и были видны малоэтажные домики и сады. Уже наступила весна, она постепенно разливалась по округе: в воздухе струился прозрачный пар, на ветках набухали почки, солнце светило по-иному. Моё ощущение Природы и Весны подкреплял вновь обретённый мной Тютчев, и я мысленно повторял:

Над виноградными холмами
Плывут златые облака.
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река —

Взор, постепенно из долины
Подъемлясь, всходит к высотам
И видит на краю вершины
Круглообразный, светлый Храм.

……………………………………..

Туда взлетая, звук немеет,
Лишь жизнь природы там слышна —
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных Тишина.

«Дней воскресных Тишина» - эта строка, в которой главное слово было написано с заглавной буквы, особенно покорила меня. В ней всё говорило о неземном смысле стихотворения. О том, что я смутно чувствовал, но пока не мог постичь. Холмы в подмосковном городишке были отнюдь не виноградные, но как! они легли на тютчевские строки. Я постепенно выздоравливал и всё это – Природа и Поэзия – входило в меня и участвовало в моём выздоровлении. Мне много думалось и многое вспоминалось. В сознании всплывали картины детства, душу посещали детские ощущения. Я вдруг вспомнил, что любил ночи между субботой и воскресеньем. Ночи спокойствия, когда ты знаешь, что завтра свободен и темнота за окном мерцает звёздами и предчувствием особенной Воскресной Тишины…

На выходные многие обитатели санатория уезжали домой. В палатах становилось тише и просторней. Мне было далеко ехать, поэтому я оставался. И порой получалось так, что в палате находился я один. В одно воскресенье, в тихий час, я задремал, а когда пробудился, то не сразу понял, где нахожусь. Короткое время мне казалось, что я дома. Палата была наполнена мягким светом и тишиной. Мне было удивительно хорошо и спокойно, ведь в этих Тишине и Покое непостижимо соединялось земное и небесное. Я лежал на простой казённой кровати, но ощущал себя первым человеком в первый день творения. За окном был подмосковный пейзаж, но я вспоминал:

Над виноградными холмами
Плывут златые облака.

И, конечно же, Дней Воскресных Тишина». Теперь я понимал, о чём это…

Нет, я не заслужил этот Свет и этот Покой. Они были мне дарованы, ведь всё великое в этой жизни мы получаем не за что-то, а просто - как Дар.

А жизнь шла дальше, и Тютчев сопровождал её, как и сейчас сопровождает.

Он остался со мной – как вдохновение, как утешение. И даже как исцеление.

Остался – навсегда.

61. Елена Шимонек, историк-архивист. Екатеринбург

Драматургия «Денисьевского цикла» Ф. И. Тютчева

«Денисьевский цикл» - это принятое в российском литературоведении название ряда стихотворений Ф.И.Тютчева, посвященных Елене Александровне Денисьевой, которая была возлюбленной поэта на протяжении четырнадцати лет, с 1850 г. вплоть до самой свое смерти в 1864 г.

В русской литературе найдется не так уж много комплексов стихотворений, посвященных любимой женщине, подобных данному циклу. Профессиональные литературоведы оценивают его как своеобразный роман в стихах, продолжающий романтические традиции романов XIX века.

По моему мнению «Денисьевский цикл» - это не что иное, как почти совершенный образец драматургии. В своей хронологической последовательности и логическом развитии он выстроен именно по канонам драмы: драматический узел, композиция, кульминация и развязка, объединенные единым действием, развертывающемся в непрерывной драматической борьбе. Конечно, цикл писался не как пьеса и по формальным признакам он не принадлежит к области драматургии. И все-таки мне кажется, что это именно пьеса, задуманная лучшим драматургом всех времен – самой жизнью, и выплеснутая на бумагу стихотворным даром великого русского поэта. Пьеса, не написанная по классическим законам жанра. Пьеса, не получившая своего сценического воплощения. И все-таки пьеса.

Попытаюсь это доказать.

Написанный одним и тем же человеком, цикл разговаривает со своим читателем разными голосами. В нем есть как стихи от первого лица, так и строчки, произнесенные от лица молодой девушки, и даже строфы как бы от третьего лица, от некоего постороннего наблюдателя, которые в театральной пьесе определялись бы как авторские ремарки. Таким образом, цикл совер-шенно свободно разбивается на отдельные роли. В действующих лицах мы легко обнаруживаем главного героя, главную героиню, условную массовку («Толпа вошла, толпа вломилась…») и даже необходимый авторский текст. Можно сделать вывод, что «Денисьевский цикл» структурирован практически как настоящая пьеса.

Любую драму образует, прежде всего, страсть. В драматургии под страстью не обязательно подразумевается именно любовная страсть, это может быть жажда власти, стремление к деньгам, желание изменить окружающий мир путем каких-нибудь революционных преобразований. Только это должна быть именно страсть. Страсть раскаленная до предела, всепоглощающая, лишающая разума, перешагивающая через все условности, обычаи и традиции, и одновременно приносящая подлинные страдания, мучительные сомнения. Страсть неизбежно порождает конфликт, без которого драматургия немыслима.

Основу основ и начало начал всякой драмы составляет драматический узел, т.е. та конструкция, на которую будут нанизываться все последу-ющие действия и события, в итоге сплетающиеся в единое цельное полотно пьесы. Драматический узел обычно есть плод фантазии драматурга, результат его художественного вымысла, но в данном случае его завязывает сама жизнь. В «Денисьевском цикле» драматический узел зиждется на запретной, и даже преступной с точки зрения общественного мнения, любви молодой девушки и женатого мужчины. Невозможность для героев ни жить вместе, ни существовать раздельно диктует тот особый накал страстей, который и порождает драматическое произведение.

Сам о том не подозревая, Тютчев выстраивает композиционно свою пьесу-цикл как опытный драматург, придерживаясь классической формулы: экспозиция-конфликт-кульминация-развязка. Вот два первых стихотворения цикла – «Пошли, Господи, свою отраду…» и «Как ни дышит полдень знойный…». Переходя на драматургические термины, можно констатировать, что эти стихи – экспозиция пьесы, автор знакомит нас со своим главным героем, рассказывает о его любви, но зрителю пока не ясно, ответна ли эта любовь, счастлив или, наоборот, несчастлив в этом чувстве герой. Зато явственно слышен зачин дальнейшей интриги, дальнейшего развития хода событий – «Здесь влюбленного поэта веет легкая мечта…». Влюбленный надеется на то, что его чувства будут взаимны, а зритель – на продолжение истории.

Дальше мы наблюдаем бурное развитие романа, торжество вечной любви. О силе и глубине этого чувства можно судить по строчкам стихотворений «Я очи знал, - о, эти очи! Как я любил их – знает Бог!», «Последняя любовь», «Сияет солнце, воды плещут…», «Не раз ты слышала признанье …» и др. В них ликует счастье разделенной любви, радость земного бытия, вернувшаяся вопреки всем физическим законам молодость. Герой по-настоящему счастлив, он любит, он любим, и щедро делится со зрителем-читателем своими эмоциями.

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней! ...

Поэту кажется, что любовь словно разлита в окружающем его мире, она везде и повсюду, все на этой земле дышит и живет одной любовью.

Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен…

Как вдруг радужная картина поэтического мира начинает постепенно меняться, в этой песни торжествующей любви проявляются нотки горечи, слышны отголоски какого-то неясного пока для зрителей противоречия:

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!...

По канонам жанра драматургии идет нарастание конфликта, который существовали изначально, но долгое время оставался под спудом, не проявляясь в действии. Монологом главной героини звучат уже явственно декларирующие раздор влюбленных строчки:

Не говори! Меня он как и прежде любит,
Мной, как и прежде дорожит…
О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в его руке дрожит…

Своеобразная авторская ремарка лишь подтверждает давно зародившийся разлад в отношениях пары;

Она сидела на полу
И груду писем разбирала
И, как остывшую золу
Брала из в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…

Эти строчки страшным инфернальным предсказанием отзовутся впоследствии в реальности, но пока еще ничто не предвещает печального конца. Мало того, мы замечаем, что кроме противоречий между героем и предметом его обожания, выявляется еще одна сторона конфликта – между влюбленными и обществом.

Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!…

Эта третья сторона конфликта не выписана ярко, она проходит как бы задним фоном, отдаленно, но пронзительная грусть строчек «Толпа во-шла, толпа вломилась в святилище души твоей…» дает ясное представление о том, насколько зависимы наши герои от общественной морали.

Нарастающий конфликт по законам драматургии неизбежно должен закончиться кульминацией – точкой наивысшего напряжения пьесы, неким моментом истины, после которого обязательно наступает развязка. В нашей пьесе такой кульминацией стала тяжелая болезнь героини;

Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали…

Летний дождь в стихотворении подобен образу ангела-хранителя, который, как кажется, еще способен вернуть умирающую к жизни. Лежавшая ранее без сознания молодая женщина при звуках падающих струй воды вне-запно пришла в себя;

И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму…

Затаив дыхание, зрители сопереживают героям драмы и надеются на возможное чудо, на ее благополучный исход, но наступает трагическая раз-вязка. Последние слова «О, как все это я любила!», сказанные героиней о себе уже в прошедшем времени, звучат как окончательный приговор, не оставля-ющий никакой надежды.

Несмотря на наступившую развязку и смерть возлюбленной, конфликт пьесы продолжает развиваться. Теперь это уже внутренний конфликт главного героя, вбирающий в себя его чувство вины перед загубленной (пусть и невольно) жизнью, тоску по прошедшей любви, осознание невозвратимости утраты.

О Господи!.. и это пережить …
И сердце на клочки не разорвалось …

Мучимый болью потери, поэт обращается к Богу:
О Господи, дай жгучего страданья

И мертвенность души моей рассей;
Ты взял ее, но муку вспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней…

Многослойный конфликт этой драмы во всех его ипостасях – конфликт героя и героини, конфликт влюбленных с обществом и, наконец, конфликт героя с самим собой после ее смерти – в его логическом построении и составляет ту драматическую борьбу, тот «поединок роковой», без которых невозможна драма.

И еще одно наблюдение не дает мне покоя. Любой драматург, приступая к написанию пьесы, чаще всего уже знает ее конец, что вполне объяснимо. Фабула пьесы выстраивается заранее его талантом, его художественным воображением.

Стихотворение Ф.И.Тютчева «Предопределение» было написано примерно в 1851 или 1852 годах, в начале романа с Е.А,Денисьевой, когда даже самый отъявленный пессимист не осмелился бы предречь его столь роковую развязку. И тем не менее, в десяти строках этого стихотворения как в «Книге перемен» с пугающей точностью воспроизведен последующий жиз-ненный сюжет основных героев этой драмы. Даже в самом его названии – «Предопределение» - звучит мотив некоего таинственного прорицания.

Каким образом Федор Иванович смог так верно предсказать будущее? Наверно все-таки большой поэт всегда пророк в своем Отечестве, а мысль изреченная, тем паче написанная, всегда становится явью.

60. Владимир Белобородов, член Российского союза профессиональных литераторов (отделение СПб)

Болезнь и Нездешность

Он был болен, десятки лет, но к его болезни, ее анамнезу, не было проявлено никакого внимания, даже после смерти и до сей поры. Может быть Тютчев унаследовал эту болезнь, а может ее принес золотистый стафилококк, вызывающий до ста болезней, разобраться уже невозможно .Первым человеком, который заметил и серьезно отнесся к его состоянию была первая жена, Элеонора Петерсон, женщина с жизненным опытом, европейским кругозором, старше его, хотя и незначительно. Повторю чьи-то слова - жена бывает только одна.

29 .08.1833 года Э. Петерсон, «сорвавшись» в своей обеспокоенности, пишет нервное письмо брату Тютчева Николаю о здоровье его брата: (здесь и далее в документах цит. купюрами – прим. автора) : «… недуг, который, как мне кажется, развивается быстро и страшно. …меня охватывает смертельный ужас и горе….надо посоветоваться с врачом? …Но это не только меланхолия, отвращение ко всему, невероятная разочарованность в мире и, главное, в самом себе, это — что пугает меня больше всего — то, что сам он называет навязчивой идеей. Самая нелепая, самая абсурдная идея, которую можно себе представить, мучает его до лихорадки, до слез…».* 11.09.33 из Мюнхена Э. Петерсон сообщает Николаю: «…приступы … постоянно возвращаются… последний год это … усиливается. … посоветуюсь с его врачом, случай …далеко не просто физический.».* В Европе данная болезнь уже была описана. В России она будет зафиксирована в практике только в 1845 году. Так что лечить Тютчева в России было просто некому. Со временем болезнь Тютчева становится известна некоторым лицам в Петербурге, близким к поэту.. Так , 09.05. 47г. П.А.. Вяземский пишет В. Ф. Вяземской, что Тютчев «…нездоров ревматизмом в голове». * Современное название этой болезни rheumatikus celebralis. Как могла преломляться поэтическая линия на этом фоне?. Мы знаем, что в основе патологии психических изменений лежат дефекты субстрата (мозга), а не сказки старой няни. Иногда он просто впадал в «..полное оцепенение». (из письма: Эл. Ф. Тютчева – Н. И. Тютчеву в Варшаву из Мюнхена 14.05..37). Мы не думаем, что в это время он писал стихи. Стихов было написано около 400 и- больше ничего,- имеющего отношение к художественному творчеству.

Любопытные факты поведал нам сын Тютчева Федор. (см.: Тютчев Ф. Тютчев Ф. И. Материалы к биографии моего отца. Роман-газета, 1918, №21) Он пишет о том, как на музыкальное гуляние в парке имения Шувалово отец явился замотанным вместо пледа в яркую ситцевую занавеску, которую он прихватил в доме, чем вызвал некоторую оторопь у гуляющих. Заматываться во что-то – «фирменный» стиль Тютчева. Вот что пишет граф О. Д. Шереметев в своих мемуарах: «Не раз встречал я его сидящим на извозчике, закутанным плащом; не то сидя, не то лежа помещался он на дрожках и, судя по выражению лица, мысль его отсутствовала далеко.»*. Замотаться в какой-то кокон, спрятаться, затаиться .Тютчев хотел быть полезен себе и миру, но чувства, которые владели им и которые он старался не выдавать, диктовали ему противоположные вещи . Ему хотелось пребывать в другом мире, который мы вольны определить как Нездешность.  Только вблизи него - этого мира - он чувствовал себя уютно и в тоже время он страшно боялся его путая с тривиальным умопомешательством. .Если мы назовем это коллективным бессознательным, которое давало ему возможность писать о том, чего он не видел и чему не внимал, то это будет догадкой. О Нездешности хотя бы что-то сообщил нам один русский поэт. М.Ю. Лермонтов написал об этом 29 июля 1831 года : «Я здесь был рожден, но нездешней душой».(цитируем по изданию Собр. соч. стих. «Желание» ,т.1.,М., «Правда»,1969 год) . У Тютчева: « Мы видим: с голубого своду/ Нездешним светом веет нам,/Другую видим мы природу,/И без заката, без восходу/Другое солнце светит там…(см.: стих «Е. Н. Анненковой» в Стихотворения. Перм.книж.из-во,Пермь,1973 год,с.263) .От близости Нездешности М. Ю. Лермонтов сознательно ушел в смерть. Тютчев сопротивлялся как мог, он тоже путал Нездешность с безумием , которое где-то на краю света поджидает его, но он не жертва его, ему еще только 27лет, он иронизирует над ним (см «Безумие». Стихотворения. Перм. книж. изд-во, Пермь,1978., стр. 106)* От Нездешности его уводит безносая на третьем инсульте в 1873 году..

В 1836 г. rheumatikus celebralis уже основательно сотрясает мозг и нервную систему поэта, но, самое главное , делает мозг доступным для кого-то более могущественного. В этом же году Тютчев пишет стихотворение «Сон у моря»*(1836 год), в котором сообщает нам, на какой стадии Нездешности он находиться. В начале стихотворения он заявляет о своем внутреннем состояния : « Две беспредельности были во мне,/И мной своевольно играли оне.». Одной беспредельностью может быть коллективное бессознательное, второй – Нездешность . Других внутренних беспредельностей в человеке просто не может быть. Сама Нездешность тоже порождена коллективным бессознательным и приобретшая , точнее достигшая уровне способного выразить крайнюю форму величия индивидуума. Тютчев обретает это чувство и понимание не в конце своей жизни, а в конце жизни Христа, в 33 года, Тютчеву предоставляется возможность ощутить себя на месте Бога.

………………………………………
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.

Такие сны не сняться и никогда не снились обычным людям. Это был -строго говоря- не сон, а демонстрация возможной реальности, как это могла представлять Нездешность.

Можем задавать много вопросов. Но много ли ответов? Надо пытаться….

Источники: http://tutchev.lit-info.ru/tutchev/vospominaniya-o-tyutcheve/tyutchev-v-vospominaniyah.htm

59. Ирина Губанова, делопроизводитель. Слободской, Кировская область

Посвящение памяти Федора Ивановича Тютчева

Федор Иванович Тютчев является одним из певцов природы. В его стихах находят отражение темы всех четырёх времён года. Они красивы, поэтичны, мелодичны и легки для заучивания. Нет наверно человека, который не слышал строки:

Люблю грозу в начале Мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвеся и играя,
Грохочет в небе голубом.

Наверняка они родились после увиденного им ранее такого явления как гроза в начале мая. А где Фёдор Иванович мог увидеть такое явление ?. Конечно там, где он проводил очень много времени. В усадьбе в имении О́встуг на берегу речки Овстуженки, в одноимённом селе Жуковского района Брянской области. Здесь он искал вдохновение. Радовался жизни. Отсюда от истоков, заложенных в детстве и началось его знакомство с поэзией. А спустя двести лет его стихи входят в детские хрестоматии и рекомендованы для заучивания. Вот названия некоторых из них: «Чародейкою Зимою околдован лес стоит», «Весенние воды», « Как весел грохот летних бурь» и многие другие. На протяжении многих лет Федор Иванович Тютчев остаётся одним из эталонов поэзии природы наравне с другие его современниками. Пока будет жив человек – будет жива и память о других людях. Тех, кто закладывали уже тогда, в те времена в нас, в слушателей, своих почитателей и друзей, вечное и разумное. Вдохновляли своим творчеством любить природу и Родину. Стихи Фёдора Ивановича Тютчева спустя двести двадцать лет входят во все хрестоматии, изучаются в школах и детских садах. Вот это и есть показатель того, что Фёдора Ивановича по праву можно называть великим поэтом.

Имя его не забыто
Строки стихов звучат на устах
Уже как два века минуло,
А память о нём не уснула.

58. Ирина Батый, поэт, литератор, научный сотрудник Российского Федерального Ядерного Центра. Саров, Нижегородской области

Река поэзии Тютчева в вечности

Хочется поговорить о творчестве поэта Фёдора Ивановиче Тютчева, как о символической реке, которая при жизни от истока его впитывала ручьи иных поэтов-современников, а после смерти мастера, как в устье реки, послужила своими водами в протоках другим поэтам. Увидеть родство речи, образов, идей с Ф. Тютчевым можно легко у поэтов. Быть актуальным спустя 200 лет на своей родине - это дорогого стоит, это даёт право носить имя «Классик», быть встроенным в культурный код народов России как образец духовных поисков для начинающих поэтов, для вступающей в жизнь молодёжи. Ныне ограничиваются призывами к юным людям: "Хочешь быть Пушкиным? Будь! Пиши как он". Однако, отечественная культура несравненно богаче на достойные подражания имена - это бриллиант с множеством сверкающих граней.

Не сразу Фёдор Иванович стал зрелым мастером, поражающим и слогом, и мыслью, и чувством. Начальное образование Тютчев получил на дому, изучая русский и французский языки, а также музыку. Также он учил поэзию Древнего Рима и латынь. Затем пошёл учиться в университет на отделение словесности, которое находилось в Москве. В университетские годы философские взгляды Паскаля и Руссо оставили след в сознании Тютчева, заставив задуматься, что такое человек в бесконечной Вселенной? и побудив читать «великую и возвышенную книгу» природы. После завершения учёбы началась работа в Коллегии иностранных дел. За границей два великих поэта: Гейне и Гёте, философскими стихами имели влияние на поэта. Так же как на родине - Пушкин и Лермонтов. Он вступал с ними в заочный диалог, развивал поднятые ими темы.

Река поэзии Тютчева то становилась полноводной, а сам он короткое время модным поэтом при жизни, то после смерти его забывали, хотя и признавали предтечей поэтов-символистов, то отвергали на родине как мистика, певца души после революции, но за рубежом находились в это время поклонники Тютчева, такие как Георгий Иванов. Ныне 21 век, а находятся поэты, которые повторяют его незабвенные слова и идеи по-своему, современным языком, откликаясь на актуальные проблемы.

Посмотрим на примерах течение реки Поэзии.

Возьмём тему звёздного неба и человека, смотрящего на него. Сначала любимые авторы Ф.Тютчева, в числе важнейших прецедентных текстов:

Михаил Лермонтов

Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит... 1841 г.

Перекличка отмечается с Г. Гейне «Der Tod, das ist die kühle Nacht».

Затем анализируем, как развивает тему – смотрящим людям звёзды отвечают, добавляя свои краски, - в стихотворении «Кончен пир, умолкли хоры» Федор Тютчев:

...Звезды на небе сияли,
Ночь достигла половины…
Как над беспокойным градом,
Над дворцами, над домами,
Шумным уличным движеньем
С тускло-рдяным освещеньем
И бессонными толпами, —
Как над этим дольным чадом,
В горнем выспреннем пределе
Звезды чистые горели,
Отвечая смертным взглядам
Непорочными лучами… 

1849 г.

Закончился 19 век, в веке 20 у нового автора Георгия Иванова (поклонника Тютчева) и звёзды по-иному смотрят, и получают иной ответ от человека с сердцем:

От синих звёзд, которым дела нет
До глаз, на них глядящих с упованьем,
От вечных звёзд — ложится синий свет
Над сумрачным земным существованьем.
И сердце беспокоится. И в нём —
О, никому на свете незаметный —
Вдруг чудным загорается огнём
Навстречу звёздному лучу — ответный.
И надо всем мне в мире дорогим
Он холодно скользит к границе мира,
Чтобы скреститься там с лучом другим,
Как золотая тонкая рапира.
(годы творчества 1909—1958 гг.)

В 21 веке в этот поэтический обмен мнений на тему подключается новый автор, ценя предшественников, но внося новые идеи в прецедентные тексты, в попытке дать научное объяснение и звёздам, и человеческим душам, например стихи Батый Ирины:

От вечных звёзд, которым дела нет
до глаз, на них глядящих с упованьем,
струится призрачный в эфире свет
лишь с тем, чтоб подтвердить существованье
неведомых, неблизких нам миров.
Ответный отблеск им слабей, короче.
Преодолев материи покров,
в эфир лучи стремят людские очи.
Неяркий, тихий огонёк души,
возможно, незаметен во Вселенной.
Но вместе свет сложивши, как гроши,
все души в темноте видны отменно.
Просторы озираем мы не зря
неведомых, неблизких нам созвездий,
подозревая, что и их заря -
лишь многих душ совместное известье.
Опубликовано в Литературной газете (Москва, 22-06-2022)
https://lgz.ru/article/-25-6839-22-06-2022/zvezda-lyubvi-svet-vo-tme/

Возьмём тему «Полнеба обхватили тени Ночи». Стихотворение Ф.Тютчева «Песок сыпучий по колени…», привлекло внимание Н. А. Некрасова: «Два заключительные стиха последнего стихотворения, подчеркнутые нами, одни составляют целую превосходную картину. Кто не согласится, что рядом с ним эти похожие стихи М.Лермонтова:

«…И миллионом тёмных глаз
Смотрела ночи темнота
Сквозь ветки каждого куста…»
значительно теряют в своей оригинальности и выразительности» (Некрасов).

А вот само стихотворение Федора Тютчева:

Песок сыпучий по колени…
Мы едем — поздно — меркнет день —
И сосен, по дороге, тени
Уже в одну слилися тень.
Черней и чаще бор глубокий —
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста…
1830 г.

В другом стихотворении «Последняя любовь» Федор Тютчев через символы: Запад как осенняя пора жизни человека и ночной тени как смерти опять рассуждает на тему:

…О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье…
1852 г.

В 20 веке в России стихотворение Н.Заболоцкого «Меркнут знаки Зодиака». Что касается ночного разговора лирического «я» с собственным разумом (или душой), то этот мотив имеет почтенную родословную, в русской поэзии связанную, прежде всего, с именем Тютчева, поэта, особенно близкого Заболоцкому. Характерны мотивы меркнущего света, ночи, дня, внутреннего разлада, верха/низа, страха, сна, тревожного вопрошания и т. п. в самых хрестоматийных стихах Тютчева: Мы едем -- поздно -- меркнет день, И сосен, по дороге, тени Уже в одну слилися тень <...> Ночь хмурая, как зверь стоокий, Глядит из каждого куста!; День -- сей блистательный покров, День, земнородных оживленье, Души болящей исцеленье, Друг человеков и богов! Но меркнет день - настала ночь <...> И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами <...>-- Вот отчего нам ночь страшна!; Не рассуждай, не хлопочи!.. <...> Дневные раны сном лечи<...> Живя, умей все пережить: Печаль, и радость, и тревогу. Чего желать? О чем тужить? День пережит - и слава богу!...

В 21 веке в этот поэтический обмен мнений на тему подключается новый автор Батый Ирина, ценя предшественников, но внося новые идеи в прецедентные тексты, откликаясь на приметы Конца света (необычное явление Северного сияния в Поволжье):

Северное сияние в Нижнем Новгороде в 2022 году

Полмира захватили злые тени.
На окоёме у небесной сени,
на севере, зелёное сиянье.
Но в дом влекут разбитые ступени,
не насладиться тем очарованьем!
Ночь не даёт нам шанса и, как зверь,
стооко зрит из каждого куста.
Скорее за спасительную дверь,
Шепча: «Не бойся, не проси, не верь!»
О, лишь бы участь не была грустна...
Опубликовано в Литературной газете (Москва, 31-08-2022)
https://lgz.ru/article/-35-6849-31-08-2022/zhivoy-vody-ty-v-meru-pripasi/

В полной мере подтверждаются слова Н.Некрасова, писавшего о том, что книгу стихов Тютчева «каждый любитель отечественной литературы поставит в своей библиотеке рядом с лучшими произведениями русского поэтического гения».

57. Екатерина Кусова, писательница, лингвист, исследователь. Санкт-Петербург

Россия и Запад. Идеалы веры

Мы говорим о Ф. И. Тютчеве как о поэте, лирике и философе, знакомясь с его произведениями в средней школе. Его вклад в русскую литературу велик и уважаем, но мне хотелось бы затронуть другую сторону его профессиональной деятельности, а именно поговорить о Тютчеве как о публицисте, идеологе и философе, рассуждающем о духовно-нравственных ценностях русской цивилизации. Вопрос, актуальный и по сей день, о противостоянии России и Запада, о несхожести жизнеполагающих идей, нашел свое отражение как в лирике, так и прозе Тютчева.

"Западная Европа еще только складывалась, а мы уже существовали, и существовали, несомненно, со славой. Вся разница в том, что тогда нас называли Восточной Империей, Восточной Церковью; мы и по сей день остаемся тем же, чем были тогда.”

Тютчев не только поэт, который близок в своих идеях к славянофилам, но чиновник и публицист, который понимает всю значимость России, как преемницы Руси, ставшей наследницей Византии. Россия как Восточная Империя, преемница павшего Константинополя и единственная хранительница православной веры самим Тютчевом именуется как “законная и прямая преемница верховной власти Цезарей”. Его любовь к России и уважение к народу, его понимание русского национального характера и единства находят отражение в трудах историософской публицистики. Тютчев, проживший в Европе, а именно в Германии большую часть своей жизни, среди протестантов и католиков, признает православную церковь, как единую Вселенскую церковь. Он пишет о том, что Россия и Запад существуют в непрестанной борьбе, которая может привести к открытому бою. И Тютчев прав, нынешняя ситуация на мировой политической арене, которая крутится вокруг упразднения христианских ценностей и русофобских настроений с попытками европейских государств уличить Россию в империализме и колонизаторстве, только подчеркивает актуальность его высказываний. Тютчев как мыслитель описывает сложившиеся веками отношения между Россией и Западом с удивительной точностью, поскольку зрит в корень духовного различия европейского и русского человека.

Тютчев хоть и не является славянофилом, но его идеи о сохранении русской государственности, православной веры и идеи об исключительности русского народа, а также непринятие западноевропейского пути сближают его с общественными мыслителями и сторонниками начала русского просвещения.

Тютчев мыслит Россию, как оплот православной веры и мать славянских народов, которая может защитить своих детей от нравственной гибели. Но также он рассуждает о том, что все славяне должны объединиться, ведь им чужд западный мир, который боится этого могущественного единства, а потому делает все, чтобы разорвать узы между государствами и народами, представить братьев-славян друг другу врагами. И это мы видим теперь — славяне Запада, а именно чехи, поляки и другие отдаляются от нас, отдаляются от православной России, видя в ней лишь врага своей государственности. А тому все не только католичество, но и прозападная политика, о которой в XIX веке писал Тютчев.

Как известно, Тютчев служил в Германии во славу российского отечества, а потому хорошо знал нрав, особенности характера и мышление германских подданных. В отношениях с Германией Россия прошла слишком многое, а потому история двух государств неразрывно связана. Он пишет: “современная мысль, дитя Запада, видит в России если и не враждебную, то совсем чуждую и не зависящую от нее стихию”. И по прошествии последних веков и полутора лет мы можем наблюдать все ту же картину, когда Германия идет против России, видя в ней первостепенного врага. Во время Первой мировой войны Германия жаждет отобрать у Российской империи Польшу, Украину и Прибалтику, в Великую Отечественную войну Третий Рейх не только пытается захватить территории России, но и устраивает великий геноцид россиян и других народов, населяющих ее территории. И сейчас Германия продолжает свою борьбу, свой открытый бой, но уже в информационной войне и поставляя оружие в Украину, спонсируя и поддерживая анти-российскую, русофобскую политику по уничтожению русской цивилизации на ее исторических землях, истребляя как русскоговорящий народ новых субъектов Российской Федерации, так и любые исторические памятники.

Тютчев пишет о двойных лицемерных стандартах, о богохульстве умов, хитроумных уловках и закулисных играх, но верит, что еще наступит час, когда мы “узрим прекрасные и великие вещи”. Он задается многими вопросами: “В самом деле, чем, если не нравственной безответственностью, объяснить ту пламенную, слепую, неистовую враждебность к России, которой она предается в течение многих лет? Почему? С какой целью? Для какой выгоды? Похоже ли, чтобы она когда-нибудь серьезно рассматривала, с точки зрения политических интересов Германии, возможные, вероятные последствия своих действий?”, и эти самые вопросы стоит задавать сейчас, ведь, как говорили и говорят великие, человеческая природа не меняется, и в головах у европейских властей остается лишь одна идея — подавить русскую державу, ослабить Россию ведь “Мы обязаны вас ненавидеть; ваши устои, само начало вашей цивилизации противны нам, немцам, людям Запада; у вас не было ни Феодализма, ни Папской Иерархии; вы не пережили войн Священства и Империи, Религиозных войн и даже Инквизиции; вы не участвовали в Крестовых походах, не знали Рыцарства, четыре столетия назад достигли единства, которого мы еще ищем; ваш жизненный принцип не дает достаточно свободы индивиду и не допускает разделения и раздробления”.

Таким образом, мне хотелось показать значимость Ф. И. Тютчева как мыслителя, исконно русского, православного в своей сути, понимающего весь расклад карт и распределение сил на мировой арене, а также глубоко понимающего философию и психологию народов и масс, различие между культурными и нравственными ценностями России и Запада, наследственных чувств, догм и идей. Он гениально описывает и утверждает особенности русской цивилизации, силу характера и идеалы веры. И самым главным врагом Запада оказывается другая вера. Вера православная, церковь Вселенская. Ведь как писал Ф. И. Тютчев и впоследствии цитировал президент Российской Федерации В. В. Путин на встрече с бывшим президентом Франции Н. Саркози в 2007 году:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию нужно только верить”.

56. Елена Долгопят, писатель. Москва

Арифметика и метафизика

Томик стихов Тютчева под названием «Неразгаданная тайна» («Эксмо», 2007) снабжен (украшен) картинками (портретами и автографами); а также пояснениями и предисловием Аллы Марченко. Чудесное издание, горячо рекомендую.

В книге имеется «Хроника жизни и творчества Ф.И. Тютчева», а в ней - 1830 год:

«Лето этого года, с мая по октябрь, Тютчев с семьей проводит в России».

Но до России еще надо было добраться. Из Мюнхена до Петербурга.

По прямой (данные нашла в интернете, предположим, что они точны) – 1782 км.

Это над землей можно по прямой, но по земле так редко когда получается. Дорога, наверняка, петляла, шла то вверх, то вниз, то в сторону. Прибавим немного на это кружение и получится никак не меньше 2000 км (наверняка больше).

Тот же (а какой еще) интернет сообщает, что от Москвы до Петербурга в те времена можно было добраться за пять дней и это считалось очень быстро. По прямой от Москвы до Петербурга – 635 км. Округлим скромно, до 700.

Сформулируем задачку:

Путешественник проезжает 700 км за 5 дней.

Сколько времени он потратит на преодоление 2000 км?

Почти в 3 раза больше.

То есть – 15 дней.

А то и подольше, - любая дорога умеет удлиняться; к примеру, я качу на автобусе от ВДНХ до поселка Лесной (26 км от МКАД) то 40 минут, а то полтора часа.

Но оставим в покое мою доморощенную арифметику.

На стр. 76 сборника напечатаны стихи, под которыми указаны дата и место:

«Конец мая 1830,

По дороге из Мюнхена в Россию».

А на стр. 88 даны стихи обратного, так сказать, направления. С указанием:

«Начало октября 1830

По дороге из Петербурга в Мюнхен».

Бог мой, как же это странно. Нет точного времени, есть только вектор, направление: в лето, в зиму. Нет и точного места, есть только направление, вектор: в Россию, в Германию.

Где-то в пространстве. Когда-то во времени.

Нет точных координат, нет, всё смазано, всё туман.

Приведу второе (обратное) стихотворение полностью:

Песок сыпучий по колени...
Мы едем — поздно — меркнет день,
И сосен, по дороге, тени
Уже в одну слилися тень.
Черней и чаще бор глубокий —
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста!

И вот вам после моей доморощенной арифметики моя доморощенная метафизика:

Это не стихотворение, это сон, лишь во сне можно ехать по колени в сыпучем (зыбучем) песке. Меркнет день, тени сливаются в одну, да разве только сосен тени? Нет, нет, ясно вижу: и тени путников, и тени экипажа, все тени сливаются в одну. Всё обращается в тень, в ночь. Не где-то в пространстве, не когда-то во времени, - нигде, никогда (везде, всегда).

Бор глубокий черней и чаще. Глубокий (вступишь, один лишь шажок сделаешь – не вернешься). Черней - беспросветней. До самого предела, до слияния всех теней в одну.

Чаще уже некуда. Бора нет. Тьма.

Какие грустные места! («Боже, как грустна наша Россия», нет Александр Сергеевич, нет, не Россия, - Земля.)

И последнее двустишие, от него меня пробирает дрожь:

«Ночь хмурая, как зверь стоокий, // Глядит из каждого куста!»

«В кустах игрушечные волки // Глазами страшными глядят». Откликается Осип Эмильевич и пишет далее: «О, вещая моя печаль, // О, тихая моя свобода // И неживого небосвода // Всегда смеющийся хрусталь!».

А вот каков небосвод у Тютчева в прямом, так сказать стихотворение, по дороге в Россию:

Здесь, где так вяло свод небесный
На землю тощую глядит, —
Здесь, погрузившись в сон железный,
Усталая природа спит...
Лишь кой-где бледные березы,
Кустарник мелкий, мох седой.
Как лихорадочные грезы,
Смущают мертвенный покой.

Сон железный.

Я немею. Я и сама как будто в этом сне – природы, мира.

Во сне поэта.

Тот же 1830 год. Та же (вероятно) дорога. Место указано:

Через ливонские я проезжал поля,
Вокруг меня все было так уныло…
Бесцветный грунт небес, песчаная Земля…

Бесцветный грунт небес. Читаю и вижу загрунтованный холст, на котором ничего нет, нет еще (уже?) красок, нет жизни. Или она для нас невидима. Незрима.

Мы можем только воображать.

55. Галина Щербова, поэт, прозаик. Москва

Поэзия и проза жизни

к 220-летию со дня рождения Ф.И. Тютчева

По мнению Монтеня, лишь на смертном одре человек проявляет свою истинную сущность, «здесь нет места притворству... Это окончательная проверка того, что нами сделано в жизни».

Федор Иванович Тютчев умер ранним утром 15 июля 1873 г. Его зять Аксаков так пишет об этом: «…Лицо его внезапно приняло какое-то особенное выражение торжественности и ужаса; глаза широко раскрылись, как бы вперились в даль… Вся жизнь духа, казалось, сосредоточилась в одном этом мгновении, вспыхнула разом и озарила его последнею верховною мыслью...».

В литературе о Тютчеве есть немало свидетельств о его последних словах, но все они были сказаны раньше. Момент ухода отмечен молчанием. Зато в 1872 г., обращаясь мыслями к близкому концу, Тютчев пишет стихотворение, в котором предвосхищает это молчание с присущей ему иронией.

Хотел бы я, чтобы в своей могиле, Как нынче на своей кушетке, я лежал. Века бы за веками проходили, И я бы вас всю вечность слушал и молчал.

В любой биографии есть детали, которые оставаясь в тени фактов глобальных, подтверждают их достоверность. Возможность навести резкость на ключевые моменты в жизни Тютчева дают метрические книги церквей Санкт-Петербурга.

Поэт умер в Царском селе на Малой улице в доме № 7 (дом Иванова). Теперь на этом месте стоит памятная таблица. Отпевали его в церкви Царскосельского Екатерининского собора. Собор в советское время был взорван, ныне восстановлен в прежнем виде.

В метрической книге, данной из Санкт-Петербургской духовной консистории причту собора, 1873 г. запись № 31 (муж): «15 Июля умер, а 18 погребен Тайный Советник Феодор Иванов Тютчев; 69 лет; от нервного удара; исповедывал и приобщал Царскосельской придворной церкви протоиерей Иоанн Цвинев; погребен на кладбище Воскресенского женского монастыря, что в Санкт-Петербурге».

Место семейного захоронения Тютчевых (уч. 11, 4-я дорожка) было выбрано в 1866 г. для погребения младенца, Марии Бирилевой, внучки Тютчева и единственного ребенка его дочери Марии. Шестеро членов семьи Тютчева лежат здесь: он сам, сын Дмитрий, семья Бирилевых и вторая жена поэта Эрнестина Федоровна.

В метрической книге Санкт-Петербургской римско-католической приходской церкви Св. Екатерины 1894 г. запись № 227: «Апреля 17 дня в СПетербурге умерла Эрнестина Феодоровна Тютчева урожд. Пфеффель. Вдова Тайного Советника, имевшая от роду 84 года. Оставила сына Ивана и падчерицу Дарью. Тело ея кс. Чечотт 20 сего же Апреля похоронил на Новодевичьем кладбище».

Церковь Св. Екатерины – памятник архитектуры 18 в., расположена на Невском проспекте и составляет ансамбль с двумя жилыми домами. В одном из них (д.42, ныне д.34) находилась квартира Тютчевых.

Брак с Эрнестиной зарегистрирован в 1839 г. в метрической книге Крестовоздвиженской церкви, состоящей при Императорской Российской миссии в Швейцарии. «В счете браков №1. Июль 17. Жених: Г-н Российский поверенный в г.Турине, Надворный Советник и Двора Его Императорского Величества Камергер и Кавалер Федор Иванов сын Тютчев, 35 лет, православный, вторым браком. Невеста: Баронесса вдова Ернестина фон Дернберг, урожденная Пфефель, 26 лет, латинского исповедания, вторым браком, по получении от нея узаконенных обязательств. Таинство совершал Священник Крестовоздвиженской церкви <…> Лев Коченовский с певчими Яковом Окуневым и Иринеем Великославинским. Поручители по женихе: Г-н Российский Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр при Швейцарском союзе Тайный Советник и разных Орденов Кавалер Барон Павел Алексеевич Криденер; Императорской Российской миссии в Швейцарии старший Секретарь Коллежский Советник и Кавалер Леонтий Гаврилов Виолье; а по невесте: упомянутой миссии младший Секретарь Титулярный Советник Франциск Францисков сын Очандо; Г-н Королевско-Баварский Посланник и Полномочный Министр при Швейцарском союзе Барон фон Мальцен. На совершение сего брака воспоследовало Высочайшее Его Императорского Величества соизволение».

Рождается трое детей. Мария и Дмитрий за границей в 1840 и 1841 гг., Иван в России в 1846 г.

Равновесие в семье нарушается с появлением у Тютчева в 1850 г. молодой возлюбленной, Елены Денисьевой. Внебрачная связь вызывает всеобщее осуждение. Но она длится 14 лет, рождаются дети: в 1851 г. Елена, в 1860 г. Федор, в 1864 г. Николай.

В книге, данной от С.Петербургской Духовной консистории причту церкви при Императорской Российской миссии в Швейцарии 1860 г. запись № 4 (муж): «Октября 11 родился, 27 крещен Феодор, незаконнорожденный. Родители: Действительный Статский Советник Феодор Иванов Тютчев, православного вероисповедания. Воспреемники: Священник церкви Императорской Российской миссии в Швейцарии Афанасий Константинов Петров и девица Анна Дмитриева Денисьева [тетка Елены Денисьевой]. Таинство крещения совершено священником Афанасием Константиновым Петровым и псаломщиками Иваном Поповым и Павлом Петропавловским».

