В людском горниле

Из стихотворений, написанных на русском языке

 

 

*  *  *

 

Те силы, что, нечаянно иль с умыслом,

Сей мир ужасный и прекрасный сотворили,

Что в голове моей раскинулся,

Неведомы мне — ничего не знаю

Об их природе и мотивах поведения.

Всё покрыто мраком.

 

Почему я думаю, как думаю, 

И почему решусь на что-то или нет,

Мне неизвестно. Смутные догадки

В иные минуты

Мне истинными кажутся, но так ли это?

 

Однако, изучая внимательно

Собственные извилины,

Могу определить хотя бы,

Чего там нет — любви, она, по-видимому,

Путем другим каким-то проникает в нашу сущность,

Но именно каким, понять я не могу.

 

Считают, дом ее — в сердце,

Но туда заглянуть нет возможности,

Сердце не реагирует на посылаемые

Сознанием сигналы, поэтому я думаю, что оно —

Лишь печали сгусток.

 

*  *  *

Mu mälukurvis tuigub sünk Ulysses…

Пээтер Илус^[1]

 

На поворотах резких памяти моей

Кто только не шатается: Улисс,

Похитивший свой ум у древних лис,

Его заклятый враг, тупой Эней,

И среди прочих — ты, мой соловей!

 

Ты Леоноры арию поешь

О беззаветной, жертвенной любви,

Поешь, поешь — а яд уже в крови,

Ты жадно смерти избавленье пьешь,

А вечером мне одеяло шьешь.

 

*  *  *

 

Конечно, Баратынский схематичен…

Александр Кушнер

 

Баратынский рвался в Италию — рок его там настиг.

Фет любил античность — не оценили.

Анненский вдыхал яд лилий.

Блока соседей терзал невыносимый крик.

Цветаева нашла себя в Париже,

Ахматова — в зеркале.

Кузмина пропускаю. Далее…

А где Есенин? Он всех мне ближе.

Мы оба пили,

Мы оба армянок любили.

Он бросил свою, я — пить.

Он повесился, мне — жить?

 

 

*  *  *

 

Правдоискатели,

Борцы с Драконом,

И сам Его Величество Дракон

(Хоть и не слышит он):

Учтите — правды нет,

Зато есть опера,

Тут скрипка, там кларнет,

И голос человеческий — вокал,

Еще — возможно, видели? — балет, 

И, наконец, бокал

Шампанского (спасенье от маразма)…

 

Не углядел энтузиазма,

Увы…

Правдоискатели, ох, надоели вы!

 

*  *  *

 

Прикрыт железною маской мой печальный стих,

Ни глаз, ни черепа не разглядеть под нею,

Возможно, киваете в сумерках вы Орфею,

Возможно, Гомер устал и внезапно притих.

 

 

 

 

 

Из стихотворений, переведенных с эстонского языка
Алексеем Пуриным

 

 

 

Поэт и язык

Гоар

 

Сказала, что язык — язык совсем не важен,

Бояться языка чужого — чепуха.

Кто в звездах ищет речь земную, тот отважен —

Нашел он родину стиха.

 

Душа, — сказала ты, — что костный мозг стихии

Стиха — и здесь язык не значит ничего…

Не знал, как на слова мне отвечать такие, —

Ведь только что вещал: язык важней всего.

 

 

*  *  *

 

Что куль меня на землю уронили —

И оказался я в людском горниле,

А лучше б я медведем вольным был

И ульи оприходовать любил,

Или, как кенгуру, с приплодом в сумке,

Скакал, чего не могут недоумки.

 

А «человек разумный» — тот же зверь,

Хоть пьет вино и носит фрак, поверь.

Что на уме? — лишь прибыль да услада.

И на пути его вставать не надо.

 

Он вроде бы с тобой не ищет ссоры

И дружелюбны как бы его взоры,

Но в глубине он тайно за тобой

Следит, как хищник: ты — его убой;

Жену и дом отнимет — знай натуру! —

И на полу твою расстелет шкуру.

 

 

Тбилисский натюрморт

 

Сидели мы как бы в картинной раме.

Двенадцать, час? — о том молчала мгла.

