Периодика

«Волга», «Год литературы», «Горький», «Звезда», «Знамя», «Коммерсантъ», «Коммерсантъ Weekend», «Литературный факт», «Лиterraтура», «НГ Ex libris», «Неприкосновенный запас», «Новая Юность», «Новое литературное обозрение», «Нож», «Российская газета», «Формаслов», «Prosōdia»

 

 

Евгений Абдуллаев. «Серьезная литература — это песня боли». Беседу вел Борис Кутенков. — «Формаслов», 2022, 1 мая <https://formasloff.ru>.

«Почти всю жизнь я пою в хоре; так как-то получилось, еще со школы. Любительском, профессиональном, разном; даже в корейском один год пел, студентом. Порой подрабатывал, порой — „себе на радость”. Последние лет десять иногда на клиросе. Голос не так чтобы очень, но для хора подойдет… И вот современную критику — хотя каждый поет, вроде бы „свое”, и никакого одного дирижера нет… но слышу, воспринимаю ее именно как хор. Кто-то чудно поет, кто-то фальшивит, кто-то форсирует звук. И слышу — пока еще слышу, чувствую — нужность своего голоса во всем этом. Просто даже небольшого присутствия. Хористы же так, незаметно, друг друга подправляют; даже в слаженных, спетых хорах. А уж в нашем… Еще раз: говорю именно о критике. Проза и поэзия — более „сольные” жанры.  И еще — я это несколько раз повторял, и сейчас повторю: последние тридцать лет — время небывалого расцвета русской литературы. Особенно с конца девяностых (до этого шло все же „доедание” прежних советских и эмигрантских запасов). Такое количество ярких и интересных голосов, такое количество того, что достойно внимания… Ну, как, скажите, об этом не „петь”?».

«Ну да, идеологическое разделение стало глубже, и будет еще глубже. Про цензуру и „ценности” уже сказал. И вообще, людям читающим (которых — если иметь в виду чтение серьезной литературы — и так не много) сейчас, возможно, придется отложить книги и заняться, как в 90-е, борьбой за выживание. Но вот качество литературы… Тут я, наверное, какой-то клинический оптимист. Мне кажется, литература у нас будет еще лучше. Когда человеку больно, когда обществу больно, — тогда возникает большая литература».

См. также: Евгений Абдуллаев, «Верлибр, и снова верлибр» — «Дружба народов», 2022, № 4 <https://magazines.gorky.media/druzhba>.

 

Андрей Арьев. О двух фразах Владимира Набокова. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2022, № 4 <https://magazines.gorky.media/zvezda>.

Среди прочего: «Куда как показателен в этом отношении предшествующий эпизод с критикой Георгием Ивановым стихов Владимира Сирина, о которых он отозвался так: „‘Университетскую поэму’ Вл. Сирина правильнее было бы назвать ‘гимназической’”. Суждение, как теперь говорят, „оценочное” — может, верное, а может, и нет. Забавно, что с такой же оценкой Георгий Иванов столкнулся в отзыве на одно из лучших своих стихотворений „Мне весна ничего не сказала…”. Апологет поэта Роман Гуль увещевал его: „…эта ужасная строка ‘поклонился ночной синеве’ — что Вы, душка, я так писал, когда в гимназии был — и обязательно была ночная ‘синева’”. На что Гуль получил такой реприманд: „…с синевой на все 100% не согласен. Что ж с того, что гимназисты так писали. При случае нечто такое гимназическое очень полезно вклеить”».

 

Григорий Беневич. Поэт-поводырь (о поэзии Сергея Стратановского). — «Новое литературное обозрение», 2022, № 2 (№ 174) <https://www.nlobooks.ru>.

«Настоящая статья написана главным образом на материале вышедшего в 2021 году сборника избранных стихов Сергея Стратановского 1968—2018 годов „Человек асфальта”, в котором (его названии, композиции и составе), как я постараюсь показать, поэт сам очертил основную траекторию своего творчества (за пятьдесят лет!) и дал некоторые существенные ключи к своей поэтике».