Через 4 года в метрической книге Владимирской церкви С.-Петербурга 1864 г. запись № 182 (муж): «Май 22 родился, 28 крещен Николай. У Потомственной Дворянки девицы Елены Александровны Денисовой, незаконнорожденный. Воспреемники: Исправлявший должность Адьюнкт-Профессора Ришельевского Лицея Александр Иванов Георгиевский и девица Елена Федорова Тютчева [дочь Тютчева и Денисьевой]. Таинство крещения совершал Священник Николай Ярославский с дьячком Аполлонием Юлиным. Рукоприкладство свидетелей записи по желанию: Камергер Двора Его Императорского Величества Тайный Советник Федор Иванов Тютчев».

У родителей радость, и новорожденной сын крещен в престижном храме. Но когда через два месяца от внезапно открывшейся чахотки умирает Денисьева, убитый горем Тютчев прощается с ней в скромной Спасобочаринской церкви на Выборгской стороне (при Лесном и межевом институте). Церковь занимала в 3 этаже здания 6 комнат: для алтаря, церкви, притвора, ризницы, пономарской и покойницкой. В метрической книге 1864г. запись №23 (жен): «Августа 4 умерла, 7 похоронена дочь Майора и Кавалера Александра Денисьева девица Елена Александрова Денисьева, 39 лет; от нервной горячки. Исповедывал и приобщил Священник Иоанн Заркевич. Похоронена на Волковском православном кладбище тамошним причтом».

И еще один скорбный штрих – запись в Книге прихода денег по Волковскому православному кладбищу 1864г. 7 августа: «Елена Александрова Денисова, девица дочь Полковника. Копка 1 руб., место 30 руб., катафалк 2 руб., за освящение 30 руб., на украшение 50 коп».

Эрнестина Федоровна так отозвалась на горе мужа: «Его скорбь для меня священна, какова бы ни была ее причина». Свою жизнь она посвятила сохранению его памяти и изданию сочинений.

Представленный здесь материал неполон и во многом случаен, он собран в короткий срок на одном лишь энтузиазме поклонника поэзии. Тексты метрических записей приведены в оригинальном виде. Они – та проза жизни, та река времени, на которой вырастала и в которой отражалась поэзия Тютчева. Удивительным образом этому отвечает одно из ранних его стихотворений 1829 г.

Последний катаклизм

Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Всё зримое опять покроют воды,
И божий лик изобразится в них!

54. Алия Рыспаева, писатель. Астана

Стихотворение Ф. Тютчева «Я встретил вас - и все былое»

Лет сорок назад, будучи школьницей в Советском Казахстане, я впервые стала наигрывать на фортепиано романс Леонида Дмитриевича Малашкина на слова гениального и проникновенного русского поэта Федора Ивановича Тютчева. Свое прекрасное звучание романс получил в исполнении великого тенора Ивана Семеновича Козловского. После на любом школьном концерте, домашних посиделках я бесконечно и с превеликим удовольствием исполняла на фортепиано этот блестящий романс, но поэтические строки только в зрелом возрасте смогла осознать более тоньше и четче понять глубинную боль автора.

Я встретил вас — и все былое В отжившем сердце ожило; Я вспомнил время золотое — И сердцу стало так тепло…

Поэт посвятил это произведение любови всей своей жизни, баронессе Амалии Крюденер, хотя, ознакомившись с некоторыми литературными источниками, понятно, что великий поэт был человеком увлекающимся. Романс Иван Козловский исполнял в зрелом возрасте, впрочем, как и само стихотворение Федор Тютчев написал в преклонном возрасте, может для обоих мэтров те строки стали той самой лебединой песней…

Можно ли представить, что было бы, если бы в свое время молодые влюбленные воссоединились и жили бы в браке? Насколько творчество Тютчева стало бы ярче и родилась бы та страсть и нежность, что мы теперь считываем в каждой строчке столь прекрасного и трогательного романса?

Как поздней осени порою Бывают дни, бывает час, Когда повеет вдруг весною И что-то встрепенется в нас, —

Зрелые люди встретились на водах Карлсбада (Карловых Вар). Все эти годы поэт хранил в сердце то чистое и светлое чувство, когда внештатным сотрудником при дипломатической миссии Российской империи в Мюнхене встретил молоденькую леди Амалию. Где-то авторы исследований биографии поэта упрекают баронессу в том, что та предпочла статус и состояние барона Крюденера, однако нам ли судить об этом спустя два века? Представьте начало XIX века, когда женщины не имели право голоса даже в семьях знати Европы, когда не они решали, за кого выходить им замуж, не говоря уже про положение женщин царской России.

Так, весь обвеян дуновеньем Тех лет душевной полноты, С давно забытым упоеньем Смотрю на милые черты...

В каждом слоге мы слышим трепет и обожание поэта. Насколько далек сегодня современный человек от таких порывов сердечных! И каждая строка стихотворения четко демонстрирует нам, что любовь и нежность к своей Амалии Федор Тютчев пронес через все годы их расставания.

Молодому дипломату отказали в желании обвенчаться с любимой, и кровоточащая рана обиды и разочарования словно затянулась толстыми слоями последующих его отношений с дамами света, с каждым новым своим романом, связями поэт, видимо, старался забыть и отдалиться от своего первого сильного чувства, но…

Как после вековой разлуки, Гляжу на вас, как бы во сне, — И вот — слышнее стали звуки, Не умолкавшие во мне…

Да, поэт — это всегда музыкант в душе, ведь звуки любви они в каждой клеточке, в каждом капилляре его тела. Между тем боль на время заглушила очередная женитьба, а потом рождение детей, наследников своих поэт и дипломат поставил на передний план дел мирских.

Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь, — И то же в вас очарованье, И та ж в душе моей любовь!..

Творческая душа она всегда иная от души обыденной, приземленной... Поэту было 66 лет, когда он написал эти поэтические слова признания, основная часть жизни, считай, прожита. И своим произведением Федор Иванович как бы проводит некий итог прожитого, как мне кажется. В постаревшей Амалии романтик все еще видит ту юную нимфу с милыми чертами, в которую влюбился тогда. Может это ностальгия по юности? Либо поэту так и не встретилась та самая единственная … Сложно и неблагодарно рассуждать и осуждать личные «дела давно минувших дней».

Главное, гений русской поэзии оставил нам шедевр, который мы — читатели в повседневной жизни читаем и воспеваем на больших и малых сценах, домашних представлениях и посиделках.

Помню, при просмотре фильма “Бриллиантовая рука” герой Анатолия Дмитриевича Папанова тоже исполнял этот романс. Я еще подпрыгнула от радости, надо же, узнаю мелодию и строки! И в тот момент было так приятно, что не только я наигрываю романс на фортепиано, а и в кино его тоже исполняют…

Как бы мне хотелось сказать сегодня слова благодарности поэту, ведь я тоже в прошлом государственный служащий на дипломатической ниве. И в какой-то момент и мне захотелось взяться за перо и творить… иной раз я мысленно обращаюсь к маэстро с признательностью и тихонько говорю, спасибо вам за бесценные минуты радости, наслаждения, ведь то же в вас очарование, и та ж в душе моей любовь! Низкий мой поклон Вам, Федор Иванович!

53. Иван Родионов, поэт, критик. Камышин, Волгоградская область

Меж пчелой и мотыльком: насекомые в лирике Фёдора Тютчева

На первый взгляд это может показаться удивительным, но в лирике Тютчева упоминаний насекомых крайне мало – гораздо меньше, чем у его современников Некрасова и Фета. И даже меньше, чем у его предшественников – Пушкина и Лермонтова.

Дело здесь не только в относительно небольшом объеме стихотворного наследия поэта (такая связь нелинейна, что подтверждает пример того же Лермонтова). Но и в самом характере его творчества – тяготеющего к масштабированию и обобщениям, уходу от чрезмерной детализации и всяческих "мелочей". До ничтожных ли букашек поэту, когда он говорит со светилами и расшифровывает узоры мироздания? Прав был знаменитый советский литературовед Н.Я. Берковский, когда писал, что "Тютчев как бы тяготился своей бытовой оболочкой", "он сбрасывает с себя всё, что могло бы умалить его".

Тем не менее кое-какие упоминания насекомых в лирике Тютчева имеются. Поскольку таковых немного, можно достаточно детально рассмотреть всякий подобный случай. Источником анализа нам послужит следующее издание: Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. А.А. Николаева. – Л.: Сов. писатель, 1987. – 448 с. (Б-ка поэта. Большая серия).

Какое насекомое приходит на ум читателю, когда речь заходит о творчестве Тютчева? Скорее всего – стрекоза. Причиной тому – лёгкая рука (и строка) Мандельштама. А точнее – начало его известного стихотворения-загадки 1932 года:

Дайте Тютчеву стрекозу —
Догадайтесь почему!
Веневитинову — розу.
Ну, а перстень — никому... По уверенному императиву дайте у читателя может сложиться впечатление, что стрекоза для Тютчева – образ важный, едва ли не некий символ. Но это совсем не так. Отсылки к известным поэтам в мандельштамовском стихотворении, как убедительно доказал ряд исследователей (Б.М.Гаспаров, О.Ронен, Е.П.Сошкин), объединены темой духоты, удушья; стрекоза же как раз нужна Тютчеву в его стихотворении исключительно для того, чтобы точнее и ярче выписать предгрозовую атмосферу:

В душном воздуха молчанье,
Как предчувствие грозы,
Жарче роз благоуханье,
Резче голос стрекозы…

"В душном воздуха молчанье...", 1836

К слову, долгое время стрекозью тютчевскую строку читатели (включая того же Мандельштама) знали в следующем виде:

...звонче голос стрекозы –

но, как удалось выяснить относительно недавно, это редакторская правка (видимо, продиктованная аллитерационными соображениями). Однако в тютчевском автографе стоит именно резче, что во многих смыслах гораздо точнее.

Каким-то важным символом для Тютчева стрекоза не может быть ещё и потому, что это единственное появление этого насекомого в его стихах. Совсем нет в них и таких частых у других классиков поэтических гостей, как бабочка (которой тот же Фет и вовсе посвятил отдельное стихотворение), муравей, муха, кузнечик, какой-нибудь жук...

А кто есть?

Если исключить мотыля (технически – личинку комара), появлявшегося в одном из черновых вариантов стихотворения "Тени сизые смесились...", и самого комара, использованного поэтом единожды в качестве риторической фигуры ("Так провидение судило...", 1860), то, помимо уже упомянутой стрекозы, в стихах Тютчева упоминаются лишь пара насекомых, и каждое – по два раза: мотылёк ("Cache-cache", 1828; окончательная версия "Тени сизые смесились...", 1828) и пчела ("Пришлося кончить жизнь в овраге...", 1833-1836; "Не верь, не верь поэту, дева...", 1839). Любопытно, что в этих стихотворениях автор переворачивает привычный для указанных насекомых семантический поэтический контекст буквально с ног на голову.

Образ мотылька в поэзии обыкновенно если не мрачен, то хотя бы печален, трагичен. Очевидная его роль – героически и безысходно лететь на огневую гибель. Однако ж у Тютчева всё несколько не так. И если в стихотворении "Тени сизые смесились..." мотылёк органично вписался в картину несколько меланхоличного, но всё же стоического самоощущения автора ("Мотылька полет незримый/Слышен в воздухе ночном…/Час тоски невыразимой!../Всё во мне, и я во всем!.."), то в "Cache-cache" мотылёк и вовсе подчёркнуто светел, игрив и беззаботен:

Влетел мотылек, и с цветка на другой,
Притворно-беспечный, он начал порхать.
О, полно кружиться, мой гость дорогой!
Могу ли, воздушный, тебя не узнать?

И совсем уж удивителен у поэта образ пчелы – классической труженицы, кормилицы, хранительницы "мёда поэзии". Тютчевская пчела – неожиданно символ чего-то тяжеловесно-недоброго, неприятного.

В стихотворении "Пришлося кончить жизнь в овраге...", переложении песни П.-Ж. Беранже "Le vieux vagabond" («Старый бродяга»), повествователь сетует на горестные превратности судьбы поэта. В минуту отчаяния лирический герой жалеет о том, что не погиб или не заглушил свой дар ради конъюнктурной и сытой "прозы жизни" – символом последней пчела и становится:

Зачем меня не раздавили,
Как ядовитый гад какой?
Или зачем не научили —
Увы! — полезной быть пчелой!

А спустя несколько лет Тютчев пишет стихотворение "Не верь, не верь поэту, дева..." В нём он предостерегает героиню от увлечения стихотворцем – ничего, кроме страданий, такая связь принести не может. Поэт в ней лишь "ненароком жизнь задушит". Эта тема – тема предупреждения о роковом влиянии поэта на судьбу девушки – впоследствии будет широко разрабатываться авторами Серебряного века.

Самые страшные строки стихотворения – "Он не змиею сердце жалит,/Но, как пчела, его сосет". Пчела, высасывающая девичье сердце – это сильно. Не вампир или хотя бы комар (вполне уместные размером), но пчела. Жуткий образ – и едва ли возможный у какого-либо иного поэта.

Таким образом, насекомые – редкие гости в тютчевской поэзии. И если они появляются, то в необычных амплуа. Мотылёк у поэта то стоик, то эпикуреец – но непременно жизнелюб. А пчела внезапно либо соотносится с беспросветной лямкой тупого практического существования, либо вовсе олицетворяет тёмные стороны поэта, разрушающего судьбы своих близких.

52. Галина Егорова, заместитель директора, учитель русского языка и литературы, МБОУ «Школа № 101 имени Е.Е.Дейч». Нижний Новгород

Философия поэзии, поэзия философии…

Поэт-философ, поэт-пейзажист, поэт-романтик, поэт-космос… Человек, для которого творчество было не способом самоутверждения, а потребностью души. Великий мастер поэтического слова, долго остававшийся неизвестным читателю второй половины XIX века. «Русский первостепенный талант», которого символисты объявили своим учителем.

Это всё о Фёдоре Ивановиче Тютчеве, чья поэзия относится к непреходящим ценностям литературы «Золотого века».

Тютчев и жил, и чувствовал, и мыслил как поэт. А между тем на звание поэта никогда не претендовал. Он считал себя в поэзии дилетантом. Свои «поэтические упражнения» называл «бумагомаранием», печататься не стремился, мнением критиков не интересовался, даже стихов не собирал. Более того, Фёдор Иванович Тютчев специально не сочинял стихи, они были плодом его раздумий и появлялись внезапно. Некоторые стихотворения он записывал на счетах, деловых бумагах, подорожных. Какие-то содержались в письмах к родным и знакомым. А какие-то, записанные наскоро на клочках бумаги, потеряны безвозвратно. Но, тем не менее, поэтическое наследие Тютчева достаточно велико.

Поэтика Тютчева чем-то напоминает пёструю мозаику, и в этом её красота и уникальность. Отличительной чертой лирики поэта было то, что он не стремился переделывать жизнь, как, например, Н.А.Некрасов, а пытался понять её тайны. Поэтому философичность – неотъемлемая черта поэзии Тютчева.

Тематически выделяется ещё три основных темы лирики поэта: гражданская, пейзажная, любовная. Однако образы и приёмы часто переплетаются в одном стихотворении, и поэтому многие произведения объединяют в себе несколько поэтических тем.

Например, стихотворение «Не то, что мните вы, природа» представляет собой яркий пример синтеза пейзажно-философской лирики. Одно из двадцати четырёх стихотворений, опубликованных Пушкиным в 1836 году в журнале «Современник». Стихотворение состоит из шести катренов (хотя об этом знают лишь немногие!). Да и не стихотворение это, а элегия. Наверное, по тому, что основная мысль озвучена в самом начале, принято считать, что это короткое, всего четыре строки, стихотворное произведение. Пусть так. Короткое, но какое ёмкое! Вслед за Шеллингом, который утверждал, что «мёртвой природы нет», Тютчев видит в ней живую сущность мира. По мнению поэта, у природы «есть душа», «есть язык». Тютчев пытается убедить людей, которые считают, что природа это лишь «слепок», «бездушный лик», в ошибочности их взглядов. В глубинах природы течёт таинственная жизнь. Жизнь, свободная от условностей. Жизнь, умеющая любить.

Возможно, поэтому Тютчев считал, что природа тождественна жизни, более того, это второе имя жизни. А раз природа – предмет, имеющий душу и умеющий чувствовать, то одними из основных средств художественной выразительности являются олицетворение и сравнение. Отсюда «весенний, первый гром» резвится и играет, как маленький ребёнок, «кроткая улыбка увяданья» осенней природы напоминает угасание человеческой жизни, колдовство лета – «под старость лишь» способно смущать, природа только-только «Весну послышала», а спящая душа лирического героя тут же встрепенулась и отозвалась ей, «сумрак тихий, сумрак сонный» льётся «в глубь души» и переполняет чувства через край, лес околдован волшебницей Чародейкою Зимою. Все эти примеры – яркое доказательство того, что «и в неорганической материи бьётся пульс жизни», напрямую связанный с человеком.

Природа воспринималась Тютчевым как живое и одухотворённое существо, которое развивается и растёт, устремляясь к торжеству правды, добра, красоты и мировой гармонии. В стихотворении «Нет, моего к тебе пристрастья» лирический герой признаётся, что готов «Весь день в бездействии глубоком/ Весенний, тёплый воздух пить» и «ненароком набресть свежий дух синели/ Или на светлую мечту». Как мы видим, весна несёт не только «цветущее блаженство мая», но и сулит встречу с мечтой.

Философские мотивы звучат и любовных стихах Ф.Тютчева. Весь «Денисьевский цикл» проникнут не только нежностью, страстью, признанием в любви, но и размышлениями о том, «как на склоне наших лет/ Нежней мы любим и суеверней…» или «Как в буйной слепости страстей/ Мы то всего вернее губим,/ Что сердцу нашему милей!», или о том, как «Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,/ И верит сердце в правду и любовь».

Так в стихотворении «О, как убийственно мы любим», посвящённом Елене Денисьевой, незаконной супруге Тютчева, - поэт выступает не только как мастер любовной лирики, но и как умудрённый жизнью философ. К сожалению, личная жизнь Тютчева не всегда была наполнена счастьем, встречались на его «любовном» пути и порицание света, и метания между женой и любовницей, и муки совести. Поэтому в этом произведении воедино слились лирическое и философское начало.

Элегия представляет развёрнутый монолог лирического героя, состоящий из двух композиционных частей. Первая часть стихотворения – воспоминание о «первой встрече роковой». Ключевую роль здесь играет эпитет «роковой», предвещающий «боль ожесточенья», «долгие мученья», «незаслуженный позор». Вторая часть – раздумья о том, что «Судьбы ужасным приговором/ Твоя любовь для ней была». Лирический герой винит себя в несчастье, случившемся с его возлюбленной. Философская аксиома о том, что взаимная любовь не может быть несчастной, в данной элегии разбивается в прах. Может, ещё как может. Доказывая это, Тютчев использует кольцевую композицию, акцентирующую внимание на убийственной любви, губящей всё, «что сердцу нашему милей».

И, конечно же, философским звучанием наполнена гражданская лирика поэта. Прожив двадцать два года вдали от Родины, Ф.И.Тютчев оставался одним из преданных сынов Отечества, русским «до мозга костей». «Хоть я и не привык жить в России, но думаю, что невозможно быть более привязанным к своей стране, нежели я, более постоянно озабоченным тем, что до неё относится», - писал он родителям из Мюнхена.

Только истинный патриот, человек, по-настоящему любящий свою Родину, мог в четырёх строках выразить гордость за свою Отчизну, показать её величие, «особенную стать».

Умом России не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить!

Здесь нашло отражение всё: и загадочная русская душа, и святая вера, и необозримые просторы. Это ли не поэзия, это ли не философия!

Философско-патриотическое звучание характерно и для стихотворения Тютчева «Теперь тебе не до стихов». Сопереживая родной стране, рассуждая о её месте в мире, поэт приходит к суждению: за русским словом, русской культурой будущее. Это «теперь тебе не до стихов,/ О слово русское, родное!» Но Тютчев уверен: Русь выстоит в предстоящем ей «испытаньи строгом,/ В последней, роковой борьбе». Убеждён поэт и в том, что Россия никогда не изменит себе, оправдается перед богом, потому что
Ты – лучших, будущих времен
Глагол, и жизнь, и просвещенье!

51. Софья Нагорная, школа 2107. Москва

Творчество Федора Тютчева

Федор Иванович Тютчев – великий русский поэт, поэт-художник, поэт-лирик. В его стихах есть поэзия мысли, глубина. Некоторые считают, что он описывал только природу, однако Тютчев писал еще и о многих скрытных, на первый взгляд, вещах. Он закладывал в стихотворения нечто большее, передавая это через природу.

Произведения Тютчева проникнуты романтизмом, пантеизмом, натурфилософией. Именно поэтому, в сочетании пантеизма и натурфилософии, можно сделать вывод, что в поэзии Тютчева, в каждом природном элементе есть бог. Лирический герой в поэзии Тютчева предстает как мыслитель, он размышляет и анализирует волнующие вопросы, которые посвящены миру вокруг. В его творчестве так же проявляется любовная лирика. В которой представляются чувства, как нечто вечное, любовь, которая на всю жизнь. Стихотворения: «Я помню время золотое», «Я встретил вас», они посвящены одной женщине, только с разницей в тридцать четыре года. Прочитав произведения поэта, многие находили себя в них и могли разделять свою горечь и страдания, что они не одни такие. Денисьевский цикл лирики Тютчева – это роман в стихах. Стихи отличаются глубоким драматизмом, осознанием собственной вины перед любимой. Он винил себя за то, что не смог сделать любимую женщину счастливой, а точнее, Елену Александровну Денисовну. В словах поэта: «О, как убийственно мы любим, как в буйной слепоте страстей, мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей!..», - есть горькая правда и совет, чтобы другие не наступали на те же ошибки. Раздвоенность души поэта, его сомнения, страдания, любовь – все это сталкивалось в едино, от чего многим стали близки его стихотворения, в которых он вкладывал душу и все чувства. Природные явления в стихах его одушевлены, это заметно в стихотворениях, таких как «Катаклизм», «Видение», «Как океан обнимет шар земной». Природа — это дарительница жизни и в произведениях Тютчева природа переплетена с Родиной, ее величием и красотой. Он восторгался красотой Родиной, видел ее в ярких красках.

В своих стихах он искал ответы на все жизненные и волнующие поэта вопросы. Старался понять суть всего существующего на земле, старался понять тайны, законы жизни, достучаться до человека, научить его жить по-настоящему и любить по-настоящему.

50. Милана Белоглазкина, школа № 63, ученица 9Б класса. Ульяновск

Евгений Федорович Тютчев (1803-1873) – выдающийся русский поэт, один из самых значимых представителей романтизма в отечественной литературе. Его творчество оказало огромное влияние на развитие русской поэзии и стало неотъемлемой частью золотого фонда русской литературы.

Тютчев – автор множества стихотворений, которые отличаются глубокой философией, образностью и эмоциональностью. В его произведениях прослеживается постоянная борьба между разумом и чувствами, между рациональным мышлением и эмоциональными переживаниями.

Одной из основных тем, затрагиваемых Тютчевым, является природа. Он воспевает ее красоту, загадочность и мощь. В его стихах природа становится символом вечности, непостижимости и силы природного порядка. Тютчев умел передать в своих произведениях гармонию между человеком и природой, а также ее влияние на душевное состояние человека.

Важным аспектом творчества Тютчева является его отношение к истории и родине. Он глубоко переживал судьбу России и ее народа, выражая свои мысли и чувства в стихотворениях. В его произведениях звучат темы патриотизма, любви к Родине, гордости за ее историю и культуру. Тютчев умел передать сложность и противоречивость русской души, ее способность к глубокому переживанию и самопознанию.

Тютчев также известен своими лирическими стихами, в которых он выражает свои чувства и эмоции. Он умел передать сложность человеческого сердца, его тоску, радость, любовь и страдания. В его стихах прослеживается постоянная борьба между светлыми и темными сторонами души.

Творчество Тютчева оказало огромное влияние на развитие русской поэзии и стало неотъемлемой частью русской литературной классики. Его стихи до сих пор актуальны и вызывают отклик в сердцах читателей. Тютчев – это поэт, который смог передать сложность человеческой души, ее вечные стремления и противоречия. Его произведения оставляют глубокий след в сердцах и настроении людей, помогая им лучше понять себя и мир вокруг.

49. Стефания Данилова, поэт

Письмо Тютчеву

Из переполненной Господним гневом чаши
Кровь льется через край, и Запад тонет в ней
(Ф.И. Тютчев)

Фёдор Иванович, Вы были слишком правы.
О времена! - вздыхает народ, - о нравы!
Люди на Запад катятся - горьки солнышки.
Им Синдерелла нравится больше Золушки.
Нам же Останкино Эйфелевой милее.
К двухсотдвадцатилетнему юбилею
Вашему не готовятся неразумные
школьники, их еще называют зумеры.
Нет, не молчат, не скрываются, не таят они.
Получат свой аттестат не мытьём, так катаньем.
Чаша полна Гневом Господним доверху.
Всем чердаки снесло, кто орал: “я в домике”.
Фёдор Иванович, может, оно и к лучшему -
что не увидите Вы неблагополучия
и разгоревшейся кибермеждуусобицы.
Выживает - сильнейший. Живёт - кто живёт по совести.
Дикий дуэт Инстасамки и Моргенштерна -
это, увы, совсем не ноктюрн Шопена.
Фёдор Иванович, Вы остаётесь в силе -
даже задним умом не понять Россию.
Не измерить аршином - и было бы это грустно,
не окажись рулетки. Конечно, русской.

48. Ирина Шатырёнок, прозаик, публицист. Гродно

«Вот бреду я вдоль большой дороги…»

В августе 1865 года Тютчев создаёт одно из лучших своих творений –
«Накануне годовщины 4 августа 1864 года».

Много лет перечитываю Юрия Нагибина, по ощущениям – мой писатель. В 70-е годы тотального дефицита купила в букинистическом магазине его книгу «Ты будешь жить. Повести и рассказы» (1974г., тираж 75т.экз., цена 78 коп.).

Мне чуть больше двадцати, студентка, но вот искала что-то по душе. Книга мною читана-перечитана, но из всех рассказов «Сон о Тютчеве» – особенный, с тех пор не дает покоя, возвращаюсь к нему, открывая для себя всё новые смыслы. Книга та же, на полях вся исписана моими карандашными заметками. Понимаю, на протяжении жизни меняюсь сама, пытаюсь проникнуть в тайнопись поэта Тютчева.

Тема выбрана загадочная – природа поэтического творчества, но сам-то Нагибин – не поэт, оттого и любопытно. Уже намного позже, когда полюбила прозу автора, такую поэтическую, чувственную, порой яростную, с особым темпераментом, богатством русской речи, поняла: Нагибин, как никто другой, определился в крохотном рассказике, что же такое рождение поэтической мелодики, ювелирная точность пригнанности строки, совершенство законченной мысли и чувства.

И какой контраст! В стихотворении Тютчева такие простые, незатейливые слова, а у златоуста Нагибина, наоборот, слова переливаются драгоценными, редкими каменьями, рассказ наполнен несказанной красотой, текст благоухает, как сказочный вечнозеленый сад.

Словами Тютчева заговорил писатель, словно подслушавший мысли великого поэта, так проникновенно и достоверно звучит рассказ.

Автору Поэт представляется уже стариком, его одолевают боли в ногах, и только к вечеру боль отступает, и он может выйти на прогулку, «и сам ощущал, как странен его медлительный, шаркающий шаг, приличествующий какому-нибудь подагрическому сановнику или генерал-ревматику, а не худому, ариэлевой невесомости и незаземленности поэту».

Со дня смерти его бедной Лели, гражданской жены и последней страстной любви, прошел год. Но память о ней не отпускала, поэт измучен страданиями, он хочет освободиться от невыносимой внутренней боли, есть надежда на пробуждение новых поэтических строк, на какое-то время они снимут напряжение, избавят от мучительных терзаний. Смерть Лели подкосила его, но он еще не знает о новых трагедиях, через год последуют скоропостижные утраты двух их детей – старшей Елены и маленького Коленьки, потом смерть матери, старшего брата…

Вечерняя дорога успокаивала. «…обычно в дороге, когда стихи начинались смутным шумом, словно далекий морской прибой, затем в мерном шуме этом прозванивали отдельные слова и вдруг чудно сочетались в строку. Он становился как бы вместилищем некой чужой работы». Слова Юрия Нагибина так вещественны, магически убедительны, что мы верим его предсказаниям, как будто это слова самого Тютчева. От имени Тютчева автор провидчески предсказывает в будущем поэта Осипа Мандельштама.

И вот оно – сказалось сразу двустрочием:
Были очи острее точимой косы
По зигзице в зенице и по капле росы…

Что будет с очами «острее точимой косы»? Нет, не пришло еще время для этих стихов, оно придет через век, быть может, чуть раньше…, как птицу, выпустил стихи из ладоней, но к острому сожалению, примешивалась взволнованная убежденность, что стихи сегодня непременно будут».

Далее Нагибин вспоминает строки другого поэта – Иннокентия Анненского, расширяя круг продолжателей тютчевской традиции.

«Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя, –
сладко сказалось в сердце.
Нет, и для этих стихов еще не настало время. Их скажут потом, лет через пятьдесят. Надо что-то оставить будущим поэтам, чтоб новыми голосами понесли в мир его слово…»

Предыдущие жены утонченного европейца Тютчева, потерявшие свои разумные головки от обаяния его остроумия, внутренней свободы, поэтического дара, были благонамеренными немками. Эти женщины могли упорядочить его быт, заплатить старые долги, быть преданными и бесконечно терпеливыми. Но юная Леля Денисьева, будущая фрейлина, ровесница его дочерей, выпускница Смольного института, русская всей душой, без оглядки на мнение высшего света, родни обрушила на него всю страсть первых искренних чувств, покорила поэта своим служением и высокой жертвенностью. «Она сразу превзошла его в мощи, цельности и одержимости чувства. Он устремился за ней, поднялся выше своих обычных сил, опалил крылья,.. повис между небом и землей…».

Боже мой! Как она ждала его на съемной квартире, нетерпеливо, жадно, превращаясь в какое-то странное существо, в преданную собаку, а внутри все томилось. Она каменела, все лишнее отвлекало ее от внутреннего монолога с Поэтом. Наедине он нашептывал ей запретные слова, от них горели щеки, лоб, уши, а руки вдруг зябли, было трудно дышать и сердце опасно трепетало. Вот сейчас она рухнет и не встанет, от слабости мутило, по всем признакам – первая беременность.

Вся прошлая жизнь Лели закончилась, она готова была любой ценой сражаться за свое счастье, даже ценой жизни. Их обоюдная страсть ослепляла, одно прикосновение, пронзительный взгляд, не надо слов, они дышали, понимали, сливаясь в одно целое, их краткие свидания были опасными, стыдными и нетерпеливыми…

Греховная страсть, несмотря на долгих четырнадцать лет, была обречена. Леля в своей болезненной жертвенности дошла до фанатизма, истерзала себя и Тютчева, страсть надорвала ее, скоротечный туберкулез погубил молодую женщину.

Большой талант поэта требует приношения больших человеческих жертв, страдания – своеобразное топливо, поддерживающее огонь желаний и вдохновения.

Нагибин от лица поэта говорит нам. «Она страдала, когда я наклонялся над колыбелью нашего первенца и когда забывал это сделать... Страдала, когда я целовал, обнимал, желал ее, и еще невыносимее страдала, когда заботы, усталость или скорбь отвлекали меня от нежности. Она хотела, чтоб я любил ее беспрерывно и вместе чтоб не прикасался к ней».

Поэт окончательно одинок, бредет по пустынной дороге «и вдруг – от боли, одиночества, от непоправимого своего сиротства в мире – заплакал… Мокрые от слез губы прошептали:
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?..»
…Он говорил с Еленой Александровной, с Лелей. Обращение не было приемом. Тут вообще не было никакой поэтической риторики. Душа стала словом и выражала себя не прямую».

В простоте слов скрывается красота. Тютчев надеялся, что рожденные стихи отпустят давнюю боль, так и случилось!

«Завтра день молитвы и печали, Завтра память рокового дня… Ангел мой, где б души ни витали, Ангел мой, ты видишь ли меня?
– Вижу, – тихо и отчетливо произнес глубокий голос Елены Александровны. – Вижу, бедный друг мой, и слышу.
Сим отпущаеши! – проговорил другой голос почти шепотом, но словно бы под хрустальным куполом – так отгулчив и отзвончив, широк и внятен был резонанс. /
И все — тишина, сумрак, одинокий старик у дороги…»

Наконец, поэт обрел умиротворение и спокойствие, душа Лели Денисьевой оставила его, терзания отпустили Тютчева…

Елена Александровна умерла на руках поэта 4 августа 1864 года.

«Весь день она лежала в забытьи, / И всю ее уж тени покрывали…» – за окнами лил теплый, летний дождь.

47. Глеб Таргонский, историк, преподаватель, публицист, блогер-просветитель

Метафизика «спящих русских». Мистический «панславизм» Тютчева

Федор Иванович Тютчев, поэт, чиновник и дипломат принадлежал к той мистически настроенной части интеллигенции, которая предпочитала внешние проекты обустройства Россией мира внутренним проектам решения ее вековых задач. Тем не менее, не следует представлять Федора Ивановича как благодушного барина, этакого Манилова от политики, как его часто пытались изобразить недруги, но еще чаще – друзья и почитатели. Многие знают, что Тютчев был радикальным панславистом, однако мало кто знает, что он создаст целую стратегию воплощения в жизнь этого великого миража российской политики. Причем от его стратегических экзерсисов останется осколок, который в последнее время вбивают к месту и не к месту в свои концепции десятки политиков, ученых и журналистов. Разумеется, речь идет о «русофобии», с легкого пера Тютчева вошедшего в публицистический арсенал. Между тем, стратегия панславизма Тютчева почти неизвестна современному читателю.

Мы не будем углубляться в историю панславистских идей, которых, кстати, в девятнадцатом столетии величали также «славянщиной». Отметим, что опирались они на реальные процессы пробуждения самосознания славянских народов, проживающих на территориях четырех могущественных империй, между которыми не прекращались территориальные, а, значит, и этнические споры. Все более и более усиливавшаяся интеллигенция славянских народов, не желавшая быть пешками в чужих играх, выдвигала идеи субъектности славян. Это была и идея культурного сотрудничества Яна Коллара, и проект славянского объединения на базе «австрославизма» Карела Гавличека-Боровского, и, наконец, идея объединения славян под скипетром русского царя.

Безусловно, сторонники панславизма не могли не выйти из течения славянофилов. Противопоставление России, или даже некоего «Восточного мира» Западу и борьба как за свободу славян, томящихся под гнетом турок, пруссаков и австрийцев, так и борьба за их души – это было священными принципами внешнеполитических воззрений славянофилов. Все это было обильно сдобрено мистическими постулатами о «кротости» и особой «духовности» славян.

Тютчев пытался разработать концепцию возможной стратегии панславизма, причем пришел он к пониманию необходимости последнего не позже 1830 года, когда в стихотворении Альпы по сути предвосхищает свои будущие высказывания по теме

...Но Восток лишь заалеет,
Чарам гибельным конец —
Первый в небе просветлеет
Брата старшего венец.
И с главы большого брата
На меньших бежит струя,
И блестит в венцах из злата
Вся воскресшая семья!

В 1831 году поэт решительно поддерживает подавление польского восстания и посвятит свою жизнь «собиранию» славянских земель. Отметим, что в этой борьбе он почти не касается экономических основ, для поэта и дипломата они неинтересны. Он все сводит к вопросу религиозного раскола славянского мира, для него все славяне – это некие «спящие» русские:

Другая мысль, другая вера
У русских билася в груди!..
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещения
Единомысленных, как рать.

Картина славянского мира для Тютчева метафизическая, а потому примитивная. Она основана на том, что славяне делятся на «чистых» и испорченных, которых либо «обезъязычил немец», либо «турок осрамил». Впрочем, в вопросе об испорченности, он идет дальше и на основании своего осмысления Весны народов (череды революция 1848-49 гг.) объявляет неполноценной всю Европу, которая погрязла в разврате революций, и консервативную Россию, которая должна спасти славян (то есть тех самых, «спящих», «одурманенных» русских). Это главная идея его пространной статьи «Россия и революция». Впрочем, Тютчев не предлагает ждать пробуждения, он предлагает действовать. В стихотворении «Русская география» он прямо утверждает, что три столицы славянского мира – это Петербург (со славянофильским пуританством прозорливо «перекрещенный» в Град Петра), Москва и временно томящийся под турецким владычеством Константинополь.

В незаконченном трактате «Россия и Запад» , само название которого будто бы взято из современной публицистики , Тютчев рисует вполне себе метафизическую дуалистическую картину добра в лице России, зла, в лице Запада и Турции, из плена которых следует спасти братьев. То, что многие из этих «братьев» не видели себя в составе России, потому что жили совсем другим экономическим и гражданским укладом, Тютчевым либо всерьез не рассматривалось, либо относилось к числу материалистических недоразумений. Кстати, идея освобождения славян сочеталась у него с превращением России с новой столицей в Константинополе в мощную колониальную империю «вплоть до Ганга».

Идеи панславизма пережили грозное испытание Крымской войной, показавшей, что Россия не только не может вызволить Константинополь, но и плохо защищает свою территорию от «впавшего в ничтожество» от революций и материализма Запада, в лице Франции и Англии. Оказалось, что мистического благолепия и «тишины повиновения» мало для того, чтобы производить успешную внешнюю политику. Кстати, дипломатия (а Тютчев был дипломатом) свела на нет подвиги русской армии, вырвавшей у Турции Болгарию в Русско-турецкой воне 1877-78 гг. В итоге в Болгарии укоренилась династия, настроенная враждебно как к России, так и к ее проекту объединения славян.

Федор Иванович умер за четыре года до начала этой войны (а дипломатический фронт он оставил задолго до этого) и мы не вправе спрашивать с него за эти результаты, как с дипломата. Зато оценить его как прожектера, оказывающего влияние на принятие соответствующих решений, мы вполне можем и обязаны. Кстати, примерно с осени 1865 года Тютчев становится активным политиком, как бы сказали в наши дни, лидером общественного мнения. Он не Манилов, не барин-резонер, он пророк и талантливый пропагандист. К нему прислушиваются при дворе, причем не только как к генератору идей, но и как к человеку, который объездил чуть ли не всю Восточную Европу и имеющему солидный список корреспондентов из числа западных славян, поляков и чехов. Ему покровительствует сам Алексей Михайлович Горчаков со всеми вытекающими последствиями. Метафизика не бесплодна, но рожает она химеры и миражи. Одним из миражей, который рождался не без участия пера Федора Ивановича, был мираж тех самых потенциальных русских, которые обязательно вольются именно в Российскую империю.

Тютчев жил в то время, когда метафизика уже уступила место подлинным наукам, пусть пока и развивающимся, еще только «нащупывающим» свою систему методов. Метафизические же химеры Тютчева, словно бы вышедшие из религиозных трактатов семнадцатого-восемнадцатого столетия выглядели также нелепо, как алхимик в лаборатории Кюри. Но тем не менее, и перо Тютчева повлияло именно на тот вектор внешней политики Российской империи конца девятнадцатого века и начала века двадцатого, который повлияет в том числе и на вступление ее в Первую Мировую войну. Но Тютчев об этом не узнает, а если бы кто-то вдруг предсказал ему такой исход, то Федор Иванович просто бы не поверил.

