№4/2023
СТИХИ
Юрий Ряшенцев. Три звезды
Апрельская подборка Юрия Ряшенцева до больного современна и своевременна дисгармоничной атмосферой и горечью от того, что «брат на брата» теперь – почти естественное состояние мира – даже в природе. Только и утешения – надеяться (впрочем, надежды мало) и вспоминать прежние времена, воскрешать ушедшие впечатления. А еще не забыть о «трех звездах», очерчивающих вселенную наших душ, и все же стараться их не гасить.
И опять кускам глухого грома
клочьями над дачами свисать.
Ангелы с полос аэродрома
набирают высь: бомбить? спасать?
Лето. Утро. Жизнь опять кому-то,
видимо, ничуть не дорога.
Где-то, видимо, созрела смута.
Видимо, сцепились два врага.
Оба исступленно, тупо верят:
Бог, в натуре, есть, Бог – за него.
Ничего молитвам их не светит.
Бог из них не слышит никого.
Бог, небось, скорбит в сомненье лютом:
Декалог кому я написал?
Лучше б, Сын мой, перед глупым людом
ты не умирал, не воскресал…
Лучше б, лучше б… Да ведь не сегодня
начало на свете полыхать…
Высь набрали ангелы Господни.
Их уже с минуту не слыхать.
Дмитрий Полищук. Беременная пожилая женщина-инвалид с детьми
Иронические стихи Дмитрия Полищука напоминают то детские считалки, то английские народные песенки, то печальные потешки для взрослых (да, вот такое парадоксальное жанровое сочетание). Это постмодернизм в лучшем смысле этого слова – искрометный, полный экспериментов со звучанием и значением. Поэт играет со словами и их смыслами, а заодно и с читателем, и эта игра порой то брызжет остроумием, то обрамляет трагический конфликт стихотворения.
А что нам остается нервным?
Вскрывать свой мозг ножом консервным,
бычкам подобно или шпротам,
и ковыряться вилкой – что там?..
И все запихивать обратно –
расстроенно, но аккуратно.
***
Снежинки белые кружатся –
ничего, кроме ужаса.
Вороны кличут в поле –
ничего, кроме боли.
Эху дальнему вторя –
ничего, кроме горя.
Большая пришла беда –
ничего, кроме стыда.
Алексей Дьячков. На общем фото
Тихие и тонкие стихи, к которым хочется прикасаться очень аккуратно, чтобы не разорвать что-то неуловимо важное, дорогое и давно знакомое. Это, может быть, одиночество – почти бескрайнее и вместе с тем светлое – и ностальгия по детству, и его отголоски – то сказочными образами, то маминым голосом, то гулом пионерского лагеря – еще оставляют в настоящем немного надежды на доброе.
Альцгеймер
Из золота оба – олень в хлебных крошках,
Собака с обрубком хвоста.
Вдова в чужестранке по этой застежке
Супруга узнает едва.
Олень вырывается снова и снова,
Рогатой тряся головой,
Из чащи, из складок плаща шерстяного,
Из пасти с кровавой слюной.
Из времени вырваться больше не смея,
Совсем побелевший с тех пор,
Неузнанным перед тобой Одиссеем
Стою, возвратившись на двор.
Опять ты, встречая больничное утро,
За мной повторяешь: Алеш, –
Как будто меня сквозь забвение смутно
В знакомых чертах узнаешь.
Грустит Пенелопа в окошке больницы,
Заходятся волны опять.
И машет так долго, как будто боится,
Расставшись, навек потерять.
Денис Балин. Личные сообщения
Первая публикация автора в «Новом мире». Верлибры о современности и проблемах человека нынешнего, с его непривычкой к одиночеству и зависимостью от общения – пусть даже и виртуального псевдообщения порой. Это новый искусственный мир, где человеку с живой душой и живыми стихами – только осваиваться и выживать, ведь «поэзию стали писать и читать только роботы в поисках своих механических душ», которые оказываются более живыми, чем «человеческие» особи… Грустно жить на этом свете.
Цифровые археологи
Не спешите делать выводы
И судить о прошлом
Как это делали мы
Свысока и предвзято
Не надо удалять из архивов
Наши записи и личные переписки
Мы тоже надеялись на лучшее
Растили детей и ругали правительство
Мы тоже умели мечтать
И вы этому прямое доказательство
Мы тоже ошибались
И верили
Что за грехи необязательно отвечать.
