Крестословица
Занятье первейшего сорта —
зажав самописку в горсти,
пробраться сквозь клетки
кроссворда
и слово по буквам найти.
Открывшим словесную дверцу
такой развернётся простор,
что Ричарду Львиному Сердцу
там в пору промчаться в опор.
Смотрите: они однородны —
и Ричард, и рыцарь, и речь.
Смотрите: сквозь блонды и бонды
в кроссворде наметился меч.
Как много названий и званий,
но избранным хватит ли мест?
Смотрите: на месте зияний
в кроссворде возвысился крест.
Зачем нам еда и объедки,
пустого простора проспект,
когда между прутьями клетки
открылся словесный просвет.
*
* *
Глаза закрываю и вижу
на Север крутой поворот.
Там бегает Сольвейг
на лыжах
и Гильда
на башню зовёт.
Уймись, неразумная дева!
Строитель, построив — устал.
Иная заявлена тема,
Silentium смотрит с холста.
И это не сложно, а просто,
и малая доля притом:
не горе, не море, но остров,
не горе, не горы, а дом.
Да славятся малые страны!
И Генрик, и Гамсун, и Григ,
и Глан,
заживляющий раны,
и Мунк, утишающий крик.
Спешите наезженным настом
на Север, на Юг, в Тенериф —
куда возвращается Нансен
и Амундсен, крылья сложив...
*
* *
Убежал от Бабы от Яги,
от избушки в смешанном лесу
и свои куриные мозги
в этот раз до дома донесу.
Но победа ль — скрыться от врага?
Лес шумел, а нынче только пни.
И пока не схавала
Яга,
сам отведай Ягиной
стряпни.
*
* *
Зелёная зона Ноздрёва,
собачья и рачья земля
разверзлась от
зёва до рёва,
Миколу на «Г» оголя.
Кулик не великая птичка,
а всё же болото хвалит.
Застряла заезжая бричка,
и барин чиниться велит.
Плескалась какая-то Волга,
и дамы стонали «оррор!»,
но жить терпеливо и долго
бровастый велел прокурор.
Как раки, разлезлись дороги.
Проезжий, валюту меняй!
Вонючий отшельник в остроге
да дяди Митяй и Миняй.
Но коли сие не годится
для справа значительных дел,
то Гоголь, залётная птица,
в Италию улетел.
*
* *
Умолкла последняя птаха,
закат, догорая, кровит.
Набоков из штата Утаха
выходит на ловлю Лолит.
Молчат посетители паба,
лишь поезд кричит вдалеке —
и бабочка (малая баба!)
трепещет в кисейном сачке.
Присяжные морщатся едко,
судья поправляет парик.
Улики: морилка, рампетка
и груда сомнительных книг.
В детали дотошливо
вроясь,
дальнейших не ждут новостей.
И только бедняжка Долорес
никак не дождётся гостей.
Любимая, век твой недолог,
грустят Арлекин и Пьеро.
Затем и грызёт энтомолог
своё золотое перо.
*
* *
Евреи Учитель и Школьник,
наскуча программою школ,
гуляют в районе Сокольник,
забыв про пятёрки и кол.
И лёт обретя соколиный,
усвоив воздушный устав,
они поднялись над равниной,
как некий небесный состав.
Законы земных тяготений
их более не тяготят:
Учитель не менее гений,
чем Школьник — аэростат.
Далече от
волчьего вою,
от мест, где шакалит
шакал,
летают они над Москвою
точь-в-точь как придумал Шагал.
*
* *
Сон делит жизнь на завтра и вчера,
а это значит, что сегодня — сон,
в котором время — только вечера,
притушен свет и говор приглушён,
и тихо, говори не говори,
ты спрятался, тебя как будто нет,
но вот — нашли! И раздаётся крик,
с которым появляешься на свет.
Какое завтра открывает явь?
И кто его увидит? Уж не я ль?
*
* *
Рыбою быть бы —
суши минуть,
плыть бы и плыть бы
и не тонуть.
Хладною кровью
страсти тушить
и на здоровье
жить не тужить.
Глянешь в оконце —
губу на рвань.
Сложат на солнце —
ссохнешь в тарань.
Воблой — не Волгой:
долго волок
памятью волглой
икры и молок.
Это ли горе —
мокрая глыбь:
в речке и в море
рыбой меж рыб.