СОВРЕМЕННЫЙ СТОИЦИЗМ

*

СОВРЕМЕННЫЙ СТОИЦИЗМ

Массимо Пильюччи. Как быть стоиком. Античная философия и современная жизнь. Перевод с английского И. Евстигнеевой. М., «Альпина нон-фикшн», 2019, 279 стр.

Искреннее удивление вызывает то, насколько в нашу жизнь проникли идеи и принципы философии стоицизма. То, что кажется нам вполне современным, оказывается, было обдумано и проговорено еще две с половиной тысячи лет назад. Собственно, об этом рассказывает первая глава книги Массимо Пильюччи, названная «Древний, поразительно современный путь». Здесь автор показывает, насколько близки вопросы, которыми задавались древние греки и римляне, к стоящим перед современным человеком. В общем-то, это и понятно, ведь, изменяя городскую среду, ландшафт, развивая техническое и гуманитарное знание, люди, в принципе, остаются такими же, какими были прежде, во всяком случае два с половиной тысячелетия назад, в эпоху расцвета античной культуры. Вопросы эти нам хорошо известны: как научиться жить, как справляться с неудачами и бедами, какими должны быть правила общежития и как нужно относиться к другим людям. Наконец, как нужно относиться к смерти и готовиться к ней?

Автор книги после упоминания о девизе стоиков «Делать все настолько хорошо, насколько это возможно» обещает объяснить читателю, что «быть стоиком значит использовать динамическую комбинацию размышлений над теоретическими концепциями, читать вдохновляющие душу тексты и практиковать медитации, осознанность и другие духовные упражнения».

В первую очередь Массимо Пильюччи обращается к проблематике поступка, поведения и тех целей, которые мы ставим перед собой и другими, поступая тем или иным образом. Здесь на первое место выдвигается один из важнейших принципов стоицизма, именуемый «дихотомией контроля»: мы должны четко осознавать, на какие вещи мы можем оказывать влияние, а на какие — нет. Глава книги, посвященная этой теме, называется «Ключевое слово».

«Никто из нас не ошибается нарочно. Что бы мы ни делали, мы считаем, что поступаем правильно, поскольку это соответствует установленными нами самими или перенятыми у других критериями правильности». Автор дает примеры такого рода поведения: судебный процесс над штурмбанфюрером СС Адольфом Эйхманом (этот процесс освещала в прессе Ханна Арендт) и свидетельства Эрнста Юнгера об отношении немецких фермеров к сходящим с ума от голода русским военнопленным. В обоих случаях мы имеем дело с ситуацией, когда люди, совершающие очевидное зло, были абсолютно уверены в правоте своих действий.

Как это объяснить, тем более если брать пример нацистской Германии, то выясняется, что этой нравственной глухотой были охвачены миллионы? Ханна Арендт назвала это явление «банальность зла», изложив свои взгляды в книге с таким же названием, подвергшейся в свое время серьезной критике: зло якобы представлено как нечто простое и ненамеренное.

Однако на самом деле проблема кроется в терминологии. Как пишет Массимо Пильюччи, «как таковое зло создает ненужную метафизическую категорию... Например, во фразе „Гитлер был физическим воплощением зла” — Гитлер представляется физическим воплощением зла как самостоятельно существующего, реального феномена. Но зло не имеет метафизической сущности: это просто краткое обозначение в высшей степени неправильных поступков, совершаемых людьми... Так что в фундаментальном философском смысле „зла” не существует, существуют только поступки».

«Эпиктет, если бы ему привели такие примеры, сказал бы, что все дело не в непреднамеренности зла и не в учености того, кто его совершает, а в „необученности”, подразумевая под этим понятием отсутствие в голове какого-либо — пусть даже знающего человека — некоторой составляющей, которая позволяет ему отличить зло от добра и не путать одно с другим. Он приводит слова Сократа „Из этих двух — мудрости и невежества — первое есть благо, второе же — зло”. Эти слова с той поры и поныне истолковываются ошибочно».

Массимо Пильюччи еще раз обращается к Сократу, а именно к его критике поступков Алкивиада (из диалога Платона «Алкивиад Первый»): «Сократ употребляет два греческих слова — agonist и amathia, что принято переводить соответственно, как „невежество” и „глупость”. Однако в Афинах Алкивиад был одним из самых образованных людей — в обычном смысле этого слова — и был явно неглуп, также в этом смысле».

Однако Сократ вкладывает в эти слова несколько иной смысл. Пильюччи излагает точку зрения профессора Белангия, который пишет следующее: «A-gnoia означает буквально отсутствие знания, a-mathia — отсутствие „отсутствие обучения”. Кроме того, amathia также означает неспособность учиться и нежелание учиться». Он также приводит слова философа Гленна Хьюза в связи с реалиями нацистской Германии: Хьюз считал, что «интеллектуальная глупость» нациста состояла не столько в отсутствии интеллекта, сколько в «некоем фундаментальном изъяне, позволившем ему допустить за собой право на то, на что он не имел никакого права». И далее: интеллектуальная глупость «не есть психическое расстройство, но это самая смертоносная, самая опасная болезнь разума, ставящая под угрозу саму жизнь».