Александр Егоров. Ветка молодости
Первая публикация в «Новом мире» молодого иркутского поэта. Интонационные и стилевые переклички с классикой русской поэзии в его стихах соседствуют с максимально бытовыми образами и актуальными темами, создавая живой поэтический слог, едва ли не более естественный для речи, чем привычный разговорный. И, конечно, здесь много – о времени – прежде всего ушедшем, но оставшемся в настоящем моменте всполохами фраз, лиц, сновидений. Может быть, именно они еще сохраняют невредимой и зеленеющей ту самую «ветку молодости», о которой поэт говорит в стихотворении, открывающем подборку.
Хоть и нет на лице морщин,
хоть еще далеко не старый –
ветка молодости трещит,
листья лопаются от жара.
Чем-то можно залить костер?
Потушить, притушить возможно?
Стал степенным с недавних пор
я, до крайности осторожным,
равнодушным к добру и злу…
Эх, не буду иным, поскольку
ветка молодости в золу
превращается потихоньку.
Наталия Черных. Житейский рок-н-ролл
Стихи Наталии Черных – это всегда тепло, свет, дыхание Бога и много одиночества. Апрельская подборка открывается размышлениями о поэзии и о человеке, а без чего не умеет человек? Без дома. А что такое дом? Дом – это место, в котором все живое – каждая мелочь, каждая деталь, где так легко раствориться, стать частью быта и бытия. Такого нет за гранью жизни – поэтому так необходимо беречь свой дом, возделывать свой сад, хранить душу – до последней минуты, пока «коробка уже пустая» не будет.
Я спец по тем домам, где краны не текут
И где вода течет почти неслышно,
Где кошки и собаки так поют,
Что дохнут хомяки и плачут мыши,
Где пол скрипит истошно и светло,
Исчезнуть норовит под слоем жизни,
Где глаукомой съедено стекло
И где с утра расслабленные тризны.
Я мою там, где прочим жить невмочь,
Я сплю и ем, где нет еды и сна.
Я женщина и младшенькая дочь,
Я чистота, свобода и весна.
Мне восемнадцать разоренных лет,
И, тряпку, словно знамя, промывая,
Я так живу, что здесь меня как нет.
Как странница, как всем всегда родная.
ПРОЗА
Владимир Д. Дьяченко. Восковики Ермолая
Альтернативная история – это всегда интересно. А уж альтернативная история художественного персонажа (сейчас принято называть такие произведения «фанфикшн») – это еще интереснее. Все мы привыкли смотреть на события «Капитанской дочки» Пушкина глазами Петруши Гринева. А если попробовать сместить точку зрения? Если «героем романа» сделать гриневского антагониста Алексея Швабрина? Изменится ли восприятие сюжетных и исторических событий, а главное – видение Емельяна Пугачева как центральной личности екатерининской эпохи? И какую роль в судьбе Швабрина сыграл странный церковный сторож Ермолай?
Если возможно было совместить наши рассказы, то я оказывался малодушным предателем, назначенным Пугачевым комендантом, которого разбойник тут же невесть за что невзлюбил и грозился повесить. А Гринев выходил храбрецом, отказавшимся поклониться самозванцу, но регулярно получавшим от него щедрые дары и всяческое расположение за неизвестные, но, видимо, важные услуги. Едины мы с Гриневым были только в одном. Перед обвинением нас в предательстве, караемом смертью, мы оба, не сговариваясь, ни словом, ни намеком не коснулись ради своей защиты Марии Ивановны.
Александр (Шаньга) Антонов. Шаньги
Рассказы
Первая публикация автора в «Новом мире». Крохотные рассказы-зарисовки, напоминающие больше старинные легенды о зарождении и бытии всего сущего. Автор – мастер стилизации с отличным языковым чутьем и любовью к северорусскому наречию – органично сочетает в «шаньгах» мифотворчество, поэтичность и иронию. Впрочем, и это стилистическое сочетание – тоже своеобразная отсылка к народным сказкам, живым и по сей день.
Когда Всемогущий создал наконец земную твердь и воду, а также птиц, гадов и зверей, то решил сделать что-нибудь приятное и для себя. Недолго поэкспериментировав с конфетной фольгой и рыбьим клеем, он вывел в Райских Кущах особый сорт селедки. Затем сварил тузлучок, такой консистенции, чтобы картошина среднего размера плавала в рассоле, добавил перчику да кориандру, закатал селедочку в дубовую бочку, два раза хлопнул в ладоши, пошептал для порядку и, спустя некоторое время, испробовал полученный продукт. «Божественно!» – воскликнул Вседовольнейший и отправился почивать.