Цикады заливались, а над нами

Луна младенцем в облаках плыла.

 

Плелась беседа, как мотив поэта.

Княгиня с книгой замерла в углу.

Стеснялась наготы полоска света —

Иль упивалась ею? — на полу.

 

Желтела дыня в полумраке, тая…

Куда идти, зачем — когда легка

Природа-смерть?.. Так вот она какая!

Плывет кораблик, но ни ветерка. 

 

 

Жизнь

 

1

 

Ко мне совсем беззвучно ты приходишь

И взор мой от огней земных отводишь,

И так же ты бесшумно исчезаешь,

Но мне луну и звезды оставляешь.

 

2

 

— Где странствует душа твоя? — Не знаю.

Встречаю редко, редко вспоминаю.

По морю путешествует, по суше —

Ища родные проклятые души.

 

 

Полеты во сне

 

1

 

Навеки дом родимый покидаю

И отправляюсь в дальнюю страну.

Коль на Земле ничем не обладаю,

То совершу полет хоть на Луну.

 

Там встречу гуманоидов — и воду

Они научат претворять в вино.

Переживу чудесную свободу.

Но о тебе вдруг вспомню всё равно.

 

Пусть жизнь моя чуть теплится в золе,

Мой милый друг остался на Земле. 

 

Назад я возвращаюсь по орбите.

С собой горсть зерен мокко. «Заходите!» —

Кипит кофейник, загляну едва.

Но поцелую прядь твою сперва.

 

 

2

 

Окрепли ноги, укрепилась вера,

Я оттолкнулся — и лечу с тех пор,

Исчезли атмосфера, стратосфера —

Дистанции огромного размера;

Я собираю межпланетный сор.

 

Чего тут только нет! Иконостасы,

Регалии, цитатники вождей,

Молитвенники, домыслы про расы,

Про массы, про восстания, про классы,

Плакаты, троны, барахло идей.

 

И не пойму я — свалка иль могила?

Неужто ей история живет?

 

Сменился век, и осень наступила,

Само тысячелетие уплыло…

 

О, странный человеческий наш род!

 

 

3

 

Святого Эльма тешились огнями,

В руках Сиянье Северное — ведь

Далекий Марс давно исхожен нами

И прокатил нас Маленький Медведь.

 

Мы Черную Дыру замажем мелом,

Устроим Взрыв Большой и Млечный Путь

Украсим жемчугом слепяще-белым,

Чтоб снизу было нам на что взглянуть.

 

Какое ослепительное диво!..

На Землю же воротимся — беда:

Тюрьма-планета гибельна, червива...

«Топиться будем в ванне?» — Шепчешь: «Да».

 

 

*  *  *

 

Куда мне деться в этом январе?

Осип Мандельштам

 

Подуй в лицо мне снегом — и тогда

Остекленеют лоб и борода.

Бежать из января! Но вот куда?

 

Боюсь, что лишь — в февраль, в оплот пурги,

Где не видать от ужаса ни зги

И где злорадствуют враги.

 

 

 

Из стихотворений, написанных на русском языке

 

*

 

1

 

Любимая, я очень далеко,

Так далеко, что даже в вещих снах

К тебе никак добраться не могу,

Но пробуй ты — я помогу,

Дамоклов меч я удержу в ножнах,

А ты умойся козьим молоком,

И встретимся мы там, где бог олив

Мессинский прорубил пролив.

 

2

 

Любимая, здесь мафиози рай,

Здесь государства нет — зачем нам Рим?

Мы сами знаем, кто во что горазд,

Серебряных не упускаем бразд

Из рук, лишь отблагодарим

За это Рим... Такой вот край.

Воистину, примкнуть не хочешь к нам?

Тут тоже предаваться можно снам.

 

3

 

Любимая, увы, берез тут нет,

Наверно, слишком жарко здесь для них,

Но можем перекрасить пальмы ствол,

С садовником знакомство я завел,

Он говорит, что это «мелкий штрих»

И обойдется в  пару лишь монет.

Ну что ж, побольше краски украду,

И будет березняк у нас в саду.