«Лирический герой Стратановского — не только в приведенном выше стихотворении, но и почти во всех стихах последнего сборника — отнюдь не поэт. В этом замечательная особенность поэзии Стратановского, отличавшая его с самого начала (с появления первых признанных им самим стихов, то есть с 1968 года) от большинства ближайших и наиболее ярких соратников по поэтическому цеху (Виктора Кривулина, Елены Шварц, Олега Охапкина, Александра Миронова, не говоря о позиционировавшем себя как поэта par excellence Викторе Ширали). И дело тут не только и не столько в личной скромности (чтобы не сказать — смирении) Стратановского, сколько в осознанно занятой им позиции дистанцирования от богемности как образа существования и в бытовом (см. хотя бы его стихотворение „Мастерская поэта” — явно не о своей „мастерской”), и, что намного важнее, в творческом и экзистенциальном смысле».

 

Владимир Березин. Соцреализм и торжество абстракции. — «Год литературы», 2022, 23 мая <https://godliteratury.ru>.

«У одного магического термина только что случился девяностолетний юбилей. 20 мая 1932 года Иван Гронский произнес слова „социалистический реализм” на собрании актива литературных кружков. Конечно, это не дата возникновения понятия, и не надо думать, что известный (тогда) литературный деятель — его монопольный сочинитель. Само это выражение уже несколько лет бродило в умах, и Гронский был только его фиксированным глашатаем».

«Когда тот самый Гронский говорил с трибуны: „Мы будем бить Шкловского по черепу дубиной, пока он не осознает своих ошибок!..”, Шкловский кричал ему: „Вы в лучшем положении, чем я: у вас только дубина, а у меня только череп!..” Потом, когда стало не до шуток, на одном диспуте Шкловский куда тише отвечал своим оппонентам: „У вас армия и флот, а нас четыре человека. Так чего же вы беспокоитесь?”».

 

Федор Гиренок. Призрак бытия, призрак человека. Почему мы живем внутри воображаемого мира? — «Нож», 2022, 28 мая <https://knife.media>.

«Мы знаем, что дерево растет и существует, а свобода не растет, но тоже существует. Причина существования дерева в самом дереве, а причина существования свободы не в свободе, а в нас. Она есть, если мы хотим, чтобы она была».

«Изъян инклюзивной философии состоит в том, что она полагает сознание в качестве знания. Но это ошибка, ибо знать мы можем природу, а сознавать мы можем только самих себя. Знание не имеет никакого отношения к сознанию. Первый признак сознания — это вера. Где появляется сознание, там появляются и призраки».

«Расширяя реальность, мы, люди, существуем в этом расширении независимо от реальности. Признание этой независимости выражается в мысли о том, что человек есть не космическое существо, а аутистическое. Мы не часть Вселенной, мы часть воображаемого нами мира. То есть мы существуем как в сновидении. На самом деле, наша жизнь и есть наш сон. Поэтому нет таких правил и норм, следуя которым можно было бы воспроизвести человека по законам мира, ибо сам он существует по законам сновидения».

«Что такое культура? Это то, что есть в нас, но от нас не зависит. Никто из нас не учреждает культуру как культуру. Культура дает нам тождество с самими собой ценой лишения нас свободы воли».

 

«За каждым текстом или за каждым модусом письма стоит какая-то история». Интервью с Игорем Гулиным. Записал Сергей Ивкин. — «Волга», Саратов, 2022, № 5-6 <https://magazines.gorky.media/volga>.

Говорит критик Игорь Гулин: «Я имею в виду, что за каждым текстом или за каждым модусом письма стоит какая-то история. С конкретным человеком (или со всей культурой) что-то произошло. Какая-то встреча, обращение, утрата — в общем, перемена. И эта перемена заставила его писать и писать именно таким образом. Вот это то, что меня интересует: хочется вычитать из письма эту историю».

«Я ненавижу читать с компьютера, а читалки у меня даже нет. Мне очень важен в отношении с текстом элемент тактильности. Но сам я рефлексирую его издержки и некую неадекватность современной жизни. В бумажной книге есть элемент сопротивления, упорствования перед „прогрессом”. В этом ее шарм, поэтому синтез с сетью ей совершенно не нужен. Сколько она проживет — зависит и от того, как будут меняться формы письма. Многое из того, что сейчас пишется, органичнее существует в интернете, и перенос на бумагу в этом случае — подчеркнуто парадоксальный ход. Пока что он еще работает, и в бумаге у текста больше веса. Но что будет дальше, мы не знаем».