Анна Лужбина. Бат, шишига, ока, фотон, маглев
Повесть
Называется повестью, а на деле – кинематографические зарисовки о людях, их любви (ну, или привязанности), их одиночестве, их поиске и сомнениях, маленьких историях каждого… И у каждого внутри оказывается своя пустота, и своя собственная, и похожая, и не похожая на другие трагедия.
Лена знает, как выглядят люди, но не знает, какое у нее лицо. Зато очень хорошо может все вообразить, особенно с каким-нибудь моряком. Лена кое-что знает, видела. Она задрала бы перед моряком юбку, сняла бы пеленки и наклонилась, чтобы удобно было рассматривать.
Лена наблюдает. Хотя и знает что-то о том, чего не видно. Например, здесь вдалеке заброшенная пустая деревня. … Она думала там что-то украсть, но красть было нечего.
….а потом ее перепутали с медведем. Все плакали. Похоронили так, как всегда хоронят фарцовщиков: пустили по реке в лодке из тополя…
Илья Карамышев. Триада
Рассказ
Первая публикация автора в «Новом мире». Небольшой философский рассказ о странном устройстве мира с попытками героев объяснить для себя, почему все происходит именно так, а не иначе – с бытием, с людьми, с эпохой (отчасти это и диалог с читателем, приглашение его подумать). И едва ли не важнее в рассказе – проблема поиска и обретения «своего» человека, говорящего на твоем языке и мыслящего с тобой в едином направлении.
…А я тут тоже как-то задумалась: почему у нас не осталось людей, которые могут что-то сказать? Сейчас, когда никто ничего не понимает… Абсолютная пустота ведь… Политики говорят, да. Актрисы, рэперы, стэндаперы… Да кто угодно, только не… Неужели не осталось умных людей? И ведь это не только у нас. Вообще в мире.
– Да говорят, наверное. Просто их не слышно в общем шуме.
– Льва Толстого было бы слышно. Говорят, если бы он не умер, Первая мировая вообще бы не началась.
Анна Матвеева. Вечная весна
Аркадий Пластов и Наталья фон Вик
Эссе из готовящегося сборника Анны Матвеевой «Картинные девушки. Продолжение» – о натурщицах, работавших у легендарных художников. «Вечная весна» – о прекрасном, удивительно светлом и для советской эпохи непривычном в своей обнаженности полотне «Весна» Аркадия Пластова: том самом, где обнаженная белокурая красавица повязывает платок девочке.
Опубликованное эссе посвящено жизни художника и, конечно, той самой девушке, которая позировала Пластову, – вероятно, это была одна из жительниц родной деревни художника. И еще Анна Матвеева рассказывает о светлой любви Пластова и Нали – Натальи фон Вик, которая тоже была музой художника – и не только в творчестве, но и в жизни. Даже образ той самой обнаженной в «Весне» тоже отчасти запечатлел Налю – так Дали всюду видел свою Галу. Очень интересное и трогательное эссе как для ценителей живописи, так и для широкой аудитории вообще.
Сияющая нагота, милое улыбчивое личико, взятое в профиль, распущенные длинные волосы, заботливый жест, каким девушка поправляет платок на ребенке (сестренка это или дочка – решайте сами), трогательное выражение лица малышки – и тут же предмета деревенского быта эпохи, за которые Пластову досталось от столичной критики. Затрапезное ведро с водой, наспех сброшенные калоши, покрытый соломой двор предбанника – и особенно знатоков раздражала сама баня, которую топят по-черному: из Москвы было, конечно, виднее, как жила в 1954 году советская деревня… Картину неоднократно пытались переименовать: «Весна в старой деревне», «Старая деревня», «В старой деревне», чтобы, по всей видимотси, как-то отмежеваться от деревни «новой»… Но Пластов не любил, когда меняют выбранные им названия, – «Весна», и этим все сказано!
ПЬЕСЫ
Юрий Буйда. Фиванское небо
Трагедия в четырех эпизодах
Еще одна интерпретация неумирающего мифа о царе Эдипе. На Фивы обрушилась неведомая болезнь: знающие люди утверждают, что боги прогневались на государство за убийство короля Лая… Чем дело закончилось в античном мифе, мы хорошо помним. Правда, образ Эдипа на этот раз в большей степени актуален для нашего времени и балансирует между глубоким трагизмом и ироничностью.