46. Николай Лисин, преподаватель программирования. Богородск

Человек и человек

С детства Федор Иванович Тютчев был моим самым нелюбимым человеком. Нет, стихи Тютчева я люблю – при чем здесь это. Многие видят его как поэта, немного недотянувшего до Пушкина по дарованию, – и, наверное, это справедливая оценка, он ведь талантливый был очень, гармоничный такой, умиротворяющий даже. Античный. Но я-то узнал его сначала как личность. До чего же он был умный, хитрый, одаренный, а еще – гибкий. Это Вам не импульсивный Пушкин, не честолюбивый Жуковский, не печальный Лермонтов – знаете, кого он мне напоминал по изворотливости ума? Ибрагима Ганнибала. Не того, что в советском фильме, конечно. А того, от которого переписка сохранилась с монархами. Тютчев был человек жестокий и мягкий, двойной. У моей матери была популярная брошюрка времен перестройки – биография Денисьевой, такая женщина в черном кружеве на развороте, молодая, но немного Настасья Филипповна, как в старом фильме. И вот я ее прочел, и потом взял книжку Тютчева и убрал из шкафа, а мама не заметила. Не надо с таким человеком рядом стоять, тем более олуху бедному Веневитинову и разночинцу Никитину. Все он понимал, все знал, он очень умный, я это сразу понял. Он просто был плохой. Гений и злодейство – самое обычное дело. И вот то, что пишут в желтых газетах – Пушкин бретер, и про Блока разные гадости, чуть ли не на мертвых девушек смотреть любил, и про Крылова, что он был обжора, увалень, бездельник… А про Тютчева – всегда он жертва. И обошли его, и Крюденер не сочеталась с ним браком, прямо молодой Диккенс! И неприспособленный, и утонченный, и деньги плохо ему, мол, давались, потому и браки были с состоятельными барышнями, вернее, даже со вдовами. Проза жизни! Неправда все это, ведь наши большие поэты глупыми не были, легкомысленными, тем более неопытными какими-то юнцами, и если человек мог в дипкорпусе работать, несколько языков знал как родной, уж наверное, в личной жизни тем более понимал, как рыба в воде, в социально-сословных всех перипетиях этих. И обидно, что сусальности много про него пишут, чуть не самый благородный поэт наш, возвышенный такой, чувство через всю жизнь пронес к Амалии этой – только, извините, дурак или девушка слезливая может в такую легенду поверить, а не мужчина с опытом. Уже и про Толстого пишут прямо, что хозяйство свое развалил за теоретизированием, и про Достоевского, как между Сусловой и Сниткиной еще после брака метался, мол, все мы люди, – так почему про Тютчева не писать, что непорядочный он был человек, лжец и лицемер, и пусть бы только это, но ведь не мог он не знать, что эту Денисьеву ждет с малолетними детьми, а он и знал, но только биографию себе романтическую делал. Чтобы интересным быть, загадочным, да и материал для стихов же нужен – «но как пчела его (сердце) сосет». Никого он не любил, себя только, может, в старости стал задумываться, когда пережил все то, что сам же и предопределил. И вот пускай бы он только вдов этих богатых охмурил, мне не жаль их, но то, что эту бедную девушку, как Тоцкий, и еще говорил, наверное, про себя, мол, она все равно бесприданница, и поведения нескромного, и это за счастье для нее должно быть, что циклы ей посвящаю, неоднозначной такой. Но не смог спасти от осуждения людского ни ее, ни детей своих – не мог или все равно ему было? Посмотрите на его портрет – ведь он на 50 свои не выглядит, видно, что следил за собой человек, что, как это теперь говорят, нарцисс. Так и нужно так в биографии писать, про дела его. И то, что так жизнь его закончилась – «Все отнял у меня жестокий Бог», на руках у последней жены – конечно, жаль его таланта, говорят, в последние две года он и складывать ничего не мог, потому что удар его хватил, и он мысль свою записать не мог, – поэта жалко, а человека – нет. Вот, говорят, Николай Первый сказал на смерть Пушкина, дескать, Господь его прости, но человек он был дурной. Но Пушкин так не поступал, а что дуэлянт, так это равные риски, жизнь за жизнь. А тот ведь даже не как Гуров – как Тоцкий был внутри, ну, не совсем, но такой, человеческая жизнь чужая ему не много значила. А говорят, что гуманист там. Зачем говорить? Конечно, он наш гений, не Фет какой-то – вот кто был порядочный. И то, что иногда так и употребляют парой «Тютчев и Фет», ну, серьезно, какая они пара? Аристократ и незаконнорожденный, лицемер и добряк, умнейший человек и просто чувственный лирик – смешно, смешно. Потом, конечно, когда я старше стал, то оценил, что без Тютчева и Мандельштама бы не было, и раз Бог ему дал гармонии, значит, знал, кому давал, и вообще, если биографию не знать… А может, и не надо знать? Если бы я был женщиной, я бы, наверное, его тоже полюбил, правда, даже наверняка. Мать всегда моя говорила, что в книжках писатель и в жизни – это разные совсем люди, и одно дело – книжку прочесть, а другое – с живым встретиться, и что я глуп, ничего я не понимаю, какие они на самом деле, и какой был Тютчев, обаятельный, в смысле, потому и сужу. А она понимает, знала потому что кое-кого. Но это не Тютчев был, нет, а так, вроде Философова какого-нибудь, но он-то думал, что Брюсов, наверное. И думает.

45. Галина Солонова, писатель. Сельцо, Брянская область

Коснулась я души твоей, поэт

Он создал речи, которым не суждено умереть

И.С. Тургенев

Много раз мы с внучкой-десятиклассницей посещали в Овстуге музей-усадьбу Фёдора Ивановича Тютчева. Прошедшим летом были там снова. К моему удивлению, внучка очень внимательно и заинтересованно обследовала каждый уголок. Долго она стояла у памятника поэту, затем достала из сумочки несколько его фотографий, вглядываясь в них, тихо сказала:

- Скульптор Алексей Кобилинец прав: Фёдор Иванович всегда задумчив и чуть печален.

Когда вернулись домой, внучка опять углубилась в изучение творчества Тютчева: то к компьютеру присядет, то книгу полистает. Так и уснула с томиком стихов в руках. А утром проснулась радостная, одухотворённая и тихо сообщила:

- Я с Фёдором Ивановичем встречалась, разговаривала с ним.

- Ты не заболела, внученька? С тобой всё в порядке?

- Не смейся, бабушка. Всё было, словно наяву.

- Тогда рассказывай, пока я завтрак буду готовить.

***

- К сожалению, я встретилась с ним не в лучшее для него время. Это было в Царском селе, когда он был смертельно болен. Фёдор Иванович тихо лежал на белоснежной постели в длинном бархатном халате тёмно-синего цвета. Лицо печальное, даже строгое, глаза полузакрыты, здоровой правой рукой он поглаживал парализованную левую.

Чуть дыша, я прислонилась к рядом стоящему креслу и пролепетала:

- Фёдор Иванович, простите за мою дерзость: могу ли я с Вами поговорить?

Он прислушался, слегка повернув голову ко мне, открыл глаза и удивлённо прошептал:

- Вижу совсем плохо, но слышу нежный девичий голос. Кто вы и откуда, сударыня?

- Я – Полина. Пришла к Вам из своего сна две тысячи двадцать второго года.

- Вот как? – произнёс он удивлённо. – Неужели много лет спустя меня помнят?

- Ещё как! И помнят, и знают! А как любят и ценят Ваши стихи! Хочется мне уточнить кое-что о Вашей жизни и о Вашем творчестве. Можно?

- Сочту за честь, сударыня Полина.

- Благодарю… Вы ведь родились в селе Оводженка, где протекает одноимённая река?

- Да, это так, но всё это Овстуг. Усадьба, которую начинал благоустраивать мой дед.

- Мне очень нравится, что с четырёхлетнего возраста Ваши родители приставили к вам благочестивого и грамотного Николая Афанасьевича Хлопова. Ведь это он заложил в детский ум и сердце основы русского языка, знание русского быта, раскрыл красоту русской природы, воспитывал патриотизм.

- Николай Афанасьевич был для меня не только нянькой, но и на протяжении двух десятилетий – другом. В студенческие годы, в неметчине, он облегчал жизнь в быту. Очень дорожу подаренной мне иконой с надписью: «В память моей искренней любви и усердия моему другу Фёдору Ивановичу Тютчеву…»

Поэт открыл глаза: видно, приятные воспоминания приободрили его.

- Часто не хватает талантливым молодым людям родительского совета и поддержки. «Любезному папеньке» – было написано первое стихотворение. Честь и слава Вашим родителям, которые увидели в сыне стихотворца и в одиннадцать лет наняли учителя Семёна Егоровича Раича. Хоть и был он всего на четыре года старше, но именно он познакомил с правилами стихосложения, помог изучить античную литературу, и в тысяча восемьсот тринадцатом году с успехом Вы уже переводили оды Горация. Фёдор Иванович утвердительно едва кивнул головой.

- Мало, кто из Ваших современников смог окончить университет раньше положенного срока, а Вы, Фёдор Иванович, окончили. Восхищаюсь этим фактом!

- Да, в тысяча восемьсот двадцать первом году окончил Московский университет, а через год стал служащим Государственной коллегии иностранных дел.

- Вы писали, что «Остерманова рука закинула меня так далеко»… В Мюнхен, в дипломатическую миссию. Да? Остерман-Толстой – Ваш родственник. В моём понятии, он рекомендовал Вас «по блату». Так это называется у моих современников.

- Не знаю такого слова, такого понятия. Остерман-Толстой, герой Отечественной войны, не мог несмышлёныша рекомендовать на такую важную службу, – послышались в голосе возмущённые нотки.

- Знаю: в Россию Вы, Фёдор Иванович, вернулись в тысяча восемьсот сорок четвёртом году. «Ах, какие приступы тоски по родине овладевают мною», – писали вы жене Эрнестине Пореффель. Сочувствую: двадцать два года пребывания за границей – срок немалый! Но он не прошёл впустую. Вы общались с философом Фридрихом Шеллингом, поэтами Иоганном Гёте, Генрихом Гейне, посещали литературные вечера, изучили поэзию Байрона, обращались к Шекспиру, писали публицистические статьи на французском языке. Получается, что у своих русских предшественников ничему не научились?

- Обидно, но, наверно, правдиво. Зато мой стих крайне самостоятелен и своеобычен.

- Ваши стихи мои современники делят на четыре блока: пейзажная лирика, любовная, стихи о родине, стихи о вере. Очень люблю природную тему, где передаются живые и разумные чувства окружающей природы. Русская природа в ваших стихах – это «природа-мать». Она живая, одухотворённая, многоликая и могущественная. Это живое, мыслящее и чувствующее существо. «И сладкий трепет, как струя, по жилам пробежал природы», «Неохотно и несмело солнце смотрит на поля», «А воды уж весной шумят». Я насчитала, Фёдор Иванович, сорок восемь стихов о природе. Их лёгкие строки шуршат, звенят, поют, шепчут и остаются в сердцах читателей.

- Вы не преувеличиваете, Полина?

- Скорее всего, я недооцениваю их достоинства. А вот до сути Ваших философских стихов, думаю, я не доросла. Однако, понимаю, что философская лирика – это раздумья о смысле бытия, о ценности человеческой жизни, о месте человека в этом мире и его предназначении. «О, бурь заснувших не буди, Под ними хаос шевелится!»

Фёдор Иванович, кажется, Вы сожалеете, что не можете до конца проникнуть во все тайны бытия…

Мне показалось, что Тютчев едва усмехнулся. Я вспомнила несколько фотографий с его чуть насмешливой спрятанной за очками улыбкой.

- Думаю, что это вообще невозможно, – вздохнув, сказал поэт.

- Фёдор Иванович, можно я ещё чуть-чуть поговорю с Вами?

- Разрешаю. Чувствую, что это мой последний разговор о моей жизни.

- У Вас от трёх жён девять детей: Анна, Дарья, Екатерина, Мария, Дмитрий, Иван, Елена, Фёдор, Николай. Все они были названы русскими именами. Значит, Вы любили Россию, воспевали её, изучали общественно-политическую жизнь родной страны, хотя и ненавидели царящие в то время нравы… «Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет, обретши, ропщет и бунтует».

И все-таки, почему Вы женились на немке – Элеоноре Петерсон? И вторая жена – Эрнестина Деренберг.

- Тогда это было нормой.

- Скажу честно: многие мои современницы осуждают Вас за тесную связь с женщинами. Их, кажется, было пять. Неужели вы их всех любили? Да и связь с некоторыми из них не способствовала Вашей карьере.

Последовал очередной тяжёлый вздох Фёдора Ивановича:

- Да, я не безгрешен. Постоянно переживал из-за того, что ставил своих женщин в неловкое положение.

- Помню Ваши строки: «О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!»

Я почувствовала, что Ваши стихи о любви – это состояние покоя и, в то же время, вечная борьба.

- Это так, – тихо прошептал поэт.

- Наверно, было за что женщинам Вас любить? Мне очень жаль молодую Елену Денисьеву. Вы ведь были вдвое старше её. Четырнадцать лет прожили с ней, как говорят Ваши современники, «во грехе». При живой жене-то, Эрнестине…

- Единственное моё оправдание – это страстная, безумная любовь к ней, посланная небом, – прервал меня Фёдор Иванович. – Елена родила троих детей, и я им дал свою фамилию. Кстати: с согласия Эрнестины.

- Понимаю, не было б Елены, которую Вы боготворили, не было бы и «Денисьевского цикла» стихов… «Денисьевский цикл» мои современники признают как прекрасное творение о любви. А Елене сочувствую: она не вынесла общественных осуждений, которые оставляли в её душе кровавые раны.

- Корю себя за бессилие и страх, которые не позволили защитить любимую от осуждения и людского гнева, – измученным от душевного страдания голосом шептал поэт.

- Простите. Однако, мне хочется вернуться к Вашему творчеству. С тысяча восемьсот пятьдесят шестого до тысяча восемьсот семидесятый год Ваши стихи наполнены политическими мотивами, появляется гражданский трактат: «Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует.
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет, обретши, ропщет и бунтует».

Какая гражданская мощь! И, тем не менее, Ваши стихи мало печатались. Лишь журнал Пушкина «Современник» принёс Вам известность. Некрасов назвал Вас «русским первостепенным поэтическим талантом». А сборников стихов вышло всего лишь два: первый – в тысяча восемьсот пятьдесят четвёртом, второй – в том же году. Благодаря сыну Ивану в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году вышло второе прижизненное издание. Ну почему же так мало, Фёдор Иванович?

- Не придавал я особого значения своим стихам. Пишется да и пишется. Наверно, смысл жизни был для меня совсем в другом. Я «песчинка мирозданья». Счастье – главная ценность человеческой жизни, – печально произнёс поэт.

- Сударыня! – неожиданно услышала я строгий женский голос. – Не пора ли Вам покинуть нас! Фёдор Иванович устал!

Я оглянулась. В уголке комнаты сидела женщина. Это была Эрнестина – вторая жена поэта. Выглядела она точно так, как на портрете, что висит в одной из комнат дома-музея в Овстуге. Именно с ней Фёдор Иванович преуспел в активной дипломатической деятельности. Именно Эрнестина высоко ценила поэтический талант мужа. Я вспомнила этот факт, вычитанный в какой-то книжке о Тютчеве. Большим уважением прониклась, глядя на эту мужественную женщину. Несмотря на все измены мужа, она показала редчайшее самообладание, сохранила своё достоинство и до последней минуты была рядом с ним.

- «Жизнь, как подстреленная птица, Подняться хочет и не может».

Это Фёдор Иванович, сомкнув веки, печальным голосом процитировал строки из своего стихотворения, посвящённого Елене Денисьевой. Думал поэт в эти минуты о кратковременности человеческого бытия? Или это состояние самого Фёдора Ивановича, в котором он находился после смерти его возлюбленной? А не свою ли жизнь сравнивает поэт с подстреленной птицей? Хотела я задать поэту свои вопросы, да не успела: яркий свет пробивался через штору моего окна. Я проснулась.

*** 

 Внучка закончила свой рассказ и вопросительно посмотрела на меня. А я радовалась: Полина проявила интерес к глубокому изучению жизни и творчества Фёдора Ивановича Тютчева. Надеюсь, интерес к русской литературе не угаснет.

44. Георгий Хадеев, студент факультета журналистики ФГАОУ ВО «Северо-Кавказский федеральный университет». Ставрополь

220 лет Ф.И. Тютчеву

В школе нас учили, что поэзия Ф.И. Тютчева принадлежит «золотому веку» русской литературы. Мы с начальных классов знаем наизусть строки стихотворения «Весенняя гроза»:

Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом…

Действительно, если попросить случайного собеседника назвать фамилии трех известных русских поэтов, то в большинстве случаев мы услышим имя нашего юбиляра. Почему трех? Откровенно говоря, обладателями золота и серебра обычно становятся А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов. А вот бронзу залужено делят А.А. Фет и Ф.И. Тютчев.

Пожалуй, доверимся общественному мнению и признаем, что Тютчев – великий русский поэт. Но вот что скрывается за этими словами, явно подсмотренными в учебнике по литературе? И действительно, что представляет собой поэзия для современного человека, погруженного в повседневность? Боюсь, что никакая поэзия такого человека не интересует. Ему безразлично есть она или нет. Человек занят. Спешит на работу (только бы не опоздать!). Или сидит над домашним заданием (ой-ой сколько задали!). Или суп варит (опять продукты подорожали!). Как писал в свое время Владимир Маяковский: «Гвоздь у меня в сапоге страшнее фантазии Гете».

С этим определенно надо что-то делать! Осталось решить, что именно. В голове вертится яркое высказывание Д. Хармса: «Травить детей — это жестоко. Но ведь что-нибудь надо же с ними делать!». А может быть современный читатель уже не способен воспринимать поэзию более чем двухвековой давности как актуальную и могущую быть предметом обсуждения? Ведь мало прочесть стихотворение, нужно его почувствовать, понять и даже «примерить на себя». Только тогда на нем, как на старой полароидной пленке, постепенно проявятся силуэты и цвета. Может пророческими оказались строки «Сожженного письма»:

О небо! Если бы хоть раз
Сей пламень развился по воле
И, не томясь, не мучась доле,
Я просиял бы и погас.

Сборник стихов, увидевший свет в 1854 году, благодаря стараниям И. Тургенева, стал первым изданным сборником поэта, которому на тот момент уже перевалило за пятьдесят. Небольшая книжечка наделала много шума в кругах любителей изящной словесности и, к большому сожалению современников, практически не отозвалась в основной массе читающей публики. Может это и было то едва уловимое сияние, за которым непременно должно было последовать угасание. Но тот же Тургенев безапелляционно заявляет: «О Тютчеве не спорят, кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии».

Стихотворения Тютчева, наполненные красотой природы, человеческими страстями, философской иронией, сами того не желая сформулировали законы, под взыскательным оком которых вчерашние стихотворения так часто становятся неразличимыми уже сегодня. Оглядываясь на этот ускользающий калейдоскоп образов, силуэтов, теней, контуров, мы можем с уверенностью констатировать, что поэтическому огню Тютчева суждено не только освещать современников ярко вспыхнувшим огнем таланта, но и согревать им грядущие поколения.

Да, поэзия Тютчева, предъявляет повышенные требования к собеседнику. Чем больше вглядываешься и вдумываешься в строки, тем больше создается впечатление отстраненности и некоего «зазеркалья». Будто подсматриваешь за жизнью человека через старое потертое зеркало, местами побитое ржавчиной, которая и не дает рассмотреть все краски и интонации до конца. И вдруг замечаешь, что поэзия Тютчева живет своей самостоятельной жизнью. Она как живое существо, которое разительно отличается и в то же время бесконечно зависит от личности поэта.

Немалого порой требует Тютчев от читателя. Но, быть может, принадлежа к писательскому «золотому веку» он надеялся рассмотреть в нас «золотой век» читательский? Какой же он – читатель «золотого века»? На мой взгляд, это – обычный человек, одновременно сложный и простой, смешливый и грустный, легкомысленный и надежный. Хочется верить, что ты узнал себя, дорогой читатель.

43. Альберт Измайлов, прозаик, публицист, кандидат филологических наук

«ЭТОТ МИГ И НАСТАЛ…»

Да, человек широк, а слово узко. И постичь стихию человека можно только во взаимодействии его жизни с окружающей его средой и другими людьми.

Павел Дмитриевич и Александра Петровна Дурново встречались дома и в свете с разными людьми. Были знакомы с поэтом Федором Тютчевым и его супругой.

…Летнее утро купалось в прудах, цветочной росе, влажной траве. Павел Дмитриевич Дурново любил этот раскатистый соловьиный момент. Обходил дворовые постройки виллы. Высказывал наставления управляющему. Задавал вопросы садовнику. Заглянул в оранжерею, где каждое лето работало не менее десяти рабочих, кроме садовника и его учеников.

Незаметно время подкатывало к обеду.

На этот раз, на обед были приглашены литератор и государственный деятель Петр Андреевич Вяземский с женой, Федор Иванович Тютчев с женой. Здесь же в доме жила девица Дженни Дик, сестра компаньона Дурново — Андрея Ивановича Дика. Конечно, и она была приглашена.

Первыми приехали супруги Тютчевы. Федор Иванович, сойдя с пролетки, тотчас же направился в парк, к прудам.

Он шел по дорожкам парка, наслаждаясь тишиной и прохладой. Остановился у беседки. Откуда-то из глубины парка донеслась знакомая мелодия романса. Что почувствовал Федор Иванович Тютчев, когда вдруг услышал здесь, у полюстровских прудов на вилле Дурново, романс на свои слова «Я встретил вас, и всё былое»? Вилла Дурново чем-то напоминало ему его родовой дом в Овстуге. Но именно здесь, среди полюстровских садов, Федор Иванович увидел «березы томное лицо».

Незаметно подошел хозяин виллы. Павел Дмитриевич извинился, что не встретил гостей, был занят делами. Предложил пройти в дом и сыграть на бильярде.

Когда подходили к дому, увидели прибывших Петра Андреевича Вяземского с женой. После взаимных приветствий, дамы изъявили желание направиться к прудам, чтобы покататься на плотах. Мужчины направились в биллиардную. За бильярдным столом разговор зашел о самом разном. Говорили о недавних событиях.

Павел Дмитриевич Дурново был одним из первых, кто посетил в доме на Марсовом поле вернувшихся из-за границы Тютчевых . Они неоднократно встречались на светских раутах. И конечно хозяин и хозяйка полюстровской дачи были рады новой встрече с друзьями. Друзьями были и Петр Андреевич Вяземский с супругой и чета Тютчевых.

Вяземского и Тютчева связывала не только личная симпатия, служба, литературная работа, но и нечто большее. Путешествуя по Европе, вникая в глубинные международные отношения, они постоянно делились между собой новостями, прогнозами, предположениями.

Жена поэта Эрн. Ф. Тютчева посылала Вяземскому стихи и статьи Тютчева, комментировала обстоятельства их создания, посвящала Вяземского во все семейные тайны.

Можно сказать, что Вяземский открыл читающей публике поэта Тютчева. Именно он направил в пушкинский журнал «Современник» стихи Тютчева, присланные ему из-за границы.

Вяземские писали Тютчевым не только о луне над Босфором, но и о политическом, экономическом, военном положении на берегах Босфора и вокруг него. Сообщая в письмах новости, они просили Тютчевых быть осторожными в распространении полученной информации: «Итак, мы связаны по рукам и ногам, дожидаясь распоряжений из Петербурга, чтобы понять, остаемся мы или уезжаем. Вернее всего, туча не прольется ливнем, а рассеется в виде мелкого чернильного дождя. Но это только предположение, которое возможно точно так же, как и его противоположность. Если бы речь шла только о турках, то в развязке не было бы сомнения, но нити интриги находятся в руках англичан, а лорд Каннинг не из тех, кто выпускает поводья из рук, пока может их держать. Австрия так же энергична, как и мы в своих требованиях, а может быть, и больше. Не забывайте, что все, о чем я вам говорю, пока тайна, и не вздумайте разглашать ее в Петербурге. Это предупреждение относится не к вашему мужу. Мне известна его скромность. Но я опасаюсь именно ваших политических страстей…».

В письмах Тютчева звучали те же мотивы, что и в стихах: разлука, бездна, оттенки любовного чувства, «душа и язык» природы, тайный смысл бытия. В них проявлялись свойственные Тютчеву блеск эрудиции и остроумия, точность оценок людей и событий как в России, так и в Европе.

И вернувшись в Петербург, как писал Тютчев, он «оказался в среде мюнхенских дипломатов», в среде воспоминаний о Европе, оказался среди «хорошенькой» госпожи Кутузовой, привлекательной мадмуазель Полтавцовой, графини Кутайсовой, госпожи Крюденер и ее приятельницы Анны Шереметевой.

Федор Иванович Тютчев служил в Государственной коллегии иностранных дел, Петр Андреевич Вяземский – в департаменте внешней торговли, Павел Дмитриевич Дурново департаменте морских отчётов.

Здесь, на даче, Павел Дмитриевич Дурново с Федором Ивановичем Тютчевым и Петром Андреевичем Вяземским вспоминали прошлое, говорили о настоящем, заглядывали в будущее.

Федор Иванович Тютчев говорил о том, что в Европе давно существуют две силы: Революция и Россия. И они могут схватиться друг с другом. Ибо между ними невозможны никакие соглашения и договоры. И от исхода этой борьбы зависит будущность человечества.

Речь шла о состоявшейся в феврале 1848 года во Франции народном восстании, в котором участвовали рабочие, поддержанные мелкой буржуазией.

По-видимому, уже тогда Тютчев полагал, о чем напишет несколько позднее: «Давно уже можно было предугадать, что эта бешеная ненависть, которая тридцать лет, с каждым годом все сильнее и сильнее, разжигалась на Западе против России, сорвется же когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал…

России просто-напросто предложили самоубийство, отречение от самой основы своего бытия, торжественного признания, что она не что иное в мире, как дикое и безобразное явление, как зло, требующее исправления…

Больше обманывать себя нечего – Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой».

Увлекательный разговор мог бы продолжаться долго, но Павел Дмитриевич решительно поставил свой кий в киевницу и пригласил гостей пройти в гостиную.

А на террасе с видом на Неву гостей ожидали удобные плетеные кресла и подносы с фарфоровыми чашками и серебряный кофейник с кофе и, конечно, пирожные.

Федор Иванович Тютчев звучно произнес:

Опять стою я над Невой,
И снова, как в былые годы
Смотрю и я, как бы живой,
На эти дремлющие воды…

Свежий ветерок тянул с Невы. По реке сновали небольшие баркасики и пароходики, рыбацкие ялики. У берега толпились баржи. А вдалеке виднелись купола Смольного собора, церкви Святого Духа, по набережной тащился дилижанс из двух лошадей.

Когда стемнело, женщины перешли в гостиную, а мужчины спустились в игральную комнату, сыграть в вист. Павлу Дмитриевичу на этот раз никак не удавалось запомнить ходы и противников, и партнера. Он снова проиграл.

Чтобы успокоиться Павел Дмитриевич пригласил всех снова в гостиную, к клавесину. С особым чувством он слушал исполнение романсов.

Особенно любил слушать романс «Что́ ты клонишь над водами» на стихи Тютчева:

Что́ ты клонишь над водами,
Ива, ма́кушку свою
И дрожащими листами,
Словно жадными устами,
Ловишь беглую струю?..

42. Никита Самохин, литератор. Волгоград

ВОПРОСЫ ГЕОГРАФИИ ТЮТЧЕВА

Стихотворение Фёдора Ивановича Тютчева, о котором пойдёт речь, не видело свет при жизни автора. Впервые опубликованное в 1886 году, оно датировалось годом 1848-м. «Русская география» — так назвал своё произведение поэт.

Москва и град Петров, и Константинов град — Вот царства русского заветные столицы... Но где предел ему? и где его границы — На север, на восток, на юг и на закат? Грядущим временам судьбы их обличат...

Семь внутренних морей и семь великих рек... От Нила до Невы, от Эльбы до Китая, От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная... Вот царство русское... и не прейдет вовек, Как то провидел Дух и Даниил предрек.

Уже прошло много лет с момента публикации этого стихотворения, но по-прежнему остаётся немало вопросов касаемо его содержания.

Система взглядов на всемирную империю, о которой мечтал Тютчев, формировалась годами и находила своё отражение не только в «Русской географии», но и в других его произведениях. В частности, ещё в 1831 году в стихотворении «Как дочь родную на закланье…» поэт пишет о сборе родных поколений славян под русское знамя и общей их свободе. А в «Спиритическом предсказании» (1853) говорит о достижении Русью «завещанных границ» и становлении Москвы «новейшею из трех её столиц». Конечно, это не все поэтические примеры выстроенной Тютчевым модели русского царства, но и данного материала вполне достаточно для понимания глубины его имперских амбиций.

Уверенно и точно обозначая в первой строфе три столицы своей империи, автор называет их заветными, что рождает массу предположений, с учётом наличия нескольких значений этого слова (дорогой, скрываемый, завещанный, запретный — словарь Ушакова). Затем поэт задаётся вопросом о его границах, но тут же заявляет, что ответ на него станет известен лишь в грядущем. Кроме того, наличие среди вышеупомянутых столиц «града Петрова» создаёт некую двоякость. С одной стороны, в отечественной поэзии это словосочетание можно отнести к Петербургу, а с другой, учитывая религиозно-имперское мировоззрение Тютчева, вне всякого сомнения, к Риму.

Вторая строфа начинается с указания конкретной численности «внутренних морей» и «великих рек». Их — семь, как тех, так и других. Пожалуй, подобное количество природных объектов можно соотнести с одноимённым символическим числом, что, принимая во внимание глубокую религиозность поэта, вполне обоснованно. Далее, не упоминая ни одного водного пространства с горько-солёной водой, Тютчев всё же являет территорию своего русского царства, используя Нил, Неву, Эльбу, Волгу, Евфрат, Ганг и Дунай в качестве его границ. И если пребывание в этом списке некоторых «великих» водных артерий планеты оправдано, то присутствие остальных, с моей точки зрения, может вызвать целый ряд вопросов. Более того, на территории, границы которой наметил поэт, достаточно и других рек, исполненных не меньшего величия. Так же, на первый взгляд, странным выглядит и присутствие в данном перечне Китая. По мнению эстонского литературоведа профессора Р. Г. Лейбова, подобную ситуацию можно истолковать как прямо мотивированную необходимость, с одной стороны, держаться сакральной «семёрки», а с другой — симметрично разместить в двух стихах шестистопного ямба восемь парных имён. Однако и это объяснение окончательно не снимает «китайский» вопрос с повестки дня. Но почему же собственно границы отсутствуют в начале произведения и возникают в конце, почему они вообще упоминаются в каждой строфе и являются, по сути, предметом стихотворения? Эту задачу мне помог решить знаменитый советский литературовед, профессор, член-корреспондент Британской академии общественных и гуманитарных наук Юрий Михайлович Лотман. Согласно его исследованиям, Тютчева восторгает не безграничность простора, а именно простор границы. Вникая в глубокое несовпадение для него понятий хаоса и небытия, видим, что хаос и беспорядок могут выступать у поэта как творческое и плодотворное начало. Небытие — разрушительно и всепоглощающе. Его главный признак — отсутствие формы. Поэтому бесформенное пространство поглощает, топит и обращает в ничто, а государство в «Русской географии» — это форма пространства и его политическая и предопределённая идея, реализуемая в форме границ. Вот так, благодаря Лотману, я, наконец, стал понимать в этом вопросе и Тютчева. И действительно, ведь государствам претит статика, они не могут вечно томиться у недвижной черты, оттого и вынуждены постоянно находиться в движении, в зависимости от наличия или отсутствия сил, возможностей и разумного начала. Обязательно следует обратить внимание на большое количество многоточий в тексте, что может давать почву для дальнейшего его изучения. Завершая анализ второй строфы, необходимо отметить, что автор использует глагол «прейдёт» (1. Перейти/ 2. Исчезнуть, миновать – словарь Ушакова) во втором значении, считая исполнение пророчества Даниила неотвратимым. Однако обозначенные поэтом границы «Пятого Царства» пророком не упоминаются.

«Русская география» Фёдора Ивановича Тютчева и по сей день является одним из наиболее интересных и загадочных произведений поэта, продолжая привлекать внимание новых исследователей его творчества. Но при этом, чем больше проходит времени, тем явственней назревает вопрос: что же случится раньше — разгадка кем-то всех тайн стихотворения или обличение естественным путём предела и границ придуманной Тютчевым империи?

41. Татьяна Данильченко, студентка Херсонского базового медицинского колледжа

Биография и творчество Федора Тютчева

Тютчев является знаменитым русским поэтом, дипломатом и публицистом. Одна из главных тем его творчества - это природа, но также он писал любовную лирику, а иногда даже затрагивал политические темы. Родился поэт 5 декабря 1803 года в фамильной усадьбе Овстуг Орловской губернии. Его семья происходила из старинного русского дворянского рода. Они жили дружно, помогали друг другу, его родители старались дать детям хорошее домашнее образование, поэтому начальное образование Тютчев получил на дому, изучая русский и французcкий язык, а также музыку. Также он учил поэзию Древнего Рима и латынь. Затем пошел учиться в университет на отделение словесности, которое находилось в Москве. После начал работать в Коллегии иностранных дел. В качестве дипломата отправился в Мюнхен, там он и пробыл 22 года, не возвращаясь в Россию. Он там встретил свою первую и самую важную любовь, Элеонору Петерсон. В браке у них родилось три дочери.

Расскажу вам один интересный факт. Тютчев был очень влюбчивым человеком. В его жизни была связь с графиней Амалией, затем женитьба на Э. Петерсон. После ее смерти второй женой Тютчева стала Эрнестина Дернберг. Но и ей он изменял в течении 14 лет с другой возлюбленной - Еленой Денисьевой.

Первый период его творчества приходится на 10-20-е года 19 столетия. Тогда были написаны юношеские стихотворения, весьма архаичные и похожие на поэзию прошлого века. Второй период приходится на 20-40-е годы, они характеризуются использованием форм европейского романтизма и русской лирики. Его поэзия в этот период становится более оригинальной. Постепенно у Федора ухудшалось здоровье, и 15 июля 1873 года он умер в Царском селе. Поэта похоронили в Санкт-Петербурге на кладбище Новодевичьего монастыря.

Тютчев писал стихи про любовь, и некоторые из них были очень грустные, и они сильно затронули мое сердце. Одно из них это стихотворение: "О как убийственно мы любим". В этом произведении поэт открывает нам свою душу, он пытается донести до читателей истинную сущность любви, которая может погубить человека, если не оберегать свои чувства от сплетен толпы. Любовь можно с легкостью погубить, нужно уметь оберегать ее. Он пытается понять, почему такое чувство как любовь для его любимой стало приговором, и он его нашел, его возлюбленная отреклась от общества, она пожертвовала собой, об этом говорят следующие строки:

Судьбы ужасным приговором.
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором.
На жизнь ее она легла!

Автор описывает в начале отношений улыбчивую и яркую девушку, которой, после того как "толпа" растоптала ее душу, удалось сберечь только боль .

40. Марина Красавина, поэт. Коломна, Московская область

«Печали свет из лабиринтов памяти…»
Куда бы судьба тебя ни забросила, всюду с тобою
твоя сущность, твой дух… нет в мире внешних благ,
для которых стоило бы человеку нарушать единение своё с духом …
Марк Аврелий

Много лет назад вышел фильм С. Ростоцкого «Доживём до понедельника». В одном из диалогов звучат строки Боратынского «Не властны мы в своей судьбе…». Учитель литературы, не зная автора, называет русских поэтов, среди которых Тютчев. И, чтобы сохранить статус, поясняет собеседнику: «Никто не обязан помнить второстепенных поэтов». История русской литературы знает немало подобных ярлыков. Одиозно затасканные клише, они приводят к сознательному обеднению не только школьных программ, но и устанавливают границы познания. Вряд ли можно утверждать, что этот процесс подчиняется требованию мымрецовых «Не пущать!».

Сия преамбула напрямую связана с последним русским поэтом-романтиком Фёдором Ивановичем Тютчевым, ибо он-то и был среди тех «второстепенных». Кстати, понятие принадлежит Н.А. Некрасову. При этом, противореча себе, критик утверждает: «…стихотворения г. Ф.Т. принадлежат к немногим блестящим явлениям в области русской поэзии…». Критическая статья «Русские второстепенные поэты» появилась в журнале «Современник» в 1850 году. Демократ Некрасов сожалел о сказанном, но открыто признать в Тютчеве человека, избравшего свой тернистый путь к Храму, было сложно. А ярлычок приклеился.

Какой же силой воли надо было обладать, чтобы не ответить по-пушкински язвительно, не обидеться. И дело не в профессиональной сдержанности дипломата: Тютчев не был тщеславен, не обольщался значимостью в Поэзии, считал писание «страшным злом». А на склоне лет откровенно напишет: «Стихов моих вот список безобразный»…

С дагерротипа неизвестного мастера испытующе смотрит на меня человек, для которого важен не внешний лоск - Истина. Она в умении молчать, ибо так можно защитить личное счастье, взгляды, свободу от Зла. Он понял это благодаря службе в коллегии иностранных дел.

«Бывают странные сближенья»…Тютчев подобен витязю на распутье с картины В.М. Васнецова. Постоянно разрываясь между мыслями о России, ощущением хаоса мироздания, любовной страстью, поэт жил огромным напряжением внутренних сил. Впрочем, каждый из нас рано или поздно оказывается перед выбором…

Курс русской литературы второй половины Х1Х века у нас читал Г.А. Шпеер - легенда коломенского филфака. Тогда, в 70-е годы, идеология и жестокий реализм дозировали информацию. Так, в тире между двумя датами жизни Тютчева втискивались его мировоззренческие плюсы (думы о России, природе) и минусы интимной лирики, Божественного начала («второстепенный» же).

Творчество Ф.Тютчева изучали обзорно, вкупе с А. Фетом, и они казались братьями-близнецами...

Глеб Артемьевич не называл поэта «второстепенным»: ярлыки ненавидел. Учил работать с примечаниями, жить рядом с поэтом, поскольку произведения – его чада. За сухими цифрами дат помогал увидеть «путь» к тексту. Традиционному тематическому делению предпочитал исследование духовного роста. Эти лекции о Тютчеве формировали наши взгляды едва ли не сильнее, чем комсомольские собрания… А как читал лирику поэта! Всегда наизусть. Без излишнего пафоса, размышляя над каждым словом, знаком. Казалось, это написано минувшей ночью, и теперь вынесено на суд молодой аудитории.

Мы часто повторяем фразу: «мысль изреченная есть ложь». Совет мудрый, даже не совет, а приказ. В 1830 году, когда было написано стихотворение «Silentium!»,27-летний дипломат нёс службу в Мюнхене. Опасаясь случайно высказать лишнее, был сдержан в суждениях и поступках. Не случайно же слово «молчи» и синонимичные ему повторяются в контексте исповеди 5 раз, напоминая строгое внушение. Себе? Не только: это обращение к нам.

Перечитывая знакомые строки «Silentium!», вспоминаю Псалом 138:

…Ты разумеешь помышления мои издали…
Ещё нет слова на языке моём, — Ты, Господи, уже знаешь его совершенно.

В то же время тревога происходила не из опасений о хлебе насущном (хотя называл себя нищим), но рождалась из пророческих предчувствий о судьбах России и мироздания. И как знать, не была ли страстность, влюбчивость попыткой скрыть эту тревогу, забыться в объятьях любимой женщины… «Жизни блаженство в одной лишь любви», но, «когда пробьет последний час природы», именно Господь, «Милосердный, Всемогущий», явит свой творческий Лик. И поэт – Его избранник, со-творец.

Сама судьба определила Тютчеву высокое и нелёгкое предназначение. Он родился в православной дворянской семье 23 ноября – в День памяти благоверного князя Александра Невского. Завершил земной путь 15 июля – в День памяти Равноапостольного князя Владимира – Крестителя Руси.15 июля был убит на дуэли Михаил Лермонтов. Это также день памяти первого русского историка Василия Никитича Татищева.

Имя Фёдор в переводе с греческого означает «дарованный Богом».

В Овстуге, в усадебной церкви Спаса Нерукотворного, бережно хранился первый список с любимой иконы Преподобного батюшки Серафима – «Умиление». Семейной реликвией считалась Корсунская икона Божией Матери, явленная тётке матери поэта. И хотя некоторые стихотворения поэта лексически напоминают эле¬менты молитвы («Спаси их, Господи, спаси», «Пошли, Господь, свою отраду...») и обращены не столько к отдельному человеку, сколько к человечеству, это кажется духовной традицией. Свет и откровение придут позднее…

17-летний юноша, отправляясь на службу в Германию, исполняет молебен пред чудотворным образом Иверской Божией Матери «мимоходом» (из дневника Тютчева). Считал себя «созерцателем» в храмах. Слушая «ради развлечения» в 1867 году митрополита Филарета (Дроздова) – уроженца моей Коломны, – словно художник-портретист, внимательно изучает его внешность: «Хрупкий, изможденный…со взором, полным жизни и ума».

Уходя в мир иной, Николай Афанасьевич Хлопов - верный дядька и друг Тютчева - оставил ему в подарок икону «Взыскание погибших». Символичное название. Он не сразу поймёт это. Увлечение красавицей Амалией, брак с лютеранкой не принесут прозрения. Стихотворения «случились» - не было Божьего согласья. И металась «болезненно-греховная душа» в поисках земного успокоения. Причина? «Не плоть, а дух растлился в наши дни». Поистине это о нас. Безверие и гордыня обрекают человека на погибель. Поэт не наблюдает - вопиет, взывая к Богу за помощью.

Счастье и трагедия любви к Елене Денисьевой оборвали «обморок духовный»… О, как убийственно мы любим…

Когда истончается граница между человеком и Вечностью - приходит подлинное откровение. Помните, в эпопее «Война и мир» умирающий князь Андрей мысленно произносит: «Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь… Любовь есть Бог…».

И нет «стороннего наблюдателя»: есть раскаяние и благодарная молитва…

P.S. Рейс в Минводы задерживался. Рядом со мной два молодых человека, вперив взгляды в гаджеты, обменивались фразами. Вдруг один спросил: «Кто такой Тютчев?» Ответ был из серии «нарочно не придумаешь»: «Это… самолёт». Ничего не меняется. При жизни Тютчев был не самым известным поэтом и спустя полтора века тоже. А всё-таки жаль…

39. Арслан Мамедов, студент Туркменского национального института мировых языков им. Д. Азади. Ашхабад, Туркменистан

Тютчевская философия о России

Туркменистан — для многих русских это слово далеко от понятия русской литературы. Возможно, так оно и есть. Однако и здесь творения русского парнаса стали излюбленным предметом споров и обсуждений. Одним из наиболее обсуждаемых поэтов русской классики в русскоязычных кругах туркменской интеллигенции продолжает оставаться Федор Тютчев. Впервые мы, тогда еще ученики русского сектора обычной ашхабадской школы, познакомились с его пристрастия к грозе в начале мая… Таким он продолжал оставаться для многих первопроходцев мира русской литературы, и лишь поклонники его лирики смогли открыть другую сторону классика. Эта сторона ограничивалась в школе его фразой из четверостишия, ставшей крылатой «Умом Россию не понять…», и этим все объяснялось: Тютчев есть один из исследователей самой природы России как уникального культурно-политического явления на мировой карте.

Но мне, как и всем его поклонникам, одного этого было недостаточно. Легко сказать, что видишь в судьбе Российского государства особую миссию, или верить, что она — «тройка, которую пропустят вперед все остальные державы». Однако как разобраться в самой сути явления, которое кроется за этими дежурными определениями?

Ответ я нашел в его трактате «Россия и Запад». По прочтении неоконченного документа вдруг понял, насколько сложна для восприятия мысль об исключительности или противопоставленности русской цивилизации Западному миру. Культурное обособление в сочетании с обогащением лучшими европейскими традициями породили в России явление консерватизма, как и у всех «толстокожих империй» тех веков. В каком-то отношении тютчевское творчество можно сравнить с трудами туркменского классика Махтумкули, искавшим отличительный культурный код, присущий всем тюркским племенам.