 

Евгения Иванова. Было ли первое чтение «Незнакомки» на Башне Вяч. Иванова? — «Литературный факт», 2022, № 22 <http://litfact.ru>.

«Наше сообщение посвящено истории первого публичного чтения стихотворения А. Блока „Незнакомка”, которое, по мнению летописца „башенных” симпосионов А. Б. Шишкина, „сразу заняло центральное место как в мифе Башни, в большом башенном тексте, так и в мифе самого Блока… Блоковская ‘Незнакомка’, как в некоем световом фокусе, сводила воедино, завершала первый сезон ‘сред’ и открывала путь к сезонам последующим”».

«Во-первых, об этом чтении Чуковский ни словом не обмолвился в более ранних воспоминаниях о Блоке, написанных, когда были живы его близкие друзья и родственники. Во-вторых, в дневнике Чуковского того периода, о котором мы ведем речь, посещение Башни Вяч. Иванова ни разу не упоминается, а сам ее хозяин упомянут всего несколько раз, вскользь <...> Больше встреч с Ивановым в эти годы дневник Чуковского не фиксирует, ни разу не упоминается в нем и о посещении Башни на Таврической, так что достоверно говорить о чтении „Незнакомки” на Башне, опираясь на эти его воспоминания, вряд ли уместно».

 

Владимир Козлов. Иосиф Бродский: главные стихи с комментариями — часть первая. — «Prosōdia» (Медиа о поэзии), 2022, на сайте — 24 мая <https://prosodia.ru>.

«Неотрадиционализм, с одной стороны, противопоставляется авангарду как творческой стратегии, с другой — условному соцреализму и прочему реализму. Истоки неотрадиционализма общие для русской и европейской культуры — это, с одной стороны, рефлексии акмеистов (прежде всего, Н. Гумилева и О. Мандельштама), с другой — Т. С. Элиота, размышлявшего о соотношении традиции и индивидуального таланта. Бродский работал именно в этой парадигме, которую и по сей день часто приходится отстаивать заново — именно потому стоит напомнить, что любовь к Бродскому, признание величины этой фигуры предполагает приятие традиции, которую он представляет, в качестве значимой. Важно также сказать, что эта традиция ни в коем случае в русской поэзии не прервалась».

«„Рождественский романс” открывает цикл рождественских стихотворений Бродского — в течение жизни их было написано 23. Впрочем, есть версия, что традиция была положена обещанием поэта дарить новое стихотворение на каждый день рождения своего друга Евгения Рейна — он родился 29 декабря. В том, что день рождения близкого друга отмечается как Рождество, есть определенный юмор. Отчасти этой же привязкой объясняется то, что рождественские стихи совершенно нерелигиозного Бродского по датам отсылают, скорее, к католическому Рождеству, чем к православному. Но на момент создания „романса” традиция эта еще только закладывалась».

«Особенная роль цикла „Часть речи” состоит в том, что он вместил в себя весь переход с ценностной позиции человека, который оставил все самое дорогое „за морями, которым конца и края”, к „безумию”, до которого способна довести эта слишком человеческая трагедия, и затем — к качественно новому уровню трагедии, когда, сведя себя к языку, человек обнаружил, что все человеческое, чем он жил и что переживал, язык — „часть речи” — вместить не может. Позже из этой формулы вырастет концепция человека, который не может быть понятым, который обречен на частность: „Я полагаю, что каждый человек — самостоятельная сущность, прикоснуться к этой сущности и постичь ее можно лишь поверхностно”».

 

Кирилл Корчагин. Опыт страха и слабости. — «НГ Ex libris», 2022, 12 мая <http://www.ng.ru/ng_exlibris>.

«Я вспомню только о маленькой красной книжечке Кирилла Медведева „Всё плохо”, которая оказалась для меня совершенно взрывной. Я уже примерно представлял себе, что такое поэзия, колебался — как многие — между непримиримым авангардизмом и столь же непримиримым классицизмом и почитывал зарубежку — битников, все нонконформисты были моими героями. Но они настаивали на том, что за ними сила, что их бьют, а они крепчают, а извилистый, как будто ускользающий стих книги „Всё плохо” сообщал о том, как все мы слабы, как страшно и безысходно жить в начале второго постсоветского десятилетия».