Скоро уж двадцать лет, как я царь Фив, а все-таки нет-нет, да и чувствую себя чужаком, пришлым. Я бежал от того, от чего не мог не бежать, и здесь нашел дом, где судьба ко мне милостива. Фивы стали моим домом, фиванцы – детьми, поданными, друзьями. Не могу без слез смотреть на их мучения. <…>
Я вдруг подумал о фиванском небе. Нигде я не видал такого ясного и синего неба, как в Фивах. Иногда утром я поднимаюсь на крышу дворца, ложусь на спину и смотрю в небо. Какая синева! И сколько оттенков! Они незаметно переходят один в другой, смешиваются, и все это происходит в таком молчании, в таком презрении ко всему человеческому, словно нас тут, на земле, никогда и не было, да и не нужны мы этому небу, которое живет своей жизнью, скрывая деяния богов, живущих поверх добра и зла. И только иногда возникает облако, клубящееся облако как будто намекающее на страсти, бушующие за завесой небес… и так просто становится в душе, просто и тихо, как бывает, наверное, когда человек, уставший бороться с болезнью, замирает и оказывается в том мирном промежутке между жизнью и смертью, над миром, где разлита синева покоя…
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
Сербские поэты XIX – XX веков
«Тем, кто лишается сил»
Подборка переводов сербских поэтов, вместившая в себя несколько периодов сербской поэзии, начиная от поэтов, творивших в эпоху Пушкина и заканчивая нашими современниками. «Эта поэзия – часть культуры, возникшей на пространствах старых римских провинций и Византии, дальней части Средиземноморья, в контексте сложной цивилизационной и культурной идентичности разных народов, находящихся «между Востоком и Западом»… Поэты разного облика, нрава и темперамента жили … в очевидном литературном содружестве», – отозвалась в предисловии о специфике сербской поэзии переводчик Татьяна Пискарева. И, конечно, даже самых разных поэтов объединяют извечные ценности, на которых держится творчество и сама жизнь.
Бранислав Нушич
Тем, кто лишается сил
Видишь, как облако по небу мчится,
Глянь, как вода на протоке струится, –
так же и юность летит.
Только мгновенье – и молодость гаснет,
жизнь исчезает, но слезы напрасны,
старость о прошлом молчит.
Если надежды, желания, счастье –
Все истончилось, как радость в ненастье,
если и друг позабыл –
что ж, уходи, не ищи состраданья!
В мире грядущем не будет признанья
тем, кто лишается сил.
Жизни стремительной ярко волненье.
Только вначале бесценно кипенье –
радуйся, пой и ликуй!
Ну а потом не ропщи и безмолвствуй…
Книги-судьбы своей высохший остов
детям в забаву даруй.
ФИЛОСОФИЯ. ИСТОРИЯ. ПОЛИТИКА
Валерий Виноградский. Дискурс «хищного глазомера»
Языковая самоорганизация крестьянских миров
Очень эмоциональная и выразительная статья о нюансах и роли «крестьянского» языка в литературных текстах. Автор рассматривает особенности просторечного синтаксиса, деревенской топонимики – «диковинные, если не странные» образцы крестьянской лингвистической самоорганизации – удивительно богатые по сравнению с современной эпохой «заметных языковых утрат». На этом фоне народный язык становится своеобразным зеркалом, в котором отражается многогранный крестьянский мир – русский мир – именно в речевом аспекте. Валерий Виноградский обстоятельно и глубоко размышляет о том, что же такое крестьянские дискурсы, где их искать, как обозначить? На помощь, конечно, приходит русская литература, запечатлевающая еще живые (в те времена) свидетельства многоцветного народного языка – «лампового», обильного, неповторимого.
По существу, нынешнее поколение русских людей – грустный и беспомощный свидетель заметных языковых утрат. Я знаю об этом не только понаслышке. Работая последние тридцать лет полевым социологом (автору посчастливилось участвовать во всех крестьяноведческих проектах Теодора Шанина), я систематически и вблизи наблюдаю сельские миры. И постоянно вижу-слышу, что народные, в частности, крестьянские разговоры стали с годами иными – и содержательно, и по их манере. Что же происходит с крестьянской речью и языком? Почему буквально на глазах гаснут, заметно перерождаются и погружаются в языковую мглу растворенные в повседневных деревенских практиках традиционные крестьянские способы и форматы словесного освоения мира? Куда девается своеобразный, крупный, живописный, покоряющий своей простотой и неподражательностью крестьянский разговор? В чем притягательность, прелесть, прямота и суровость этой речевой материи? Почему язык как важный элемент крестьянского самоопределения и самоорганизации теряет свою убедительность? Попробуем ответить хотя бы на часть этих и сходных с ними вопросов.
