КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

«Остров собак»

«Остров собак» — новый кукольный мультик Уэса Андерсона («Семейка Танненбаум», «Бесподобный мистер Фокс», «Королевство полной луны») — демонстрировался в этом году на открытии Берлинского фестиваля и получил там «Серебряного медведя» за лучшую режиссуру. А четыре года назад там же, в Берлине, удостоился Гран-при предыдущий фильм режиссера — «Отель Гранд-Будапешт»^[1]. Повышенный интерес самого политизированного из мировых кинофестивалей к инфантильным, симметричным, детсадовски-ярким феериям Андерсона кажется странным только на первый взгляд. В последние годы Андерсон, отодвинув в сторону проблемы взросления и эксцентричные разборки внутри дисфункциональной семьи, характерные для его ранних лент, — снимает кино о главном. В «Отеле Гранд-Будапешт» он затейливо хоронит европейское прошлое, накрывшееся медным тазом тоталитаризма. А в «Острове собак» отчаянно и с опаской пытается отрефлексировать настоящее, в котором тоталитаризм снова почему-то лезет из всех щелей.

С прошлым, надо сказать, было проще. Автору достаточно было вытащить на экран восхитительные бирюльки эпохи «начала окончательного конца»: все эти пышные отели и замки, всевозможных фасонов усы и разноцветные фраки; маленьких коридорных, старых герцогинь и идеальных портье, их неотразимую пошлость и фатальную обреченность, их отточенное умение и нежелание жить, чтобы, наигравшись всем этим всласть, небрежно сунуть обратно в сундук, констатировав: прекрасное прошлое давно и безнадежно мертво.

С настоящим сложнее. Оно токсично, радиоактивно и вызывает тошноту и тревогу. Поэтому современность с ее авторитарными лидерами, меряющимися, у кого красная кнопка больше; постправдой, фейковыми новостями, фальсификацией выборов и ползучей архаизацией масс — автор старательно упаковывает во множество слоев защитной условности. Во-первых, действие фильма происходит в этакой матрешечно-сувенирной Японии: сакура, сумо, театр Кабуки, гравюры Хокусая, пагоды, суши... — можно не продолжать. Во-вторых, это — Япония будущего, каким оно виделось фантастам 60-х; антиутопия «198...-какой-то там год»: компьютеры величиной со шкаф, перфокарты, выпуклые телеэкраны, боевые роботы, мегаполис Мегасаки посреди апокалиптической свалки, которым правит тоталитарный мэр Кобаяши, — заядлый кошатник, объявивший войну собакам. Собак, специально зараженных собачьим гриппом и насморком, ссылают на мусорный остров, обнесенный колючей проволокой, — и они там дичают, деградируют, сбиваются в криминальные стаи... И все это, напомню, — кукольная анимация, где каждая вторая мизансцена — цитата из мирового кино, а на экране — полный каталог классических киношных приемов вроде полиэкрана, контражура, бегущих, ползущих и мигающих надписей, хитрых ракурсов, интроспекций и ретроспекций, помеченных специальными титрами: «Флешбэк», — и: «Конец флешбэка». Словом, ни кадра в простоте! Все сдвинуто и предельно остранено. Однако самый главный смыслообразующий «сдвиг» в этой конструкции касается озвучания: дело в том, что за собак в фильме говорят мегазвезды Голливуда: Брайан Крэнстон, Эдвард Нортон, Билл Мюррей, Скарлетт Йохансон, Тильда Суинтон и другие, а за людей — японские актеры (и примкнувшая к ним Йоко Оно); и текст на японском наполовину оставлен без перевода. То есть для среднестатистического англоязычного зрителя собаки разговаривают на понятном языке, а люди — на непонятном. Люди — «чужие», а собаки «свои».

И это не банальная инверсия в духе: собаки человечнее людей; «четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо». Все собаки тут, несомненно, — хорошие. Люди же — разные. Среди них есть конченые злодеи, охреневшие властолюбцы, героические ученые, апатичные обыватели, послушные винтики, а также бунтари и зоозащитники... Но в отличие от собак — которые болтают без умолку, подробно комментируя все свои действия, мотивы, переживания и свойства характера: особенно хорош изначально бездомный черный кобель по имени Шеф (Брайан Крэнстон), который стесняется немного своей бездомности и представляется словно на собрании АА: «Я — Шеф. И я кусаюсь», — внутренний мир человеков закрыт. Люди непостижимы. И вожделенны. Да, поддавшись действию пропаганды, они предали своих четвероногих питомцев и, больше того, обрекли их на «окончательное решение собачьего вопроса» (в кадре в какой-то момент натурально возникает концлагерь с бараками, колючей проволокой и кованой надписью над воротами). Но собаки не в силах ни победить, ни уничтожить людей. Они даже не могут взбунтоваться и построить, отгородившись забором, свой отдельный, свободный собачий мир. Ибо единственный смысл их собачьей жизни — быть с человеком.