Так и Медея из одноименной трагедии оказывается жертвой подобного психического заболевания, и Эпиктет ей сочувствует, вместо того чтобы ее заклеймить: «Иными словами, Медея ненамеренно совершила ошибочные поступки, просто она была убеждена, что поступает правильно. Подобного мнения Эпиктет держался бы и в случае с Эйхманом». В современной психологии вслед за Леоном Фестингером такая ситуация именуется «когнитивным диссонансом»: «Медея знала, что несправедливо обрекает своих детей на страдания ради мести мужу, но ее действиями руководил не разум, а эмоции, которые она не могла побороть». Поэтому Медею можно пожалеть, поскольку у нее отсутствует некое важное качество, подобное тому, что позволяет человеку видеть или ходить. «Медея лишена мудрости, у нее запущенная форма amathia, а это заставляет людей в определенно ситуациях приходить к неразумным суждениям и, следовательно, к совершению поступков, которые другими людьми воспринимаются как чудовищные и омерзительные».

Еще одной чрезвычайно важной для стоической философии была тема смерти, отношения к смерти. Смерть завершает земную жизнь человека и потому является предметом постоянного внимания и размышления. Если быть последовательным, то из дихотомии контроля над поступками, о которой шла речь ранее, встает вопрос о цели жизни или, иначе, об осмысленности человеческого существования. Над какими-то вещами мы имеем если не власть, то хотя бы возможность на них воздействовать, направлять, над какими-то нет. На такие события, как, например, гроза или извержение вулкана, мы никак повлиять своими действиями не можем. Исходя из этих соображений, Марк Аврелий заключает, что, если внешние силы хаотичны, то есть если они управляются богами и лишены человеческого понимания и смысла, тогда и жизнь человека можно посчитать бессмысленной.

С отношением стоиков к смерти согласен и Эпикур. В письме к Менелею он пишет: «Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, нас уже нет». Что ужаснее: смерть или страх ожидания смерти, связанный со страданиями? Эпиктет, как и другие стоики, делает акцент на втором пункте. Смерти не стоит бояться поскольку в рамках концепции поведенческого контроля со смертью мы ничего поделать не можем. Сходным образом высказывался Сенека, а в Новое время — Монтень.

Смерть — «открытая дверь». Все двери открыты перед человеком, в том числе и та, что ведет к самоубийству. Вопрос выбора поступка, вот что здесь самое главное. Зенон уморил себя голодом из соображений общественного блага, Катон — из политических убеждений, Сенека — для сохранения собственного достоинства.

Проблема в том, насколько оправдан и целесообразен выбор самоубийства как способа решения жизненных вопросов. Автор книги дает пример очевидной неоправданности волны самоубийств молодых людей после выхода в свет повести Гёте «Страдания юного Вертера». Эти юноши «возомнили себя юными Вертерами и бездумно скопировали поведение этого вымышленного персонажа. В результате в некоторых странах книгу запретили. В 1974 году социолог Дэвид Филлипс ввел термин „эффект Вертера” для обозначения всплеска подражающих самоубийств после громкого суицида, совершенного известной личностью или даже героем фильма». Что касается собственно отношения к самоубийству, то Эпиктет подчеркивает мысль об ответственности за принимаемое решение: «...если ты решил правильно, вот мы здесь с тобой, и мы готовы содействовать тебе в том, чтобы ты ушел (вспомним о клубе самоубийц в истории о приключениях принца Флоризеля — Л. К.). А если ты решил неразумно, то перемени свое решение». И далее Эпиктет добавляет самое главное: «Останьтесь, не уходите безрассудно».

Я выбрал для представления наиболее важные темы стоицизма — дихотомия контроля поведения, присутствие контроля и его отсутствие, смерть и отношение к смерти и самоубийству. Конечно, книга Массимо Пильюччи (как и философия стоиков) этими вопросами не ограничивается. В книге множество выразительных примеров и суждений о философии стоицизма. Речь идет о принципах понимания философии стоиков, о Сократе, о Боге и атомах, о личности и добродетели, об образцах, достойных подражания, о физических и психических заболеваниях, о гневе, беспокойстве, одиночестве, о любви и дружбе. Наконец, автором предлагаются принципы практических духовных упражнений. Главное же достоинство книги четко отражено в названии ее первой главы, где дана принципиальная оценка стоицизма: «Древний, но поразительно современный путь».

Леонид КАРАСЕВ