Тютчев же ищет этот код, изучая Европу, рассматривая грани ментального поведения европейских обывателей и их принципиальных отличий от русского народа. Но зачем это нужно? Почему Федор Иванович приходил именно к той точке, где Россия — виновница той самой «бешеной ненависти», о которой он писал… и если он увидел в глазах европейцев злость от «дикого и безобразного явления», то смог ли по-настоящему избежать стигматизации Европы как постоянного неприятеля?

Здесь на помощь пришли его переписки и статьи. По их содержанию видно, как Тютчев переживает за Россию, за ее людей: в самый сложный для нее период точно подмечая, что «не плоть, а дух растлился» в те времена. Одновременно с этим значится критическая необходимость в разобщении Европы как таковой, ибо только тогда они «перестают быть нам враждебными — по бессилию». Россия сталкивалась с волнами конфликтов настолько часто, что само существование русского мира неоднократно ставилось под угрозу своего существования: так было в эпоху всех захватчиков и претендентов на ослабление русских земель. Такая тенденциозность отразилась на ударности или, как подмечали критики, на «фрагментарности» стихотворений классика, которые в синтезе формируют единую концептуальную оду русской душе. Оттуда вытекает и одна из краеугольных камней тютчевской философии — «самый умный немец, когда начнет говорить о России, непременно окажется глупцом». Здесь под «немцем» я разглядел синекдохическое определение иностранцев.

Тогда, что насчет меня? Я никогда не был в России, однако общался с русскими, наречен именем тюрков, а до недавнего времени даже не знал, что значит слово «хохлома». Так может «немец» — это не про иностранца; может, это все-таки про допетровское определение человека не говорящего по-русски? Соответственно вытекает вывод о том, что понять Россию может любой, кто говорит на языке этих «московитов». Однако и с этим определением можно поспорить.

Современная история знает своих антигероев, которые и бросали, и отрекались от русского народа и всего, что с ним связано. Но не превращает же консолидация масс в одной идеологической переменной в истинную сущность того самого явления — осязание принадлежности к колоссальному историко-культурному наследию поколений прошлого. А если отрицать это прошлое, то можно ли принадлежать России в том самом тютчевском понимании?

Тогда, если ни язык, ни культура не гарантируют полного понимания русского народа, как, допустим, идентифицировать меня, русскоязычного туркмена и других, оказавшихся в моей ситуации, коих сотни тысяч, проникнувшихся идеологией русской идеи, по-настоящему «своими», «не немцами»?

По объективным историческим причинам ответ на этот вопрос либо Тютчев не дал, либо я в его творчестве пока не разглядел. Однако в последнее время все больше мыслей о том, что как раз-таки синергия всех этих факторов позволяют соприкоснуться с русским миром, но не углубляют в него полностью: следственно и потенциал познания громадной по своим меркам русского наследия остается неисчерпаемым.

Тема России в произведениях поэта как бы ставит вопрос «Кто такой русский? И как им быть, и зачем им оставаться?». В то время, когда русским мог стать, кто угодно — стоило лишь принять православие, — этот вопрос стоял в другом ракурсе, а именно: что есть познание русской нации? И если тогда любой торговец Заман мог стать русским, приняв православие и став Замановым, то сейчас тютчевская философия рассматривается в качестве одного из ключей к русскому миру, и теперь, даже будучи русским по национальности и глубоко уважающим русскую культуру, нельзя стать частью русского мира.

Возможности консолидации и чувство объединения в тяжелое время, общее принятие сложности судьбы русского народа и его извечная борьба за выживание закалили или, если можно так сказать, ужесточили отбор в ряды тех, кто понял культуру, искусство и литературу «многострадального народа».

Не верь в Святую Русь кто хочет,
Лишь верь она себе самой, —

писал великий поэт.

Так что же значит быть русским по Тютчеву? Это сочетаться с неопределенностью, бороться за солнце над головой и творить так, чтобы потомки оценили по достоинству и, конечно, переняли для себя все самое необходимое: опыт этой любви, борьбы и уважения к тому, что имеешь.

38. Екатерина Фонград, студентка «Красноярского политехнического техникума»

Творчество и первая любовь Фёдора Ивановича Тютчева

Для меня любовь - сложное и неизученное чувство. За свой малый жизненный путь, я смогла мимолётно ощутить его, но никогда никого не любила, так искренне, нежно и без остатка, как Тютчев. Я только могу предположить, что когда кого-то любишь, не можешь прожить без него, расставание, даже на несколько дней, может стать невыносимым, особенно, для такой чуткой души как у творческого человека.

1823 год, молодому Фёдору Тютчеву не было даже 20 лет, когда он посвятил своё первое стихотворение- признание в любви: «Твой милый взор, невинной страсти полной» Амалии Лерхенфельд. Возлюбленная ответила на признание положительно, и вскоре пара планировала свадьбу. Но брак не сложился из-за несогласия родителей невесты. Тютчев не любил афишировать свои литературные труды, поэтому он был ни известным, ни богатым, что, ожидаемо, не понравилось родителям юной и красивой Амалии. Молодой поэт не сдавался, он готов был бороться с конкурентом на дуэли за свою любовь, но чтобы не разжигать конфликт и не натворить глупостей, Тютчев предпочёл вернуться на время в Россию (из Германии). На этом пути двух влюблённых разошлись.

Пути разошлись, а чувства остались и чтобы понять их нужно опять обратиться к стихотворению Фёдора Ивановича Тютчева: «Твой милый взор, невинной страсти полной».

С первых строк автор олицетворяет любовь во взгляде своей избранницы, эта любовь служит укорой родителям Амалии. Как они не были бы против, нежные взаимные чувства пары не остынут. Любовь внутри них живёт, к сожалению, не благодаря, а вопреки обстоятельствам.

Для самого Тютчева любовь, как глоток свежего воздуха, как кусочек чистого неба или отдушина в серых однообразных буднях, единственный источник общения, или всё без чего невозможна жизнь человека.

Мне этот отрывок из биографии Ф.И. Тютчева напомнил всем известную пьесу У. Шекспира «Ромео и Джульетта». Это та же первая взаимная любовь, сводящая с ума, но, к счастью, в жизни порой всё сводится к решению проблемы, а не к трагическому концу.

Для полноты картины, хочется отметить, что первая любовь Тютчева, хоть и не была длительной и судьбоносной, но назвать её бесплодной тоже нельзя, ведь она навсегда отразилась, в творческом пути Ф. И. Тютчева.

37. Рим Юсупов, поэт, писатель. Тучково, Московская область

ФЁДОР ТЮТЧЕВ (ПОЭТИЧЕСКОЕ ЭССЕ)

1

СУМЕЛ ПОЭТ НАС УДИВИТЬ

Век девятнадцатый. Кто лучше
Был в этом веке, как поэт?
Конечно Пушкин. Но и Тютчев,
Оставил в нём свой яркий след.
Его стихи иного рода,
Не пафосные может быть,
Но оживлением природы
Сумел поэт нас удивить.
Словами радостно играя,
В стихах воскликнул как-то он:
«Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром…»
И с той поры не угасает
Тот стих в сознание любом.
И лишь гроза заполыхает,
Вновь вспоминаем мы о нём.
Звонки бесхитростные строки,
Но как затрагивают нас,
Пронзая душу ненароком,
Даря живой природы страсть.
И наполняют щедро сердце
Волненьем бурных, ярких чувств.
Не зря в России люди, с детства
Стихи те помнят наизусть.

2

ДЕТСТВО

У Тютчева и детство было,
Как фейерверк счастливых лет.
Его родители любили
И берегли от разных бед.
И он, конечно же, старался
Их наставлениям внимать.
Не зря умом он отличался
И мог, как взрослый рассуждать.
И тонкостям его мышленья
Мог позавидовать любой.
Природы каждое явленье
Он ощущал, как вскрик живой.
Поэзией обозначалась
Его души и сердца страсть.
Он жил, как будто бы печалясь
За тех чья жизнь не удалась.
Голубку мёртвую заметив
В траве, он тут же помрачнел,
Признав в жестокой, жуткой смерти
Любви и радости предел.
С тех пор беспечных проявлений
Восторга он не ощущал.
В нем тихо пробуждался гений
И он как будто это знал.
Но вряд ли стал бы раскрываться
О том поэт перед людьми.
И всё ж, в днях детства был он счастлив,
Жить, не умея без любви.

3

ЮНОСТЬ ПОЭТА 

I

Промчалось детство, но тех лет
Сияние неугасимо.
Стремился к знаниям поэт,
Черпая в них живые силы
И для ума, и для души
И для любой рождённой мысли.
Он к новым веяньям спешил.
К иным векам он устремился.
Великий Рим его пленил
Поэзией неповторимой
Он смысл явлений находил
В творениях поэтов Рима.
Познал он мудрую латынь
Пленил его собой Гораций
Он явно восхищался им,
Спеша в любви к нему признаться.
Так очарован Тютчев был
Стихами, чьи слова от бога,
Что с радостью переводил
Его пленительные оды.

II

Московский университет
По профилю словесности
Окончил Тютчев. Впрочем, нет .
Стремленья в нём к известности.
Не рвётся к славе, как поэт,
Хотя стихи порой слагает,
И романтизму прошлых лет
И русской лирике внимает.
И мог бы выше многих встать.
Но путь иной он выбирает.
И вот, уже, как дипломат
В далёкий Мюнхен уезжает.
России хочет он служить
Ей посвятив дела и мысли.
Теперь придётся долго жить
Поэту за границей.

ЛЮБОВЬ

I

Зря Тютчев время не терял
Стараясь для России.
Но и себя не забывал,
Стремясь к любви красивой.
Хотя и в ней, порой беда
Стереть готова страсти.
Любовь же, первая, всегда
Как правило, несчастна.
А он Амалию избрал -
Красавицу из лучших.
Но для неё не идеал,
Деньгами бедный, Тютчев.
Поэт умён, но мир его
Иного интереса.
И отказалась от него
Красавица-принцесса.
И всё теперь ему не впрок,
Жизнь показалась вздорной.
И долго он ещё не мог
Оправиться от горя.

II

Но разбудила чувства в нём
Элеонора Петерсон.
Опять к любви он возрождён,
Не зря сияет месяцем.
И вот, отдавшись в нежный плен,
Решил на ней жениться.
Никто не знает между тем
Что в будущем случиться.
Три дочери, любви итог.
Жаль, бог не дал им сына.
Но не встречаться он не мог
И с милой Эрнестиной.
Лукав поэт, в иной любви
Пролился страстью жгучей.
Ах! Все поэты таковы!
Не исключенье Тютчев.
Так на двоих деля любовь,
Он жил с Элеонорой.
Но мир поистине суров -
Она угасла вскоре.
Ушла, исчезла, отошла
В иную суть невольно.
Увяла чуткая душа
Поэта, слившись с болью.

III

Опять он горечью томим.
От горя сердце стынет.
Как хорошо, что рядом с ним
Осталась Эрнестина.
Её любовью он спасён
И возвращён вновь к жизни.
А всё былое, словно сон
И чувств былых капризы.
И нужно, продолжая жизнь
Спешить к иным явленьям,
Любовью новой дорожить,
Как новым вдохновеньем.
В брак, с милой пассией своей
Вступил он без сомненья.
Вдвоём им было веселей
Всегда, в любое время.
И явной радостью годов
Была их жизнь согрета.
Крепка как будто бы любовь.
Надолго ли всё это?
Уж, слишком кровь в нём горяча
Чувствительна до боли.
Случайно деву повстречав
Вновь вспыхнет поневоле.

IV

В Европе срок свой отслужив
Домой вернулся. Тютчев.
Не зря Отчизной дорожит
Тот, в ком святы к ней чувства.
Он в Петербурге. Цензор он.
И как поэт заметен.
Жена и дети, все при нём,
Его теплом согреты.
Но Тютчев, как и прежде, был
Любвеобильным в чувствах
Теперь любовь свою делил ,
Ни с немкой он, а с русской.
Опять поэта увлекла
К себе краса девичья.
Любовь к Денисьевой была
Одной их романтичных.
Четырнадцать счастливых лет
Любовь торжествовала.
И вдруг Елены милой, смерть
Любовь ту разорвала.
И лишь поэзия могла
Помочь ему в тех бедах.
Ещё Гортензия была
Любовницей последней.
Последней радостью его
И вовсе не случайной.
Но мы не знаем ничего
Об этой светлой тайне.

4

ОН И ФИЛОСОФ ТОЖЕ

Но разве Тютчев - Дон-Жуан?
Нет, он поэт известный.
В России все к его стихам
Тянулись с интересом.
И каждый: словом был согрет,
И мыслью обнадёжен.
Вель он не только лишь поэт,
Он и философ тоже.
Не зря же Шеллинга он знал,
Встречался с Гёте, с Гейне.
И Шиллера он обожал
Ценя его творенья.
Был, в легендарные те дни,
Поэт наш рядом с ними.
Дарили Тютчеву они
Восторг необъяснимый.
Ах, как бы, как и Тютчев, я
Пожал бы Гейне руку,
Такая роскошь бытия
Была бы мне наукой.
Но если б, Пушкина рука
Моей руки б, коснулась,
Душа бы вздрогнула слегка,
А сердце б, улыбнулось.

5

И ТЮТЧЕВ ПУШКИНА ЛЮБИЛ

И Тютчев Пушкина любил
Превыше всех на свете.
В его стихах он находил
Блеск славы и бессмертья.
И правды смысл, и жизни суть,
Как и свободе гимны.
Не схожим был их жизни путь,
Но цель сердец едина.
И всё же, разным был их стиль
В поэзии российской.
В стихах у Пушкина мир жил
Людьми, их жизнью быстрой,
И даже, будничной, порой,
Зато вполне реальной.
У Тютчева же, мир иной,
Немало в нём стенаний.
Вне будней грустен человек.
В его стихах печальных
Душа, устав от многих бед,
Стремится к звёздной дали.
И сам он, Тютчев, иногда
Готов тоской пролиться
Не зная как, где и когда
Он сможет отразиться,
Как счастье, как любовь, как свет,
Как молнии и грозы…
К природе тянется поэт,
Устав от грустной прозы.
Не зря, шум ветра, рокот рек,
И даже крики чаек …
Уводят Тютчева от бед
В мир грёз, где нет печалей.
Дано стихам его звучать
В любом идущем веке.
В них философии печать
И мудрость человека.

6

ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ

Но к Родине его любовь
Превыше всех соблазнов.
Любовь та в мир его стихов
Вливается, как праздник.
В ней и весенний первый гром
И тёплый летний вечер
И пенье птиц, и арфы звон,
И радость человечья.
И солнца яркий, дивный свет
И зимних дней отрада…
И лучше Родины той нет
На свете. И не надо.
Хотя на Западе он жил
По долгу службы, Тютчев,
О том, как Родину любил
В своих стихах озвучил.
Её прекрасней в мире нет,
Она душа поэта.
Хотя и в ней немало бед
Зато так много света.
И снега много в днях зимы,
И зелени в днях лета…
Мы все в Россию влюблены
И не молчим об этом.
Лишь россиянин может внять
Живой душе России.
А прочим людям не понять,
В чём суть её и сила.

36. Евгений Миронов. Санкт-Петербург

Творчество Фёдора Ивановича Тютчева

Фёдор Иванович Тютчев родился 23 ноября (5 декабря) 1803 года в родовой усадьбе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии.

Нанятый в 1810 году для него домашний учитель - поэт и переводчик С. Е. Раича - поддерживал интерес мальчика к стихосложению и классическим языкам.

Фёдор изучил латынь и древнеримскую поэзию, а в 12 лет переводил оды Горация. Именно данная деятельность переводчика стала первым серьёзным шагом в его литературной деятельности и заложила фундамент для дальнейшего творчества.

В 14 лет Фёдор Иванович Тютчев избран членом Общества любителей российской словесности.

Поэтическим творчеством он начал заниматься в юности.

В 1819 году опубликована первая работа Ф. Тютчева – перевод «Послания Горация к Меценату».

В период 1820-1830 годах. им созданы стихотворения, как «Весенняя гроза», «Как океан объемлет шар земной…», «Фонтан», «Зима не даром злится…» и другие.

ВЕСЕННЯЯ ГРОЗА

Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.
С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный —
Всё вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
<1828>

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР

Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.
Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.
Река воздушная полней
Течет меж небом и землею,
Грудь дышит легче и вольней,
Освобожденная от зною.
И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.
<1828>

ФОНТАН

Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной —
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
О смертной мысли водомет,
О водомет неистощимый!
Какой закон непостижимый
Тебя стремит, тебя мятет?
Как жадно к небу рвешься ты!..
Но длань незримо-роковая
Твой луч упорный, преломляя,
Свергает в брызгах с высоты.
<1836>

В 1829 году появились стихи «Бессонница» и «Видение».

ОСЕННИЙ ВЕЧЕР

Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть!..
Зловещий блеск и пестрота дерёв,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье — и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья!
Октябрь 1830

* * *

Зима недаром злится,
Прошла её пора —
Весна в окно стучится
И гонит со двора.
И всё засуетилось,
Всё нудит Зиму вон —
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.
Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит...
Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя...
Весне и горя мало:
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу.
<1836>

Значительный первый успех пришёл к нему в 1836 году, когда А. С. Пушкин одобрил ряд его стихотворений и опубликовал 16 произведений Фёдора Ивановича Тютчева в журнале «Современник» под общим названием: «Стихотворения, присланные из Германии».

РУССКОЙ ЖЕНЩИНЕ
Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои...
И жизнь твоя пройдет незрима
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, —
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле...
1848 или 1849

В 1850-х он посвятил немало произведений Елене Денисьевой, в которую был давно влюблён.

Когда она в 1864 г. ушла в мир лучший, Фёдор Тютчев впадёт в депрессию. Он напишет в память о Елене такие стихи, как «Накануне годовщины 4 августа 1865 г.» и «Весь день она лежала в забытьи…».

Первый сборник стихов Тютчева вышел в 1854 году.

К. Б.

Я встретил вас — и всё былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло...
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, —
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...
Как после вековой разлуки
Гляжу на вас, как бы во сне, —
И вот — слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..
26 июля 1870

Сам поэт не придавал большого значения своему творчеству, хотя о нем с восторгом отзывались многие критики и лучшие русские писатели.

Ф. Тютчев остаётся непревзойдённым мастером высокой лирики, способным в немногих словах и точных образах раскрыть потаённую суть природы, глубину чувств и мыслей человека, безуспешно стремящегося постичь тайну бытия.

15 (27).07.1873 года после тяжёлой продолжительной болезни на 70-м году жизни Фёдор Иванович Тютчев скончался в Царском Селе. Похоронен 18.07.1873 года на кладбище Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге.

35. Евгений Миронов. Санкт-Петербург

Биография Фёдора Тютчева

Фёдор Иванович Тютчев родился 23 ноября (5 декабря) 1803 года в дворянской семье в родовой усадьбе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии.

Отец, Иван Николаевич Тютчев, (12 октября 1768 - 26 апреля 1846) - оказался младшим сыном дворян Николая Андреевича (1720-1797) и Пелагеи Денисовны, урождённой Панютиной, (1739-1812) Тютчевых. Он являлся брянским помещиком, поручиком гвардии, надворным советником; служил в экспедиции Кремлёвского строения. Похоронен в Овстуге.

Мать, Екатерина Львовна Тютчева, урождённая Толстая, (16 октября 1776–15 мая 1866), являлась дочерью первого члена Московского Монетного двора, действительного статского советника Льва Васильевича Толстого (1740 – 1816) и Екатерины Михайловны, урождённой Римской-Корсаковой, (1735 – 1788). Замужем (1798) за И. Н. Тютчевым. Имела шестерых детей. Похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.

Федя получил домашнее образование: изучал античную поэзию, латынь, греческий, старославянский и французский языки.

В 1810 году семья переехала в Москву, где обучением мальчика занимался нанятый преподаватель, который привил подопечному любовь к творчеству, любовь к литературе.

В 1812 году семья покинула московский особняк из-за нашествия Наполеона и переехала временно в Ярославль. Многие беженцы из Москвы сами поджигали свои дома. После ухода французской армии из Москвы семья вернулась в свой дом, который один из немногих не подвергся пожару.

С 1817 года в качестве вольнослушателя начал посещать лекции на словесном отделении в Императорском Московском университете, где его преподавателями стали Алексей Мерзляков и Михаил Каченовский.

Ещё до зачисления его приняли в число студентов в ноябре 1818 года.

В 1821 году Фёдор Тютчев получил аттестат об окончании Московского университета. Через год он переезжает в столицу – в Санкт-Петербург, где становится служащим Государственной коллегии иностранных дел.

Его отправили в Мюнхен в качестве внештатного атташе Российской дипломатической миссии, где он знакомится с Шеллингом и Гейне.

В марте 1826 года он женится на вдове Элеоноре Петерсон, урождённой графине Ботмер, (1800-1838), у которо имелось четверо детей, и от которой Ф. Тютчев имеет трёх дочерей: Анна (1829-1889), Дарья (1834-1903), Екатерина (1835-1882). Все три дочери служили фрейлинами.

У Фёдора Ивановича Тютчева имелась возлюбленная - Денисьева, Елена Александровна (1826-1864); (отношения длились 14 лет). Их дети: Елена (1851-1865), Фёдор (1860-1916), Николай (1864-1865).

В 1835 году Фёдор Иванович Тютчев получил придворное звание: камергер.

В 1938 году его отправили в дипломатическую миссию в Турин.

В августе 1838 года после тяжёлой болезни супруга умерла.

Через несколько месяцев в 1839 году Ф. Тютчев сочетается браком с богатой вдовой баронессой Эрнестиной Дёрнберг (урождённой Пфеффель). В данном браке родилось дети: Мария (1840-1873), Дмитрий (1841-1870), Иван (1846-1909).

В 1839 году дипломатическая деятельность прервалась.

У Фёдора Ивановича Тютчева имелась возлюбленная - Гортензия Лапп. Она приехала с Ф. Тютчевым в Россию и родила двоих сыновей. Чиновник завещал Гортензии Лапп пенсию, которая по закону полагалась его вдове Эрнестине Фёдоровне. Возлюбленная Лапп получала пенсию, которую уступила ей официальная вдова.

В 1843 году Ф. И. Тютчев встретился со всесильным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфом. Итогом встречи стала поддержка императором Николаем I инициатив Ф. Тютчева в работе по созданию позитивного облика России на Западе. Ему дали «добро» на самостоятельное выступление в печати по политическим проблемам взаимоотношений между Европой и Россией.

Фёдор Тютчев возвратился в Россию в 1844 году.

Он вновь в 1845 году поступил в Санкт-Петербурге в Министерство иностранных дел.

С 1848 года занимал должность старшего цензора.

07.04.1857 года Ф. И. Тютчев получил чин действительного статского советника.

17.04.1858 года чиновник назначен председателем Комитета иностранной цензуры. На данном посту Фёдор Иванович Тютчев отработал целых 15 лет.

30.08.1865 года он произведён в тайные советники, достигнув фактически второй ступени в государственной иерархии чиновников.

04.12.1872 года Ф. Тютчев утратил свободу движения левой рукой, ощущал резкое ухудшение зрения и его мучили головные боли. 01.01.1873 года он пошёл навестить знакомых. На улице с ним случился удар, который парализовал всю левую половину тела.

15 (27).07.1873 года Фёдор Иванович Тютчев скончался в Царском Селе, на 70-м году жизни. Похоронен 18.07.1873 года на кладбище Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге.

34. Анна Тараканова, школа № 42. Пермь

Любовная лирика и воспоминания в стихотворениях Тютчева

Тютчев является выдающимся поэтом и дипломатом. Его стихотворения полны любовной лирики и воспоминаний. В творчестве Федора Ивановича Тютчева много стихотворений, написанных на разные темы, но одной из важнейших его тем является тема любви. Прочитав произведение этого автора, вы сможете узнать о его чувствах, переживаниях, всех его эмоциях. В течение очень долгого времени любовь к образу Тютчева была страстью. Трудно найти поэта, который не работал бы над темой любви в своих произведениях. В своих стихах поэт выражает эмоции и чувства. Именно с помощью такого искреннего чувства, как любовь, человеческое сердце бьется по-особому, благодаря этому чувству творчество Тютчева наполнено внутренним пламенем.

Большинство стихотворений Тютчева, относящихся к любовной лирике, проникнуты грустными, иногда трагическими звуками. Все они отражают глубокие чувства поэта, страсть, кипевшую в его душе, и чувство вины за то, что он не бросил любить без остатка, долгие угрызения совести и не нужное самолюбование. Судьба его лирической героини тяжела, характеры многогранны, портреты неоднозначны. Муза Тютчева сочетает в себе возвышенность природы с простыми и заурядными человеческими эмоциями: гневом, ревностью и страданием.

Не упоминая "Денисьевский цикл", самый известный сборник любовной лирики поэта, эссе и очерк по литературе на тему творчества Тютчева был завершен возлюбленной Федора Ивановича и был назван в честь Денисьевой. Их отношения длились 14 лет и закончились только после трагической гибели женщины. Пример такого стихотворения: "О, как убийственно мы любим".

Стихотворения "Я помню время золотое"(1836) и "Я встретил вас и все былое..» (1870) были посвящены Амалии Рагенфельд, которая была глубоко влюблена в него, когда он был молод. Оба произведения были положены на музыку и исполнены как романс. Цитаты из них есть повсюду.

Тесно связанные с мотивами любви в лирике писателя, присутствуют также мотивы грез и воспоминаний, полных светлой грусти. Автор жаждет вернуться в прошлое и вновь пережить приятные ощущения, хотя бы для того, чтобы забыть горечь утраты. Эти мотивы прослеживаются в стихотворении: "Я очи знал".

Главной особенностью любовной лирики Федора Ивановича является то, что она очень автобиографична. Он не решился назвать имя своей возлюбленной, используя прямые обращения с надписями и текстами, но описал свои эмоциональные переживания, словно превратив стихотворение в запись в личном дневнике.

Когда вычитаете стихи Тютчева, вы можете быть удивлены тем, насколько богат и красив наш русский язык. Жизнь без любви немыслима. Любовь – это всегда трудный и смертельный поединок, жертвами которого становятся оба человека, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Но в то же время любовь для поэта – это спасение, лучший дар, по-настоящему чистый, а главное, выражающийся в понимании друг друга, существования всех человеческих существ. Его произведения наполнены частичкой собственной души поэта. Тема любви актуальна не только для Тютчева, но и для других литературных поэтов. Поэтому любовная лирика Тютчева - это глубокое и проникновенное описание эмоций, которые могут изменить жизнь человека.

33. ё, литературовед, художница слова

Научиться молчать

Стихотворению «Silentium!»‎ почти две сотни лет. Едва ли Федор Тютчев, известный несерьезным отношением к своим произведениям, мог предвидеть что эти 18 стихов изменят облик русской поэзии.

За это время «Silentium!»‎ анализировали вдоль и поперек. Этому нас учат всю жизнь: анализировать, низводить до первоэлементов, делать понятным - и забывать навсегда. Так случилось и со стихотворением Тютчева. Разъяли на атомы и заучили, но отстранились от него как от поэтического единства. И самого Тютчева, и его «Silentium!»‎ сделали призраками давно ушедшей эпохи. Только подлинное искусство, даже на время забытое, времени не исчисляет.

Мы живем в эпоху, когда говорит все и вся, причем просто и ясно. Современная поэзия ценна прозрачностью, она повседневным языком рассказывает о повседневности. И эта вездесущая повседневность - как перезревший плод, начинающий гнить: съесть можно, но последствия непредсказуемые.

Ежедневно мы только и делаем, что самовыражаемся - и в жизни, и в творчестве. Обученное нон-стопом озвучивать мысли и проговаривать чувства, человечество оглохло от всеобщего проговаривания, но не приблизилось ни к пониманию себя, ни уж тем более к пониманию другого.

Оцифрованные, «залайканные», люди обессмыслились. Глубина истощилась. Ключи иссякли. И под виртуальным каблуком прогресса все чаще хочется прислушаться, а есть ли там, внутри, хоть какое-то движение? Или сама душа уже стала воспоминанием?..

Поэтический императив тютчевского стихотворения прост. Зато смыслы «Silentium!»‎, лежащие в области нематериального, могут поставить в тупик. Чувства, мечты, думы-мысли - все это будоражит, но кажется пустой тратой времени. Глядеть в себя просто так, наблюдать, не используя - зачем?

Я рассказываю о «Silentium!»‎ знакомой. Она не понимает.

- А он знал, что звезды - это на самом деле только призраки звезд? Хокинг писал.

- Нет. Это поэтический образ.

- То есть Тютчев предлагает просто медитировать?

- В сущности, да, медитировать, но все совсем не так просто.

Как нам, с нашей тягой к упрощениям, донести невыразимое? И как объяснить, что это-то и есть самое целительное, что позволяет сохранить себя чутким и восприимчивым? Ведь само объяснение - это уже анализ, а стихотворение как раз про обратное. Тютчев в 1830-е предостерегал об опасности переложения внутренних истин, не обретших словесной формы, на язык практической повседневности: «‎Мысль изреченная есть ложь»‎. Значит ли это, что о переживаниях, навеянных стихотворением, нужно молчать?.. И не значит ли это, что придется молчать и о самом «Silentium!»‎?

Человек XXI столетия силится успеть за взявшим немыслимую скорость миром, а затем внезапно ощущает непонятную тоску, которая постепенно разрастается. Возможно, это реакция на обессмысливание, а то и просто взросление. Обычно в этот момент на душевное состояние клеится ярлык «‎экзистенциальный кризис»‎, и начинается мучительный процесс поиска внутренней подлинности через бесконечные проговаривания чувств и мыслей.

Истерические попытки стать здоровой личностью мало способствуют исцелению от тоски, зреющей внутри. Расчленяя внутренний мир, человек рационализирует ощущения, чтобы затем пересобрать все в некое отредактированное целое, но сложное единство «‎душевной глубины»‎ навсегда исчезает. Тем более что при анализе переживаний часто идут «‎от языка»‎, а не от явления, и придумывают прозрачные, упрощенные наименования для невероятного сложного.

Мы так плохо изъясняемся и так косно мыслим! Наши слова заклинают на смерть, а мы все пытаемся описать ими мир «‎таинственно-волшебных дум»‎...

Для того чтобы научиться говорить полнокровно и приблизиться к пониманию своей подлинности, необходимо отказаться от самой идеи «‎прозрачного»‎ мертвого языка и заново научиться молчать.

Безмолвное любование внутренними процессами без необходимости давать им исчерпывающие имена - об этом стихотворение Тютчева. «Silentium!»‎ - это манифест торжества человеческой глубины. Почти священный текст о душевной святыне. Не тревожить истоки души, а в благоговении следить за тайной жизнью самых недр человеческого существа. Здесь рождаются любовь и вера, мечта и нескончаемое творчество. Здесь зреет жизненный смысл. Созерцать в молчании, чтобы не спугнуть своей сложности, и разглядеть затем такую же сложность в другом. Прочувствовать зеркальное отражение макро- и микрокосма. Распознать в пространстве души отражение давно угасших звезд. Дать право неосязаемому быть и сбываться.

«Silentium!»‎ - несовременное, но очень своевременное стихотворение. При внимательном чтении оно способно стать лекарством для усталой от обессмысливания души. Даже если не до конца поверить Тютчеву, сработает суггестия поэтического языка: стих «‎мысль изреченная есть ложь»‎ точно останется в памяти.

...А еще от экзистенциальных кризисов помогают антидепрессанты, скажут мне. Научно доказанное действие без нафталиновых рифм. Я отдаю себе отчёт в том, насколько наивными могут показаться мои мысли: «‎Уже никому не надо»‎, «‎кругом одни материалисты»‎. Но, во-первых, от наружного шума и общего обессмысливания страдают и пресловутые «‎материалисты»‎, а во-вторых, далеко не все материалисты так уж материалистичны, как хотят казаться. Будь оно так, психологи давно бы разорились.

Я также признаю, что не слишком оригинальна: в разгар Серебряного века в контексте «Silentium!»‎ поэты делились похожими соображениями. Они тоже искали «‎живой»‎ чудотворный язык, правда, для несколько иных целей.

Искусство все еще - всегда! - способно исцелять. Как идейно, так и утонченной красотой, незримой внутренней гармонией. Как высшая точка словесного искусства поэзия в ее трепетном обращении со смыслами способна оживить душевный «‎слух»‎ и обучить человека сложному наречию, единственно подходящему для описания глубинных процессов. Нужно лишь, чтобы она не забывала об этой своей сверхспособности.

В ХХ веке символисты, прямые наследники Тютчева, сакрализировали идею «Silentium!»‎ Например, Вячеслав Иванов в поздний период творчества сближал тютчевские смыслы с православными идеями исихазма-молчальничества. Но мне вспоминается еще одно стихотворение, где лирический герой сетует на исчерпанность человеческой речи. Автор его не символист - это Арсений Тарковский: «Мне опостылели слова, слова, слова. // Я больше не могу превозносить права на речь разумную…»‎

Кажется, мы живем где-то посередине этой поэтической переклички: слова уже опостылели, но внимать чему-то, кроме рацио, мы пока не решаемся.

32. Ирина Каюмова, учитель, школа № 63. Ульяновск

Творчество Федора Ивановича Тютчева - это настоящее богатство русской литературы. Его стихи, наполненные глубокой мыслью и философским подходом к изображению мира, оказали огромное влияние на развитие русской поэзии и философии XIX века.

Одной из главных тем, которые Тютчев затрагивал в своих стихотворениях, является природа. Он видел в ней отражение души народа и считал ее одним из самых важных аспектов русской культуры. В его стихах природа становится символом истинной красоты и гармонии, а через нее он выражает свои мысли о жизни, времени и вечности.

Тютчев также обращался к вопросам о смысле жизни, разуме и чувствах. В его стихах всегда присутствует напряжение между рациональным и эмоциональным, разумом и сердцем. Он задавался вопросами о сущности человека, его месте в мире и его отношении к природе.

В своих лирических стихотворениях Тютчев выражал свои чувства и эмоции. Он писал о любви, смерти, разлуке и надежде. Его стихи отличаются глубокой эмоциональностью и проникновенностью. Они заставляют читателя задуматься о смысле жизни, о прошлом и будущем, о вечности.

Одной из особенностей творчества Тютчева является его философский подход к поэзии. Он не только описывает мир, но и задает важные вопросы о его сущности. В его стихах всегда присутствует стремление к пониманию мира и его законов. Он исследует отношение человека к времени и вечности, разуму и сердцу.

Тютчев был не только поэтом, но и мыслителем. Его творчество не только звучит прекрасно, но и заставляет задуматься о глубоких вопросах жизни и смысла существования. Он вызывает у читателя эмоции, вдохновляет на размышления и расширяет кругозор.

Творчество Федора Тютчева до сих пор остается актуальным и вдохновляет многих поэтов и читателей. Его стихи являются одними из самых значимых произведений русской поэзии, которые продолжают восхищать своей красотой и глубиной. Он оставил настоящее наследие, которое живет и вдохновляет новые поколения.

31. Софья Шишлова, ученица гимназии № 4. Астрахань

Федор Иванович Тютчев

Федор Иванович Тютчев был вторым ребенком в семье, принадлежащей к старинному русскому дворянству, Ивана Николаевича и Екатерины Львовны Тютчевых. Родился он 23 ноября 1803 года в тютчевском имении, Орловской губернии Брянского уезда. В отличие от своих родителей Федор Иванович с самых ранних лет, показывал свои способности, поэтому практически сразу же стал любимцем бабушки, матери и всех окружающих. Старший брат Федора Ивановича тоже очень его любил и всегда был его ангелом-хранителем. Эта вседозволенность в последствии отразилась на формировании его характера. Федор Тютчев еще с детства стал противником всякого принуждения, тяжелой работы и любого напряжения, но по своей натуре был очень добросердечен, чуток и ласков. Учился Тютчев очень хорошо. Когда ему было примерно девять лет в 1812 году, началась война, вся семья Тютчевых провела это ужасное время в Ярославле, но отголоски войны были слышны везде, поэтому удивительно что Тютчев никогда не вспоминал о том времени, но на мой взгляд, именно благодаря той войне в душе Тютчева зажглась та нерушимая любовь к родине, которую можно заметить в его произведениях. Родители никогда не жалели ничего для образования мальчика именно поэтому “после французов”, наняли Семена Егоровича Раича и это был самый лучший учитель для Тютчева. Раич был ученым, замечательно разбирался в русской и зарубежной литературе, он стал известен в нашей литературе благодаря переводам в стихах. Благодаря Семену, Тютчев прекрасно разбирался в классике. Очень скоро ученик стал гордостью для учителя и уже в 14-летнем возрасте перевел послание Горация к Меценату, позже прочитанное критическим авторитетом - Мерзляковым. Уже 30 марта 1818 года в совсем юном возрасте Тютчев стал сотрудником Московского Общества Любителей Российской словесности. Это стало торжеством не только для юного поэта, но и для всей семьи Тютчевых. В том же 1818 году Тютчев поступил в Московский университет и стал ездить на лекции вместе с Раичем, но позже в 1819 году, Раич расстался со своим учеником. В университете Тютчев познакомился с Погодиным, который был старше Федора на 3 года. Сам Тютчев позже вспоминал: ”Вот он на лекции сидит за моей спиною на второй лавке и не слушая Каченовского, строчит на него эпиграммы..... Или как я пишу ему ответы на экзамен к Черепанову.” В жизни Тютчева было много событий, которые произвели на него большое впечатление, например как-то раз в 1818 году, в Москву приехало Царское семейство, а вместе с ним - Жуковский. Он был знаком и Раичу и родителям Тютчева, поэтому отец Федора решил представить Жуковскому своего сына . 17 апреля отец привел сына в Кремль, где пушки оповестили всех о рождении в тот самый час младенца - будущего Царя Александра Николаевича. В 1821 году, когда Тютчеву не было и 18-ти лет он сдал на отлично свой последний экзамен и получил кандидатскую степень. Вся семья Тютчевых были уверены, что перед ним открылась блестящая карьера, но сам Федор Иванович предпочитал проводить время в светском обществе, где пользовался успехом. Оставив выбор будущей судьбы старшим. Стоит отметить, что буйство и разгул были не свойственны для Тютчева, он предпочитал поэтическое увлечение и искренние чувства. В 1822 году был отправлен в Петербург на службу в Государственную коллегию Иностранных Дел, но в июне вместе со своим родственником уехал за границу, в Мюнхен. Там в немецкой квартире Тютчев обустроил себе уютный русский уголок с иконами и лампадою. Как говорил Тютчев переезд в Мюнхен стал одним из самых важных этапов его жизни.

30. Зверева Татьяна, профессор Удмуртского государственного университета. Ижевск

Скрещения: Федор Тютчев и Каспар Фридрих

Быть ничьим сном…
Р.-М. Рильке

Ни в поэтическом, ни в эпистолярном наследии Тютчева имя немецкого художника Каспара Фридриха не упомянуто ни разу. Письма его друзей и современников – В. Жуковского, П. Вяземского, Ф. Глинки, Я. Полонского, А. Фета – изобилуют именами живописцев, чего не скажешь о тютчевских письмах (либо очень личных, либо поглощенных проблемами текущей политики). Тютчев крайне редко делится своими художественными впечатлениями. Однажды вскользь упомянутый Рафаэль… На этом живописные предпочтения Тютчева исчерпаны. Были ли известны Тютчеву творения Каспара Фридриха – художника-современника, о ком много спорили и в Германии и в России, и в чьем творчестве наиболее полно выразилось понимание личности, осознавшей свою обреченность перед лицом «бездны роковой»? Нет каких-либо фактов, свидетельствующих об их непосредственном знакомстве. Гипотетически встреча поэта и художника могла состояться – письмам Тютчева не стоит доверять в полной мере, поскольку поэт никогда не стремился запечатлеть в них фактической стороны своей жизни. И Генрих Гейне и Иоганн Гете, с которыми общался русский поэт, были близки к Фридриху. Живописью Фридриха восторгался Ф. Шеллинг – философ, с кем «охотно беседовал» Тютчев. Друг и постоянный адресат тютчевских писем В. Жуковский пристально следил за творчеством немецкого художника и даже принимал активное участие в судьбе его картинного наследия. Художественные открытия Каспара Фридриха повлияли на становление школы иенских романтиков, вне которой невозможно осмысление поэзии Тютчева. Все это косвенно свидетельствует о том, что живопись Фридриха была хорошо известна русскому поэту. Наконец, и Фридрих и Тютчев были сыновьями «больного» века, оба остро чувствовали «ночную сторону» мира (даже из жизни они уйдут почти одинаково – разбитые параличом и разуверившиеся в возможности посмертного существования).

Мрачные романтические пейзажи Фридриха – условные ландшафты, где происходит встреча человека с Вечностью. Не стоит сомневаться в их космической сущности; Фридрих, как и Тютчев, по своим философским убеждениям был близок шеллингианскому пониманию природы. На картинах немецкого художника взгляд героев неизменно прикован к таинственной дали, втягивающей и поглощающей в себя их одинокие фигуры. Даже в «наиромантичнейшем» «Страннике над туманом моря» нет ощущения торжества человека над миром, один неверный шаг – и бездна навсегда поглотит стоящую на скале фигуру. Это же осознание обреченности сопровождает и лучшие стихи Тютчева:

Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн;

Все вместе – малые, большие,
Утратив прежний образ свой,
Все – безразличны, как стихия, –
Сольются с бездной роковой!..