 

Илья Кукулин, Мария Майофис, Мария Четверикова. Кулуарные импровизации: социальная кооперация, обход правил и процессы культурного производства в позднем СССР. Статья первая. — «Новое литературное обозрение», 2022, № 2 (№ 174).

«Интервьюирование участников литературного процесса 1960 — 1980-х годов в сегодняшних обстоятельствах, с одной стороны, может оказаться достаточно информативным, но с другой — наталкивается на ряд сложностей. Основываясь на свидетельствах о неформальной коммуникации, запечатленных в многочисленных дневниковых и эпистолярных источниках, мы можем сформулировать собственные вопросы и подробно расспросить участников событий. Поскольку от изучаемой нами социальной реальности и их, и нас отделяет сегодня значительная временная дистанция, наши информанты могут говорить о скрытых механизмах советского литературного процесса — хотя бы отчасти — sine ira et studio. Сложности же возникают потому, что многих важных участников тех событий уже нет в живых; а у тех, кто жив и готов разговаривать, многие подробности разговоров 1970—1980-х годов могут уже изгладиться из памяти — тем более что в ряде случаев они таким подробностям, как станет понятно из дальнейшего рассказа, не придавали значения: непубличные социальные отношения могли восприниматься просто как привычный фон повседневной жизни советских литераторов».

 

Вадим Михайлин, Галина Беляева. Парадокс Викторова: продолженное настоящее в позднесоветской «школьной» кинофантастике. — «Неприкосновенный запас», 2022, № 1 (141) <https://magazines.gorky.media/nz>.

«„Отроки во вселенной”, вторая часть фантастической дилогии Ричарда Викторова, начинается сценой, крайне показательной для заявленной темы. В квартире Паши Козелкова — одного из семи подростков, которые отправились на звездолете „Заря” для установления контакта с внеземной цивилизацией, — его семья готовится отмечать сороковой день рождения героя, покинувшего родную планету 27 лет назад. Поскольку фильм вышел на экраны в 1975 году, зритель автоматически должен предположить, что его перенесли в калужскую квартиру 2002-го. Первая и самая показательная характеристика этого пространства сводится к его стабильности: за 27 лет в нем не изменилось практически ничего. Для зрителя полная неподвижность времени, навсегда застывшего в середине советских 1970-х, объясняется просто, наглядно и даже не без иронии. Если не вся квартира, то по крайней мере та комната, в которой проходит застолье, теперь представляет собой семейный музей Павла Кондратьевича Козелкова — с соответствующими этикетками, пришпиленными ко всем возможным предметам, вплоть до вопиюще неуместных в музейном пространстве („гвозди, которые любил вбивать П. К. Козелков”)».

«Впрочем, буквально через десять минут экранного времени мы попадаем на пресс-конференцию организаторов космического полета. Академик Филатов — вдохновитель проекта — предсказуемо поседел, но одет по-прежнему в полном соответствии со сдержанными канонами формальной советской моды начала 1970-х. И если ему как пожилому человеку это простительно, то второй участник конференции, руководитель Лаборатории сверхдальней связи Людмила Окорокова, бывшая одноклассница космонавтов — равно как и собравшиеся журналисты, многие из которых явно представляют зарубежные средства массовой информации, — в массе своей уже напоминают участников косплея „назад в 1970-е”. При этом сама пресс-конференция проходит на фоне „клюшки” — производственного здания, выстроенного в духе позднеоттепельного советского модерна и расположенного напротив зеленоградского МИЭТа. Но дело даже не в стилистике как таковой».

«Понятно, что люди, снимавшие кино в первой половине 1970-х, видели „будущее” через призму собственной эпохи. Дело в другом. Авторы фильма, приложившие серьезные усилия к тому, чтобы создать на экране инопланетный мир, принципиально не похожий на тот, что был привычен зрителю — с „другой” архитектурой и „другой” телесностью, — даже не подумали о создании образа собственного, земного будущего, хотя бы в чем-то отличающегося от настоящего. Эту особенность — полную зацикленность на собственном настоящем — можно было бы счесть элементом конкретного авторского замысла, если бы, помимо дилогии Ричарда Викторова о полете к созвездию Кассиопеи, она в равной мере не была свойственна практически всем позднесоветским фантастическим лентам, ориентированным на детскую аудиторию и, следовательно, не содержала бы в себе значимой характеристики эпохи как таковой».