ДАЛЕКОЕ БЛИЗКОЕ
Анна Сергеева-Клятис. «Красная звезда» как литературная газета: Борис Лапин
С 1924 года в Москве начинает издаваться ежедневная газета «Красная звезда», предназначенная «для всех слоев армии и флота» с соответствующим милитаризированным содержанием. В 1940-х годах руководство «Красной звезды» сознательно стало формировать из издания литературную газету и набирать соответствующий состав авторов, к которым в свое время относились М. Шолохов, В. Гроссман, К. Симонов, И. Эренбург и другие. Одним из авторов, оставивших наиболее яркий след в истории «Красной звезды», стал поэт Борис Лапин – поэт, вышедший из футуристов, но нашедший собственную дорогу в литературном мире и даже организовавший литературную группу «Московский Парнас». В чем уникальность его творчества, чем замечательна его поэзия и для «Красной звезды», и для всей эпохи 1920-х – 1930-х годов, и для нашего времени, рассказывает автор, перемежая свое повествование значимыми фактами из биографии поэта.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Андрей Ранчин. О дилентантизме в филологии, или Дилетанты и Пушкин
Статья посвящена интересному вопросу: имеют ли право пушкинисты-непрофессионалы – иными словами, дилетанты – писать и публиковать свои исследования о Пушкине и связанных с ним темах? С одной стороны, дилетант свободен от ограничений научной сферы, от него вполне возможно ждать свежих идей и мыслей. С другой – работы дилетантов часто оказываются поверхностны, при этом «любителем» может вполне себе быть и человек с соответствующим образованием.
Андрей Ранчин рассматривает разные точки зрения филологов по вопросу дилетантизма в пушкинистике, но речь идет не только о теории. Споры о дилетантах-пушкинистах подкрепляются еще и конкретными примерами из статей «непрофессионалов» и их подробным разбором с фактами и цитатами из Пушкина. А проблемы ставятся серьезные: так ли гениален Пушкин, как все утверждают? что означают противоречия в творчестве поэта? оригинален ли «Евгений Онегин»? не Пушкин ли – настоящий автор сказки «Конек-Горбунок»?..
При всей инертности, при всех издержках развития филология способна исполнять свои задачи, в том числе подвергать при случае труды дилетантов строгому и беспристрастному разбору. Дилетантская пушкинистика достаточно популярна в кругах читателей-неспециалистов, о чем свидетельствуют хотя бы их комментарии в социальных сетях. Что делать: публика падка на сенсации. Но эта популярность – еще и свидетельство кризиса рациональности в современном обществе. Повышенный интерес к сочинениям дилетантов – явление того же ряда, что и мода на нетрадиционную медицину, увлечение оккультизмом или любовь к конспирологическим объяснениям прошлого и настоящего. «Дилетантская филология» – в целом явление паранауки. Как известно, алхимикам иногда доводилось совершать химические открытия. Но было бы странно и несправедливо, если бы алхимия была признана серьезной ученой дисциплиной или даже вытеснила бы «официальную» химию. Так и притязания непрофессиональной пушкинистики занять место пушкиноведения «официального», уличаемого в застое и мертвенности, не стоит принимать во внимание.
ПУБЛИКАЦИИ И СООБЩЕНИЯ
Евгения Иванова. Ключ к розановской «Россиаде»
Издание В. В. Розанова: методы и подходы
Как представлял сам Василий Розанов свое полное собрание сочинений? Сам мэтр пугался, что получится очень уж монументальная вторая «Россиада». И все же кое–какие «методические указания» для будущего избранного Розанов оставил. Особенное место занимает в данном случае публикация обширного эпистолярного наследия Розанова. Как ее публиковать? Как диалог? Как монологи? Автор рецензии подробно рассматривает не только проблемы издания розановского наследия, но и различные, подчас противоположные взгляды на публикацию творчества философа разными издателями.
