Счастливые рыбы

 

*  *  *

 

Осторожно скажи «река»,

по горизонтали буквы четыре,

по цепким илистым берегам —

мелочи жизни, вроде мишеней в тире.

Вертикаль в небо, откуда звон,

отраженье вечера в криках чаек.

Стоишь и слушаешь метроном:

сердце сломано, но качает.

Эхо, постой — ты о ком ты о ком о ком ты...

Как вообще тебя занесло

в тайную эту комнату?

Не спеши вернуться в своё колесо,

бережно выдыхая, медленно представляя,

как точки мерцали и совпадали,

вспоминая

два сломанных слога, оборванных края,

по горизонтали.

 

 

*  *  *

 

вечер соблазняющий в окне

ухвачу за серебристый хвост

всё что есть распустится во мне

силу наберёт

переполнит выльется за край

разрядится молниями день

отпусти меня не отпускай

снова в лето красное раздень

расстегни мне эти пустяки

дёрни шнур и выдави стекло

разбежались атомы-мальки

время по запястью потекло

трижды разволнуется волна

на меня как танго набежит

бездна здесь задумана без дна

как неисчерпаемый лимит

 

 

*  *  *

 

Я бы тоже хотела

в тебя войти.

Посмотреть, что там,

под тонкой плёнкой,

как глубоко,

какие бездны,

какие чёрные пропасти и провалы,

что ты там прячешь.

Я больше не могу сдерживаться,

дай мне

вложить в тебя

твёрдость и нежность,

как в конверт письмо,

заклеить языком,

разгладить пальцами,

прижать к себе, к своей жизни.

Крепче, ещё крепче,

сильнее сильного...

А теперь иди, мне уже всё понятно...

 

 

*  *  *

 

                        Иркутску

Он ждёт меня, заброшенный в сугроб,

другой, не праздничный, далёкий от стандарта,

не знавший жалости и бивший, как озноб,

затёртый на углах, как шулерская карта,

обжёгший горло с первого глотка,

забытый, как весной меж рам седая вата,

непонятый никем, сорвавшийся с крючка,

потерянный, как мяч из детства на Марата.

Переступаешь боль, как от ограды тень,

бежишь, торопишься вскочить в последний поезд —

обнимет, как медведь, затянет, как ремень,

отхлынет, пролистнёт, как читаную повесть.

С восторгом грусть и нежность со стыдом

— кривое зеркало ангарского заката.

Прости меня, Иркутск, мой первый тёплый дом,

что я уехала. И нет пути обратно.

 

 

*  *  *

 

А я впадала в лето, как река,

рука тонула в небе-одеяле,

и вздохов кучевые облака

по потолку беззвучно пробегали.

 

И, как всегда, при мысли о тебе

внезапный дождь по жестяной трубе

забил, залился соловьём в июне,

и увлажнились лепестки петуний.

 

А комнаты прохладный водоём

был полон ускользающих реалий.

Мы плыли в темноте с тобой вдвоём,

счастливых редких рыб напоминали.

 

С тобой вдвоём мы плыли в немоте,

напоминая рыб, счастливых, длинных.

Ты здесь — и нет тебя, окружность по воде

расходится от сонной сердцевины.

 

 

*  *  *

 

Листва уже рифмуется с «мертва»,

теряет цвет, кидается под ноги.

В руках у стариков увядшая ботва

последнего «почём» взыскует у дороги.

 

На смену роскоши спешит минимализм.

Скупые фонари не делятся тенями.

Свет пополам с тоской на лавках развели

и пьют его под дождь огромными глотками.

 

Как яблоки, ржавеют эти дни,

грибами прорастают эти ночи.

Закончен сериал, как время ни тяни,

и жизнь становится на поцелуй короче.

 

 

*  *  *

 

Стоять вдвоём на низком берегу,

читать реки бегущую строку,

плечом к плечу молчать, не шевелиться,

впадать в закат, который годы длится,

корнями прорастать, коленями срастаться

и никогда навеки не расстаться,

а превратиться в ивы, в тополя,

и чувствовать, как мокрая земля

питает нас, и пить её богатство,

лишь иногда на зиму осыпаться,

весною снова одеваясь в цвет,

и жизнью жить, в которой смерти нет.