Н-да, согласитесь, перед нами — небывалая диспозиция! В гетто, на помойке, за колючей проволокой оказываются не какие-то несчастные мигранты из третьего мира, а носители самой продвинутой англо-саксонской цивилизации. И эти «белые люди» предстают здесь в обличьи собак — т. е. существ, безусловно, симпатичных, но умственно ограниченных и тотально зависимых от тех, кто их обрек на страдания. Парадоксальная коллизия эпохи глобализации! Мир слишком быстро оказался единым. И «авангард», априори убежденный, что знает, «как правильно», — очутился вдруг в меньшинстве, в окружении существ с иными ценностями, привычками, правилами и способом жить. Эти «другие» — не плохие и не хорошие. Они — НЕПОНЯТНЫЕ. У тебя нет с ними общего языка и, значит, нет контроля над ситуацией. В любой момент с тобой могут сделать все, что угодно! Словом, есть от чего прийти в отчаяние!

Придя в отчаяние, Уэс Андерсон, как истинный ребенок (за что мы его и любим), начинает играть, то есть лихорадочно проигрывать варианты спасения. В начале мы видим, что, оказавшись за забором, англо-саксонские альфа-псы (все они ходят с бирками «Босс», «Дюк», «Кинг», «Рекс», «Юпитер», а самый крутой, хотя и без бирки, скромно именуется «Шеф») ведут себя как подлинные герои фронтира — с достоинством воюют за территорию и еду, стараются не скатываться до ужасов каннибализма и все вопросы внутри стаи решают демократическим путем — то бишь голосованием. Но жизнь их тем не менее лишена смысла, а их гордые суки отказываются приносить щенков в этот мир. В общем, ситуация для собак патовая, и нужен кто-то извне, кто их может спасти.

И вот на 15-й минуте картины в этот собачий ад спускается с небес, как Deus ex maxina, 12-летний родственник мэра Кобаяши — Аттари на маленьком самолетике. Он прилетел на Остров отбросов в поисках любимого пса-телохранителя Спота (Лев Шрайбер). И это сразу меняет все дело! Ведь между Аттари и Спотом есть (была, во всяком случае, пока их не разлучили) настоящая, глубокая связь. У каждого из них — наушник с лампочкой в ухе, и, благодаря такому устройству, человек и собака слышат и понимают друг друга. И не просто слышат и понимают, а прямо жить друг без друга не могут. Аттари, терпя бедствие, говорит в «черный ящик», что завещает все свое имущество псу, а если вдруг Спот, паче чаяния, мертв, завещает кремировать их вместе и развеять прах над землей. Круто! Они приручили друг друга! И это значит, что Спот для Аттари не просто собака, а единственная и самая главная собака на свете. А Аттари для Спота — самый главный мальчик под звездами. И если их великая связь восстановится, то выйдет, как в сказке Экзюпери, что весь мир «приручен»: все звезды смеются, все колодцы поют, а все собаки для людей — жизненно важны и необходимы. В общем, ясно, что одичавшие псы, включая кусачего и девиантного Шефа, немедленно строятся в колонну по одному и отправляются вместе с Аттари разыскивать Спота.

Путешествие их полно опасностей и приключений, но в основном каких-то декоративных. Не вызывающих ни страха, ни сострадания. Мальчик Аттари ростом чуть больше собак, с дыркой в голове и с подбитым глазом, шагает во главе собачьей процессии по оврагам и буеракам. Он ничего не боится, ничему не удивляется, не плачет, не смеется, не устает. Время от времени принимается, правда, что-то горячо лопотать на непонятном псам языке, но, убедившись, что собаки не догоняют, выхватывает из нагрудного кармана своего летчицкого комбинезона фотографию пса с розовым носом и голубыми глазами и резко вытягивает перед собой: «Спот!» Ну да. Понятно. Мы ищем Спота. Кто б сомневался.