Издание сочинений В. В. Розанова – задача не из простых, и он сам это прекрасно понимал, когда писал: «Глубокое недоумение, как же „меня” издавать? Если „все сочинения”, то выйдет „Россиада” Хераскова, и кто же будет читать? – (эти чуть не 30 томов?). Автор „в 30 томах” всегда = 0». Случайно или нет, но самое полное на сегодняшний день собрание сочинений Розанова, подготовленное А. Н. Николюкиным, вышло именно в 30 томах, и нельзя сказать, что после такого издания интерес к Розанову обнулился, причем не только читательский, но и издательский. Почти сразу по завершении тридцатитомника А. Н. Николюкин начал издание еще одного собрания сочинений уже в 35 томах, видимо, для работы над ошибками, но пока издание на первой серии «О писателях и писательстве» в семи томах застопорилось, посмотрим, что за этим последует.
Не представляя себя в формате тридцатитомника, В. В. Розанов все-таки оставил некоторые ориентиры для будущего издателя, периодически собирая свои статьи в сборники, и вот это, казалось, для издателя должно стать и некоторым подспорьем. Но А. Н. Николюкин в издательские таланты Розанова, похоже, не верит, и в рамках своего собрания сочинений ни один из этих сборников он не сохранил.
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
Александр Чанцев. Это был наш поступок против времени
Рецензия на дневники Хуго Балля «Бегство из времени»
Хуго Балль – немецкий литератор, один из «отцов» дадаизма, восторженный и глубокий мыслитель. Его дневниковые записи – это не только полеты мыслей и эмоций, но в первую очередь – свидетельство исторической эпохи, в которую жил сам автор. Это и Первая Мировая война – причем не в контексте истории даже, а в отношении того, как выглядел сам мир – природа, здания, люди. Вместе с этим в дневниках Балля – огромное богатство тем: от исторических до бытовых и вплоть до обзора выступлений в театрах и кабаре. И особенное богатство книги – это размышления Балля. «И кажется, вообще если не его жизнь, так письмо проще и благодарнее всего будет определить как служение. Идеалам разным, противоречивым, от анархии и дадаизма до самой чуткой религиозности. Но глубоко продуманным, прочувствованным и внутренне честным».
Алексей Коровашко. Эстонский призвук русской речи
Рецензия на сборник стихов Калле Каспера «В сторону Элизиума»
Рецензия затрагивает в первую очередь не столько поэзию конкретного автора, сколько необыкновенный прием – липограмму, который рассмотрен на примере стихотворного сборника Калле Каспера. Свой художественный эксперимент Каспер объясняет в статье «Русское стихосложение глазами эстонца» – по сути, поэт создал некое поэтическое и языковое упражнение для науки стихосложения, при этом смысловая и эстетическая составляющая стихов Каспера никуда не теряются. Сам же сборник «В сторону Элизиума» касается очень личной, интимной темы воспоминаний, границы между прошлым и настоящим, жизнью и смертью, отсюда и античные темы потустороннего мира, в котором мы встречаем свои «тени» – тех, кого когда-то знали и любили. А для раскрытия этой темы – такой важной и пронзительной – не имеют значения ровным счетом никакие формальные эксперименты.
Светлана Федотова. Последний полет Роберта Птицы
Рецензия на книгу Роберта Бёрда «Символизм после символизма»
Рецензия посвящена памяти безвременно ушедшего талантливого писателя Роберта Бёрда. Сборник представляет собой некий итог литературной работы Бёрда – и над тем, чтобы его создать, работало немало людей, почитавших его талант. В самой книге четыре раздела – и все они – о символизме разных эпох: от Вячеслава Иванова до искусства символистского кинематографа.
Она появилась во многом благодаря друзьям и коллегам Роберта, до которых дошла весть о его страшном диагнозе. Без их самоотверженных усилий ее бы просто не было, и вышедший в свет том заслуживает высших похвал. Об истории его создания узнаем из «Вместо предисловия», написанного Еленой Тахо-Годи, которая выступила не только в роли инициатора-вдохновителя, но и в качестве ответственного редактора сборника русскоязычных статей Бёрда. Сергей Эрлих, глава издательства «Нестор-История», с готовностью согласился его напечатать. Автор успел собрать и структурировать свои работы, озаглавить книгу, но через день после отправления скомпонованного текста его не стало. После кончины мужа в подготовку книги включилась его вдова Кристина Кэр, сверявшая источники. Майкл Вахтель написал послесловие о Роберте Бёрде, специалисте по истории и теории русской литературы и кино, смелом исследователе с широким спектром научных интересов. Игорь Вишневецкий перевел с английского последнее эссе своего друга «Предзнаменования: Тарковский. Жертвоприношение, рак». Хотя оно вошло в книгу уже помимо авторской воли, слава Богу, что это произошло: без этого пронзительного текста книга осталась бы незавершенной.