Для К. Фридриха и Ф. Тютчева бездна менее всего связана со смертью. Несмотря на то, что эта тема занимает у обоих важное место, трагизм существования связан не с тем, что человеку придется покинуть этот мир. Казалось бы, Фридриху принадлежат и «Крест в горах», и «Четыре возраста», и «Вход на кладбище», и «Кладбищенские ворота», а многочисленные могильные курганы и руины на картинах художника не перестают напоминать о жанре memento mori. Тютчев также заворожен смертью и неотступно размышляет о последнем часе. Тема смерти особенно отчетливо проступает в переписке с женой Эрнестиной Федоровной. В одном из писем поэт называет себя «человеком, постоянно преследуемым мыслью о смерти» (19 июля 1852), в другом говорит о том, что «смерть – это единственное общее место, которое никогда не устареет» (10 июля 1866), в третьем задается вопросом, «что все это значит и каков смысл этой ужасающей загадки, – если, впрочем, есть какой-либо смысл?» (14 сентября 1871).

И все же чувство подлинного трагизма возникает не вследствие мысли о смерти, а вследствие того, что и у Фридриха и у Тютчева само бытие обнаруживает свою иллюзорность. Одинокие, безликие человеческие фигурки – чистая случайность на полотнах немецкого художника (может быть, именно поэтому позы персонажей отмечены неустойчивостью). Торжество внешней стихии настолько очевидно, что, например, в картине «Монах у моря» художник вообще смазывает контур, и фигура монаха «растворяется» в морском пейзаже. В «Утреннем тумане в горах» туман и вовсе полностью поглощает лежащий внизу мир. В статичности фридриховских пейзажей угадывается мертвое оцепенение жизни, словно погруженной в сон. Эту же сновидческую природу жизни гениально угадывает Тютчев: «Как океан объемлет шар земной, / Земная жизнь кругом объята снами, снами…». В тютчевской космогонии сны – «пятый элемент», одна из стихий, подобная воде, огню, воздуху и земле. Ощущаемое в творчестве поэта неблагополучие бытия связано с утратой авторской веры в реальность человеческого существования:

Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих – лишь грезою природы;

Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья –
Жизнь отошла – и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья,
Здесь человек лишь снится сам себе.

Пожалуй, острее всего эту мысль передают строки, написанные Тютчевым на французском языке:

Et maintenant, ami, de ces heures passées,
De cette vie à deux, que nous est-il resté?
Un regard, un accent, des débris de pensées. –
Hélas, ce qui n’est plus a-t-il jamais été?

А теперь, друг, об этих прошедших часах,
Что у нас осталось от этой жизни вдвоем?
Взгляд, акцент, обрывки мыслей. –
Увы, неужели то, чего больше нет, никогда не было? (подстрочник)

Примечательна последняя, завершающая этот небольшой шедевр строка. Поэт не столько грустит о Былом, сколько сомневается в подлинности безвозвратно ушедшей жизни, не оставившей своего следа. Онтологическое вопрошание стягивается не к книге Экклезиаста, предельно заострившей проблему преходящести; вопрос, поставленный Тютчевым, значительно глубже – а было ли Былое? Сама реальность обнаруживает здесь свою недостоверность.

И, наконец, последнее скрещение. Воскрешение почти забытого во второй половине XIX столетия имени Каспара Фридриха произойдет в начале ХХ в. – его картины будут выставлены на одной из берлинских выставок в 1906 г. Интерес к творческому наследию художника связан с деятельностью немецких неоромантиков и символистов, главным образом, с Р.-М. Рильке, для которого опыт фридриховского погружения в сверхреальность окажется близким. В истории русской культуры имя Тютчева также будет заново открыто символистами, которые угадают в поэте собственного предшественника, а чуть позднее акмеист О.Э. Мандельштам скажет, что «таинственный тютчевский камень» положен в основу здания русской поэзии.

29. Мария Вязьмина, историк, юрист. Красноярск

«Русская звезда» в стихотворениях Ф. И. Тютчева

Обратим внимание на несколько главных стихотворений поэта. Читатель вправе спросить, главных для кого: для самого поэта, его современников или для будущих поколений? Главных, в каком смысле: для обозначения переломных моментов в жизни творца или для отражения всех неурядиц и перипетий в судьбе его Родины? Иногда на подобные вопросы ответить просто. Если судьба поэта, круг его интересов неотделимы от родной страны, её величайших успехов и глубочайшего позора. Когда сам образ мыслей поэта, его политические принципы настолько актуальны, что возникает чувство невероятного взаимопонимания. Такими являются стихи Ф. И. Тютчева.

Чародейкою Зимою
Околдован, лес стоит –
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит…

Кто не читал хоть раз эти строки? Не попадал и сам в сказочную атмосферу зимнего очарования, ярко нарисованную поэтом?

Несмотря на длительное проживание за границей, он никогда не забывал родные просторы и всегда возвращался домой, в село Овстуг (недалеко от Брянска), которым владели Тютчевы, где и были написаны эти сказочные строки.

Каждая строчка дышит безмолвием и покоем, точно и сам Тютчев, который, окончательно вернувшись в родные края, ещё не может привыкнуть к новому ритму жизни.

«Неподвижность» описания наталкивает и на мысль о судьбе родной земли, о которой Тютчев-дипломат думал непрестанно. Точно сама Россия, заснувшая под злокозненными чарами, только и ждет, чтобы проснуться, показать себя миру во всем блеске, напоминая другие строки поэта:

Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?..

Перелистывая страницы сборника стихов Тютчева мы, словно вместе с поэтом, возвращаемся домой. Но что это? Словно восточное предание, сокрытое ярким платком от неверных, открывается взору:

Флаги веют на Босфоре,
Пушки празднично гремят,
Небо ясно – блещет море
И ликует Цареград...

Однако финал неминуемо возвращает нас к мыслям о родных и близких народах:

Там в ночи – из свежих ран
Кровью медленно исходят
Миллионы христиан.

Стихотворение под названием «Современное» было написано в первой половине октября 1869 г., когда борьба славянских народов против турецкого и германского господства всколыхнула русское общество. Сам Тютчев считал освобождение славянских народов ещё и вспомогательной силой для решения и других проблем, а объединение этих народов – основой идеального порядка.

Стихотворение – лозунг, стихотворение – обличитель и обвинитель, пробуждающее презрение даже не столько к турецкому противнику, сколько к его западным союзникам-стервятникам.

Напрасный труд – нет, их не вразумишь, –
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но недоступна им её идея.
Как перед ней не гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Подмена «цивилизации» Европой – фетишем для некоторых «господ» в России. Не звучит ли и это произведение слишком злободневно для жизни, погрязшей в западных традициях, дурных привычках, чуждых ценностях, поглотивших все исконно русское, точно у нас никогда и не было ничего своего?

Читая эти строки можно подумать, что Тютчев – убежденный славянофил. Да, его мысли часто перекликаются с идеями славянофилов, но он резко критикует тех, кто отворачивается от современной ему России, погружаясь в царство иллюзий.

Авторская позиция ясно выражена ясно в тексте. Тютчев знал, как прошлое, так и нынешнее России, познакомился и с Европой не понаслышке. «Напрасный труд, нет их не вразумишь», – восклицает Тютчев, словно в ответ своему бывшему другу князю Гагарину, подобно многим, находившему уровень развития Западной Европы выше российского, считавшего необходимым заменить всё русское европейским.

Тютчев, напротив, предвидит будущее русского народа как полноправного участника общемирового развития, а не холопского преклонения перед Западом. Будучи за границей он усвоил высшие достижения европейской культуры, но не стал «европейцем». Не раз Тютчев, уже не в стихах, а в прозе противостоит нападкам на Россию не только соотечественников, но и иностранцев. Например, напоминая германскому народу о русской победе 1812 г., которая восстановила «целый мир, готовый пасть».

Возможно, именно там, в 1812 г., в детстве поэта закладывается крепкий фундамент не идеализирующей, но беззаветной веры в Россию.

«Напрасный труд» – несмотря на лаконичность, содержит больше смысла, чем многие многословные поэмы. Как тут не вспомнить ещё одно даже более лаконичное произведение:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.

Большая часть жизни Тютчева прошла в условиях, когда дипломат не мог отстаивать интересы родной державы.

Нет, карлик мой! Трус беспримерный!
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь святую Русь…

Николай I ещё со времен декабристского восстания не доверял русским дворянам. Нет, конечно, они принимали участие в государственной жизни, но это никак не сглаживало засилье иностранцев, далеких от интересов России.

«Карлик мой» – яркий образец таких людей – министр иностранных дел Российской империи, Карл Нессельроде, немец, более тридцати лет на посту, заискивавший перед иностранными державами, не зная даже, как следует русского языка, в работе заботясь, прежде всего, об изящности слога, а не о пользе для России. Немало бед принёс он не только Отечеству, но и блестящим умам, пытавшимся ей служить. Сам Тютчев был вынужден влачить жалкое существование на низших посольских должностях без права голоса.

В стихотворении-памфлете присутствуют отсылки к историческим событиям и победам России, словно в напоминание министру о принципах, которые должны в действительности лежать в основе внешней политики России.

…И вот: свободная стихия…
Пятнадцать лет тебя держало
Насилье в западном плену;
Ты не сдавалась и роптала,
Но час пробил — насилье пало:
Оно пошло, как ключ, ко дну…

«Черное море» было написано «по случаю», как и большинство других стихов поэта. На этот раз «случай» – грандиозная победа русской дипломатии во главе с новым министром иностранных дел – князем А. М. Горчаковым: Россия сбросила унизительные оковы, опутавшие её в результате поражения в Крымской войне (1853-1856 гг.).

Каждым словом, Тютчев восторгается свободе, чествует заслуги нового министра. Однако не меньшая роль принадлежала самому Тютчеву. Опасаясь, как он писал жене, «бессилия ума, которое во всем проявляется в наших правящих кругах», используя дружескую беседу, блистая салонным остроумием, обращаясь к родственным связям или даже посылая письмо самому царю, Тютчев закулисно шёл к своей цели, отвергая опасные помыслы властителей о сомнительных союзах.

Как и во многих других стихах Тютчева, сквозит предчувствие каких-то новых свершений России, грандиозных событий и переворотов.

…Мы ждем и верим провиденью –
Ему известны день и час…
И эта вера в правду бога
Уж в нашей не умрет груди,
Хоть много жертв и горя много
Еще мы видим впереди…

28. Мария Вязьмина, историк, юрист. Красноярск

Федор Иванович Тютчев: пять основных вопросов о поэте

…И увядание земное
Цветов не тронет неземных…
Ф. И. Тютчев

Какой поэт не жаждет признания? Как пребывая более двадцати лет за границей, сохранить веру в Родину? Как жить, постоянно испытывая чувство вины и влюбленности одновременно? На эти и другие вопросы, пожалуй, лучше всех мог бы ответить Федор Иванович Тютчев (1803-1873 гг.).

Было ли присуще Ф. И. Тютчеву стремление к славе?

«Люблю грозу в начале мая…». Сложно представить, что строки, впечатанные в память с детства, как азбука, чудом дошли до нашего времени. Ф. И. Тютчев не был поэтом, который рвется ко всеобщему признанию. Его творчество – не результат кропотливого труда в душном кабинете, а, скорее, естественная потребность пытливого ума; мгновенное озарение в дороге или на балу, в дипломатической миссии или дружеской беседе.

Все, хорошо знавшие Тютчева, отмечали, как неохотно Федор Иванович отдавал что-то в печать. Лишь благодаря друзьям, И. Аксакову, также Н. А. Некрасову, И. С. Тургеневу и другим знакомым и вовсе незнакомым с Тютчевым (например, А. С. Пушкину), но высоко оценившим творчество поэта, многое всё же увидело свет.

Рожденный в 1803 г. и поступивший в Московский университет, многие воспитанники которого стали ядром декабризма, был ли Тютчев связан с декабристами?

Ф. И. Тютчев оказался в университете, когда самые молодые из декабристов уже заканчивали его, хотя всё вокруг было проникнуто духом декабризма.

Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил…
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена…

Можно предположить, что поэт поносит декабристов, но это не так. Он лишь указывает, как далеки они от народа, замечает безрассудность, усматривает попытку заменить «самовластье» царя собственным «самовластьем».

Дело в том, что декабристы и следующее за ними поколение различны. Если декабристы – дети 1812 г., были людьми действия, уверенные в том, что одной своей энергией они в состоянии изменить мир, поколение Тютчева оказалось иным. Да, они сочувствовали декабристам, разделяли убежденность в необходимости перемен, но не спешили «делать» историю, желая прежде её познать.

Тютчева часто обвиняли в том, что он стал иностранцем, называли «европейским человеком», забывшим родной язык. Так ли это?

Как писала Эрнестина Тютчева в год возвращения в Россию: «…мой муж не может больше жить вне России; величайший интерес его ума и величайшая страсть его души – это следить день за днем, как развертывается духовная работа на его родине…».

Несмотря на долгую жизнь вдали от отечества, он бережно хранил воспоминания о родном селе Овстуг (сорок верст от Брянска). В доме Тютчевых, хотя и господствовала французская речь, это не исключало соблюдение русских традиций, приверженности родной истории, народу, природе. В его заграничных стихах и письмах на русском языке замечается та же простота и чистосердечность, что и в России. Жена поэта Эрнестина даже изучала русский язык, чтобы читать стихи мужа на русском.

Какое место занимала в жизни Тютчева и, соответственно, в творчестве, любовь к женщине?

Не раз ты слышала признанье:
«Не стою я любви твоей»…

Вечная раздвоенность души, безвременные потери и новые связи. Увы, однажды полюбив, Тютчев уже не мог, как ни пытался, разлюбить, обрекая и себя, и любимых на муки: «О, как убийственно мы любим…».

Первой известной любовью поэта была красавица Амалия фон Лерхенфельд. Молодой Тютчев, начинающий службу при русском посольстве в Баварии, влюбился сразу. Однако имелись противники, к тому же сама Амалия выбрала «карьеру»: всю жизнь она блистала в свете. Но не забыла Тютчева, как и он её. Любовь переросла в нежную дружбу. Амалия станет и последней любовью. Именно ей он посвятит:

Я встретил вас и все былое
В отжившем сердце ожило…

Вторая любовь – первая жена Элеонора Петерсон, урожденная графиня Ботмер, почти тридцатилетняя вдова и мать четырех детей. Это был внезапный шаг после сообщения о свадьбе Амалии. Ошибка? Нет, приземленная, но очаровательная женщина безумно полюбила поэта. А Тютчев не мог и вообразить, что кто-то способен так полюбить его. За одно это он полюбил Элеонору.

Но почти семь лет семейного счастья минуют, и новая любовь принесёт опять страдания. Он не мог отказаться от Эрнестины фон Дёрнберг (урож. фон Пфеффель), в которой нашёл взаимопонимание, и не мог разлюбить жену. Когда Элеонора пытается покончить с собой, Тютчев разрывает отношения с Эрнестиной. Безвременная кончина супруги становится ударом. За одну ночь Тютчев седеет от горя. Чувство вины не покидает его. Но он продолжает жить и вступает в брак с Эрнестиной.

Возвратившись в Россию, поэт встречает новую любовь. Живой, остроумной племяннице инспектрисы Смольного института Елене Денисьевой двадцать, ему – сорок два.

Эрнестина, узнав о другой, страдая, подумывает об отъезде за границу. Страдает и Денисьева. Тайные свидания уже ни для кого не секрет.

Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей…

Не видя иного пути, Денисьева смиряется со всем. Но туберкулез берет верх. Денисьевой было около сорока лет, когда она скончалась на руках у Тютчева. Вскоре умерли от чахотки и двое их детей. Глубокая скорбь овладевает поэтом.

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня...
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?..

Основа многих произведений Тютчева – политические события. Но мог ли он сам влиять на них?

Тютчев – чиновник. Странное словосочетание? Но на протяжении многих лет ему приходилось служить на младших должностях в дипломатических представительствах, без надежды на повышение. Причина – отнюдь не отсутствие способностей. Скорее, напротив, стоило Тютчеву лишь замыслить грандиозные планы во благо России, как руководство сразу пресекало «неверные» шаги. Это неудивительно, ведь у руля отечественной внешней политики был граф Нессельроде – министр иностранных дел, никогда не ставивший интересы России на первое место («карлик мой» в стихах Тютчева).

Но когда-то все должно было закончиться. И катастрофа случилась. Крымская война (1853-1856 гг.) была проиграна ещё до её начала.

На политическую арену, также испытавший немало унижений на службе, выходит А. М. Горчаков. Тютчев продвигается по карьерной лестнице. Однако шаги друга-канцлера, по мнению Федора Ивановича, недостаточно уверенны и верны. И Тютчев берется за дело: использует задушевные беседы, деловые переговоры, влиятельных знакомых, родных, не чураясь послать письмо самому царю. Однако его собственная роль в дипломатии остается в тени.

До последних дней Тютчев интересовался внешней политикой – сферой, составлявшей суть его существования. Даже будучи прикованным к постели, несмотря на запреты докторов и отчаяние Эрнестины, диктовал стихи и письма, блистал остроумием: он не умел жить иначе.

Тютчев не верил в сохранность стихов: «В наш век стихи живут два-три мгновения…». Но стихи, как и память о нём остались.

Есть много мелких, безымянных
Созвездий в горней вышине…
Но есть созвездия иные,
От них иные и лучи:
Как солнца пламенно-живые,
Они сияют нам в ночи…

27. Игорь Фунт, писатель, эссеист. Вятка

Вселенной ясные предтечи: «Поэзия намёков» Фёдора Тютчева

"Это не певец толпы, это — певец певцов". Мережковский о Тютчеве

"…о, Тютчев туч". В. Хлебников

Эту «вселенскую» строку Вл. Гиппиуса, вынесенную мной в заглавие очерка, можно соотнести с глобальным тютчевским предвидением. Ушедшим далеко за фетовский шлагбаум столетий — XX век. Обернувшись предтечей нескольких поэтических направлений. И не только поэтических, — но и философских, что неудивительно.

Индивидуалист-декадент по сути, без преувеличения будучи практически первым русским символистом, ещё до возникновения, собственно, научной терминологии. Являясь лишь тенью, тургеневским туманом. Живописно-нестеровской вестью несмышлёному отроку чуда — в образе о. Сергия. Дав ребёнку божеского хлебушка, ниспославшему тому благодать, — вселив умение читать Святое Писание, обучив грамоте. Тютчев, в фарватере, разумеется, Достоевского с Толстым, но под руку всё-таки с Вл. Соловьёвым, — таким же провидцем, только провидцем духа, не плоти: — «белым карликом» сжав, сконцентрировав европейскую поэтическую мысль, любезно преподнёс тот сладостный бокал младшим собратьям по перу Чулкову, Фету, Случевскому. Далее — Мережковским с их триединым богом. «Мелкому бесу»-Сологубу. «Бродяге»-Бальмонту.

И хоть З. Гиппиус, Миропольский либо Лохвицкая с Балтрушайтисом явного влияния Тютчева не ощутили, более даже не приняли, — ссылаясь на свою сверхоригинальность: — «хитрую» эстетику тютчевских намёков они приняли непременно. Хоть косвенно, но всё равно были его преемниками в оптике тотального смысла жизни и господствующего в мире громогласия «единой воли» — шопенгауэрианства. Объединившего в увертюре XX в. столь близкие к современности души. Во всеуслышание не называвшие Тютчева «отцом», а — перепрыгивая через него. Игриво косясь на англичан-французов, американцев-скандинавов-немцев. В подоплёке замыкая сей «непорочный» снежный ком опять на Тютчеве! Но и этот «ангельский» намёк мы, несомненно, поняли, пусть и чуть позже. С высоты филологических перипетий: «…вдруг просветлеют огнецветно / Их непорочные снега: / По ним проходит незаметно / Небесных ангелов нога».

Растворив в себе тютчевский эон, «новые поэты», сами того не ведая, активизировали память о нём в… критике; критике его «госевразийства», неоконсерватизма. Далеко отходя за круг русской литературы. Ведь рефлексия тютчевской колоратуры немыслима без привязки к его политико-дипломатическим вехам.

Тогдашняя критика Тютчева вполне раскладывается по полочкам:

1) Не принят литературным сообществом практически до конца XIX в. В его космических «нереальностях» критика не видела настоящего гётевского Космоса. В обрисовке чего Тютчев явно выше Гёте. Увы, не ведали…

2) Долгое время филологи держали Тютчева исключительно в рамках отечественного флёра предпочтений. Много поздней постигнув планетарную, вселенскую значимость и влияние.

3) Любопытно, что литературоведение не до конца осознавало эсхатологию публицистической риторики. Ругая Тютчева за «перегиб». Хотя именно в «перегибе» и была, и осуществлялась мечта Фёдора Ивановича о неизбывном русском, всеевропейском «царстве правды».

4) Долго Тютчева ставили ниже Фета. Нестройные хвалебные голоса Аксакова-Некрасова-Тургенева заглушались водопадом негатива.

Всё это оценено и опровергнуто уже после смерти писателя.

Статья Вл. Соловьёва «Поэзия Ф. И. Тютчева» (1895), а ранее текст (точнее, лекция) Дм. Мережковского об «упадке и новых течениях» (1893) разложили всё по местам. Зримо подняв над Фетом. [А это важно. Фет долго слыл мерилом «русского Космоса». Что верно. Но — тем не менее…] Водрузив Тютчева во главе стилистики символистов. Вручив пропагандистский флаг искусства, и только искусства. Кинув «прогнивший» утилитаризм имперским политикам, и только им.

К тому же эра девяностых была лирически безлюдной, к тому же голодно-неурожайной… [Как допущение предположу (шутя): не художнический ли голод спровоцировал взрывной толчок Серебряному веку?]

Россия першего приятеля Достоевского и «государевой няньки» Победоносцева не могла похвастаться рифмическим обилием нравов. Готовясь к скорому взрыву панэстетизма наперевес с панэротизмом в оболочке религиозного раздрая, — навроде «разложенческого» мультикультурализма той эпохи: Фофанов–Минский, Лохвицкая–Льдов. В ожидании Бальмонта, Блока, Хлебникова, Кузмина… Брюсова, конечно, с его объёмным тютчевоведением. Ахматовой. (Вот уж где тютчевские недоговорки-намёки!)

Можно ли утверждать, дескать, все вышеназванные и иже с ними — «дети Тютчева»?

Хороший вопрос…

Перефразировка, подражание-интертекст, интонационные построения — стопро тютчевские! (Научно доказано, нет резона углубляться. Для примера можно упомянуть научные труды в данной обл. тютчевоведения декана филол. ф-та МГУ, академика АН УССР, литературоведа-историка-педагога Гудзия Н. К. (1887–1965)).

Ведь что такое безотчётная тютчевская тоска… Чувство потерянности и бескрайней бездны, — наваливающееся… снизу, из преисподней. Тревога как предвкушение галактических «победных лучей» Солнца в уповании «резкости весны» следующего срока — предтечи модернизма. Отринувшего «…дикий дух мятежа и войны, / исступлённые соки глухие» (И. Коневской, подражая Тютчеву).

Тютчевские шёпот и тени — это «шёпот и тени» и недомолвки упомянутых «детей». Пусть и не считающих, что сие так. «Тела и дела», понятные «как день» — тоже их, и тоже тютчевские.

Эти непостижимые сравнения-волнения заплывают в подсознание лишь отчасти, мельком. Вдруг. Предсказания-прорицания-прозрения. Минуты гаданий. Часы ожидания. Муки слёз. Внезапные молнии, сияние радуги. Неслыханные возгласы Любви. Хоры-громы-стоны, не меркнущие в сполохах тягучих снов, слов.

«Обнажённые бездны» Тютчева и бездна 14 года… Что это?

«Как что? — скажете Вы: — Это — Гумилёв, Маяковский, Городецкий». — Их будет очень, очень много. До Мандельштама и Белого, Иванова и Пяста… Все они — «дети» Тютчева. Его бьющихся Романтики с Реализмом. Мира Мечты, борющегося с миром Наличности. Тютчевское «Я» — против глобалистских «Бездн» в глубине надсоновских озарений. Намёков. Условностей.

Кстати, вот они, тютчевские «условности» в кавычках. Тот базис, на котором выросли сонмы «цветов» нашей поэтической жизни. Растащившие по диалектическим «карманам» — тропам-морфемам — бесспорные находки Фёдора Ивановича:

- Громогласная патетика, декламация;
- Ораторские приёмы речи;
- Увлечение восклицаниями, архаизмами;
- Увлечение риторическими приёмами, вопросами
- Модульное повторение ряда одних и тех же формул — аллитерация, анафоры, плеоназмы;
- Обязательный пласт ассонансов, также характерных фразеологизмов;
- Огромный вокабуляр эпитетов: синкретичные (разнородные), составные, наречные.

Думается, по каждому из этих пунктов сделаны диссертации. Но мы и не претендуем на оригинальность. Просто отмечаем. Да и подошли уже к финалу…

Большой период неприятия. Тютчев не нужен был окружающим!

Да и сам стеснялся своей «ненужности». Нелепости, что ли… Ведь лексически он чрезвычайно далёк от «нашего всего» — Пушкина. Стыдливо пряча листки со стихами от постороннего взгляда.

Был не нужен — сразу всем! Именно это все и поняли, когда пришло время. Что Бог, если Он существует, — то ближе всего Он был тютчевской эстетике. А значит, — к самому Тютчеву. Соединившему сердце со словами. Слова — с Богом. А Бога — со всеми нами, восхищённо стоящими рядом. Как тот отрок — Варфоломей. С упоением внимавший молитве о. Сергия. Возникшего вдруг из ниоткуда под развесистым дубом в чистом поле.

26. Денис Карпов, филолог, Ярославский государственный университет им. П. Г. Демидова. Ярославль

«Спаять любовью»: романтик эпохи реализма

Я небольшой поклонник альтернативной истории, но один сюжет часто приходит на ум…

Тютчев родился в 1803 году, первая публикация появилась в 1818. В 14 лет он стал членом Общества любителей российской словесности. Чтение «Урании» на торжественном собрании Московского университета… И уже в 1822 году уезжает в Германию. Чтобы вернуться в пушкинском «Современнике» в 1836… фактически - «начинающим поэтом»… Нельзя не заметить, что он как будто бы немного не успел: а мог бы стать «первым поэтом», «нашим всем»… Его первая книжка вышла, когда поэту было за пятьдесят…

О, как они и грели и сияли
Твои, Поэт, прощальные лучи...
А между тем заметно выступали
Уж звезды первые в его ночи...

Изменилась бы русская литература будь именно Ф.И. Тютчев «первым поэтом»? Иногда кажется, что да. И дело не столько в немецкой линии, поэзии мысли, которая как бы осталась на периферии русского романтизма. Ведь и пушкинская поэзия совсем не «бездумна», это – мысль, очень внимательное наблюдение за собой: от «Чаадаеву» до «Дорожных жалоб», от «Вольности» до «Из Пиндемонти». В этих стихах много о нас, жаль мы не всегда умеем это прочитать. Пушкин серьёзен в своих занятиях, поэтому очень рано решил, что он - поэт и более никто. Но и Тютчев серьёзен, по-немецки философичен, с ним «охотно» беседовал Шеллинг, властитель умов русских романтиков. И в то же время, кажется, Тютчев совсем иначе относится именно к себе как поэту, как к «гению». Написать «Безумие» в ответ на пушкинского «Пророка» мог не просто человек остроумный, но поэт, лишённый гордыни, которая столь присуща романтику:

Там, где с Землею обгорелой
Слился, как дым, небесный свод,
Там в беззаботности веселой
Безумье жалкое живет...

О Тютчеве-поэте хочется говорить, упоминая Шопенгауэра, Фрейда, Ницше… Любовь-страсть, хаос, у кого, как не у него до нераздельности слились Эрос и Танатос… И всё же тютчевский пессимизм вырастает не (или не только не, но пусть об этом психоаналитики) из воли к власти и не является волей к смерти. Он чутко чувствовал малость и хрупкость человека в этом мире. Какое же пророчество может нести человек, если он сам бессилен:

О, страшных песен сих не пой
Про древний Хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!

Из смертной рвется он rруди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди,
Под ними Хаос шевелится!..

«Понятный» язык – о «непонятной» муке. Муке! Дворянин, интеллектуал, чуткий поэт, трагический любовник. Этой жизни с лихвой хватит не на один роман. И, может быть, хорошо, что не пишут этих романов. Сложно ухватить, рассмотреть то важное, что поэт сам не всегда стремится выразить в своих стихах. Может быть, нарочито недопонять. Гигант Тютчев видел малость человека на фоне природы. Как чиновник он сам должен был стать воплощением власти, но как поэт – он был в том числе воплощением ничтожности человека в этом мире.

Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе, —
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
…
И от земли до крайних звезд
Все безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянной протест?

Да, как человек Ф.И. Тютчев был сложен и тяжёл, чего только стоят его язвительные комментарии о светских вечерах, о знакомых. Но внутреннее чувство покинутости на произвол самим естеством, неумение любить не «убийственно» делают этого сдержанного на вид человека воплощением самого духа романтизма, правда, эпоха давно закончилась… Любовь, которая умерла…

Навечно одной из основных эмблем поэта станет не родовой герб, а мокрая от слёз жилетка, в которой его встретил Тургенев, написавший такую близкую поэту «Поездку в Полесье».

Пока все были предельно серьёзны – мальчишки, младше на 20 и более лет, новое поколение открывателей правды об этом мире, – Тютчев всё ещё оставался автором «Безумия», хорошо понимавшим эфемерность поэта в этом мире. Великие пророки не смогли сделать мир лучше при его жизни. Не смогут и после Тютчева. Романтический поэт эпохи реализма, эпохи романа, эпохи великих дум и накручивания бесконечных абзацев и томов:

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.

Молчание взамен говорению и письму. Кажется, что это хорошая прививка от переделки жизни, о которой размышляет другой поэт: «Когда я слышу о переделке жизни, я теряю власть над собой, я впадаю в отчаяние… материалом, веществом, жизнь никогда не бывает», - говорит герой Б. Пастернака.

Истый славянофил, как его представляет зять-биограф, в то же время отличался в мыслях и на словах поразительной сдержанностью: поставьте рядом «Клеветникам России» и «На взятие Варшавы». Можно ли вынести приговор, если ты сам давно приговорён – отторгнут самой гармоничной природой.

Не об этом ли «Последний катаклизм» - не предупреждение, а плач. Плач по человеку, гонящемуся за иллюзией гармонии, которую потерял, как только помыслил себя вне этого мира, над ним. Как только стал образом и подобием. Вершиной эволюции…

И пусть так. Великое мужество с этим жить. И всё равно верить:

"Единство,- возвестил оракул наших дней,
Быть может спаяно железом и лишь кровью";
Но мы попробуем спаять его любовью,
А там увидим, что прочней.

Для этого и нужен поэт. А остальные могут и помолчать.

25. Елена Малаханова, библиотекарь. Воронеж

Дар философа, живописца и лирика

Федор Иванович Тютчев… Лирик, философ, сочинитель патриотических стихов, за кои был высочайше обласкан Николаем I за создание привлекательного политического портрета России. Для пользы столь благого дела поэт встречался с шефом жандармов III Отделения канцелярии Его императорского Величества А.Х. Бенкендорфом. При этом именно Федор Иванович, несмотря на 22 года прожитые за границей в должности дипломата, написал возможно самые проникновенные строки о горячо любимой Родине Умом Россию не понять…

Господин Тютчев безусловно был консерватором, в разные годы своей карьеры занимая посты от цензора Министерства иностранных дел до председателя Комитета иностранной цензуры, в котором прослужил верой и правдой целых 15 лет. В свое время именно он запретил к печати «Манифест Коммунистической партии», тем самым выражая свои политические антипатии. С другой стороны при Федоре Ивановиче цензура стала более лояльной, выходили многие зарубежные издания достаточно вольного содержания. Несмотря на то, что поэт находил работу цензора скучной и сухой, за свою долгую службу Ф.И. Тютчев удостоился многочисленных наград и премий, получил титул тайного советника и члена-корреспондента Императорской Санкт-Петербургской академии наук.

Казалось бы, перед нами идеальный пример блестящей карьеры придворного чиновника. Однако в историю русской культуры и литературы Федор Иванович Тютчев вошел совсем под иным ракурсом, хотя поэзия и политика всегда переплетались в его творческой судьбе.

Поэт-мудрец, поэт-философ ценил и уважал Слово. Возможно, по этой причине фраза Чацкого И дым отечества нам сладок и приятен, стала настолько созвучна и нашла отклик в душе, что поэт пишет одноименное стихотворение.

Шарм, харизма, обаяние гораздо значимее и интереснее красоты физической – такое утверждение полностью оправдывается яркой творческой жизнью Фёдора Ивановича Тютчева. Не обладая выдающимися внешними данными, поэт всегда пребывал в центре внимания на светских приемах и раутах. Тютчев был великолепным рассказчиком, интересным собеседником, тонким и эрудированным во многих вопросах человеком, что, бесспорно, как магнитом притягивало к нему окружающее общество. Достаточно посмотреть на портреты женщин, с которыми так или иначе пересекалась судьба Тютчева, чтобы сделать вывод - успех у прекрасного пола он имел немалый. Первая любовь молодого атташе - Амалия Лерхенфельд, дочь прусского короля, в свое время поражает своей красотой А.С. Пушкина и Николая I. Первая жена поэта Элеонора, изящная и утонченная, в порыве ревности из-за амурных привязанностей мужа в отчаянии бьет себя в грудь кинжалом. Можно сказать, египетские страсти, слава Богу, без фатального исхода. Интересными дамами были и вторая жена поэта яркая Эрнестина фон Пфеффель и молодая Елена Александровна Денисьева, утешение Федора Ивановича на склоне лет.

Одним словом Ф.И. Тютчев умел ценить женские чары и красоту, отдавая им должное и в поэтическом плане.

Я встретил вас — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…

Возможно, именно поэтому многие его стихи нашли свое музыкальное воплощение в романсах. Русские композиторы, такие как великий П.И. Чайковский, его ученик С.И. Танеев, С.В. Рахманинов, Г.В. Свиридов вдохновлялись тютчевской поэзией и создавали на его стихи свои музыкальные шедевры.

Интересно отношение Ф.И. Тютчева к живой природе. То, что его стихи-пейзажи замечательны известно многим. Но как он относится к природным явлениям поражает, для поэта это по-настоящему живые стихии. В произведениях Ф.И. Тютчева зима хлопочет, ворчит, злится совсем как недобрая старуха-колдунья, первый гром ведет себя по-детски как бы резвяся и играя, солнце смотрит на землю то неохотно и несмело, то исподлобья, сама же земля с главы своей скатила… солнца раскаленный шар. С фотографической точностью рисует Федор Иванович поэтическую осеннюю строку паутины тонкий волос, в которой виден золотой лес, шуршащая листва под ногами и даже ощущается густой грибной дух. От матери будущий поэт воспринял яркое воображение, чуткое восприятие окружающей действительности, поэтому в осенних вечерах ему было дано видеть умильную, таинственную прелесть.

Ф.И. Тютчев в своем творчестве помимо глубокого философского осмысления бытия смог постигнуть психологические глубины личности. В его стихотворении Silentium! (Молчание) есть сильнейшие строки:

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.

Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум…

Поэт призывает – человек, загляни в себя, там ты найдешь все что тебе нужно для жизни и счастья. Главное – не суетись и не многословь. Читая подобные строки, приходят на ум слова самого Спасителя своим ученикам Царствие Божие внутри вас есть.

Писать стихи – нелегкий дар, писать стихи с глубоким смыслом – тяжелейшая ноша во все времена. Рождать поэзию, строки из которой способны стать афоризмами, под силу единицам. Федор Иванович Тютчев оставил своим потомкам целую бесценную россыпь своих поэтических и философских мыслей. Вот некоторые из них:

- чему бы жизнь нас не учила, а сердце верит в чудеса…
- умом Россию не понять, аршином общим не измерить;
- нам не дано предугадать, как наше слово отзовется;
- мысль изреченная есть ложь.

Каждый внимательный и благодарный читатель список этот может продолжить, находя свою жемчужину в поэтическом наследии Федора Ивановича Тютчева.

24. Александр Ралот, пенсионер. Краснодар

«Какие получены подробности о взятии Хивы?»

Историческая загадка

1873 год. Царское село.

Неслышно ступая в комнату, вошёл слуга и положил на столик, стоящий рядом с кроватью разбитого параличом старика письмо, украшенное царским вензелем.

− Читай вслух, − еле слышно пробормотал тот.

«Император Александр Второй выражает желание навестить вас, дабы выразить своё сочувствие по поводу вашей болезни» − громко, на распев прочёл камердинер.

Хозяин дома то ли задумался, то ли просто задремал. Наконец, он открыл глаза и пробормотал:

− Пиши ответ. Всемилостивейший Государь, услышанная мною новость, о предстоящем визите приводит меня в смущение, ибо будет крайне неделикатно, если я не умру прямо на другой день после царского посещения.

Он хотел ещё что-то добавить, но не смог. Лежал молча и предавался воспоминаниям.

***

Одному из предков героя этой загадки князь Дмитрий Донской поручил сблизиться с окружением хана Мамая: «Со многими подарками» и собирать нужные сведения, важные для предстоящей битвы».

Другой его предок, будучи воеводой, усмирял мятежников в городе Пскове − «со многия кровью».

В памяти хозяина дома всплыли картинки далёкого села Овстуг Брянского уезда Орловской губернии. Где его родители проводили всё лето, а на зиму перебирались в Москву.

В доме было принято говорить исключительно по-французски, однако иностранная речь хозяев, удивительным образом, уживалась с приверженностью ко всем особенностям русского стародворянского и православного уклада.

Вспомнился старший брат Николай, впоследствии полковник Главного штаба, и сестра − Даша.

А потом, после завершения учёбы в Московском университете, была служба в Государственной коллегии иностранных дел и командировка в Мюнхен, в качестве сверхштатного чиновника русской дипломатической миссии в Баварии.

За самовольную отлучку в Швейцарию — да ещё в то время, как на него были возложены обязанности посланника, — меня отстранили от службы и лишили звания камергера!

Но в Россию я возвращаться не стал. Остался Баварии и целых четыре года поселился в любимом Мюнхене. За это время судьба, сделала полный поворот вокруг оси и вновь повернулась ко мне, своим сияющим лицом.

В сорок восьмом году, после присвоения чина статского советника − то есть гражданского генерала, я отправился нести службу в Министерства иностранных дел Российской империи, в должность старшего цензора.

Помнится, тогда я, несмотря на косые взгляды и жёлчные выпады господ либералов, взял да и категорически запретил издание и распространение в стране «Манифеста коммунистической партии» Карла Маркса, начертав на титульном листе:

«Кому надо прочтут и на немецком, а остальное баловство!»

А потом началась Крымская война. Припоминаю, я тогда писал: «Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека.»

Осознавал ли я, что под "этим человеком" легко угадывается личность самого императора!

Да, конечно. Сочинял же для здравомыслящих людей империи. Они, надеюсь, намёк поняли.

Любовные утехи Николая Первого я называл «Васильковыми чудачествами», и что удивительно, подобные "шуточки" повествования сходили мне с рук.

Более того, в августе шестьдесят пятого меня произвели в тайные советники! Тем самым я достиг третьей, а фактически даже второй степени в государственной иерархии.

А пять лет спустя, на водах в Карлсбаде я встретил свою прежнюю возлюбленную, давно похоронившую первого мужа и ставшую графиней Адлерберг.

Безумно хотелось запечатлеть на бумаге те чувства, которые родились во мне во время судьбоносной встрече. Так увидело свет моё стихотворение "К.Б." (сокращение переставленных слов "Баронессе Крюденер") (Стихотворение было положено в конце XIX века на музыку С. Донауровым, А. Спирро, Б. Шереметевым, Л. Малашкиным. Однако наибольшую известность романс получил в переложении замечательного певца И.С. Козловского.)

***

До слуха старика донёсся шум, исходящий из-за неплотно прикрытой двери.

− Батюшка, может, погодите? Не рано ли?

− Сын мой, голос с небес глаголит, пора. Иначе будет поздно. Уйдёт без отходной молитвы.

Казалось, что хозяин дома уже не слышит слова священника. Его лицо оставалось совершенно безмятежным, спайным и умиротворённым. Но стояло служителю культа замолчать, как умирающий приоткрыл глаза и чётко произнёс:

«Какие получены подробности о взятии Хивы?»

***

Спустя много лет секретарь Льва Толстого А. Б. Гольденвейзер занёс в дневник следующую запись: «На столике у него лежал том этого человека. Заговорили о нём. Лев Николаевич прочёл стихотворение „Сумерки", потом сказал:

«Я всегда говорил, что произведение искусства или так хорошо, что меры для определения его достоинств нет - это истинное искусство; или же оно совсем скверно.»

***

Дорогой мой читатель, ты, наверное, уже давно догадался, о ком идёт речь в этой загадке. Если нет, то вот тебе ещё одна подсказка.

Знаменитую фразу, однажды произнесённую нашим героем, поёт уголовник «Лёлик» в Гайдаевской «Бриллиантовой руке». Его стихи учат в детском саду дошколята, совсем не умеющие читать. А недавно аж за сто пятьдесят восемь тысяч долларов была продана его рукопись на аукционе «Сотбис». И всё же, согласитесь, мы об этом человеке знаем ничтожно мало!

23. Ирина Дякина, учитель английского языка

С Тютчевым по жизни

Когда я познакомилась впервые с Фёдором Ивановичем? Наверное, когда наша воспитательница в детском саду, любимая Клара Григорьевна, своим молчаливым достоинством и невозмутимостью напоминавшая Надежду Константиновну Крупскую, читала нам стихи, а мы, как горошинки из стручка, выкатывались на улицу (и отнюдь не были похожи на детсадовцев из фильма "Усатый нянь"), восторженными глазами смотрели на небо и искали там... рыбок, слонов, машины, бабочек. А наша воспитательница в это время читала нам известные строки русских поэтов. Часто это был и Ф. И. Тютчев. Но об этом мы узнаем позже, а пока мы просто запоминали про грозу в начале мая, про молодых гонцов Весны, про румяную Весну, которую злящаяся Зима гонит со двора. Это были даже не стихи, а поэтические сказки. А нагулявшиеся, наевшиеся, а потом и выспавшиеся, мы садились эти сказки рисовать. Рисунки до сих пор мама хранит где-то на антресоли.