 

4

 

Любимая, а я ведь — древний грек,

Ты помнишь, родом я из Сиракуз,

А Сиракузы основал Коринф —

Показывал тебе толпу я нимф,

Вот их тащить чрез море — это груз.

Одна из них, ей имя — имярек,

Праматерь мне… Я вроде как реликт,

Из прошлого доносится мой крик.

 

5

 

Любимая, я — ахероновед,

Иной тут смысл, чем «элизиолог»,

Предмет трагичный — грязный Ахерон,

А оппонент мне кто? Да вот, Харон,

И это как бы жизни эпилог.

Поэтому мой добрый всем совет:

От смерти вы держитесь прочь,

Хоть и заманчива она, как ночь.

 

 

6

 

Любимая, иначе мыслишь ты?

Ночь — не заманчива? Но как же так!

От плоти избавляемся лишь в снах,

Во сне любить способен и монах,

В такой любви, возможно, он мастак,

Но для меня сны без тебя пусты,

Никак тебя найти я не могу,

Но приплыви ко мне, я помогу.

 

7

 

Любимая, во снах ведь будем мы

Друг друга даже искренней любить,

Там плоть не может помешать нам впредь,

Не будем больше никогда стареть,

И ссориться не будем, и грубить,

Поскольку оба будем там немы. 

Любовь без слов, не правда ли, нежней,

Нам надо лишь последовать за ней.

 

8

 

Любимая, одно сомненье лишь:

Без плоти как купаться мы должны?

А волны тут заманчивы, как сон…

Да, верно, друг есть у меня — масон,

Масоны, знай, весьма-таки важны,

Его ты красотою поразишь,

И он устроит нам заплыв без тел…

О, Жорж Данден, я этого хотел!

 

9

 

Любимая, бессмыслица и чушь.

Ты что, не веришь в мировое зло?

Ведь им с тобою мы разлучены,

Не вижу я никак из-за стены

Потусторонности — твое чело,

Намазала ли на ресницы тушь?

А у теней какой сегодня цвет?

Любил я розовый, похожий на рассвет.

 

10

 

Любимая, за неименьем тел

Стоит идея, равная нулю,

Но если два нуля нам повернуть,

То будет бесконечность — вот в чем суть!

А бесконечность я в бокал налью,

Испить до дна всегда ее хотел,

И будем мы с тобою пировать

И унижать бездельницу-кровать.

 

11

 

Любимая, без тел нам в самый раз!

Здесь, в Реджо, страшная жара,

С телами мы бы выбились из сил,

Однажды я Харона попросил

Забрать меня, ответил: «Не пора!»

Так, обменялись только парой фраз,

И воротился он на Ахерон,

Предмет моей науки и патрон.

 

12

 

Любимая, да, бесконечность есть!

Поверишь ли, друг друга мы найдем,

Хоть в вещих, хоть в обычных снах,

Увидишь ты меня, воскликнешь: «Ах!»

Возьмемся за руки с тобой, пойдем,

Поищем, где бы нам присесть

И рассказать друг другу, как любовь

Назло завистникам свела нас вновь.

 

 

Аметисты

 

Из цикла «Только прекрасные звуки»

 

На небе засверкали аметисты —

На небе Севера, на темном и суровом,

Где облака нам — повседневным кровом,

Где ветер задевает резким словом

И только вилки для эклеров золотисты.

 

Под этим небом, темным и суровым

Нрав буйный не стыдится преступлений,

И ни один здесь не родился гений —

Здесь воздух не выносит озарений,

Довольствуется мнением готовым.

 

Здесь облака нам — повседневным кровом

И нет любви… Нет солнца, света, тени,

Нет роз, нет красок… Нет сомнений,

Нет колебаний, споров, прений —

Все доплывает к нам в одном улове.

 

Здесь ветер задевает резким словом,

Он омывает нас презреньем хладным,

А мы, трусливы, злобны, заурядны, 

Отнекиваемся инстинктом стадным

И старое перебираем в новом.

 

И только вилки для эклеров золотисты,

Их острия длиною метров сорок,

Свободно достигая неба створок,

Снесут там всё — без оговорок…

И падают на Землю аметисты.