СЕРИАЛЫ С ИРИНОЙ СВЕТЛОВОЙ
В этот раз речь о святом – об экранизации наследия Джона Р. Р. Толкина, а именно – о недавно вышедшем первом сезоне сериала «Властелин колец: кольца власти», который уже в самом начале вызвал множество противоречий – особенно в среде толкинистов. Несмотря на откровенно спорные и провальные моменты сериала, следует отдать его создателям должное: они и правда проделали большую работу, особенно стараясь показать не только знакомые всем события, но и саму Войну Кольца, в которой многие персонажи проявляют себя совершенно иначе, нежели привык читатель/зритель.
Ирина Светлова подробно рассматривает подобные примеры иных граней полюбившихся героев, и образы новых, пока неизвестных персонажей, но играющих очень важную роль в сюжете.
«В своем эссе “О волшебных сказках” Толкин писал, что, работая над сагой о Средиземье, он "был всего лишь любознательным бродягой (а то и просто нарушителем границ) в стране, которая полна чудес"». Нас приглашают стать причастными к этим чудесам – будь то книга, фильмы, новый сериал – это все та самая, неповторимая толкиновская атмосфера. А значит, не стоит отказываться от приглашения, даже если потом придется изрядно поворчать.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ
КНИГИ
Вниманию читателя представлены три книги: как нельзя более актуальный для нашего времени сборник стихотворений донецкого поэта Игоря Бобырева «Метро и мобилизация»; литературоведческий сборник Ивана Родионова «На дно, к звездам. Заметки об отечественной литературе 2019–2022 гг.», в котором автор анализирует многие художественные книги российских авторов – от классики до XXI века; работа Ирины Сурат «Тяжесть и нежность. О поэзии Осипа Мандельштама» – о восприятии времени и пространства в стихах поэта, связи его лирики с пластическими искусствами, стихах из ссылок и путешествий Мандельштама.
ПЕРИОДИКА
В апрельском номере главный редактор «Нового мира» рассказывает о наиболее интересных литературоведческих материалах за минувший месяц. В поле зрения Андрея Витальевича Василевского – онлайн- и оффлайн-СМИ: «Волга», «Учительская газета», «Нева», «Полка», «Формаслов», «Нож», «Урал», «Фома», «Русская философия», «Звезда», «Дружба народов», «Prosodia», «Литературная газета», «Знамя», «Горький», «НГ Ex Libris», «Фонтанка.ру».
Например:
Незримое явленно в зримом. Михаил Еремин о пользе версификации, совмещении несовместимого и чистом ритме. Материал подготовили Марианна Власова и Елена Семенова. – «НГ Ex libris», 2023, 26 января.
17 октября 2022 года ушел из жизни поэт Михаил Еремин. Интервью с ним было сделано в 2018 году, но по ряду причин не вышло тогда в печать.
«Мое поколение в Ленинграде в 1960-е годы английский язык учило по песням „битлов”. То есть сначала слышали звук, потом происходило осмысление. И многие люди более–менее выучивали английский язык. У меня наоборот. Я „пишу, читаю без лампады”, как сказал поэт, а на слух воспринимаю туго».
«Возникает образ, но сразу он не пишется. Он все время в работе. Потом он наконец появляется кусочками на бумаге, потом редактируется… <...> Я просто помню образы и некоторые стихи шлифую долго – бывает, в течение нескольких лет. Иногда в юности (сейчас этого нет) мне виделось стихотворение: здесь длинная строка, здесь короткая. Некоторые стихи я даже видел еще без текста. Сейчас уже этого не вижу, меня больше интересует чистый ритм. Вообще, все мои стихи делаются на ритме».
«Найман где-то упоминал, что знал поэтов, которые переводили в стол. Так вот, Элиот был единственным автором, несколько стихов которого мы с чудесным московским поэтом Станиславом Красовицким перевели независимо друг от друга. Мы переводили их именно в стол, потому что понимали, что они не могут быть опубликованы».