Потом началась школа. И строчки про громовые раскаты и весенние воды мы не только читали, но и учили. Здесь уже познакомились с мальчиком Федором Тютчевым, который вместе с мамой и папой жил в Орловской усадьбе. И как старший брат и младшая сестра, начальное обучение получил дома. А бывший крепостной семьи Николай Хлопов был приставлен к малышу, который уже тогда проявлял талант и отличался ранимой душой и каким-то своим особенным восприятием мира. Уже в шесть лет, увидев на дорожке в парке погибшую горлицу, Фёдор не только устроил ей похороны, но и написал эпитафию по этому поводу. Помню, как нас второклассников заворожило слово ЭПИТАФИЯ. По нашему мнению, никак не сочетающееся с малявкой, который был на два года младше нас.

А в шестом классе нам рассказали, как подросший Фёдор со старшим братом, младшей сестренкой и родителями переехали в Москву, но война с Наполеоном смешала все карты. Тютчевы уехали в Ярославль. Уже позже они вернутся, и шефство над Фёдором возьмёт Семён Раич, да-да, тот самый который воспитывал и обучал Лермонтова , который кроме математики и естественных наук будет учить Федора Тютчева иностранным языкам, латыни и древнеримской поэзии. Уже в 12 лет будущий поэт будет переводить оды Горация, а в 14 поступит в Императорский Московский университет. Мы к этому возрасту уже успеем проникнуться как минимум уважением к талантливому сверстнику. И хоть без особого восторга (строчек-то много) будем учить, а потом долго-долго помнить

Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская проглотила.

А в 10 классе мы будем разглядывать портреты писателей в кабинете литературы. И да, там тоже будет Фёдор Иванович, но уже совсем не юнец. А взрослый интеллигентный человек в очках с умным, спокойным взглядом, который вобрал в себя и мудрость, и интерес к жизни. Этот портрет буду сравнивать дома с бабушкиной открытой. Знаете, были такие комплекты по 12 или 20 открыток про города, страны, художников. У бабули было два комплекта – «Советские учёные» и «Русские поэты». И да, Фёдор Михайлович был там. Тогда же на уроках нам расскажут о его дипломатической миссии в Германии, где он провел около двадцати лет. К слову, нам тогдашним почти выпускникам было интересно узнать, что он практически окончил МГИМО, который и сейчас является культовым, и только талантов поэта недостаточно, чтобы там учится. К тому же на ниве дипломатии он был признан практически также высоко, как и на поэтическом поприще. Учительница, обожавшая его слог, будет не только читать нам его стихи, но и расскажет про дальнее родство с Львом Толстым, ценившим его талант, будучи знатным критиканом. Тогда же выбьем на сердце слова, которые близки и понятны любому русскому, даже если он не знает автора. Строки, смысл которых безмерно ёмкий и безгранично глубокий актуален в наши дни как и прежде

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить,
У ней особенная стать-
В Россию можно только верить.

И да, это Фёдор Иванович. Как сейчас помню тему сочинения по творчеству Тютчева "Концепция исторической миссии России в творчестве Тютчева". Хотя и про пейзажную лирику, и про диалог человека со своей душой мы тоже будем писать.

Но вот раскрыть полностью тему любовной лирики, глубоко осознав противоречивость, молниеносную вспышку чувств поэта, получится уже позже. Кусочки паззла сложатся в понятную картинку в Мураново, куда приедем уже с мужем, молодые, юные, влюбленные. Поедем в усадьбу, где Фёдор Иванович никогда и не жил, но вторая жена Эрнестина, а точнее потомки и родня по кусочкам собрали и сохранили историю его любви к женщинам. Экскурсовод, чудная женщина, знающая, казалось, все стихи, то и дело разбавляющая потрясающе интересный рассказ строчками произведений поэта, цитатами и даже шутками, расскажет и о любви поэта к незаконнорождённой дочери короля Пруссии Фридриха Вильгельма, его первой жене Элеоноре и второй - Эрнестине, о Елене Денисьевой. Каждой из своих возлюбленный он будет посвящать стихи, пламенные, горячие, затягивающие, как в омут. Не посвятит стихи он только Катюше Кругликовой, дворовой девушке из Орловской деревни. А потом там в Мураново на берегу озера будут посиделки с пирогами, и будет казаться, что вон там, из-за березы, расщепленной надвое молнией, сейчас появится Фёдор Иванович и направится к нам.

А потом приедем опять, и снова, и опять. И вот уже сынишке будем показывать облака над Мураново и читать

Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом...

22. Евгений Татарников, военный пенсионер, МВТУ им. Баумана. Ижевск

«Поэт Тютчев - один из своеобразнейших продолжателей Пушкинской эпохи»

(эссе о поэте природы)

Предисловие

«Я встретил вас — и всё былое…» — эти строки Тютчева, превратившиеся в романс, знает каждый из нас... А я Вас, Фёдор Иванович, встретили в школе, вернее вашу замечательную поэзию и дружу с нею, по сей день.

Учить детей поэзии Фёдора Тютчева надо, мне кажется с детсада. Ведь простые и незамысловатые строки:

«Люблю грозу в начале мая, Когда весенний первый гром…», — уже понятны им в этом возрасте. Надо с детства прививать любовь к хорошей русской классической поэзии. И надо возвращаться к стихам Ф. Тютчева всю жизнь, и когда тебе хорошо и понятно всё в жизни, и когда «умом Россию не понять…».

Тютчевские лирические времена года

Я с его стихами впервые познакомился в начальных классах. Это было в 60-х годах прошлого столетия. Как сейчас помню, сижу за письменным столом с раскрытым учебником «Родная речь» и учу наизусть стихотворение Тютчева:

Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…

За окном стоит не понятно, что? То ли конец лета, то ли начало осени. Ну, раз уже хожу в школу, значит, в окно постучалась осень… Тёплый лучик солнца бегает по моему столу и зовёт во двор, оттуда доносятся голоса моих друзей, потом вопль: «Гол-оол»!

— Нет, не пойду во двор, пока стих не выучу, — решил я про себя и посмотрел на Пушкина.

На стене висел его портрет, отец сам его смастерил, выдрав из журнала «Огонёк» картину Ореста Кипренского, вставив её в стеклянную рамку. Получилось мило и теперь, когда я делаю домашнее задание, Пушкин задумчиво смотрит на меня с портрета, как живой и это нагоняет в меня чуточку страха, от чего хочется побыстрее сделать уроки. Заказчиком этой картины был барон Антон Дельвиг, близкий друг Пушкина ещё со времен учебы в царскосельском Лицее. Сеансы позирования Пушкина проходили в доме графа Д.Н. Шереметева на Фонтанке в Петербурге. Но об этом мало кто знал, а мой отец уж подавно. У нас был свой заказчик этого портрета в доме, наша мама. Сзади меня тихо подходит отец и, увидав, что я учу стих Тютчева, радостно, как - будто он окунулся в своё военное детство, говорит мне задумчиво:

— Жень, я в школе тоже учил стихи Тютчева, они у него такие простые, я их быстро запоминал. Прочту два раза и всё, выучил наизусть. И иду помогать матери по хозяйству, — и отец начал декламировать: — Зима ещё хлопочет и на весну ворчит. Та ей в глаза хохочет и пуще лишь шумит… Вот ведь, а дальше забыл.

Я подсказывать ему не стал, так как сам его не ещё не знал. Ведь до зимы ещё далеко, поэтому сказал, но в тему:

— Пап, надо бы рядом с Пушкиным портрет Фёдора Тютчева повесить.

— Зачем? — удивился отец.

— Чтобы ему нескучно было со мной…, и смотрели они не на меня, а друг на друга — многозначительно ответил я, глядя на портрет Пушкина и, как мне показалось, Александр Сергеевич даже улыбнулся, мол, классно Женька придумал…

Сзади незаметно подошла мама, она преподаёт в старших классах как раз литературу и русский язык и, глянув в «Родную речь», хотела что-то сказать, но отец её опередил:

— Знаем, знаем… Сейчас скажешь, что ты тоже в школе учила стихи Тютчева… «Взбесилась ведьма старая и, снега нахватав, пустила, убегая…». Ну, вот опять забыл, — сконфуженно сказал отец во второй раз.

— Феликс, (мой отец) Тютчев долгое время не публиковал своих стихов, так как находился на дипломатической службе в Мюнхене и был обеспеченным человеком. Он считал свои литературные творения забавой и способом отвлечься от серьезных государственных дел. Там он знакомится с поэтом Генрихом Гейне и встречается с философом Фридрихом Шеллингом, — мы слушали маму и мало, что понимали с отцом, мне хотелось во двор к пацанам, а отцу в сарайку, где у него была спрятана заначка, а мама нам, как на своём уроке нудно читала: — Как признавался сам Тютчев, он «никогда не относился к службе серьёзно». В результате за всё время пребывания в Мюнхене он не поднялся выше должности второго секретаря русском миссии. Но в 1865 году Тютчев будет произведён в тайные советники, то есть достигнет третьей, а фактически даже второй ступени в государственной иерархии. К первому чиновному классу принадлежал, да и то только с 1867 г., всего один человек - канцлер Горчаков, лицейский друг Пушкина. Ну, а к публикации своих стихов Тютчева вынудили настойчивые просьбы друзей, которые высоко оценили талант начинающего поэта. Среди таких «лёгких» набросков оказалось стихотворение «Зима недаром злится…», которое он написал в 1836 году и оно, так и не было опубликовано при его жизни… Женя, а твоё стихотворение «Есть в осени первоначальной», которое ты сейчас учишь, в приливе вдохновения было написано Тютчевым гораздо позже в 1857 году, когда он ехал в экипаже по пути из родной деревни Овстуг, что на Брянщине, в Москву и любовался «бабьим летом», полями, где убирали хлеб…

Я хотел ещё спросить маму, что такое «бабье лето», но во дворе опять послышались пацанские вопли: «Гол!». А потом звон разбитого стекла на первом этаже и тишина…Затем бабий крик, который ни с чем не спутаешь: «Ну, хулиганьё, опять окно разбили…», а дальше непереводимая игра русских слов, которые пирамидка, накладываются друг на друга и понятных только нам, но Тютчеву - вряд ли…

— Ну, вот поиграл сегодня в футбол, — с горечью подумал я и начал дальше учить:

Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде,-
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде…

Эпилог

Отец потом долго искал портрет Ф.Тютчева, но, к сожалению, при его жизни никто из крупных художников не создал его живописного портрета. Третьяков в письме к И.Е.Репину от 17 января 1873 года просил художника, чтобы тот с натуры написал портрет Тютчева. Репин уже собрался приступить к работе, но его знакомство с Тютчевым не состоялось. Тютчев в это время был тяжело болен. Родственники Тютчева показали Репину его фотографии. Посмотрев их, Репин о своём впечатлении писал Третьякову 6 февраля 1873 года: «У Тютчева я был в пятницу 2 февраля. Он очень болен и притом спал всё это время. Видеть его я не мог, сколько ни добивался… Я не утерпел, однако же, и посмотрел две фотографии Ф. И. (не хотелось возвращаться ни с чем): лицо прекрасное, поэтическое, очень моложавое, несмотря на седые волосы, Вы правду говорили — очень интересное лицо. Камер-фрау говорит, что теперь его узнать нельзя, так он изменился. Признаться, я очень пожалею, если, мне не удастся видеть его живым». Болезнь поэта оказалась безнадежной – это были последние месяцы жизни Тютчева. Он умер 15 июля 1873 года в Царском Селе. Похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря. Репин же весной 1873 года уехал за границу. Ну, а если бы Репин написал портрет Тютчева, то кого бы я на нём увидел? «Стройного, худощавого сложения, небольшого роста, с редкими, рано поседевшими волосами, небрежно осенявшими высокий, обнажённый, необыкновенной красоты лоб, всегда оттененный глубокой думой; с рассеянием во взоре, с лёгким намёком иронии на устах…», — ответил мне писатель И.С.Аксаков. «Как он внешне не похож на Пушкина», — подумал я, отводя свой взор от его портрета на стене. Я ещё три года находился «под присмотром Пушкина», делая уроки, пока отец не повесил на его место Сергея Есенина с трубкой… Да и как потом выяснилось, Пушкин и Тютчев не больно то были в ладах друг с другом. А почему? Ну, это уже другая история…

Своё эссе хотелось бы закончить отрывком из его первого стихотворения «Любезному папеньке». Тютчев написал его в одиннадцать лет и по нему можно судить, насколько он был талантлив:

Нежнейший муж, отец-благотворитель,
Друг истинный добра и бедных покровитель,
Да в мире протекут драгие дни твои!
Детей и подданных любовью окруженный,
На лицах вкруг себя радость узришь ты.
Так солнце, с горней высоты,
С улыбкой смотрит на цветы,
Его лучами оживленны.

В этом детском стихотворении Тютчева описана счастливая семья, создан обаятельный образ отца, главы семейства, который отличался необыкновенным благодушием, мягкостью, редкою чистотою нравов и пользовался всеобщим уважением. Ну, почти как мой…

21. Николай Подосокорский, старший научный сотрудник Высшей гуманитарной школы «Антоново», НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород.

Тень Наполеона

Стихотворение Ф. И. Тютчева «Могила Наполеона», впервые опубликованное в 1829 году в московском журнале литературы, новостей и мод «Галатея», интересно во многих отношениях. Во-первых, к фигуре Наполеона Тютчев на протяжении своей жизни будет возвращаться многократно, и первый его поэтический опыт, вдохновленный наполеоновской легендой, особенно важен для понимания его отношения к тому, кого он позднее назовет «кентавром», то есть существом одновременно мудрым, как мудра сама Природа, и неистовым, подверженным самым низменным страстям.

Во-вторых, это стихотворение, встраивающееся в ряд других стихотворных произведений русских и европейских поэтов о Наполеоне 1820-х годов, вовсе не так просто для понимания, как может показаться на первый взгляд. Поскольку оно совсем небольшое, процитируем его здесь целиком в том виде, в котором оно впервые было опубликовано.

Душой весны природа ожила,
И блещет все в торжественном покое:
Лазурь небес, и море голубое,
И дивная гробница, и скала!
Древа кругом покрылись новым цветом,
И тени их, средь общей тишины,
Чуть зыблются дыханием волны
На мраморе, весною разогретом...
Еще гремит твоих побед
Отзывный гул в колеблющемся мире... .
............................................................
.............................................................
И ум людей твоею тенью полн,
А тень твоя, скитаясь в крае диком,
Чужда всему, внимая шуму волн,
И тешится морских пернатых криком.

В более поздних вариантах этого стихотворения будет сделан ряд существенных правок, из которых главным является замена прямого обращения к духу Наполеона («А тень твоя, скитаясь в крае диком») на рассказ о нем в третьем лице («А тень его, одна, на бреге диком»). Кроме того, и применительно к победам французского императора глагол «гремит» будет заменен на «умолк». Очевидно, что в молодости Тютчев находился под гораздо большим влиянием образа Наполеона, чем в годы своей зрелости.

Чтобы лучше понять истинный замысел автора «Могилы Наполеона» и его издателя Семена Раича, служившего ранее несколько лет домашним учителем Ф.И. Тютчева, необходимо обратиться к восьмому номеру второй части «Галатеи» за 1829 год и прочесть предваряющий публикацию тютчевского стихотворения материал «Свидание капитана Галля с Наполеоном Бонапарте на острове Св. Елены в августе 1817 года. (Из Английского журнала: Consta les misscellany)». В мемуарах, написанных уже после смерти Наполеона, британский капитан Галль описывает свое недолгое пребывание на острове Святой Елены и аудиенцию у французского императора. В частности, как бы иллюстрируя слова поэта о Наполеоне: «и ум людей твоею тенью полн», — он начинает свой рассказ с признания, что весь экипаж корабля еще за несколько недель до прибытия на остров Святой Елены был охвачен «непонятным чувством», и что это чувство «одушевляло» их одной только возможностью «находиться вблизи такого человека, каков был Наполеон», имевший «столь удивительное влияние на судьбу всего человечества».

Если сравнить стихотворение Тютчева с более ранними стихотворениями «Судьба Наполеона» Ф. Н. Глинки (первая публ.: «Сын отечества», 1821. № 41) и «Наполеон» А. С. Пушкина (первая публ.: «Стихотворения А. Пушкина», 1826) (я буду обращаться к текстам первых публикаций этих стихотворений Глинки и Пушкина, которые, по всей видимости, и читал Тютчев перед написанием своего собственного стихотворения), написанными под впечатлением от известия о смерти Наполеона, то при общей схожести затрагиваемых в них мотивов можно увидеть и коренные различия во взгляде поэтов на недавнего властелина половины Европы. Для Глинки умерший Наполеон оказывается «позабыт» современниками, быстро переключившимися на актуальные события:

«Чья новая взнеслась могила?»
Ответ: «Тут спит Наполеон!
И буря подвигов — как сон...
И с ним мечты, и гром, и сила
В затворе тесном улеглись!» —
«Быстрей, корабль, в Европу мчись!
Пловец друзьям. — Смелей чрез волны
Летим с великой вестью мы!»
Но там, в Европе, все умы
Иных забот и видов полны...
<…>
Молва и Слава зазвучала,
Но — не о нем... в могиле он,
И позабыт Наполеон! —
Чего ж душа его алкала?

Пушкин, напротив, настаивает на том, что мир еще долго будет помнить деяния Наполеона и в порыве благородства даже не отказывает герою в бессмертии:

О ты, чьей памятью кровавой
Мир долго, долго будет полн,
Приосенен твоею славой,
Почий среди пустынных волн!
Великолепная могила…
Над урной, где твой прах лежит,
Народов ненависть почила
И луч бессмертия горит.

Однако ни Глинка, ни Пушкин никак не затрагивают собственно посмертную участь самого Наполеона, говоря лишь о том, что тот «спит» или «почивает» в своей могиле. Не говорят они и об особом «одушевлении», в связи с близостью к Наполеону, о чем пишет капитан Галль, и с описания которого начинается стихотворение Тютчева. Если вспомнить, что Наполеон умер весной, а именно 5 мая, то зачин «Могилы Наполеона», в котором общее обновление природы увязано с блеском «дивной гробницы» императора, становится еще более символичным.

Сосредоточившись на тени Наполеона, которая у Глинки не упоминается вовсе, Тютчев как будто дополняет или поправляет Пушкина — у того мир полн кровавой памятью Наполеона (позднее, в 1846 году «Наполеонову память» будут «трогать» герои рассказа Ф.М. Достоевского «Господин Прохарчин»), у Тютчева же ум людей полн наполеоновской тенью, которая и сама не бездействует, а «скитается», «внимает» и «тешится» вблизи могилы, в которой захоронено тело ее бывшего носителя. В позднейшем стихотворении «Наполеон» (1850), опубликованном уже после перенесения праха Наполеона в парижский Дом инвалидов, Тютчев разовьет эту мысль:

Года прошли, и вот из ссылки тесной
На родину вернувшийся мертвец,
На берегах реки, тебе любезной,
Тревожный дух, почил ты наконец…
Но чуток сон, и, по ночам тоскуя,
Порою встав, ты смотришь на восток,
И вдруг, смутясь, бежишь, как бы почуя
Передрассветный ветерок!

О посмертных похождениях Наполеона, покидающего на время свою могилу, до Тютчева писал также Й.К. фон Цедлиц в стихотворении «Die nächtliche Heerschau» (1827), переведенном В.А. Жуковским как «Ночной смотр» (первая публ. 1836), однако у Цедлица полководец делает смотр другим духам некогда подчиненных ему солдат и генералов. Тютчев же связывает скитания тени Наполеона с ее проникновением в умы живых людей. Иначе говоря, у него это не просто поэтическая зарисовка, приоткрывающая окно в мир духов, но свидетельство того, как тень могучего тревожного духа продолжает наполнять умы живых людей, тешась криком «морских пернатых». Заметим, что птица — древний и широко известный символ человеческой души, а земное существование человека в христианской культуре зачастую уподобляется морю житейскому. Таким образом «торжественный покой» в начале «Могилы Наполеона» оказывается мнимым, ибо мир продолжает колебаться от гула наполеоновских побед, давая тени Наполеона простор для скитаний по умам людей.

20. Мария Еремеева. Волгоград

1. Декабрь месяц рождает поэтов

Ф. И. Тютчев хороший поэт,
Писал он стихи о природе,
Ничего в этом странного нет.
Родился, женился, учился
И уважение читателей
Долгим трудом заслужил,
Отсутствие зрения не помеха
Писал он стихи для детей,
Желаю ему я успехов
Стихи его пусть звучат как ручей.
Мне поэт был дорог,
Сохраняя в памяти
Лишь крик моей души.
Свою надежду не теряю,
Иду по жизни не спеша,
Но моё сердце льдинкой тает,
Стою от холода дрожа.
Я поняла, когда читала его книги,
Что сам поэт оставил в строчках след.
И он хотел, чтобы его любили
За красоту природы
Прожитых им долгих лет.

2. Зима-проказница

Мне опять сегодня не до сна,
Вот уже ночь а мне не спится.
За окном снова въюжит зима,
И снег на землю, падает ложится.
Деревья все в заснеженном уборе,
А детворе всё нипочём.
На коньках катаются,
Лепят снежный ком.
А зима-проказница
Всё шутит надо мной.
Мне бы её переживания!
Уступит свой черёд она,
И снова к нам придёт весна!

19. Елена Севрюгина, поэт, критик, кандидат филологических наук. Москва

Фёдор Тютчев. «Родимый хаос» и этика преображения материи в прекрасный образ

Свет из тьмы, над темной глыбой
Вознестися не могли бы
Лики роз твоих,
Если б в сумрачное лоно
Не впивался погруженный
Темный корень их.

Знаменитые строки Владимира Соловьёва можно считать краеугольным камнем поэзии Фёдора Тютчева. Его художественное наследие – цельная философская доктрина, уходящая корнями в мировую культуру, начиная с милетской протофилософии Гераклита и заканчивая христианскими теориями преображения мира по образу и подобию Божьему. Ключом к пониманию тютчевских поисков и эстетических устремлений является понятие родимого хаоса. По сути, это модификация «тёмного корня бытия» Владимира Соловьёва, или Эроса – чувственной любовной энергии, связанной с телесным влечением. Образ хаоса упоминается чуть ли не в каждом стихотворении Фёдора Ивановича, выстраивая особую драматургию художественной мысли, движущейся в направлении поиска прекрасного образа, интуитивно прозреваемого в стихийных силах природы и человеческой души. Стихи поэта только условно могут быть поделены на отдельные тематические группы – о чём бы Тютчев ни писал, его высшей художественной целью всегда является постижение тайной, тёмной энергии как первоначала всего сущего и обретение в ней исходной божественной формы.

Взять хотя бы философскую лирику. Прочно закрепившееся за Тютчевым определение «певец ночного мира» наиболее точно отражает центральную идею его творчества – постижение истины через экзистенциальное столкновение с неизведанным, страшным, глубинным, содержащим в себе ответы на онтологические вопросы. Помните знаменитую строку из стихотворения Пастернака? «На меня наставлен сумрак ночи тысячью биноклей на оси». Вот такая же ночная встреча с обнажённой бездной (фактически с первородным хаосом) порождает бесконечные вопрошания лирического героя, стремящегося обрести духовную основу жизни:

И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами –
Вот отчего нам ночь страшна!

Однако подобное столкновение с бесформенной и неупорядоченной стихией пугает лишь поначалу. Хаос потому и родимый, что в нём мы обнаруживаем нечто общее со своей собственной природой. В этой тайной, тёмной энергии бытия – залог будущего перерождения, восхождения низшего к высшему, смутное угадывание надмирности существования, мыслимого как единство «всего во всём», где частные объекты и судьбы уже неразличимы. Остаются только вечные и вещие смыслы, сгустки света, которые и являются прекрасными образами, бессмертными субстанциями.

Диалектическое прозревание света сквозь тьму ощущается и в любовной лирике Тютчева. Любовь, мыслимая поэтом как «жизнь отреченья», «жизнь страданья», «борьба неравная двух сердец», становится для него источником катарсиса, пифагорейским восторгом соприкосновения с первостихиями, первоистоками бытия. И в натурфилософской, и в христианской традициях, как, впрочем, и во многих древних религиях, формы жизни рождаются из взаимодействия земли, воды, огня и воздуха. А одухотворяется всё любовью – пятым элементом. Именно этот процесс одухотворения и божественного преображения мира и любимого объекта составляет внутренний сюжет любовного стихотворения Тютчева:

Как пляшут пылинки в полдневных лучах,
Как искры живые в родимом огне!
Видал я сей пламень в знакомых очах,
Его упоенье известно и мне.

«Родимый огонь» (по сути, тот же родимый хаос) - «угрюмый, тусклый огнь желанья», воплощение чувственного влечения, сексуальной энергии, казалось бы, полностью противоположной духовному, платоническому чувству. Но так ли это? Здесь на помощь приходит Владимир Вышеславцев с его «Этикой преображённого Эроса». В его теории, опирающейся на учения Платона и Максима Исповедника, «эрос бесконечно большее объемлет, нежели libido sexualis, нежели даже эротическая влюблённость… Эрос есть влюблённость в жизнь, жажда полноты, жажда полноценности, рождение в красоте и, в итоге, жажда рождения Богочеловека». Таким Богочеловеком и рождённым в красоте образом для Тютчева становится его возлюбленная. Несмотря на то, что всем хорошо известна биография поэта, образ избранницы нередко абстрактен: именно в силу его осмысления как идеального, лишь сиюминутно достижимого прекрасного объекта:

Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда...

Страдание в любви, её сжигающая страсть, с точки зрения Тютчева, является необходимым условием прозрения прекрасного в безобразном. В целом поэту близка эстетика увядания и смерти («Ущерб, изнеможенье — и на всем Та кроткая улыбка увяданья, что в существе разумном мы зовем Божественной стыдливостью страданья»). Доказательство этой глубоко христианской идеи о возвышении души страданием находим также в стихотворении, которое можно отнести к гражданской лирике:

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил, благословляя.

Перед нами наглядный пример истинной сублимации - восхождения низшего к высшему, к христианскому абсолюту, о чем писал Вышеславцев. Страдание завершается катарсисом, приводит к возрождению в красоте. Отсюда образ Христа – служившего людям «в рабском виде», умершего в муках и преображенного в свою бессмертную ипостась, световую сущность.

В поисках красоты Тютчев обращается и к мировым образам-архетипам. Например, к Древнему Риму. Эта цивилизация получила множество противоречивых толкований в литературе и культуре. Отцы церкви, жившие в III в. новой эры, считали, что зверь багряный - это Римская империя, а блудница, сидящая на звере - это Рим: "И на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным". В трактовке Тютчева образ Рима получает совсем иное освещение – не апокалиптическое, а возвышенное, христианское. Это – всё тот же преображённый Эрос, энергия жизни которого восходит от низших аффектов к абсолюту:

В ночи лазурной почивает Рим.
Взошла луна и овладела им,
И спящий град, безлюдно-величавый,
Наполнила своей безмолвной славой...
Как сладко дремлет Рим в ее лучах!
Как с ней сроднился Рима вечный прах!..
Как будто лунный мир и град почивший —
Все тот же мир, волшебный, но отживший!..

Показательно, что Рим преображается именно в ночное время, рождается из первобытного хаоса как положительно прекрасный образ.

Самый яркий пример возвращения к первоистокам после распада материи мы видим в стихотворении «Последний катаклизм». Апокалипсис – это не гибель мира, а его очередное преображение по законам гармонии и красоты:

Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Всё зримое опять покроют воды,
И божий лик изобразится в них!

Итак, Тютчев - великий философ и диалектик, чьи думы и чаяния направлены в сторону обретения высшего смысла бытия и обнаружения тайной, скрытой красоты предметов.

18. Александр Балтин, литератор. Москва

К 220-ЛЕТИЮ Ф. ТЮТЧЕВА

1

Он создал эпос мыслящего тростника: и камни мысли, которые ворочал Тютчев, были глобальны.

Ямбическая сила Софокла наполняла тугие жилы его строк: абсолютно русским содержанием: которое, пропущенное через фильтры его гения, становилось общечеловеческим: жаль, поэзия трудно поддаётся переводу.

…великий завет жить внутренней жизнью, превосходящей всё внешнее: текучее и мимолётное, даже если жизнь длится долго, высказан мощно, и дыхание стиха, исполненное высокой эстетикой, поражает ныне ничуть не меньше, чем столетие назад:

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои-
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими - и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими - и молчи.

Люди – айсберги: и говоря, высказываясь, лишь верхушки обнажаются: масса всего остаётся скрытой под метафизическими водами, запечатанной в пластах телесности…

Но – Тютчев создавал иные свои созвучия из воздуха лёгкости, и уходили они в таинственный воздух духа, окружающий нас, но столь скрытый.

Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.

Психологическая точность стихотворения уникальна: равно – и ажурная его воздушность, невесомость, соответствующая чуду.

«Бессонница» тугим натяжение жил-строк словно проходит через сердце всемирности: и силы в стихотворение вливает сам духовный океан: колышущийся над нами, отражающийся в нас:

Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!

Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас?

…вместе: Мы созданы из вещества того же, что наши сны…

И шекспировский глас словно претворяется в речение Тютчева, ставящим под сомнение реальность: вроде такую конкретную, а бесконечно-зыбкую на деле:

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь – и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.

То глас ее; он нудит нас и просит...
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.

Его поэзия пронизана дыханием сфер.

Соприкасаясь с нею, точно ощущаешь движение параллельных миров, их неизвестную наполненность, и, приникая к тютчевскому источнику, словно насыщаешь душу неведомыми флюидами инобытия.

Потом: конкретность чувства – нежного, как бархат, властного, как совесть – возникает в полный рост:

Я встретил вас — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло...

Сложно трактуемое последнее чувство: лёд блестит, и солнце, яркое необычно, топит его:

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Он пронизывал, просвечивал строками все феномены жизни: от космических сияний, до мощно разворачиваемых лент истории (как в стихотворение «Ян Гус на костре»), от феномена русскости до тончайших душевных движений, точно портретируемых им, от земных пейзажей, до сияния запредельных панорам; и весь космос его, собранный в тугие гроздья созвучий, был бесконечно пропитан жизнью, и – неповторимостью тютчевского гения.

2

Небо противоречит могильной темноте: и, контраст сей подчёркивая, Тютчев – в компактном и вроде бы мрачном стихотворение – выводит к полюсу: пространному донельзя –полюсу всеобщего неба.

Начинается стихотворение сухой и жёсткой словесной фиксацией:

И гроб опущен уж в могилу,
И все столпилося вокруг...
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух...

Память каждого подбросит соответствующие ассоциации: туго скрученные, с бесконечной ниткой размышлений о собственном финале, который… так бы хотелось, чтоб был началом, и… земля осыпается с краю, и для кого-то из оставшихся в живых раскроется бездна пустоты…

Разве могла всемогущая любовь допустить смерть?

…нет ответа.

Продолжается развитие стихотворения:

И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит,
Ученый пастор, сановитый,
Речь погребальную гласит...

Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа...
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята...

Живо и мощно вписанная в действительность картина: изъятая же из действительности.

Речь слышится…

…кому и когда помогала кровь Христа?

Как за грехопадение двоих можно было обречь миллиарды на прозябание, страдания, смерть?

Но… пасторы известные мастера словоблудия: именно поэтому толпа и пристойна занята речью: наверняка умной: играющей символами.

Но потом…

Вспыхивает оно – невероятное небо, о котором так хочется думать, как о духовной родине:

А небо так нетленно-чисто,
Так беспредельно над землей...
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой...

И световая бездна раскрывается, делается ближе, и впрямь – будто смерть не особенно страшна.

17. Татьяна Лашук, историк. Гродно

Четыре сезона одной жизни

Весна 1810 г. в Овстуге: зелень, пронизанная солнцем, на холме деревянный обветшавший особняк, липовая аллея до деревенского кладбища. Семилетний барчук с живыми карими глазами бежит по высокой нескошенной траве. Спотыкается: в траве растерзанная голубица. Глаза мальчика наполняются слезами, хлопают мокрые длинные ресницы: девятнадцатый век располагал к сентиментальности и сочинению стихов. Плодом этого горестного впечатления станут первые верши, эпитафия на смерть голубицы.

Мертвая голубица на руках – это чувство он переживет в будущем не однажды. А пока летит беззаботное детство в помещичьей усадьбе. Родители Феди, Иван Николаевич и Екатерина Львовна Тютчевы, в дружном семейном кругу говорят по-французски, молятся на церковнославянском, и нанятый к мальчику учитель русского Семён Егорович Раич фактически учит его родному языку. Федор оказался способным учеником: в двенадцать лет уже самостоятельно переводил на русский язык оды Горация.

Невысокий сутулый отрок, близорукий, внешне он не очень подходил для карьеры военного, так как самодержцы-императоры предпочитали статных красавцев в адъютанты. Поэтому Московский университет и факультет словесности. А после влиятельные родственники выхлопотали для него пост внештатного атташе русской дипломатической миссии в Баварии.

Любовь земли и прелесть года,
Весна благоухает нам!..
Творенью пир дает природа,
Свиданья пир дает сынам!..

В Германии юный дипломат переживает свою весеннюю пору и первую любовь. Весенний цикл: написал свою хрестоматийную «Весеннюю грозу» (1828 г.) и «Зима недаром злится» (1836 г.) Каштановые локоны и очи-звезды баронессы Амалии Крюднер разбили сердце русскому подданному, потому что тщеславная красавица предпочитала титулованных аристократов, еще лучше – монархов. Но Тютчев быстро находит исцеление: в двадцать два года он женится на очаровательной белокурой вдове Элеоноре Петерсон. Немецкая аристократка старше его на три года, ее нежность к нему безгранична, и она усердно строит в гнезде уютное семейное счастье. Рождаются одна за другой три некрасивые, но умные и пылкие дочери: Дарья, Анна, Екатерина.

Весна надежд переходит в многообещающее лето.

Какое лето, что за лето!
Да это просто колдовство –
И как, спрошу, далось нам это
Так ни с того и ни с сего?..

Гляжу тревожными глазами
На этот блеск, на этот свет…
Не издеваются ль над нами?
Откуда нам такой привет?. .

Летом 1830 г. Тютчевы навещают Россию. Светская обозревательница Долли Фикельмон сквозь ироничный лорнет рассматривает их супружескую пару: «Забыла упомянуть о встрече с одной красивой женщиной – мадам Тютчевой... Она всё ещё молода, но такая бледная, хрупкая, с таким печальным видом, что её можно принять за прекрасное видение. Она умна и мне кажется с некоторым притязанием на остроумие, что плохо вяжется с её эфирным видом; её муж - маленький человек в очках, весьма некрасивый, но хорошо разговаривает…» Федор Иванович в гостиной превращался в светского льва. Собственно, львы и были изображены на гербе Тютчевых. Поэт мог говорить на любую тему так, что слушатели внимали зачарованно, а женщины влюблялись беззаветно в ироничную улыбку тонких губ, в ласковый внимательный взгляд из-под круглых очков и в обаяние эгоизма.

Такой жертвой тютчевского обаяния становится Эрнестина Дернберг. Бурный роман женатого дипломата и красавицы-вдовы обсуждает вся русская миссия и светское общество. Элеонора готова терпеть скандал, но только не охлаждение мужа. После неудачной попытки самоубийства она твердо потребует от мужа уехать и забыть разлучницу.

Тютчевы переезжают в Турин. Но Эрнестина как тень следует за своим кумиром. Элеонора умирает в буквальном смысле от сердечных мук на его руках: в ночь смерти жены Тютчев поседел. Но вскоре женился на Эрнестине. Она не подвела и оказалась прекрасной преданной женой и доброй мачехой. Тютчев возвращается в Россию, он дома. Поэтому осенняя пора тоже была хрустальной и теплой, теплой…

Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора –
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера...

Эрнестина была богатой женщиной, что оказалось весьма кстати. Усадьба Овстуг расцвела в руках рачительной хозяйки. Пока Эрнестина занимается домашним бытом, Федор Иванович делает успешную карьеру. В 1857 г. Тютчев получил чин действительного статского советника, затем назначен председателем Комитета иностранной цензуры, затем ранг тайного советника. Себя он видел прежде всего чиновником и общественным деятелем, а стихи это лишь отдохновение от бурной действительности, хотя слава известного поэта была тоже приятна. Свои строфы он мог набрасывать графитным карандашом прямо на служебных бумагах, сидя на совещании: политика, любовь и поэзия прекрасно находили в нем время друг для друга.

«Вбирай же в себя полнее жизнь, тебя окружающую, впитывай ее в себя как можно больше…» – советует отец своей старшей дочери Дарье в письме. Он любил жизнь бурную: мертвый штиль его угнетал.

Все три дочери Тютчева по приезде в Россию поступили в Смольный институт: кузницу кадров для фрейлин императорского двора. Навещая своих дочерей, Федор Иванович знакомится со смолянкой, черноволосой Еленой Денисьевой. Сирота с узким лицом и трагическими темными глазами была обречена влюбиться страстно, жертвенно, до самой смерти. И вот перед ней появился знаменитый поэт, опытный мужчина, власть имеющий камергер…Так пленительно некрасив, так подавляюще умен… Вместо залов Зимнего дворца и перспективы танцевать на балу с императором, Елена предпочла тайные свидания на съемной квартире и незавидную участь фактически второй незаконной жены. Рождаются незаконнорожденные дети.

Все обо всем знают. Знакомые перешептываются, Эрнестина самоотверженно молчит, дочери страдают и молятся за грешного родителя. И все его прощают: Елена называет его своим Боженькой, Эрнестина всегда радостно выбегает встречать в Овстуге, дети законнорожденные и незаконнорожденные обожают отца. Но такие страсти ведут к страшному финалу. Елену пожирает чахотка: она задыхается и боится смерти как разлуки с тем, кого так и не смогла сделать своей собственностью. Похороны любовницы-жены стали оглушающим ударом для поэта: в ее беспредельном обожании он словно острее чувствовал себя живым и необходимым. «Все кончено – вчера мы ее хоронили. Что это такое? Что случилось? О чем это я вам пишу – не знаю... Во мне все убито: мысль, чувство, память, все...» Дальше будет неумолимое умирание зимы.

Как под сугробом снежным лени,
Как околдованный зимой,
Каким-то сном усопшей тени
Я спал, зарытый, но живой!

В декабре 1872 г. Федор Иванович перестал двигать левой рукой и почти ослеп. Утром 1 января 1873 г. поэт с головной болью упрямо вышел на прогулку. На улице с ним случился удар, парализовавший всю левую половину тела. Но он все еще боролся со смертью, и умер только летом 1873 г. на семидесятом году жизни.

Тютчева называют мастером пейзажной лирики, поэтом природы. Гроза в начале мая с чародейкою зимою превратились в его литературную эпитафию. Все так, но природа человека восхищала и угнетала его еще больше. Не зря его дочь Анна сравнила отца с огненным духом. Он любил – гореть, поджигать и сжигать. И прожил в своей бурной жизни буквально все: тепло весны, пламя лета, сумрак осени, пепел зимы…

16. Геннадий Муриков, литературный критик, историко-литературный публицист. Санкт-Петербург

Тютчев – Антипушкин

«Россия вспрянет ото сна / И на обломках самовластья/ Напишут наши имена». Это писал один наш классик. А другой писал иначе: « Настанет год, России чёрный год,/ Когда царей корона упадёт...». Увы, последнее оказалось первым, а разные детские мечтания «рассеялись, как дым». Тютчев чувствовал, что конец истории близок, по крайней мере, тогдашней истории – пока без атомной бомбы.

Россия – страна апокалиптическая. Мы постоянно живём «бездны мрачной на краю», а смертный ужас бытия каким-то непонятным духовным зацепом соединён с «упоением в бою» – и всегда «вечный бой, покой нам только снится»… Знать, судьба такая. Ещё Ю. Крижанич писал об этом в допетровское время, триста с лишним лет тому назад – и, кажется, всё осталось по-прежнему. Россия, по обыкновению у края пропасти, как всегда, перед грандиозным нравственным, религиозным и политическим выбором и, как всегда, мы надеемся на конечное спасение… Но душа живёт и трепещет перед вечной ночью в неизбывной двойственности существования:

О, вещая душа моя,
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьёшься на пороге
Как бы двойного бытия!

Этими предельно искренними строками Ф. Тютчев мог с максимальной полнотой выразить то, что теперь принято называть «экзистенцией», «заброшенностью» в мироздание с весьма проблематичными шансами избавления от вечной тревоги. «Двойное бытие» – постоянное существование на пороге жизни и смерти, на краю неизмеримой пропасти, апокалиптический склад ума и чувства. Ф. Тютчев таков всецело, как, впрочем, и многие – многие его литературные предшественники и последователи, ставшие приверженцами «русской идеи». А ведь он на добрый десяток лет старше и Лермонтова, и Кьеркегора и по возрасту скорее близок к пушкинской плеяде. Но… что-то надломилось, а может, таким был поэт уже по природе. Он никогда не мог бы сказать, что «поэзия должна быть глуповатой». «Как будто родился стариком и никогда не был молод», – написал о нём Д.С. Мережковский, и эта мысль справедлива.

Ровесник декабристов, Тютчев их оценивает однозначно отрицательно.

О, жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить! (1826 г.)

Это вам не пушкинская «звезда пленительного счастья». Ничего хорошего Тютчев не ждал от революционных потрясений, цеплялся за монархическую идею. Но вот парадокс: ни одно из его политических предсказаний не сбылось. Ни наивные мечты о всеславянском единении под эгидой России, ни «возобновление» Византии, – оказались бесплодны его упрёки Бисмарку:

Единство, — возвестил оракул наших дней, —
Быть может спаяно железом лишь и кровью...»
Но мы попробуем спаять его любовью, —
А там увидим, что прочней... (1870 г.) 

