На излете канунов

 

*   *   *

 

…башмаки, подбитые ветром

                                  Из Верлена

 

Вот и поредели наши стаи,

вот и обмелели наши реки.

Фильмы нашей молодости стали

фильмами из фондов фильмотеки.

 

Постепенно умерли кумиры

и маячат там, на горизонте,

наши и не наши — как Курилы,

на своем, литературном, фронте.

 

Постепенно впали мы в немилость

то ли к божеству, то ли к природе,

всё настолько в мире изменилось,

что пророчеств и не нужно вроде.

 

Лишь на смену продранным подошвам

не приходит то, что пригодится.

Трудно договариваться с прошлым —

собственно, нельзя договориться.

 

 

*   *   *

 

Я думаю стихи ногами,

моя дорога далека.

И птичий гам, подобно гамме,

разучивают облака.

 

Отголосили, откричали

ольха, береза и ветла.

И всё полно такой печали,

что жизнь становится светла.

 

 

*   *   *

 

Жить на ощупь и наугад —

этот жребий давно загадан.

Жизнь не столько идет на лад,

       сколько дышит на ладан.

 

Просто жить, замыкая круг,

на последнюю свечку дунув,

накануне больших разлук,

       на излуке канунов.

 

 

*   *   *

 

Не от того мне страшно,

что за окном беда,

а от того мне страшно,

что это навсегда.

 

Не знаю, отчего так —

всё грустно и вразброд.

Каких-то главных ноток

душе недостает.

 

И оттого так скуден,

так тих и полужив

привычных этих буден

заезженный мотив.

 

 

*   *   *

 

Меня все больше окружают вдовы,

оставшихся друзей — наперечет,

и если заезжаю в Комарово,

дорога сразу к кладбищу влечет.

 

Те умерли в Москве, а те — в Париже,

но все теснее родственный союз:

мои учителя все ближе, ближе,

еще чуть-чуть — и с ними я сольюсь.

 

 

*   *   *

 

Ну что у нас за страна! Еще хорошо — не Соседия,

но трехметровая клюква по-прежнему в моде.

Что закипело — выкипело. Вот и вся Выкипедия:

живем в окружении как бы, подобно и вроде.

 

Вроде бы надо спасаться. Опять захожу в подвальчик.

Я остаюсь при своих, при своем пивном интересе.

Кто я теперь? Всего лишь списывающий мальчик,

как выдумал Миша Векслер в щемящей сердце Одессе.

 

Значит — подобно и вроде. В память о симулякре,

об этих стихах, рожденных на складе или в котельной.

Будущее застряло, словно корабль на якоре, —

во время такого отлива приближаться смертельно.

 

 

*   *   *

 

Один был вида страшного, мертвецкого,

второй по урнам собирал окурки.

Перевожу на взрослое из детского:

как часто по дворам ходили урки!

 

Один был весь картинками наколотый,

а у второго голова разбита.

Перевожу с дворового на комнатный:

«Там два бандита, мама, два бандита!..»

 

Мне в детстве счастья детского не додали.

Так долго не хотелось просыпаться!

С тех пор какими только переводами

мне приходилось в жизни заниматься!

 

С тех пор перевожу на человеческий

зверей, и птиц, и малую былинку,

чтобы не дать разговориться нечисти,

лелеющей мечту попасть в билингву.

 

 

*   *   *

 

Призывая интуицию,

для всего найду антоним:

либо мы храним традицию,

либо мы ее хороним.

 

 

*   *   *

 

Как спартанский лисенок, мне в кожу медуза впилась.

Никому не сказал. Только молча соперничал с болью.

Море — сказочник детства. Ушедшего с будущим связь

не кончалась, пока я качался в объятьях прибоя.

 

Сколько раз я смотрел, как ребенок, страстей не тая,

созидает миры изо всех своих первых силенок.

Я нащупаю шрам. Все вернулось на круги своя.

И грызет меня зависть, как древний спартанский лисенок.

 

 

*   *   *

 

Я зачах на харчах домочадца.

Вот бы мне подфартило опять

до реки, словно в детстве, домчаться,

до звезды, как во сне, домечтать.

 

Что родится, не раз повторится.

Если с горней взглянуть высоты —

что есть жизнь? Перемена позиций

детской грезы и взрослой мечты.

 

 

*   *   *

 

Еще прощаться рано,

еще нас не ожег

из вещего тумана

раздавшийся рожок.

И мы, в одном исподнем

встречая этот час,

поймем: в лесу Господнем

охота началась.

 

Того, что прежде было,

уже не будет впредь.

Но до чего ж уныло

заведомо скорбеть!

Мой друг сердечный, здравствуй!

Привет, осенний лес!

Какой же ты прекрасный,

бессмертный свет небес!

 

 

*   *   *

 

Когда расцвел осенний куст

и тишина созрела в злаках,

глаза восприняли на вкус

все, что рука взяла на запах.

 

Шли поколенья лет и зим,

но стал их круг неузнаваем,

и каждый звук был осязаем,

и каждый цвет — произносим.

 

И восприятие слилось,

перемешалось, завертелось,

и в центр поставило, как ось,

души обманчивую зрелость.

 

Но искушенный мир в ответ

стоял как встарь ему стоялось:

был звуком звук и цветом цвет,

и сердце сердцем оставалось.

 

 

*   *   *

 

Мир за окном: кусты сирени,

шум воробьиных эскапад,

в морской дали поют сирены,

в небесной — щедрый звездопад.

 

А я, осколков собиратель

и дальних звуков копиист,

не знаю, кстати ли, не кстати ль

кропаю этот чистый лист.

 

Живет Господнее творенье,

в рассвет преобразуя тьму,

и кажется, что повторенье

совсем не дорого ему.

 

Но мир, воссозданный поэтом,

живет всей силою своей,

и эта тьма перед рассветом

в его руках куда черней.

 

 

*   *   *

 

Задержим вдох, отложим выдох —

а вдруг судьба войдет в искус?

Как говорят на панихидах,

у смерти — безупречный вкус.

 

И я подумал: неспроста ведь

загадку эту не решить:

любовь и смерть нельзя представить,

их можно только пережить.

 

Мои дела, как видно, плохи —

боль в голове и в сердце чад.

Синдром сопутствует эпохе,

как психиатры говорят.

 

Мы не искали соответствий

на глобусе или в судьбе:

поэту нужен воздух бедствий —

я это знаю по себе.

 

Мне не поможет заграница,

я к чуждой речи не привык.

Как ниточке не алфавиться —

всего сильней родной язык.

 

И как бы ни был он неистов,

напор цитат, набор похвал,

стихи для западных славистов

я, слава богу, не писал.

 

 

*   *   *

 

Усни, печальный поцелуй,

забытый под подушкой,

и на французский лад срифмуй

веретено с лягушкой.

 

Тогда потянется клубок,

перебирая сказки,

а омут черен и глубок,

и в нем живут тарраски.

 

Катись, драконья голова,

в глухую чащу леса,

туда, где все еще жива

бессмертная принцесса.

 

Жива, но спит — как ни горюй,

блуждая по опушке.

Забытый всеми поцелуй

достань из-под подушки...

 

Постой, кто машет там рукой,

чей день волшебный начат?

Смеется детство за рекой

и отрочество плачет.