 

Глеб Морев. «Это гуманистическая замена террора». Глеб Морев о том, как советская власть использовала высылку интеллектуалов из страны. — «Коммерсантъ Weekend», 2022, № 16, 20 мая <http://www.kommersant.ru/weekend>.

Среди прочего: «В 1966 году [Валерию] Тарсису разрешают выезд из СССР. Его отъезд был оформлен как разрешение выехать для преподавания в английском университете. <...> Он, в общем-то, графоман — но антисоветский графоман. Это псевдокафкианские сатирические истории о советской действительности. Он умер в 1983 году в Швейцарии, оставив после себя многотомное собрание сочинений, которое уже тогда не могло найти издателя. В эмигрантском журнале „Континент” вскоре после его смерти печатались объявления о сборе средств для издания неопубликованных книг Валерия Тарсиса. Как я понимаю, денег не нашлось».

 

Сергей Ю. Неклюдов. Мосты, река и берега: от мифа к поэтике. — «Новое литературное обозрение», 2022, № 2 (№ 174).

«В песне „Ленинградские мосты” (1957) рассказывается о якобы существовавшей в городе традиции, согласно которой влюбленные молодые люди имели обыкновение назначать свидания своим подругам на каком-либо из многочисленных питерских мостов, причем „у каждого был мост любимый свой”, сообразный его „симпатии”. Подробнее рассказывается о встречах и прогулках лирического героя с его подругой Леной. Они до старости остаются верны своим чувствам, поскольку их любовь была скреплена систематическими визитами на неразводной Поцелуев мост — видимо, в отличие от прочих перечисленных пар (Веры с Вовою, Коли с Катею), встречавшихся на больших разводных мостах, в силу чего их совместная жизнь так, вероятно, и не сложилась. На самом деле подобный обычай, судя по всему, никогда не существовал; более того, этот сюжет мало соответствует даже ритуальным практикам Поцелуева моста, несомненно представляющего собой символический центр стихотворения. Похоже, эти мотивы появились в песне вследствие развития более широкой лирической темы, семантика которой исходно не обусловлена символическим слоем питерской топонимики и вообще никак специально не связана с картиной мира какой-либо локальной традиции».

 

Прозаик и драматург Дмитрий Данилов — против смертной казни и лицензий на творчество. Текст: Павел Басинский. — «Российская газета» (Федеральный выпуск), 2022, № 97, 5 мая <https://rg.ru>.

Говорит Дмитрий Данилов: «Я бы не привязывал это непосредственно к России, хотя действие [романа «Саша, привет!»] и происходит в нашей, но во многом выдуманной стране. Я бы не хотел, чтобы эта выдуманная история проецировалась на нынешнее состояние нашего общества. Я специально назвал государство, внутри которого развивается сюжет, „Российской Республикой”, а не Российской Федерацией. И это не то чтобы Россия, принявшая западные ценности (хотя можно и так сказать), а просто некое современное общество, развивающееся в русле, скажем так, актуальных трендов. Таких как „новая этика”, но не только».

«Роман [«Саша, привет!»] дался мне очень тяжело эмоционально, и я до сих пор нахожусь в стадии, можно сказать, отдыха. Правда, есть одна задумка — цикл травелогов о поездках по глухим, полузаброшенным железнодорожным линиям России. Это, знаешь, такая особая романтика, — пригородные поезда, состоящие обычно из тепловоза и одного-двух пассажирских вагонов, с черепашьей скоростью едущие мимо безлюдных полустанков, крошечных деревень и поселков, по местам, где жизнь не меняется десятилетиями и даже, кажется, веками. Особая, очень любимая мною реальность. Пока получилось совершить две поездки — от Бологого до Осташкова и по линии Псков-Дно — и описать их в виде небольших очерков. Надеюсь, будут еще такие поездки, возможно, получится написать что-то вроде цикла вот таких тихих путевых заметок. Не уверен, что из этого получится книга, но посмотрим».