Всё-таки железо и кровь оказались «прочней» эфемерной, якобы существовавшей «любви» славянских народов. Напомним современному читателю, что, например, Болгария после её освобождения кровью русских солдат в 1878 – 1879 гг. (уже после смерти Тютчева) во всех вооружённых конфликтах выступала против России. Тем не менее, парадоксальность тютчевских ошибок только кажущаяся. Поэт словно жил в каком-то своём внутреннем мире, в котором событиям мира внешнего как бы не было места. «Тютчев – самостоятельный Бог-Творец мироздания, даёт свой вариант русского Духа и миропонимания и свою ипостась Личности», – писал о нём сравнительно недавно Г. Гачев, и был совершенно прав. Перед нами особый мир, изолированный от внешнего, который порой находится с последним в вопиющем противоречии. Но это мир невесёлый и даже страшный, не образ праздничных надежд и светлых мечтаний. Это мир – трагедия, мир вблизи конца света, а может, уже и после него, это особое состояние внутреннего ада, где плач и скрежет зубовный.

Ещё один парадокс – не «человек создан для счастья, как птица для полёта», а страдание – вот воплощение божественного присутствия. Здесь и душевная мука раздвоенности, и горькое внутреннее осознание экзистенциальной «заброшенности» в пустой и никчёмный мир, и попытки хоть как-то объяснить его. Впрочем, какие уж тут «объяснения»!

Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.

Живя, умей всё пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чём тужить?
День пережит — и слава богу!

За такие строки ненавидел лютой ненавистью Тютчева наш «буревестник» революции Максим Горький. И совершенно понятно почему. Если «день пережит — и слава богу», то зачем тогда сама эта революция и, тем более, разного рода «новое религиозное сознание», будь оно неохристианским или коммунистическим. Кстати, Мережковский тоже недолюбливал поэта, хотя и по другим причинам: он казался критику своего рода буддистом на русской почве. Но вот что интересно. Тютчев вполне давал основания своей поэзией для всех этих всплесков эмоций, тогда как сам на их фоне выглядел умудрённым и всё понимающим старцем, далёким от мирской суеты.

Характернейшая деталь его биографии: находясь на посту секретаря посольства в Турине, Тютчев неожиданно решил бросить службу, запер дверь посольства на ключ и уехал в Швейцарию, никому не докладывая, ни у кого не отпрашиваясь. Николай I , узнав об этом, пришёл в бешенство, приказал ему подать в отставку и лишил звания камергера (до которого, кстати, Пушкин так и не дослужился). А ведь по сути дела, это и есть знаменитое «день пережит — и слава богу», – дескать, плевать я хотел на все ваши звания и чины. Это близко современному русскому человеку. Уже упомянутый Мережковский даже придумал термин «тютчевщина», наподобие «обломовщины», и считал его порождением «старого дворянского быта», беспечности и лености. И в очередной раз скажем: в чём-то Дмитрий Сергеевич совершенно прав. К Тютчеву приложимы буквально все мерки. Не так давно даже вышла книга, посвящённая перекличке поэзии Тютчева с салонной культурой того времени (А. Юнггрен) – что и говорить, несколько неожиданно для поэта – философа, но… тоже справедливо. Однако не совсем. Повторюсь ещё раз: Тютчев – это особый мир, замкнутый сам в себе, в своей скорби и внутренних мучениях.

А впрочем… Есть у поэта одно услаждение душевное – мир природы:

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...

Речь здесь идёт не о суетном людском существовании, не о дрязгах придворной и дипломатической карьеры, а о вечной и естественной в своём бытии природе, равной божеству, а ещё точнее – «вечной женственности», Ewige Weiblichkeit ( термин Гёте, столь излюбленный символистами):

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила...

А тому же Николаю после его смерти поэт отплатил злой эпиграммой:

Не богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, —
Всё было ложь в тебе, все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.

Это уже по-пушкински, хотя и по другому адресу.

Литераторы «серебряного века» буквально боготворили Тютчева. Он стал неким центром, но дороги от него расходились в разные стороны. И всё же была точка отсчёта. Позже всё изменилось. У нас в стране победили «буревестники», и Тютчева просто позабыли, а в литературе эмиграции крупнейший представитель «тютчевщины» – Георгий Иванов сделал ещё один шаг в бездну отчаяния. Он уже не считал, что в Россию можно только верить. Он констатировал, что «никто нам не поможет, и не надо помогать».

И всё-таки надежда есть и у Георгия Иванова, и у нас. Эта надежда в том, что есть русский человек, русский народ:

Русский он по сердцу, русский по уму,
Если я с ним встречусь, я его пойму.

Апокалипсис продолжается. Но бытие должно быть и после конца света, иначе невозможно:

Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и неравен, борьба безнадежна!

Вспомним Евангелие от Иоанна 21.25: «Многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг». Это относится и к нашему пониманию творчества Тютчева. Не всё можно вместить, но надо постараться.

15. Михаил Филиппов, фермер, филфак МГПИ имени Ленина. Деревня Полиносово

Silentium

Серенький крап дождя, тепло. Апрель сквозит в пустых рукавах разлапистых лип.

Дорожки легкие и прозрачные, как сквозняки. Они текучи и неправдоподобны. Их почти что нет, нежели они есть.

Ночью бродить по темным дорожкам парка все равно что вскрывать вены. Невидимая, но где-то еле слышимый плеск, темные силуэты лебедей, как из нездешней, жизни.

Лебедь ходит по траве в темных ластах, как аквалангист. А рядом сидит на яйцах лебедиха. Под взбитой, словно перина, соломой рождается новая жизнь: гадкий утенок Андерсена.

В Овстуге!

В белой беседке ночью кажется, что тебя больше нет. А черный лебедь, отраженный в зеркале пруда - негатив птицы Феникс.

На вершинах лип - грачиные гнезда. Черные грачи начинают орать в полпятого утра. И не орать, а противно крякать. Спать от этого кряка невозможно. Лишь впадаешь в хлипкое забытьё, теряя сознание и просыпаясь, словно рождаясь вновь.

Уже на сей раз Тютчевым. И в прошлом веке.

А утром в этом веке, у магазина «Продукты», на улице естественно Тютчева пьяный дворник Саша торжественно и печально прожигает жизнь. Судя по проческе Саша спит, не раздеваясь. Он, выворачивая пальцы, читает Есенина, Блока, Бродского, Твардовского и Маяковского. А потом поет: «Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой». У Саши творческий запой. Куртка какого-то беззащитного цвета, а душа нараспашку. Он читает стихи, забывая слова, перевирает, а потом говорит:

- А я ведь сидел!

Как бы отнесся к этому Тютчев? Думаю - промолчал бы.

Памятник Тютчеву напоминает заляпанное грязными руками полотенце. Облик не уловим. Он - тайна.

Silentium!

Саша, ну что же, что сидел, с кем не бывает, говорю, зато тут никто, кроме тебя, не прочтет Блока и Бродского. А уж Твардовского и подавно. А ведь – не сидели?! Может быть, и зря не сидели. Вон девушка с велосипедом. В ее глазах ни Твардовского, ни Бродского, ни Тютчева. Поэтому она так красива!

- Да, говорит, Саша! – красива, но Твардовского не прочет. А сейчас у меня горит душа, понимаешь?

- Понимаю, Саша! Это химический процесс называется: «Тютчев»!

– Понимаешь!!! А я, брат, пойду тушить пожар пивом «Колос» на одну блат-хату.

- Иди, говорю. Но возвращайся.

К Тютчеву!

Приходят неслышно, как смерть, сумерки. В сумерках сидит, как Будда, каменный Тютчев. Черные лебеди на пруду высиживают новую жизнь. За оградой, в черной, грачинной тьме ревет раненным зверем машина, среляют в белый свет, как в копеечку. Белесый рассвет. И вот тут на этом водоразделе я иду пить водку и спать до полпятого. В полпятого начнется кряканье. Грачи прилетели. Саврасов пьян. Поэтому они и кричат, как на базаре азербайджанцы, торгующие арбузами:

- Саврасов, Саврасов!

Весна, апрель, достать красок и напрочь зарисовать, закрасить саврасовских грачей. Этих склочных птиц, которые ломают ветки и обляпали все дорожки. Это как-то не по-тютчевски.

Тютчев – птица Феникс!

Вечером выпускают борзых: Гюрзу и Стрелу. Они роют рядки и валяются в траве. Борзые из прошлого века, из барской усадьбы. Из чьей-то судьбы. А я из будущего в прошедшем времени.

На втором этаже моей комнаты мне ночью снится Тютчев.

Он весь в темном, словно лебедь. Он молчит. Молчу и я. Мы оба молчим. А что тут еще скажешь?

Silentium!

14. Евгений Тищенко, писатель, журналист. Краснодар

Игра в теннис по Фёдору Тютчеву

Тут разговор, конечно, не о бэкхендах и форхендах, о которых Фёдор Иванович Тютчев вряд ли знал. Скорее будет идти речь о стабильности или её отсутствии. О вечных перебросах из стороны в сторону. Или, ещё точнее, о том, что в теннисе есть какая-то иная, метафизическая вещь, соединяющая жизнь с известной спортивной игрой, во время которой толпа, словно прикованная, смотрит за полётом мяча: право-лево, право-лево и снова право.

Думается, что в таком же стиле можно было наблюдать и за судьбой русского поэта. Его биография и впрямь напоминает какое-то теннисное турне, начавшееся в Брянской области, в селе Овстуг.

Уже чуть дальше Тютчев перейдёт на большие города и куда более серьёзные турниры. Семья поэта осядет в Москве, которая в период его детства будет пылать огнями Отечественной войны. Однако Тютчев не увидит Наполеона и не начнёт им восхищаться, как один из героев «Войны и мира». Семья поэта уедет в Ярославль накануне атаки французских войск, а вернётся обратно уже в конце 1812 года.

Однако жизнь Фёдора Ивановича не походила бы на теннис, если бы всю жизнь он оставался в Москве. Поэт покидает Белокаменную в 19 лет, ради службы перебираясь в Питер, но и там не задерживается. Спустя полгода после приезда в Северную столицу Тютчев уезжает в Мюнхен.

И вот здесь, в рамках первого сета собственной жизни, поэт надолго остаётся в Европе и дотягивает до тай-брейка. Тютчев уехал в качестве сверхштатного сотрудника русской миссии, чтобы в дальнейшем двигаться вверх по карьерной лестнице. Но перспектива расставания с семьей его очень пугала, что можно заметить из писем: «Странная вещь – судьба человеческая. Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшею Остермановою рукою, чтобы закинуть меня так далеко от вас».

На этом географические перемещения из правой стороны корта в левую ещё не закончились. Позже он перебирается в Турин – тоже по службе, а через время возвращается на Родину. Однако не успели случиться названные выше перемещения, как уже начались перемещения любовные.

Вначале он встретил Элеонору Петерсон, их брак держался в течение 12 лет, вплоть до кончины жены в 1838. Однако эти любовные игры не были бы столь яркими, если бы Эрнестину Пфеффель, свою вторую жену, поэт встретил после смерти Петерсон. Он повстречал её в 1833 году, а любовница сумела сделать брейк-пойнт, завладев сердцем поэта.

Элеонора Фёдоровна, в свою очередь, была игроком совестливым и чтящим законы тогдашнего общества. Не было ни скандалов, ни разговоров о разводе – первая жена поэта терпела многое, чтобы сохранить брак, и всё же откровенное общение с любовницей хрупкая натура девушки не выдержала – она попыталась даже совершить самоубийство, но довести дело до конца не смогла. Однако частые болезненные припадки и душевная нестабильность дали о себе знать. Череда потрясений закончила жизнь 37-летней женщины.

Через год после смерти Элеоноры Фёдоровны, Тютчев женится на любовнице. На её долю выпадает всё, что было у первой жены поэта, но в двойном объёме – и переезды, и нехватка средств на существование, и, наконец, новая любовница Фёдора Ивановича. Однако, начиная близкое общение с женатым поэтом, не стоит забывать, что тебя, вероятнее всего, ждёт та же самая участь, постигшая его бывшую любовь. Обратный брейк всё-таки очень обидная вещь. И Эрнестина Пфеффель поняла это в 1850 году, когда Тютчев объяснялся в своих чувствах перед Еленой Денисьевой. Кажется, к каждой из них поэт питал высшие чувства, что, безусловно, не может послужить оправданием для его действий. И всё же, кочуя из России в Европу и обратно, двигаясь мелкими шагами по минным полям любви, Тютчев накапливал собственный литературный опыт.

Изучая его биографию, непременно приходишь к мысли, что он всё-таки являлся не столько поэтом, сколько политиком. В поэзии для него находилось нечто, что помогает выбрасывать из себя ненужные для политической арены эмоции. Дипломат всегда настроен и всегда строг.

Наверное, от этой кажущейся строгости редакторы и критики совершали свои невынужденные ошибки, когда пропускали мимо себя поэтику Тютчева. Его первое зрелое стихотворение было опубликовано в 1825 году, в журнале его товарища Погодина. Следующая подобная публикация была в 1836, в пушкинском «Современнике».

11 лет! 11 лет Фёдор Иванович молчал и 11 лет занимался исключительно политикой. Играя на задней линии, Тютчев работал над собственной поэзией, накапливая чувство совершенной беспомощности, которое отчётливо виднеется в стихотворениях о любви 60-х годов:

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Однако в 60-х его будут знать не только как политика, ведь в 1850 выйдет хвалебная критическая статья Некрасова в журнале «Современник» на стихотворения Тютчева того самого 1836 года.

Спустя 14 лет о Тютчеве узнали, как о большом поэте благодаря тому, что Некрасов обнаружил эти стихотворения в старом номере журнала. В течение двух лет после некрасовской статьи, в печати будет опубликовано 30 его стихотворений.

Однако его жизнь не была бы похожа на теннис, останься он популярен и знаменит. Уже в 1855 году Лев Толстой, после одной из встреч с Фёдором Ивановичем, напишет: «Тютчев, тогда знаменитый, сделал мне, молодому писателю, честь и пришёл ко мне». И насколько же верно звучит «тогда знаменитый», ведь эта слава продлилась не более пяти лет. Всё тот же Лев Николаевич напишет потом: «Вся интеллигенция наша забыла или старается забыть: он, видите, устарел».

Какая же всё-таки обыденная и непонятная причина – «устарел». Поэзия вряд ли имеет такое свойство. И уж тем более поэзия того человека, который в 60-е годы лишь начал писать одни из лучших своих произведений. Но всё это будет уже после того, как Фёдор Иванович вернётся в Россию. После его постоянных метаний из Москвы-Питера в родной Овстуг, где не будет ни матери, ни отца – лишь «бедные селенья», что напомнят ему о детских временах.

Это будет после смерти Елены Денисьевой, с утратой которой он не сумеет справиться. Его дочь Анна впоследствии напишет:«…отец безудержно предаётся горю, даже не пытаясь скрыть перед посторонними». А Тургенев скажет, что поэт «болезненным голосом говорил, и грудь его сорочки под конец рассказа оказалась промокшей от падавших на неё слёз».

И основная, пожалуй, тютчевская трагедия заключается в том, что нигде он не смог обрести искомый покой. О нём многие знали, многие говорили, но не было ни материального, ни душевного благополучия. Постоянные любовные терзания и служебные трудности. Отсюда и его вечные темы в его поэзии, которые, по заверениям некоторых, «устарели». Правда, на то они и вечные, чтобы никогда не устаревать.

Однако можно сказать с уверенностью: свой Большой Шлем русской литературы Тютчев точно поднял над головой и уже никогда не опустит. Хотя бы здесь у поэта появилась та самая стабильность, которую он так и не смог найти в течение всей жизни.

13. Дмитрий Миропольский. Санкт-Петербург

О многогранном

«Пушкин – наше всё», – сказал Аполлон Григорьев.

А Тютчев – наше что?

Дворянин древнего рода, потомок Захария Тютчева – посла Дмитрия Донского в Золотой Орде.

Внук гвардейского капитана, едва не погибшего от руки любовницы – знаменитой серийной убийцы Салтычихи.

Вундеркинд, «который по тринадцатому году переводил уже оды Горация с замечательным успехом», по свидетельству знаменитого переводчика Семёна Раича, а в восемнадцать окончил университет со степенью кандидата словесных наук, был зачислен на дипломатическую службу и провёл за границей больше двадцати лет.

Автор четырёх сотен стихотворений, три десятка из которых включены в школьный курс литературы. Считал поэзию развлечением: «Вы просили меня прислать моё бумагомаранье. <…> Пользуюсь случаем, чтоб от него избавиться. Делайте с ним, что хотите. Я питаю отвращение к старой исписанной бумаге, особенно исписанной мной».

Поэтический наследник Державина, сделавший, как считал Юрий Тынянов, почти невозможное: «На огромные державинские формы наложено уменьшительное стекло, ода стала микроскопической, сосредоточив свою силу на малом пространстве».

Литературный крестник Пушкина, опубликовавшего присланные из Германии стихи молодого дипломата в своём журнале «Современник».

Продолжатель традиций, автор строк: «Когда дряхлеющие силы / Нам начинают изменять...», которые перекликаются и с Пушкиным: «Блажен, кто смолоду был молод, / Блажен, кто вовремя созрел...», и с Державиным: «Река времён в своём стремленье / Уносит все дела людей...».

Предшественник Осипа Мандельштама и автор тончайшего замечания: «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовётся» – довольно длинного стихотворения с финалом, который мало кто помнит: «....а так ведь хочется узнать».

Переводчик главнейших германских поэтов. Знакомый титанов словесности – Гёте и Гейне – и титана философии Шеллинга, сказавшего о нём: «Это превосходнейший, очень образованный человек, с которым всегда охотно беседуешь».

Чиновник, служивший всю жизнь и потому на портретах гладко выбритый – в отличие от большинства классиков русской литературы: государственная должность не позволяла носить даже усы. За серьёзный проступок лишился должности и чина камергера, позже возвращён к службе и восстановлен в чине.

Горячий сторонник независимости Греции, противник Июльской революции во Франции, оппонент оды «Вольность» Пушкина и критик декабристов.

Первейший европеец из всех российских литераторов: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины».

Критик прошлого и настоящего: «Русская история до Петра Великого – сплошная панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело».

Мрачный публицист и прорицатель: «Великие кризисы, великие кары наступают обычно тогда, когда беззаконие доведено до предела, когда оно царствует и управляет во всеоружии силы и бесстыдства. <…> Тогда-то Людовики шестнадцатые и расплачиваются за Людовиков пятнадцатых и четырнадцатых. По всей вероятности, то же самое постигнет и нас в том страшном кризисе, который мы должны будем пережить».

Автор теорий о превосходстве России над прочими государствами, о необходимости странам Европы сделаться российскими провинциями – и о предстоящем возведении на престол в Ватикане православного папы римского. Виртуоз рифмовки политических лозунгов, которые в ходу по сей день: «Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить...».

Поклонник Николая Первого, сказавший об императоре после Крымской войны: «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего правления, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и всё упустил». Эпиграмма на монарха заканчивалась ещё жёстче: «Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые: / Ты был не царь, а лицедей».

Тонкий любовный лирик – и трагический сердцеед, схоронивший двух жён, многолетнюю любовницу – и завещавший пенсию своей последней страсти, а не вдове. Муж, способный довести супругу до попытки самоубийства, поседеть после её смерти – и удивить Василия Жуковского: «В Турине он горюет о жене, а говорят, что он влюблён в Мюнхене…».

Многодетный отец: вместе с пасынками их было двенадцать человек. Мастер поэтичных пейзажей, служащих не для красоты, а для создания эмоционального настроя, который подводит к философским рассуждениям: «Весна – единственная революция на этом свете, достойная быть принятой всерьёз, единственная, которая по крайней мере всегда имеет успех».

Философ, рассуждавший на вечные темы – о роли личности в истории, о роли рока в человеческой судьбе и о судьбах всего человечества: «Где вы, о древние народы! / Ваш мир был храмом всех богов, / Вы книгу Матери-природы / Читали ясно без очков!» Новатор стихотворчества, чьи средства поэтической выразительности на полстолетия опередили эксперименты Зинаиды Гиппиус и Валерия Брюсова – и могли поразить читателей, например, взглядом из космоса: «Как океан объемлет шар земной, / Земная жизнь кругом объята снами...».

Знаменитый острослов, который говорил: «Австрия – это Ахиллес, у которого пятка повсюду». Шутник, назвавший лицейского соученика Пушкина, члена Государственного совета, канцлера, своего начальника князя Александра Горчакова «Нарциссом чернильницы» – и писавший о нём: «Счастлúв, кто точку Архимеда / Сумел сыскать в самом себе».

Петербуржец, подтверждавший мнение Лидии Чуковской: «Пушкин. Тютчев. Некрасов. Блок. Ахматова. Мандельштам… Это всё – псевдонимы. Автор – Петербург».

По мнению аристократов столицы Российской империи – неизменный «светский лев сезона». На балах удостоиться разговора с ним почитали за честь, а остроты его подхватывали и разносили по Петербургу, прочим городам и другим странам.

Старший цензор иностранной литературы, запретивший в России публикацию перевода «Манифеста Коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса: «Кому надо, прочтут и в оригинале». Свой контроль за свободой мысли оценивал так: «Не арестантский, а почётный / Держали караул при ней».

Литератор, о творчестве которого Лев Толстой, презиравший стихи, говорил, что «без этих стихов нельзя жить». Друг Толстого – Афанасий Фет – написал на тютчевском сборнике: «Вот эта книжка небольшая / Томов премногих тяжелей».

«Мы не предсказываем Тютчеву популярности, но мы предсказываем ему глубокое и тёплое сочувствие всех тех, кому дорога русская поэзия, а некоторые его стихотворения <…> переживут многое в современной литературе. Тютчев мог бы сказать о себе, что он создал речи, которым не суждено умереть», — рассуждал Иван Тургенев, а в письме Фету о смерти Тютчева вздохнул: «Милый, умный, как день умный Фёдор Иванович, прости-прощай!»

Что ни скажи по случаю круглой даты появления Тютчева на свет, всё уже описано его формулой: «Мысль изреченная есть ложь».

Последние слова самого Фёдора Ивановича: «Какая мука, что не можешь найти слово, чтобы передать мысль!»

С днём рождения.

12. Полина ВОМК

Каждый из нас хотя бы раз прочитал в своей жизни стихотворение Тютчева. И вряд ли к произведению поэта останется равнодушным. Все поэтические работы пронизаны свежестью и чистотой мыслей. Тютчев умело отражает в своих трудах самое простое необычным и красивым слогом, и оно представлено нам в другом мире. Именно Федор Иванович может дать в сравнение кроткую улыбку увяданья со стыдливостью страдания разумного существа, капли дождя со слезами человека.

Его произведения многообразны и отличаются друг от друга. В них мы видим, как поэт подходит к проблемам с философской точки зрения. Любовь представлена разными образами. Так, весна отражает пору, когда все пробуждается и приходит обновленная жизнь. Эта мысль особенно четко видна в стихотворении « Вешние воды». Осень для поэта- период, когда можно спокойно поразмышлять. Поэтому именно в это время года Тютчев создает работу «Умом Россию не понять». В лирических произведениях природа всегда прекрасна. Именно в них поэт пытается вслушаться в ее звуки и понять тайну неизведанной души, где происходит слияние природы и человека.

Самым ярким примером великолепного творчества Тютчева является работа «Осенний вечер». Стихотворение проникнуто конкретными переживаниями, вызванными тоской, но в тоже время пронизанными мыслями поэта о притаившихся бурях хаоса. 12 строчек показывает нам философское раздумье о времени. Поэт замечает повсюду покорную улыбку увяданья. Загадочная прелесть природы включает в себя и зловещий блеск деревьев, и предсмертную багряность осенней листвы. Незадолго до создания этого стихотворения была написана другая работа – «Летний вечер». И если сравнить 2 этих труда, то можно заметить, что если в 1 работе поэт все больше говорил о земле, и о том, что с ней было связано, то в «Летнем вечере» много строчек посвящено небу и звездам.

Не может оставить равнодушным читателя в лирике Тютчева любовная тема. Ведь только в любви человек может полностью открыть свое сердце и обнажить душу. Сам поэт был счастлив. Он любил с самой ранней юности и до конца своих дней. Немало строк он посвятил Амалии Лерхенфельд. Но особенно нежно он выразил свои чувства в стихотворении, посвященном Е.А. Денисьевой. Его любовная лирика душевна и порой загадочна. Интересен тот момент, что Тютчев в своих произведениях пишет от имени женщины, от ее имени. И поэтому получаются очень трогательные работы.

Поэзия Федора Ивановича выражает сильное стремление к правде, показывая свое душевное состояние. Его стихи будут вечно в сердцах читателей.

11. Дмитрий Афенчук, литератор. Горловка, Донецкая Народная Республика

Предельные основания бытия Фёдора Ивановича Тютчева

Центральной темой творчества Федора Ивановича Тютчева, впервые в истории русской литературы, являются «предельные основания бытия», общественные вопросы мироустройства. Лирический герой его поэзии не считается выразителем какой-то обусловленной философской теории, он всего-навсего задается «извечными» вопросами: что есть человек? Для чего он заброшен в мир? В чем загадка природного бытия? Трагическое чувство бесперспективности мировоззренческого поиска нашло отражение в известном четверостишии:

Природа - сфинкс. И тем она верней
своим искусом губит человека,
что, может статься, никакой от века
загадки нет и не было у ней.

Ф. И. Тютчев, на мой взгляд, был одним из наиболее проницательных в русской литературе поэтов-философов. Его стихи нельзя назвать лирикой в чистом виде, потому что в них выражаются не просто чувства лирического героя, но, прежде всего, философская система автора-мыслителя. Поэт «нуждается в извлечении из мира всего соответствующего своей натуре». В философских поэтических произведениях Федора Тютчева, в отличие от трактатов, присутствует не развитие мысли, не развернутая аргументация, её подтверждающая, а обозначение, декларирование идеи, которая выражается словом в поэзии, то есть дается комплекс мыслей в переживании, эмоциональных, художественных, «ощутительных» образах. Содержание бытия открывается непосредственно через образы.

С одной стороны, автор указывает на наличие в природном бытии высших духовных начал:

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

В ряде стихов, природа действительно одушевлена. Ручьи «гласят» и «предвещают», родник «шепчет», вершины берёз «бредят». Вспомним и другие примеры: море «ходит» и «дышит», поле «отдыхает». С другой стороны, автор обращает внимание природы к мольбам своих детей: смерти человека и его страданиям — страстям.

Давайте сравним и проанализируем стихотворение Фёдора Тютчева «От жизни той, что бушевала здесь…» с философской элегией Александра Пушкина «Вновь я посетил…». Как и Тютчев, Пушкин пишет о неумолимом беге отведенного человеку времени («…много переменилось в жизни для меня», «…сам… переменился я»), о величественной неспешности природы («…кажется, вечор еще бродил я в этих рощах»). Но у Пушкина с образами деревьев связывается идея преемственности поколений и, связанная с ней, идея бессмертия всякого бытия – природного, человеческого: как дерево продолжает себя в других деревьях («младая роща», «зеленая семья» теснится близ «устарелых» корней сосен), так и человек не умирает в своих потомках.

Тютчевские же деревья олицетворяют бесстрастность, самодостаточность природы, ее равнодушие к духовной жизни людей:

Красуются, шумят, – и нет им дела,
Чей прах, чью память роют корни их.

Природа не просто лишена души, памяти, любви – она, по Тютчеву, превыше и души, и любви, и памяти, и человека, как творец превыше своего творения:

…Перед ней мы смутно сознаем себя самих – лишь грезою природы.

Здесь, как и в ряде других стихотворений, звучит мотив бездны (хаоса) – один из ключевых мотивов лирики Тютчева. В стихотворении «От жизни той, что бушевала здесь…» бездна мыслится как одна из частей или одна из функций физического мира. С жутковатой иронией пишет поэт:

Природа знать не знает о былом…
поочередно всех своих детей,
свершающих свой подвиг бесполезный,
она равно приветствует своей
всепомогающей и миротворной бездной.

В творческом наследии Тютчева есть немало светлых и радостных стихотворений, в которых выражены благоговейные, восторженные чувства, вызванные красотой мира («Весна», «Летний вечер», «Утро в горах», «Нет, моего к тебе пристрастья…», «Зима недаром злится…»).

Однако бытие человека в мире, бытие самой природы воспринимаются поэтом как пролог к неотвратимой катастрофе. Отсюда трагизм звучания таких стихотворений поэта, как «Видение», «Бессонница», «Как океан объемлет шар земной».

В «Бессоннице» Фёдор Иванович рисует образ времени. В начале стихотворения «часов однообразный бой» осмыслен как «глухие стенания» времени, как его язык, «равно чужой и внятный каждому»; в конце – как «металла голос погребальный». Напоминание о неумолимом движении времени заставляет человека увидеть себя (и человечество в целом) стоящим «на краю земли», ощущать свое бытийное одиночество в мире («…мы… покинуты на нас самих»).

Настоящее значение хаоса в лирике Ф. И. Тютчева – это опасность уничтожения, пропасть, через которую нужно пройти для достижения абсолютного слияния с мирозданием. Хандра, овладевающая при встрече с неясными проявлениями хаоса – уныние и страх смерти, ужас перед уничтожением, но и в преодолении их достигается блаженство. В лирике Ф. И. Тютчева образно сформулировано размышление о том, что стихия беспорядка дозволяет нам, соприкасаясь с нею, постигнуть всю глубину бездны, отгораживающей нас от поистине вселенского бытия, мысль, что зло и грех не считаются антитезами добра и святости – это всего-навсего этапы к постижению истины. Противопоставление хаоса и совершенного начала мироздания поэт находит не в образах «дня и ночи», а в образах безмолвия, успокоения. Зной, мятежность и столкновение их с тишиной, умиротворенностью – это столкновение влекущей и буйной красоты жизни со спокойной и ясной красотой бессилия и умирания. Следовательно, хаос – воплощение преодоления всего земного и тленного. Значит, в лирике Ф. И. Тютчева, «самой ночной души русской поэзии», раскрывается нам девственная красота божественного мира, объемлющего собой все сущее – живое и мертвое, беспорядок и гармонию, в битве между которыми и течёт «злая жизнь с её мятежным жаром»:

Ущерб, изнеможенье, и на всем
та кроткая улыбка увядания,
что в существе разумном мы зовем
возвышенной стыдливостью страдания.

Тютчев пытается раскрыть проблему взаимопонимания на высшем уровне - философском, он ищет корень зла и находит его в извечном разладе человека с природой и мирозданьем. Человек, в понимании Тютчева, не должен полагаться только на внешнюю форму вещей и на слова. Земной мир слишком отдалился от божественного, человек не понимает законы Вселенной и оттого страдает, чувствуя себя одиноко и незащищено, не ощущая, как природа заботится о нем («Святая ночь на небосклон взошла»).

Святая ночь на небосклон взошла,
и день отрадный, день любезный,
как золотой покров, она свила,
покров, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел…
И человек, как сирота бездомный,
стоит теперь и немощен и гол,
лицом к лицу пред пропастию темной…

Таким образом, для Тютчева бытие - это сиюминутная непосредственная реальность, которая противостоит разрушению. Оно в этом смысле находится на противоположном полюсе понятия «время», поскольку всё прошедшее - это все умершее. Чем вещи неподвижные, тем отчетливее слышен стон, гул времени. Настоящее хрупко, а прошедшего нет, поскольку оно - лишь тень. Бытие не может существовать без тени, считает Ф.И. Тютчев.

10. Леонид Дубаков, доцент Университета МГУ-ППИ. Шэньчжэнь, Китай

Осенняя тайна

В шестой строфе пушкинской «Осени» присутствует запоминающийся образ, с помощью которого поэт объясняет, почему любит именно это время года. Осень ‒ как чахоточная дева, что уходит в смерть. На первый взгляд, глагол «нравится» там не вполне уместен, потому что в нём как будто слышится легкомыслие здорового человека перед тем, кто тяжело болен. Впрочем, за этим «нравится», конечно, у Пушкина стоит другое: человек, больной ли, здоровый, представляет себе ситуацию спокойного принятия смерти, которая однажды придёт за каждым и отменит его завтра, он переносит её на себя, соотносит со своей верой и своим мужеством. Интересно, что Пушкин впроброс говорит, что эта дева «на смерть осуждена». Осуждена кем? За что? Она же дева, в чём ее грех? Нет ответа. Это тайна, чтобы принять которую, вероятно, требуется больше мудрости и смирения, чем даже чтобы просто умереть.

За три года до «Осени» Пушкина Тютчев в «Осеннем вечере» для этой же самой тайны умирания ‒ с улыбкой «на устах увянувших» или с «кроткой улыбкой увяданья», которая «очей очарованье» или «умильная таинственная прелесть», ‒ находит схожие слова и близкие образы. Однако при очевидном родстве стихотворений: а в них обоих осенний мир исполнен противоречий, что не отменяют друг друга, ‒ жизни и смерти, красоты и тлена, света и тьмы, шума и тишины, тепла и холода, ‒ это всё же разные тексты, потому что у их авторов разные мироощущения.

Пушкин и в смерти, и в страдании провидит радости бытия и красоту. И осень, и хотя издалека, но уже угрожающая зима для него ‒ не конец жизни, но источник творческой силы. Тютчев же, наблюдая сложно устроенный божественный мир, приближающуюся зиму и смерть, настраивается на сдержанность и сокрытие от других своего страдания. У этих поэтов разные античные идеалы: высокое эпикурейство Пушкина и не менее высокий стоицизм Тютчева. У Пушкина ‒ чувственная творческая игра, у Тютчева ‒ разумный божественный стыд. В пушкинской «Осени» в виду подступившего октября обнажается, сбрасывая с нагих ветвей последние одежды, женственная роща, в тютчевском стихотворении «Обвеян вещею дремотой…» сам по себе одиноко грустит полураздетый засыпающий лес.

Герой пушкинской «Осени», пребывая в состоянии радостного соприсутствия природным переменам, забывает мир, его окружают водные образы сновидческой созидающей реальности, вдохновлённые осенней родиной, ему видится простор и абсолютная свобода. Герой позднего тютчевского «Возвратного пути», напротив, снится лишь сам себе. Его глаза тускнеют в мире, который стал ему чужим: он вроде «родной», но он уже и всего только ‒ «ландшафт». Для героя этого стихотворения больше нет ни красоты жизни, ни красоты смерти, ни «прелести» перехода от одного к другому. Он покорился судьбе, с которой боролся, но не совладал со страданием, не скрыл его и не преодолел. Он слишком долго глядел во мглу и устал, утратил смысл. Пушкинский герой плывёт по северной речной воде до конца, следя за летящим роем фантазий, тютчевский ‒ закономерно и скоро утрачивает память о небесной лазури, что ещё совсем недавно лилась на отдыхающее русское поле и что теперь отражается в воде чужих тёплых озёр.

Поздняя осень в России ‒ это зримое проявление танатоса, пробуждающее, обостряющее вольное дыхание эроса как всеобъемлющей любви к бытию. Герой «Осени» ощущает свежее дыхание леса и сам дышит холодом и поэзией ‒ тем свободнее, чем тяжелее становится не любимой людьми, но нравящейся ему чахнущей деве. Тютчев созерцает хрустальную божественную красоту полураспада, он идеализирует первоначальный тлен, его волнует лишь упавший паутинный волос с головы лучезарной, но безликой осени. Далее его глаза закрываются, и остаются троеточия и недоговорённость, недовыраженность. Пушкина, напротив, привлекают пышные, как надгробные цветы, багряные одежды на почти утратившем жизнь теле девы-осени, что своей рождающей новое бытие иллюзорной смертью смиренно избывает и одновременно продолжает вечный грех и вечную беду мирового ‒ человеческого и природного ‒ таинственного непостоянства.

9. Надежда Шишова, студентка Вологодского медицинского колледжа. Вологда

Федор Тютчев – знаменитый русский поэт, классик, произведения которого давно и прочно вошли в школьную программу. Он писал обо всем – о природе, о любви и дружбе, о политических событиях. Тютчева с полным правом можно назвать философом – в своих стихотворениях он не только любовался красотой русской природы, но и размышлял о законах природы, о бренности бытия. Поэт призывал своих читателей бережно относиться к каждому мгновению, ценить жизнь, уметь находить в ней радость. Он был уникальным представителем золотого века русской поэзии, подарившим нам целые сборники прекрасных стихов.

Федор Тютчев родился в селе Овстуг (Орловская губерния) 23 ноября 1803 года. Он был средним ребенком в семье. Старший брат Николай родился на два года раньше, сестра Дарья была на три года младше будущего поэта. Родители, Иван Николаевич и Екатерина Львовна, сумели создать крепкую, счастливую семью, в которой детям жилось очень хорошо и спокойно. Все представители этой стародворянской патриархальной семьи обладали высоким уровнем духовности. От своей матушки, к которой он был очень привязан, Федор унаследовал немало прекрасных качеств.

Средний сын Екатерины Львовны отличался тонкой душевной организацией, лиризмом, образным мышлением. В ранние годы родители не ограничивали его свободу, мальчик получал домашнее образование. Когда Федору было только четыре года, Тютчевы приняли на службу Николая Афанасьевича Хлопова. Этот человек, бывший крепостной, сумел выкупиться из зависимости, устроился на работу к благородным господам. Он должен был присматривать за маленьким Федей. Николай Афанасьевич был грамотным, благочестивым мужчиной. Господа уважали его, а для Федора он стал настоящим товарищем.

Именно Хлопов стал свидетелем пробуждения поэтического дара у маленького Тютчева. Мальчик вместе со своим наставником гулял в роще возле сельского кладбища. Он заметил в траве мертвую голубку и очень опечалился. Впечатлительный мальчик похоронил птицу, а после этого сочинил в честь нее эпитафию.

Когда Феде было семь лет, в их семье произошло приятное событие. Екатерина Львовна давно мечтала о просторном особняке в столице, куда можно было бы уезжать в холодное время года. Зимой 1810 года ее мечта осуществилась, Иван Николаевич приобрел хороший дом в Москве.

Маленькому Феде очень нравилась жизнь в Москве. Его поселили в уютной, светлой комнате, где будущий поэт с утра до вечера читал стихи Дмитриева, Жуковского и Державина.

Но через два года размеренная жизнь столичной знати была грубо нарушена. Причиной этому стала война 1812 года. Полчища Наполеона приближались к Москве. Семейство Тютчевых спешно покидает столицу, уезжает в Ярославль. После прекращения военных действий семья будущего поэта вернулась в свой московский особняк.

Еще в Ярославле родители решили, что для их детей настала пора серьезного учения. Нужно было подобрать хорошего педагога, который обучал бы ребят основам грамматики, арифметики, знакомил их с географией, иностранными языками. Выбор пал на С. Е. Раича, поэта и переводчика. Умный и внимательный наставник поддерживал интерес Федора к точным наукам, классическим языкам и стихосложению. Тютчев уже в раннем возрасте хорошо знал латынь, в 12 лет самостоятельно переводил на русский язык оды Горация.

С 14 лет будущий публицист стал посещать лекции А. Ф. Мерзлякова, знаменитого литературного критика. Профессор сразу обратил внимание на юного вольнослушателя, заметил его незаурядные способности. В феврале 1818 года на заседании Общества любителей Российской словесности именитый критик зачитал оду Тютчева «На новый 1816 год». В марте того же года молодого поэта приняли в члены Общества. В 1819 году было опубликовано стихотворение Федора Тютчева «Послание Горация к Меценату».

Осенью 1819 года молодой человек был зачислен в Московский университет. Он учился на факультете словесности, где близко познакомился с Михаилом Погодиным, Владимиром Одоевским, Степаном Шевыревым. Свое обучение в университете способный юноша окончил на три года раньше, был выпущен со степенью кандидата.

В начале февраля 1822 года вместе с отцом Федор отправляется в северную столицу. Через три недели юношу уже зачислили на службу в коллегию иностранных дел.

На службу восемнадцатилетний молодой человек выходит в чине губернского секретаря, а заканчивает ее тайным советником. Тютчев поселился в доме родственника, графа Остерман-Толстого. Влиятельный родственник через некоторое время выхлопотал юноше должность внештатного атташе русской дипломатической миссии в Баварии.

8. Елена Сомова, поэт, писатель. Нижний Новгород

Слово о Тютчеве

Поэт Федор Иванович Тютчев принадлежал к слушающим всё, даже неслышимое, к думающим даже кожей. Мысль для поэта была высшей формой чувств, отсюда стихи Тютчева «Умом Россию не понять…», Россию можно понять только душой, чувствами. Гусарство гуляк пушкинского поколения уже не было свойственно ни Тютчеву, ни его окружению, поэтому Федор Тютчев заклинал Пушкина «…Смягчай, а не тревожь сердца!». В то же время самого Тютчева нельзя назвать смягчителем сердец читателей его поэзии, — Владимир Соловьев называл Тютчева поэтом «темного корня» бытия, исходя из основной идеи его поэтического творчества. В природе и в душе Тютчев видел и предчувствовал не одну только божественную организацию и стройный космос, поэт видел хаос, из которого рождалась гармония, но сам процесс ее рождения был свирепым, — беспорядок овладевал душой поэта, борьба стихий на заре мироздания. Поэт чувствовал хаотическое волнение, мятеж и вечный беспорядок, водоворот стихий, из которого позже рождалось море и небо, суша постоянно грозит у Тютчева обратиться хаос.

Как дипломат Федор Тютчев умер в чине тайного советника России, о том, как его слово «отзовется» Тютчеву не было «дано предугадать». Его ненавязчивые советы об отношении к родине, любви, смерти, истории, религии рассыпаны по страницам его книг, которые, по словам Фета, «томов премногих тяжелей». Толстой при знакомстве с Тютчевым поразился, как этот дипломат, говоривший и писавший по-французски свободнее, чем по-русски, оценил в его «Севастопольских рассказах» сочные солдатские выражения, но именно скрещение русского духа со знанием европейской культуры и было замесом всех гениев России.

Федор Тютчев родился в селе Овстюг, в сорока верстах от Брянска. Здесь когда-то завязалась пуповина будущей великой Руси – Киевская Русь, ощущалась до дикости неестественной граница между Украиной и Россией. Поскольку дух поэта выходил и возвращался в хаос, по-Тютчеву, спасение брезжило лишь в мощи России как империи, но имперская мощь всегда подразумевала четкое расслоение общества, где высшие слои подавляют низшие. Из, казалось бы, монархиста Тютчева высовывался либерал, — в отношениях с собственными крепостными Тютчев был больше поэт, чем крепостник. Дядька Афанасьич, крепостной Николай Афанасьевич Хлопов, умирая, подарил своему «барину» икону с надписью «В память моей искренней любви и усердия к моему другу Федору Ивановичу Тютчеву». Либерал побеждал монархиста, но ошеломляющей нежности к женщинам не было ни у Тютчева, ни у Пастернака. Так же, как Пастернак, будучи добрейшим человеком, он, того не желая, мучил дорогих его сердцу женщин: скончавшихся двух иностранных жен Элеонору Петерсен, Эрнестину Дёрнберг и свою русскую возлюбленную Елену Денисьеву, которую встретил в 1850 году, будучи 47 лет отроду и полюбив молодую красавицу, моложе его самого на двадцать лет. Высшее предназначение чувствуя не в любви к женщинам, но в любви к Родине, Тютчев сделал блистательную карьеру, вернувшись в Россию: его даже назначили председателем Комитета иностранной цензуры. Но завязавшиеся отношения с Денисьевой усложнили его жизнь. Иностранной своей жене Эрнестине Тютчев писал: «Ты… самое лучшее из всего, что известно мне в мире…», хотя в его сердце жила уже тогда любовь к Денисьевой. Этот поступок поэта нельзя назвать легкомысленным, сердце поэта глубоко принимает в себя окружающий мир вместе с его хаосом.

25 стихов Тютчева, опубликованные в 1836 году в двух номерах «Современника» были мало кем замечены, за исключением Вяземского и Жуковского, которые порекомендовали эти стихи Пушкину, но при жизни Пушкин и Тютчев так и не встретились. Не привлекали они друг друга, не чувствовали притяжения, которое связывает людей в жизни. Пушкин обожал женщин, Тютчев любил Родину, и только после России, после своих главных мыслей о Родине, Федор Иванович Тютчев мог позволить своим чувствам распахнуться навстречу судьбе, написать «Денисьевский цикл» стихов.

Обществу было не до поэзии во второй половине 30-х годов, состояние лучших умов России было угнетенным. Тем не менее, князь Иван Гагарин писал о Тютчеве: «Самым большим, самым глубоким наслаждением для него было присутствовать на зрелище, которое развертывалось в мире, с неослабевающим любопытством следить за всеми его изменениями…». Это «неослабевающее любопытство» и терзало поэта, отрывая от близких ему женщин, которые мало что значили посуществу, в его жизни, поэтому ошеломляющей нежности к женщинам, как у Пушкина, в тютчевских стихах не было. Тютчев, скорее созерцатель, нежели посвященный в мир женщины. Он играл с людьми, в чем признавался в своих стихах:

Играй, покуда над тобою
Еще безоблачна лазурь;
Играй с людьми, играй с судьбою,
Ты – жизнь, назначенная к бою,
Ты – сердце, жаждущее бурь…
(25 июля 1861)

Жизнь Тютчева — буря, не сон и не грёза о недосягаемом, не упоение красотой природного ландшафта, — Тютчев — прагматик, его поэтический язык тверд, слог — уверенность в своей жизненной стезе. И последняя улыбка природы у Тютчева «…Как увядающее мило!..» — это не любование изменениям времен года и не уступка себе в любовании природой, это осознание своей внутренней силы, закаленной в жизненной борьбе.

7. Баклушин Дмитрий, студент Поволжского института управления им. Столыпина. Саратов

Фёдор Тютчев - гениальнейший писатель нашего времени

Фёдор Тютчев, одна из наиболее выдающихся фигур в истории русской литературы, без сомнения, заслуживает титул "гениальнейшего писателя наших времён". Фёдор Иванович Тютчев, родившийся в 1803 году, был непревзойденным мастером слова, чьи произведения отражали наиболее сокровенные и глубокие мысли и чувства человека.

Творчество Тютчева охватывает огромное разнообразие тем, начиная от лирической поэзии до рассуждений о судьбе России и мира в целом. Его стихи пронизаны философским подтекстом, размышлениями о роли человека во Вселенной и о природе времени. Тютчев был уникальным наблюдателем и осознавал своё место в мире, что отражалось в его произведениях.

Особенностью творчества Тютчева была его умение сказывать тревожные и трагические своими произведениями, передавая устремления и противоречия русского общества. В его поэме "Прихожая обезьяна" он отдаленно предвещал надвигающиеся беспокойства и разочарования, которые охватили Россию впоследствии. Эти стихи перекликаются с настроениями, которые последовали во время событий русской революции и даже в современной эпохе социальных и политических перемен.

Но не только в политических вопросах заключается гениальность Тютчева. В его лирике просматриваются все оттенки человеческого существования - от радости и любви, до горя и страданий. Он исследовал такие темы, как роль и значение искусства, русская земля и её история, нравственность и эстетика. А его стихи о любви являются настоящим сокровищем русской лирики.

Тютчев, будучи писателем своего времени, внёс огромный вклад в духовное развитие России и всего мира. Его произведения, считаются блестящей школой мышления и анализа русского общества и его проблем. Тютчев мог не только отражать настроения своей эпохи, но и предвидеть возможные последствия событий, что позволяет считать его гением не только в прозрении, но и в прогнозировании будущего.

В заключении, Фёдор Тютчев не просто гениальнейший писатель наших времён. Его произведения являются красочным отражением русской души и открывают глубину и сложность человеческого существования. Тютчев навсегда останется величайшим поэтом России, чей след в истории литературы и философии останется неизгладимым.

6. Дарья Еремеева

«Вот я счастлив, что нашел истинное произведение искусства» (почему Лев Толстой особенно любил стихотворения Федора Тютчева «Silentium» и «Сумерки») 

1 октября 1910 года, незадолго до ухода из Ясной Поляны смерти на станции Астапово, Толстой, перечитав «Silentium» Тютчева, сказал: «Что за удивительная вещь! Я не знаю лучше стихотворения».

«Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои» ‒ казалось бы, нет фразы менее подходящей Льву Толстому, которому всегда была свойственна разговорчивая исповедальность, а в позднем творчестве он и вовсе намеренно «опрощал» язык чтобы донести до каждого волнующие его мысли. И тем не менее в письме к Николаю Страхову он пишет о духовном родстве с Тютчевым, которое он особенно ясно почувствовал во время встречи с ним в 1871 году: «Скоро после вас я на железной дороге встретил Тютчева, и мы 4 часа проговорили. Я больше слушал. Знаете ли вы его? Это гениальный, величавый и дитя-старик. Из живых я не знаю никого, кроме вас и его, с кем бы я так одинаково чувствовал и мыслил». В письме к Афанасию Фету Толстой признается, что часто вспоминает «этого величественного и простого и такого глубокого, настояще умного старика». Даже после знаменитого «духовного перелома» Толстого, когда идейно писатель уже не совпадает с государственником и консерватором Тютчевым, он продолжает восхищаться поэтом. Жене своего секретаря и друга Владимира Черткова Анне Чертковой Толстой однажды прочел «Silentium», сопроводив следующим замечанием: «Он слишком серьезен, он не шутит с музой, как мой приятель Фет... И все у него строго: и содержание и форма». Эта строгость и точность выражения пленяла Толстого и в Пушкине, и в лаконичном Чехове, но Тютчев все же занимает в жизни Толстого особое место. К слову, именно Тютчев одним из первых еще в 1855 году поддержал начинающего прозаика, приехавшего после участия в Крымской войне в Петербург: «Тютчев, тогда знаменитый, сделал мне, молодому писателю, честь и пришел ко мне». Поэт оценил и похвалил характерный язык солдат в «Севастопольских рассказах».

Включив «Silentium» в свой сборник «Круг чтения», Толстой сопроводил его размышлением: «Чем уединеннее человек, тем слышнее ему всегда зовущий его голос Бога». Можно предположить, что и строки:
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?» не могли оставить равнодушным Толстого, который в конце жизни постоянно сталкивался с непониманием как в собственной семье, так и среди друзей и последователей, что в конце концов привело его к знаменитому отчаянному: «Уйти от всех…» Уйти чтобы лучше расслышать «всегда зовущий голос Бога» и жить «в себе самом», о чем он прямо написал в прощальном письме жене 28 окт. 1910 г: «…и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни…»
«Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей».

Даже сильнее, чем Silentium Толстой любил «Сумерки». Пианист Александр Гольденвейзер, навестив в декабре 1899 года больного Льва Толстого, вспоминал: «…Лев Николаевич сказал мне: «Я всегда говорил, что произведение искусства или так хорошо, что меры для определения его достоинств нет – это истинное искусство; или же оно совсем скверно. Вот я счастлив, что нашел истинное произведение искусства. Я не могу читать его без слез. Я его запомнил. Постойте, я вам сейчас скажу его». Лев Николаевич начал прерывающимся голосом: «Тени сизые смесились…» Я умирать буду, не забуду того впечатления, которое произвел на меня в этот раз Лев Николаевич. Он лежал на спине, судорожно сжимая пальцами край одеяла и тщетно стараясь удержать душившие его слезы. Несколько раз он прерывал чтение и начинал сызнова. Но наконец, когда он произнес конец первой строфы: «Все во мне и я во всем…», – голос его оборвался».

Этот отдельный стих «все во мне и я во всем», вызывавший слезы у Толстого, наиболее точно отражает не только его поздний призыв к единению в христианской любви, но и творческий метод писателя, исходящий из этого же ощущения сопричастности всему живому. Умение вжиться в другого, будь то собака Милка, лошадь Холстомер или Наполеон Бонапарт, и в то же время оставить в описываемом существе неповторимую авторскую частицу себя самого ‒ основа толстовского письма.

«Сумерки» не имели бы, наверное, той непостижимой лирической силы и глубины, если бы не таили ощущение того одиночества, с которым каждый мыслящий человек встречает свои, только свои сумерки жизни, этот «час тоски невыразимой», которая нередко охватывала и Льва Толстого. Даже понимание мира как единого целого не спасает от одиночества в сумеречный час предчувствия смерти. Этот удивительный контраст: единение с миром и в то же время ощущение отдельности от него, одиночества ‒ пленяет и завораживает, словно околдовывает читателя в таком простом на первый взгляд стихотворении. На ум приходят изображение Христа в темном Гефсиманском саду, работы Николая Ге (ближайшего друга Толстого). Оба писателя: и Толстой с его «арзамасским ужасом» перед небытием, и Тютчев, с преследующим его всю его жизнь страхом смерти (о чем он не раз признавался в письмах) одинаково чувствовали этот трагический контраст. Тютчеву удалось выразить его еще и музыкально, чистейшей звукописью, с повторениями гласных «и» и «у», и неслучайно Толстой, чуткий к музыке, так быстро запомнил эти стихи наизусть.

Поздние религиозные искания Толстого восходят к желанию отыскать источник вечности, избавляющий от «тоски невыразимой». Это разрешило бы заданный Тютчевым конфликт: единение души с миром и в то же время ее личное одиночество. Лирический герой «Сумерек», вслед за Лермонтовым хочет «забыться и уснуть» (к слову: Лермонтов тоже оказал огромное влияние на Л. Толстого) но только на время. Он просит сумрак помочь ему забыть себя и «вкусить уничтоженья», слияния с «миром дремлющим».

Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, темный, благовонный,
Всё залей и утиши.
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!

Перед смертью, в Астапове, Толстой диктует дочери Александре Львовне свои последние мысли, среди которых: «Бог есть то неограниченное Все, чего человек сознает себя ограниченной частью. Истинно существует только Бог. Человек есть проявление Его в веществе, времени и пространстве. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется с проявлением (жизнями) других существ, тем больше он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью…». Это снова об этом: «Все во мне и я во всем», но в то же время о связи каждой отдельной души с Богом. Самыми же последними словами Толстого перед смертью были: «Истина... Я люблю много... как они...»

Тютчев умер молча. За несколько дней до смерти он посетовал: «Ах, какая мука, когда не можешь найти слова, чтобы передать мысль». (И снова то же: «Как сердцу высказать себя?»)

А затем он проговорил: «Я исчезаю, исчезаю!»

Аксаков, его зять, в письме к Юрию Самарину от 18 июля сообщал, что: «Никогда чело его не было прекраснее, озареннее и торжественнее…» — говорит его жена… Священник также свидетельствовал мне, что Тютчев хранил полное сознание до смерти, хотя уже не делился этим сознанием с живыми. Вся деятельность этого сознания, вся жизнь мысли в эти два дня выражалась и светилась на этом, тебе знакомом, высоком челе…»

«Есть целый мир в душе твоей…»

Использованная литература:
Кожинов В. В. Тютчев, ЖЗЛ., Молодая Гвардия., 2009 г.
Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. Записки за одиннадцать лет. М.: Гослитиздат, 1959
Толстая А. Л. Отец. Жизнь Льва Толстого в 2 т., М., 1989
Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений (юбилейное издание): в 90 т. М., 1928-1958, Том 61, Письма 1863-1872 гг.

5. Максим Глазун, студент Литинститута. Москва

Тютчев – поэт переходного времени

Говоря о «переходности» времени Тютчева, я имею в виду не столько время, в которое он творит, между золотым и серебряным веками русской поэзии, сколько время, которое он творит.

Тютчева волнуют пограничные состояния природы, межсезонья: осень, ассоциирующаяся у него со смертью, и весна, символизирующая любовь. Если в стихотворении возникает лето, то это лето вечернее/ночное, когда солнце уступает власть на небе.

Тютчеву важно показать движение от одной формы бытия к другой, он не поэт статики. Что отражается и в стихотворении «Фонтан», отсылающем нас к Державинскому «Водопаду» и спорящем с ним. Если движение воды у Державина имеет свойство постоянства, то у Тютчева вода то взлетает ввысь, то падает, разбивая монотонность движения времени, отражая опять же весну (взлёт) и осень (падение). Как вода в кране при неизменяющемся напоре, словно застывает, стекленеет у нас на глазах, так создаётся монументальность у Державина. У Тютчева видна попытка если не нарушить естественный ход, то проникнуть в этот ход, чтобы начать в нём что-то различать, улавливать разнонаправленность течения жизни.

Тютчев сосредотачивается на воздействии одного на другое, что иногда доходит до почти математических формул, почерпнутых из Пушкина: чем мы больше то, тем оно меньше сё.

Эмоции, мысли, как сезоны, наплывают одна на другую, но не сливаются, а если и сливаются, то на краткий миг, ведь цель Тютчева не уравнять всё, не смешать, а показать контраст, настроить резкость читательского взгляда.

Соседство сезонов ли, цивилизаций ли обычно имеет враждебный характер, зима не хочет уступать весне, день не хочет – ночи. И в этой враждебности проявляется обособленность и самость предметов обсуждения, «предметов стихотворения».

Перераспределение территорий, перечерчивание границ, Тютчева волнуют изменения, и это не «метаморфозы» Овидия, предметы не переходят друг в друга, но сталкивают друг друга с насиженных мест, пытаются отождествить с собой первое лицо. Годичный оборот представляется неким беганьем вокруг стула под музыку, где каждый хочет усесться, когда музыка прекратится, но Тютчеву интересен именно этот бег, а не кто сейчас на коне.

Анна Ахматова хотела назвать свой сборник «Бег времени», это название подошло бы и Тютчеву. Он не пытается остановить его, только строго фиксирует поползновения мира, чтобы тот не ушёл из-под ног. Поэт крепко стоит на своих двоих, пока конвейерная лента под ним катит его навстречу новым вёснам и осеням.

Тютчев не учит нас, как Державин, смирению перед смертью, он учит смирению перед жизнью, ведь жизнь – это всегда борьба, давление, замещение, «шевелящийся хаос». Всегда по-своему разный, но сохраняющий очертания, форму, поэтому у Тютчева стихотворения в одном размере с «одной» тематикой двоятся, троятся, дробятся, остаются неохватными взглядом, мы можем вырвать только несколько мгновений ради текста, и Тютчев выбирает не моменты спокойствия, а моменты сдвига, драматического напряжения.

Не естественная тишина, но искусственное молчание интересует Тютчева, ведь молчанию предшествует речь, замолкание тоже процесс переходный, коснувшийся и автора «молчания!».

Тютчев – поэт для переходного возраста, и, как мы можем понять из него, любой возраст переходен, пока мы живы, и этого не нужно бояться. Бояться надо стабильности, линейности, гниения – смерти. Не театрального молчания, но кладбищенской тишины. Ведь всё пройдёт [через нас], пока мы можем пропускать это через себя. Любовные страдания станут «письмами», стихами. Другие займут наши места, и жизнь продолжится. Да, «зима недаром злится», но будет новая зима, и нужно [важно] смириться не со своей смертью, но с жизнью другого.

В этом автобусе старики уступают молодым, и так ли важно, куда он едет, если он едет?

4. Сергей Зеленин, историк, публицист, краевед. Вологда

Актуальный Тютчев

Тютчев ясной звездой горит на небосводе поэтов, которые не желали быть «прогрессивными», которые не хотели и не испытывали никакого стремления идти строем. Они не хотели быть как Некрасов с его показным «народолюбием». Нет, они стремились быть самими собой. Тютчев был поэтом пушкинской традиции, их стихи во многом музыкально близки, мне, школьнику, всегда это родство поэтическое виделось. И я однозначно видел Тютчева наследником пушкинской лиры. Их стихи о природе, про осень всегда казались родственно-близкими.

И вот, из части пушкинской поэзии рождается важная часть поэтического наследия Тютчева. Его стихотворения, имевшие важное общественно-политическое значение, его высказывания по разным поводам – они все вышли, словно из гоголевской шинели, из одного великого стихотворения: «Клеветникам России» (вкупе с «Бородинской годовщиной»). Тютчев был кадровый дипломат, который отстаивал честь России за границей. Он не был никогда равнодушным человеком, притом умным и интеллектуальным человеком. Он любил Россию и свою любовь выражал в поэзии. 1849 году появляются его строки, в которых он выражает настроения многих – мечту об освобождении Константинополя от турок:

Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?

Это чёткое утверждение стихотворной строчкой нашего неотъемлемого и законного права на этот город и установление там креста. Эта тема, которая носилась в умах многих людей, нашла своё выражение в этих простых строчках. Тютчев же учится также просто, как и Пушкин, недаром его и начинают изучать с начальной школы. Только вот в начальной школе ученики ещё не знают о таких стихах великого поэта, которые приведены выше, хотя уже со школьной скамьи узнают легендарное:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.

Разве не актуальны эти строки сейчас, когда нас пытаются «общим аршином» мерить все, кому не лень – и череп у нас не тот, и разрез глаз, и рылом-то мы не вышли, и неча с ним в калашный ряд, то бишь, в европейскую семью цивилизованных народов, соваться. Да и вообще агрессоры мы, прямо с рождения. И тут ты понимаешь, что ничего не изменилось, и как почти 150 лет назад нас ненавидели, так и сейчас… Тютчев в Европе жил, он знал, видел – поэтому прекрасно понимал, о чём писал. Вот есть «общий аршин» – демократия, права человека … гендерное равенство… И кто в него не вписывается, должен или принять его, или не быть вообще… Но этим умом среднего европейца, о котором писал Леонтьев, Россию в самом деле не понять. Да и надо ли, чтобы они нас так уж хорошо понимали?

А вот стихотворение «Славянам», ответ на угрозы из Германии «прижать славян к стене». И там та же самая мысль – что пытались уже нас многие желающие подвинуть, сдвинуть, повалить и так далее, да только ничего у них не вышло. Стена эта – Россия, которая славян не оставит:

Её не раз и штурмовали –
Кой-где сорвали камня три,
Но напоследок отступали
С разбитым лбом богатыри…

Стоит она, как и стояла,
Твердыней смотрит боевой:
Она не то чтоб угрожала,
Но… каждый камень в ней живой.

Как тут не увидеть переклички с Пушкиным:

Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясённого Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..

И как же слова эти по-прежнему звучат как актуальные сводки. Поскольку «народные витии» по-прежнему «грозят анафемой России» из Парижа, Лондона и Берлина, а также и из Вашингтона.

А как не вспомнить, как в весенние дни всем памятного 2014 года, я читал с особым волнением эти строки, написанные чуть менее 150 лет назад:

Да, вы сдержали ваше слово:
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.

И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.

Тогда Россия вернула себе право держать флот на Чёрном море, а в 2014-м Россия вернула себе край, относительно которого, что он вообще мог бы быть оторван от России, Тютчев не мог бы даже и помыслить.

Ну и, наконец, хотелось бы вспомнить, как Тютчев вместе с соратником Катковым выступил в поддержку русского национального героя – Муравьёва-Виленского, подавившего польский мятеж. Когда внук великого русского полководца Суворова, отказался подписать адрес в поддержку Муравьёва и обозвал его «людоедом» (в среде российской аристократии было модным «поляковать», как и сейчас в среде разной «прогрессивной общественности» принято, только уже в адрес других), на это ответил язвительными стихами Фёдор Иванович:

Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему,

Именно за целость России бился Муравьёв, именно за Россию он не жалел ничего. Подвергнутый незадолго до того клевете со стороны Некрасова, отставленный от государственный службы, он, в грозный час, подобно Кутузову, был призван спасать Отечество.

Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе,
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе,

Эти строки относятся к русским крестьянам, которые страдали под игом польских панов, устроивших мятеж. Именно русского мужика поддержал он против панов – и снискал в памяти народной огромную популярность, с которой так яростно боролись и большевики, и поляки, и вся «прогрессивная» общественность, заклеймившая Муравьёва «вешателем». Хотя настоящими вешателями и душегубцами были как раз мятежники, которые крестьян-белорусов вообще за людей не считали. А вот пришёл Муравьёв – и воздвигнул к жизни, дал надежду.

Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.

В своё время Суворов брал Варшаву, подавив польский мятеж в конце XVIII века. Именно он, этим самым, вернул в состав России русские земли, некогда захваченные Польшей. На этих самых землях и устроили мятеж польские паны, желавшие оторвать их от России и держать там русских крестьян в рабстве. Муравьёв не позволил этому случиться. Поэтому патриот Тютчев не мог не высказать своего одобрения этому человеку и на его кончину написал такие строки:

Не много было б у него врагов,
Когда бы не твои, Россия.

Таким образом, Тютчев всегда был и будет актуальным русским поэтом, чьи живые и по-пушкински красивые и простые строки всегда найдут в русском сердце отклик.

3. Яна Плохих, актриса, копирайтер, поэт, писательница. Поселок Тучково, Московская область

Про Фёдора Тютчева

Фёдор Тютчев родился в усадьбе Орловской губернии (ныне — Брянская область) в дружной семье, которая жила хорошо, родители старались всесторонне развивать детей, уделяли им внимание. Поэт очень полюбил свою Родину, это заметно по его же словам из письма жене Эрнестине Пфеффель "Когда ты говоришь об Овстуге, прелестном, благоуханном, цветущем, безмятежном и лучезарном, — ах, какие приступы тоски по родине овладевают мною".

Семью поэта, прославленного трогательной лирикой, можно назвать одной из самых везучих, так как их дом оказался одним из немногих, уцелевших после пожара. Фёдор был не только талантливым поэтом, также знал разные языки, искусство и историю, переводил литературу, учился хорошо и упорно, много читал. И в итоге отлично сдал экзамены по истории, географии, и иностранным языкам, среди которых были латынь, французский и немецкий, и стал студентом факультета словесных наук Московского университета. Можно сделать однозначный вывод, повезло ему с учителем Семеном Раичем, так как ему благодарный ученик посвятил одни из первых своих стихотворений. Но не только ему посвящал свои работы, а также товарищам, например, стихотворение «Весеннее приветствие стихотворцам». Стремление к учёбе, трудолюбие, начитанность, высокий интеллект и всестороннее отличное развитие позволили ему раньше положенного срока закончить Московский университет. После этого поэт переехал в Петербург и стал служащим Государственной коллегии иностранных дел. Далее Фёдор более двадцати лет прожил в Баварии, знал лично философа Фридриха Шеллинга, поэтов Иоганна Гёте и Генриха Гейне, писал не только стихи и не только на русском языке, но и статьи на французском, переписывался с иностранными учёными. Повидав всю Европу, поэт создал философскую, пейзажную и любовную лирику, посвящал стихи любимым женщинам. Но особенно приятна его пейзажная лирика: стихи "Весенняя гроза" и "Зима недаром злится", так как в них прекрасно "очеловечивает" он природные явления и капризы, один раз стоит услышать, как "зима на весну ворчит" или "резвяся, гром грохочет", и это навсегда засядет в памяти. В данных произведениях словно появляется характер у грома и зимы, зима упорно не хочет уходить, ещё и "очеловечивается" весна, она как бы намекает зиме, что её время кончилось, настало время весны. Гром, который долго не мог выйти, словно был закрыт, теперь, когда появился, напоминает радостного ребёнка, которому долго не разрешали делать то, что ему хочется. И вот, он, наконец, дождался свободы. Также поэт посвятил прекрасное стихотворение А. Пушкину после того, как того не стало, чувствуется сила, любовь и уважение в нём к коллеге, также скорбь "Мир, мир тебе, о тень поэта, / Мир светлый праху твоему!.. / Назло людскому суесловью / Велик и свят был жребий твой!.. / Ты был богов орган живой, / Но с кровью в жилах… знойной кровью".

Любвеобильный романтик с открытым, добрым, светлым, чутким, милым сердцем, не удивительно, что он не раз был женат, и стал многодетным отцом, пользовался огромной популярностью у противоположного пола. Я считаю, это было заслуженно, так как Фёдор, действительно, был прекрасным человеком, умным и сильным мужчиной. На его счету много самых разных работ, всех их объединяет одно: каждое стихотворение очень приятно читать, можно сказать, что поэт был гением, жаль, что мало пожил, ведь, шедевры создавал.

Фёдор всё писал прекрасно, мне читать всегда приятно, абсолютно, все плоды его труда. Не надоедают они никогда. Я руки поэта пожать желаю, его благодарю и уважаю! 

2. Александр Костерев, инженер, автор стихов, песен, пародий, коротких рассказов. Санкт-Петербург

И до конца служить России…

«Популярности мы не предсказываем Тютчеву, — писал Тургенев в журнале «Современник» за 1854 год, — той шумящей, сомнительной популярности, которой, вероятно, Тютчев нисколько не добивается. Талант его не обращён к толпе и не от неё ждёт отзыва и одобрения; для того, чтобы вполне оценить Тютчева, надо самому читателю быть одаренным некоторой тонкостью понимания, некоторой гибкостью мысли, не оставшейся слишком праздной. Мы не предсказываем популярности Тютчеву; но мы предсказываем глубокое и тёплое сочувствие всех тех, которым дорога русская поэзия». Тютчев, несомненно, принадлежит к числу наиболее самобытных русских поэтов, творчество которого отмечено оригинальностью, граничащей с загадочностью. В его личной биографии, как и в истории его творчества, много белых страниц. Самый добросовестный исследователь вряд ли сможет в деталях воссоздать целостную картину его литературной подготовки и развития его поэтического таланта. Стандартные вопросы: кем были его учителя в поэзии, на каких образцах он воспитывался, к какому литературному течению примыкал, в отношении Тютчева смогут вызвать лишь более или менее правдоподобные предположения, основанные, на свидетельствах знавших его людей, например, Погодина, Аксакова.

Не ворвался ли Тютчев в литературу во всеоружии законченного таланта русского человека, обладающего при этом широчайшим европейским образованием, редкой скромностью и остроумием, который раньше других был замечен и оценен самим Пушкиным?

В превосходных степенях высказывались о поэтическом даре Тютчева — Фет, Толстой, Тургенев, Аксаков, Соловьев, отмечая, что как поэт, Тютчев стоит рядом с солнцем русской поэзии — Пушкиным; как мыслитель — с отцами славянофилами — Хомяковым, Киреевским, Аксаковым.

Фет писал, что «поэтическая сила, то есть зоркость Тютчева — изумительна. Каждый стих нашего поэта дышит тайной природы... Какою эдемской свежестью веет его весна и юг»! Фет, пораженной «смелыми, неожиданными эпитетами или бойкой метафорой», выразил свой восторг в послании к «обожаемому поэту» надписью на небольшой книжке стихотворений Тютчева:

Но Муза, правду соблюдая,
Глядит: а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая —
Томов премногих тяжелей.

Аксаков восторгался Тютчевым, находя в нём «Пушкинскую трезвость, точность и меткость эпитетов и вообще качественных определений, соразмерность внешнего гармонического строя с содержанием стихотворения», ощущая «во всём и всюду дыхание мысли, глубокой тонкой оригинальной».

Тургенев, анализируя творчество поэта, отмечал: «На одном Тютчеве лежит печать той великой эпохи, к которой он принадлежит, и которая так ярко и сильно выразилась в Пушкине. Сам язык Тютчева часто поражает читателя счастливой смелостью и почти пушкинской красотой оборотов. Если мы не ошибаемся, каждое стихотворение начинается мыслью, но мыслью, которая как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления. Мысль Тютчева никогда не является нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом, взятым из мира души и природы. Самые короткие стихотворения Тютчева почти всегда самые удачные».

Лев Толстой в августе 1871 года поделился с А. А. Фетом таким впечатлением от случайной дорожной встречи с Тютчевым: «Ехавши от вас встретил я Тютчева в Черни и четыре станции говорил и слушал, и теперь, что ни час, вспоминаю этого величественного и простого, и такого глубоко-настоящего умного старика».

Владимир Соловьев открывал поэзию Тютчева в качестве источника таинственных сокровищ: «Более удивительно, что в небольшой области русской литературы существуют такие сокровища, которыми мы не пользуемся и которых почти не знаем. Самым драгоценным из этих кладов я считаю лирическую поэзию Тютчева».

При этом сам Тютчев никогда достаточно серьёзно не относился к своему поэтическому таланту, воспринимая его как эмоциональное дополнение к важнейшему делу своей жизни — государственной службе. В марте 1850 года Тютчев пишет М. П. Погодину: «Вы меня балуете вашими одобрениями и могли бы опять пристрастить к виршам, но какой может быть прок в гальванизированной музе?»

В ноябре 1859 года Тютчев посылает в письме дочери Д. Ф. Тютчевой блистательный поэтический экспромт «На возвратном пути», препровождая его пренебрежительным комментарием: «Вот, моя милая дочь, несколько скромных рифмованных строк, они помогли мне отвлечься от тягот надоевшего путешествия, посылаю их тебе вместо длинного письма»:

Грустный вид и грустный час —
Дальний путь торопит нас...
Вот, как призрак гробовой,
Месяц встал — и из тумана
Осветил безлюдный край.
Путь далек — не унывай...

Поэт точной «пушкинской» строкой передает уныние промозглой ноябрьской дороги, тускло освещенной пробившимся сквозь тучи месяцем, дарящим надежду одинокому страннику. Не эта ли длинная дорога навевала Тютчеву его мысли вдали от родины: «Может показаться нелепым и смешным, что люди, которые на протяжении тысячи лет так и не смогли организоваться более или менее прочно на своих землях, так охвачены страстью господства на чужих землях».

10 апреля 1865 года в письме князю А. М. Горчакову Тютчев предельно точно сформулирует свою политическую позицию: «Стихи, которыми вы имели любезность заинтересоваться ничтожны и были написаны лишь из чувства долга... По немецкому вопросу, поднятому в связи с другими стихами, лучшими, чем мои, сказать можно следующее. Сам Ломоносов имел своих Нессельроде и своих Будбергов, и все русские гении, во все времена, имели своих — то есть соперников более заурядных, старавшихся и нередко умудрявшихся их оттеснять и притеснять только лишь благодаря привилегиям, часто необоснованным, сочувствию, которое они находили в самом сердце верховной власти. Вот это пособничество верховной власти чужеземцам и содействовало более всего воспитанию в русской натуре, самой добродушной из всех, недоброго чувства по отношению к немцам. Поразительно то, что в течение долгого и отнюдь не бесславного царствования Екатерины это чувство неприязни к немцам у нас словно бы спало. Я нашел намедни объяснение этому в словах ее... Говоря об одном немце, находившемся на русской службе, она перечисляла его ценные и прекрасные качества и прибавила в заключение, что она, однако, не решилась бы назначить его на какой-либо высокий пост, — «потому что у него, как и у всех немцев, есть один, в моих глазах — огромный, недостаток. Они не довольно уважают Россию...».

В ноябре – декабре 1866 года поэт посылает П. В. Анненкову стихи для вечера, запланированного в ознаменование столетия со дня рождения Н.М. Карамзина: «Вы просили у меня стихов для вашего вечера, посылаю вам несколько беглых незатейливых вирш, предоставляя их в совершенное ваше распоряжение». Эти потрясающие по силе «вирши» оказались впоследствии стихотворением «Великий день Карамзина», с финальными строками, удивительно точно отражающими жизненную позицию не только Карамзина, но и Тютчева:

Великий день Карамзина
Мы, поминая братской тризной, —
Что скажем здесь, перед отчизной,
На что б откликнулась она?
При этой смеси безобразной
Бессильной правды, дерзкой лжи,
Так ненавистной для души —
Высокой и ко благу страстной
Души, какой твоя была,
Как здесь она ещё боролась —
Но на призывный Божий голос
Неудержимо к цели шла?
Умевший, не сгибая выи
Пред обаянием венца,
Царю быть другом до конца
И верноподданным России…

Две финальные строки потребуется изменить по цензурным соображениям. Ответ Тютчева предельно лаконичен: «Майков предлагал мне свою поправку. Но она, по-моему, хуже моей. Что такое искренний сын России? Всё это не по-русски. Главное тут в слове СЛУЖИТЬ, этом, по преимуществу, РУССКОМ понятии — только кому служить? Мне, право, смешно и совестно занимать вас такими пустяками» и Тютчев предложит сильнейшую замену, предопределенную всем своим многолетним верным служением Отчизне:

Царю быть другом до конца
И до конца служить России!

1. Александр Марков, профессор РГГУ и ВлГУ

Тютчев: политэкономия гравюры

Если бы Вальтер Беньямин писал свою «Краткую историю фотографии» только на российском материале, Тютчев там бы наверняка был. Фотография следит за мелочами. Она выводит подноготную вещей на равнодушную гладкую поверхность. Она поспешно расстается с уникальностью отпечатка так, как расстаются с родным домом при переезде в мегаполис.

Всё это Тютчев. Фотографична его политическая мысль: как создать проявитель, который позволит властям исполнить свои намерения, вызвав к действию новые силы.

Какая безвкусица — любые иллюстрации к Тютчеву, будь то фотографии из Муранова или акварели. Как будто, если Тютчеву слышна жизнь природы и видна вечность, призвавшая природу к порядку на время и тем самым создавшая время, то эти шелестящие листы не заложат нам уши. Они так же плохо выглядят, как анимирование фотографий в сетевых поздравительных открытках.

Метафизика Тютчева — метафизика книжной гравюры, не рисунка и не живописи. Живопись прячется в раме, рисунок мимикрирует к условиям альбома. Тютчев дарвинист, с конвергенциями и мимикриями, только в меру своей фотографичности. Как график — он математик и политический эконом.

Где он обращается к символам, пылающим безднам, сиянию тихих звезд над обреченной макушкой Цицерона, там он создает гравюру, показывающую соотношение производительных и политических сил. Он узнает, где реальность высветили, а где в ней можно действовать.

Например, «России сердце», помнящее Пушкина — это не чувственная заметка на полях. Это настоящее сердце, как на морально-политических гравюрах барокко. Мир для Тютчева стал светел, а для действия нужно, например, чтобы его поддержали богини Память и Совесть, а Первая Любовь сходила на него как огонь.

Вот крепкие руки богини, вот якорь, вот пылание прислоненного факела — и мы понимаем, что пылающая бездна отраженных звезд — такая же барочная фигура, геометрический угол, как и условный факел или божественный фиал.

Трудно изображать на гравюре отражение, но легко — углы. Угол зрения, угол ладони, угол упавшей чаши.

Не угол, под которым пушкинскому пророку слышен божественный глагол, но точно рассчитанный, с бухгалтерской и дипломатической исправностью, угол распорядков вещей.

В поэзии Тютчева всегда есть такой угол. На краю могилы, но не в могиле, как у Фета. Подстреленная птица, со сломанным крылом, а не горестная вещая птица, как у Блока.

Поэтому и пылающая бездна — это не сам вид с лодки, но нарисованная лодка, корабль государства, рядом с глубокомысленным увеличительным стеклом научного прогресса. Политэкономия Тютчева — сделать побольше таких увеличительных стекол, которые чаще приведут на пир богов.

Только наша эмоциональная поспешность видит в Тютчеве меланхолию, отчаяние или растворение в прозрачном осеннем пейзаже. За этим — к другим поэтам.

«Весь день стоит как бы хрустальный» — это не про пейзаж, а про его проявку, про подноготную. Паутины тонкий волос — улика, обличающая всю природу в несовершенстве по сравнению с метафизическими реальностями, с производством непраздной борозды нашего труда.

Но первоначальная осень — уже эпоха фотографии. Эпохе гравюры принадлежат строки стихотворения «Тени сизые смесились». Тоска невыразимая — тоска зрителя гравюр, не понимающий, что такое мотылек в углу аллегорического изображения. Мучителен уму полет незримый мотылька, согласно этим строкам — на листе гравюрном он есть, а куда летит — неясно.

Был бы мотылек на картине, натюрморте, всё располагалось бы во времени. А тут время — не общая среда, а одна из аллегорий. Поэтому «всё во мне и я во всём»: нет времени, которое бы спрятало в свой футляр масляных красок всё, что нужно, а я открыт бытию.

Признали бы Тютчева официальным поэтом — его бы стихи выпустили фолиантом, как гравюры Амбодика, на которых воспитан Лаврецкий. Тогда бы мы знали, к чему дремлет великий Пан в пещере нимф — как знаем, к чему собираются тучи или к чему умывается кошка — к гостям. На место простой политэкономии доиндустриального гостеприимства встала бы новая политэкономия, уже производства общих ценностей, общих источников ценностей.

Ни одного фальшивого купона, по Толстому, тогда. Только купоны, экономическую целесообразность которых мы знаем и вполне прослеживаем.

Вячеслав Иванович Иванов в 1913 году создал как будто тютчевское стихотворение «Весы»: «Но каждый желтый лист, слетающий с древес, / На чашу золота слагая легкий вес…» Аллитерационное богатство этого стихотворения — треск киноаппарата, или копытца фавнов в хореографии Баланчина. Совсем не Тютчев.

Это кинематографическая политэкономия, сложение кадров в образ, задержка золотых листьев-монет на прозрачности нашей сетчатки, но не в кассе магазина гравюр. У Тютчева есть великие дипломатические сделки, есть верительные грамоты, есть новые рынки, — но не кинематограф с его свободными путешествиями по миру.

Настоящая политическая экономия требует не только эмиссии, где можно принять ошибочное решение, сфальшивить. Она требует обеспечения валюты производительным трудом.

Если бы Гоголь написал третий том «Мертвых душ», там бы появился министр финансов, напоминающий Тютчева — иначе бы вся конструкция трех томов ни на чём бы не держалась.

Но Гоголя, вероятно, заворожило искусство фотографии, и он не смог соединить две политэкономии, старую политэкономию гравюры, находящую угол применения ресурсов, и новую политэкономию фотографии, выявляющую скрытые ресурсы. Он объединил их в «Выбранных местах» отрицательно, потребовав от помещика сжечь часть денег, чтобы труд был одновременно добровольным и производительным.

Позднему Гоголю нужно было, чтобы над бездной свободы крестьяне весело трудились в оковах крепостничества, превратившихся в барочный символ уместности. Крестьянин в оковах как генерал в погонах. Генерал преследует пороки, крестьяне должны гневно преследовать мелкую корысть. Гравюра превратилась в наклонную плоскость, по которой катятся страсти.

Тютчев не был заворожён искусством фотографии. Он обрушивается на предатель-телеграф, когда играют, как хотят «дипломатическим клубком». Фотография паутины в поле останавливает этот телеграф. В политэкономии нашего поэта надо цыплят и урожай по осени считать.

Праздник урожая Тютчева — это страсть восходящая, а не нисходящая. В его любовной лирике один сюжет: самому стать всеми аллегориями подряд, сердцем, морем, бездной, совестью, умом. Только чтобы возлюбленная принесла свой урожай, «к ногам Христа навек прильнуть».

Иначе говоря, в любовной лирике Тютчеву нужно превратить все аллегории, все ситуации дипломатических и экономических выигрышей, в одинаковые купюры, кредитные расписки. Только бы возлюбленная получила реальный продукт, саму реальность любви. Как и Россия должна получить саму реальность веры в нее, «можно только верить».

Эпоха фотографии требует ускоренных оборотов, но еще не преодолевающих полицейские границы стран. Политэкономия индустриализации требует кредитного обеспечения всех операций, без ограничения привычками труда, будто крестьяне привыкли только к этому труду, а ремесленники — к другому.

Сначала пусть трудящиеся, в том числе совершающие душевный труд, станут аллегориями на гравюре. А поверхность фотографии превратит любой труд в восходящую страсть, и ни одного фальшивого купона не будет.