«Да, считается, что герой романа обязательно должен меняться. По моим наблюдениям, этой вере привержены в наибольшей степени киносценаристы. Но у меня несколько другой подход. На своем драматургическом курсе в Школе литературного мастерства (Creative Writing School) я говорю студентам, что „арка героя” — вещь хорошая, но вовсе не обязательная. В реальной жизни мы не так часто видим, что человек меняется на каком-то не очень большом отрезке своей жизни. Это скорее исключение. А с литературы никто не снимал обязанности описывать реальность. Так что тот факт, что герой „Горизонтального положения” в ходе повествования остается таким же, каким был, — это, на мой взгляд, говорит о реалистичности этого текста. Абсолютный реализм, так сказать».

См.: Дмитрий Данилов, «Горизонтальное положение» — «Новый мир», 2010, № 9; «Саша, привет!» — «Новый мир», 2021, № 11.

 

Прозаики дебютанты: новая проза? Отвечают: Евгений Абдуллаев, Ольга Балла, Александр Марков, Валерий Отяковский, Николай Подосокорский, Кирилл Ямщиков, Станислав Секретов. — «Знамя», 2022, № 5 <http://znamlit.ru/index.html>.

Говорит Александр Марков: «Боюсь, мне трудно ответить на вопрос о начинающих, „зумерах”, поэтому отвечу о той ситуации, в которой действуют и начинающие. Границы молодой прозы всегда установить непросто: идет ли речь о каком-то качестве молодости, которое видно и в текстах, или о молодости как умении взяться за незнакомый материал, приступить к делу сразу, без условностей более старшего поколения. Оба качества молодости я вижу в книгах „миллениала” Веры Богдановой „Павел Чжан и прочие речные твари” и „Сезон отравленных плодов” — сама тема поколений, которую прежде трактовали как вопрос мод или привычек, у Богдановой оказывается вопросом вступления в реальность, жизненной катастрофичности готовых установок, о которых можно рассказывать, только если избавиться от прежнего литературного всезнающего тона. Я бы определил молодую прозу именно как избавленную от такого тона покровительства изображаемому».

Говорит Кирилл Ямщиков: «Как по мне, в литературе нынче время женщин. Подлинный ренессанс того, что некоторые — с задором коннотативности — обзывают женской прозой. Факт остается фактом: большая часть литературных откровений современности для меня связана с женщинами. Это, конечно, ошеломительные романы Анаит Григорян (о которых я с удовольствием написал бы отдельную статью), песни невинности/опыта Аллы Горбуновой, hard-boiled притчи Алины Гатиной, мастерски выписанные nightmares Оксаны Ветловской. Интересны находки Веры Богдановой, Евгении Некрасовой, Елены Щетининой».

 

Михаил Пророков. Общество мертвых приветов. Светлые стороны смертной казни в новом романе Дмитрия Данилова. — «Коммерсантъ», 2022, № 79, 6 мая <http://www.kommersant.ru>.

«При желании можно бы обвинить автора „Саши...” в одном из тяжких литературных грехов — применении слишком сильных средств для достижения той цели, которую можно бы было достичь, используя ресурсы более скромные. Человек гораздо более одинок, чем ему кажется, в дни, когда все идет хорошо, и гораздо менее одинок, чем он думает, когда случается что-то очень плохое, — об этом написано уже хоть в „Кошкином доме”, причем без упоминания пенитенциарной системы и даже людей. Но говорить о слишком сильных средствах тоже неверно в ситуации, когда наиболее сильное впечатление в тексте производит не суд неправедный (он вообще не показан, судит машина), не Саша, не mind control (такая сцена в романе тоже есть), а вот эта поголовная благожелательность окружающих, это общее „если бы я мог чем-то помочь”. Доброта несуществующего социума к умирающему человеку. Одного нет, другого почти уже нет, а привет — есть».

См. журнальный вариант романа Дмитрия Данилова «Саша, привет!»: «Новый мир», 2021, № 11.

 

Пушкин — Солнце, Рыжий — астероид. Алексей Пурин о поэзии, порождающей раскол и объединение, аромате древней бумаги и допотопном Пелевине. Беседу вел Юрий Татаренко. — «НГ Ex libris», 2022, 19 мая.

Говорит Алексей Пурин: «Эффект ведь создает и судьба поэта — к примеру, самоубийство Рыжего. Она (судьба) привлекает внимание, делает детали более отчетливыми и впечатляющими. Вполне может статься, что не менее крупный поэт живет себе где-нибудь незаметно и будет открыт читающей публикой еще не скоро».

«Да, правильно, это самая верная оценка чужого: хотелось бы мне написать эти стихи? И если очень хотелось бы — то это очень хорошее стихотворение. Восторг и есть выражение зависти, по-моему».

«Поэзия — лучшее изобретение человека».

«Несовершенство — мягко сказано! Чудовищность наличного мироустройства состоит в смертности всякого носителя сознания. По мнению гностиков, похожему на правду, этот мир создан не Богом (Он — добр и справедлив, но слеп, нем, глух и безрук), а его дурным подражателем Демиургом».

 

Андрей Ранчин. Alter ego Афанасия Фета. Отрывок из новой книги литературоведа Андрея Ранчина. — «Горький», 2022, 4 мая <https://gorky.media>.

Из книги: Что и почему едят у Гоголя, кто и зачем вяжет у Толстого. Избранные статьи по истории русской литературы. М., Common Place, 2022. Фрагмент: «Лилея» и «ручей» в стихотворении Фета «Alter ego»: семантика образов и их претексты.

«Фетовская рецепция мифа о Нарциссе, по-видимому, полемически соотносится с интерпретацией Плотина и Ватиканского анонима. (Так как Фет был знатоком античности, хотя прежде всего римской, и был внимательным читателем философских трактатов, сомневаться в его знакомстве с Плотином, а скорее всего, и с Ватиканским анонимом, не приходится.) Образ героини, запечатленный в воде ручья, — это именно образ души, причем и ее, и его, ибо отражением я героини оказывается его поэзия, то есть, в некотором и очень важном смысле, его душа. Героиня Фета словно созерцает не тень, а истину, воплощенную в Kрасоте — в том числе в красоте Поэзии. Если в платонической трактовке мифа о Нарциссе речь идет о подмене, о погоне за временным и иллюзорным, то Фет утверждает бытийность, истинность как свойство Поэзии, способной хранить образ, память минувшего и приобщать ушедшее к вечности. Время и смерть оказываются преодолены поэзией, как преодолены дистанция между эпохой царя Соломона, которому приписывается авторство Песни Песней, древнегреческой эпохой и временем Фета. Kак сказано в другом фетовском стихотворении: „Этот листок, что иссох и свалился, / Золотом вечным горит в песнопеньи” („Поэтам”, 1890). Стихотворение „Alter ego” — текст-медиатор, преодолевающий преграды между временами и личностями, между двумя я, становящимися единым».

 

Аман Рахметов. «Я хочу, чтобы люди читали стихи». Беседу вел Борис Кутенков. — «Формаслов», 2022, 15 мая <https://formasloff.ru>.

Говорит казахстанский поэт Аман Рахметов: «Борис Поплавский для меня — это человек, который всегда может помочь. Знаешь, у Бродского есть интервью, где он говорит, что Баратынский помогает, а Пушкин не всегда может помочь. А я могу сказать, что Поплавский абсолютно всегда может помочь одним своим стихотворением. Слова в нем „Отпустите чудо, не мучайте его пониманием” — важные для меня. Когда ты разговариваешь с каким-то человеком и пытаешься его понять, то в какой-то момент он напоминает об этом — не мучайте чудо».

«К примеру, год назад я даже не воспринимал современную американскую поэзию — думал, что если я пишу на русском, я должен читать только русских современных прозаиков и поэтов. Но есть и другие страны, миры, языки. И я полюбил Рона Паджета в переводе Андрея Сен-Сенькова. Он вообще часто переводит классных поэтов и делает это очень хорошо. Мне нравятся у Паджета стихотворение „Римские числа”, и весь цикл стихов, которые были в фильме „Паттерсон” Джима Джармуша. Фильм потрясающий. Посмотри его».

 

Елена Скульская. Шекспир по слогам. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2022, № 4.

Среди прочего: «Мать сестер упоминается в трагедии лишь однажды. И называется обманщицей в переводе Пастернака. В оригинале она „adultress” — „прелюбодейка”. То есть, если бы Регана не обрадовалась приезду отца, это доказывало бы, что ее покойная мать — прелюбодейка и родила Регану от другого. Естественно предположить, что мысль об изменах покойной жены (не он ли сам и виновен в ее смерти?!) много лет терзала Лира. Он не уверен, что все дочери — его, одна из них, возможно, плод греха. И надо проверить, надо получить доказательства, незаконная должна непременно как-то себя выдать».

 

Татьяна Стамова. Жил поэт по фамилии Майков… Лимерики. — «Новая Юность», 2022, № 2 <https://magazines.gorky.media/nov_yun>.

 

Жил на свете один Крокодил.

Он вообще никого не любил.

И его не любили,

Стороной обходили —

А иначе бы он их любил!

 

Андрей Тавров. «Мы все стали другими в новой драме». Беседовал Алексей Чипига. — «Формаслов», 2022, 1 июня <https://formasloff.ru>.

«Дух времени — это почти живое существо, это то наполнение смыслов, действий, восприятия, которое мы имеем в течение того или иного исторического периода нашего существования на земле. Например, я помню дух времени 50-х, 60-х или 90-х голов прошлого века очень хорошо — это как части в симфонии или в сонате, они сильно отличаются как среда обитания людей друг от друга».

«Или даже так: представьте, что вы и окружающие вас люди играют свои роли в некоторой пьесе („Весь мир — театр”, вспомним Шекспира), но постепенно выясняется, что пьеса, в которой мы действуем, изменилась — она изменилась плавно и незаметно, или рывком, неважно. Но она изменилась — имена наши стали другими именами, сюжетные и фабульные линии — также другими, финал, к которому она ведет, — другим. Мы все стали другими в новой драме… Но мы этого не хотим. Потому что мы привыкли к своей идентичности, осуществляемой в предыдущей пьесе, и перебраться в раздвоенный мир, где мы уже не герои старой драмы и еще не обжились в новой, вещь довольно затруднительная и дискомфортная. А самое главное, она ставит трагический вопрос — а кто же я на самом-то деле, раз уж я оказался „здесь”, так и не покинув „там”».

«Сейчас появилось очень много стихотворений (сужу по соцсетям) с измененной тематикой, но не качеством. А должно измениться как раз качество, не обязательно тематика. Но инерция двоемыслия и двойного смысла еще велика, и мы застряли в первой пьесе, живя на деле уже во второй».

«Меня всегда притягивала загадка слов Ницше о вечном возвращении. Понимаете, ему парадокс и радость этого открытия открылись в созерцании, не в рациональном уме. Если все повторяется всегда („и паук, и лунный свет на стене”), то все всегда таково таким образом, что оно всегда / сейчас обладает интенсивностью вечности, ангельской музыки, высшей, глубочайшей достоверностью и сиюминутной, в „сейчас” расположенной тотальной новизной. И тут неважно, на что ты смотришь, — как свет ложится на угол дома (я недавно пережил эту новизну, глядя именно на стену) или как цветет черемуха. <...> Это скорее музыкальное, чем словесное чувство. Т. е. вечное возращение, абсолютный повтор, того, что было, это и есть залог истинной новизны».

 

Юрий Угольников. Чуковский. Рожденный другим. — «Лиterraтура», 2022, № 194, 1 мая <http://literratura.org>.

«<...> Как и все советские и российские дети, я, конечно, читал сказки Чуковского. И они производили на меня, скажем мягко, довольно амбивалентное впечатление. „Федорино горе” — этот хлебниковский „Журавль” для самых маленьких действовал на меня самым трагическим образом: Федору мне было жаль. Как можно бросить несчастную, пусть и неряшливую старушку на произвол судьбы? Возмутительно! С другой стороны, зверей я любил уже тогда и, например, „Телефон” мне все-таки безоговорочно нравился, да и мультсериал Давида Яновича Черкасского по произведениям Корнея Ивановича я, конечно, смотрел».

«Но вот главную (и самую первую) поэму Чуковского — „Крокодил” я прочитал гораздо позднее. Это, конечно, гомерически смешное чтение, какие-то строки я помню до сих пор, несмотря на то что не перечитывал „Крокодила”, наверное, более 20 лет. Парадоксально, но книга, с которой и началась новая детская литература, о которой сам Чуковский говорил: „Боюсь, что на моем памятнике, когда я умру, будет начертано ‘Автор Крокодила‘”, сейчас почти не переиздается. Слишком далек от сегодняшних детей мир дореволюционного Петрограда. Даже советские сказки Чуковского уже слишком устарели, что говорить о поэме, написанной более чем 100 лет назад».

«Да, я не просто так сказал, что „Федорино горе” — Хлебников для маленьких».