По дороге, правда, Аттари умудряется приручить Шефа. Делает он это весьма хитрым способом. Сначала в заброшенном парке аттракционов лезет на какую-то горку, откуда ему по причине малого роста спускаться запрещено. Шеф ругается: это неправильно (все-таки инструкции для собак — даже бездомных — святое), и уходит, но прибегает обратно по первому свисту. А потом мальчишка, совсем уже обнаглев, швыряет альфа-псу палку. И тот приносит. Не может не принести! Натура! Все. Бродяга делается ручным. Аттари его отмывает. Выясняется, что черный кобель — на самом-то деле белый. И вообще они со Спотом — близнецы-братья из одного помета, только у Спота — нос розовый, а у Шефа — черный. И когда они все наконец встречаются, Спот делегирует брату великую честь быть псом-телохранителем мальчика. Ибо у Спота за время разлуки возникли новые обязательства перед стаей бродячих собак и прекрасной сукой, ожидающей от него щенков. О как! Аттари эту смену караула воспринимает, надо сказать, безо всяких эмоций. Только Шеф немного ворчит. Тема «единственный мальчик — единственная собака», как-то сама собой растворяется в водах канала, по которому они в данный момент плывут. И вообще, им сейчас не до личных переживаний. Прилетает Черный филин с известием, что сегодня, в ночь после выборов, Мэром будет отдан приказ об окончательном уничтожении всех собак. Аттари строит плот и вместе с друзьями спешит в Мегасаки — развязывать ситуацию.

Пафосная, многоступенчатая развязка (как и завязка — объявление о высылке собак) происходит в городском многоярусном театре (локация, явно позаимствованная из фильма «Гражданин Кейн»): огромный портрет Кобаяши на заднике. Плечистый и мощный, как глыба, усатый Мэр на трибуне. Все остальное тонет во тьме.

Для начала на сцену во главе демонстрации протеста выходит американская школьница по обмену — девочка Трейси (Грета Гервиг), которая все то время, что Аттари бродил по свалке, публиковала в школьной газете статьи в защиту собак. Но ее протест отклонен. Ее, как иностранного агента, высылают из страны, и, получив билет до Штатов в один конец, Трейси бессильно рыдает.

Дальше в кадре эффектно возникает Аттари в сопровождении двух собак-близнецов: мы видим их тени в квадрате света от распахнутой двери на красном ковре. Аттари не протестует, не обличает, не вступает в дебаты. Он читает хокку: «Что случилось / С лучшим другом человека? / Весенний цвет опадает». В кадре розовая цветущая сакура сменяется строем боевых роботов на фоне пылающего вулкана. Япония рыдает! Даже Мэр проникается (его метанойя похожа на короткое замыкание: голова трещит и только желтые глаза сверкают на черном лице) и... отменяет приказ об окончательном решении.

Но не тут-то было. Зловредный Мажордом с лицом Дракулы — более принципиальный собаконенавистник, чем Мэр, — требует выполнения предвыборных обещаний. Завязывается драка. В клубах белой пыли стремительно мелькают руки, ноги, хвосты, головы, головы, лапы... Наши вроде бы побеждают, но Мажордом умудряется все же нажать на красную кнопку. И от окончательного уничтожения собак в концлагере спасает маленький хакер, засевший с компьютером в дощатой будке мужского сортира.

Но и это еще не все. Мэр отдает пострадавшему в драке Аттари свою почку и после этого со всеми своими приспешниками едет в тюрьму. А мальчик Аттари, как ближайший родственник Кобаяши, становится мэром. Все. Теперь хэппи энд.

В который, надо сказать, ни автор, ни зрители ни секунды не верят. Андерсон строит фабулу так, что тут не закрыт ни один гештальт; ничье намерение не достигает успеха. Мальчик ищет любимого пса, но пес от него отказывается ради высших соображений. Но и этот проект — руководство бездомной стаей — не осуществляется, поскольку Спот погибает в драке. И погибает, в общем, напрасно, поскольку спасает Аттари от смерти вовсе не он, а перековавшийся Мэр. Что же до участи обреченных собак, то ни легальный протест, возглавляемый Трейси, ни волшебная сила искусства, то бишь хокку Аттари, ни пробудившийся голос совести у зловредного Мэра, ни честный смертельный бой — не в силах разрешить ситуацию. Надеяться остается лишь на подпольное киберсопротивление, да и то если хакер на твоей стороне. Выхода нет (точнее, автор его не знает). Игра проиграна. И потому подробно расписанный хэппи энд: за дискримиацию собак вводится наказание, все псы (за кадром) обретают хозяев, мэр Аттари с возлюбленной — девочкой Трейси плывут по небу в одной вагонетке, Шеф с возлюбленной сукой Миндалькой (Скарлетт Йохансон) — в другой, и Миндалька слизывает розовый лепесток с его черного носа и, даже кажется, готова принести в этот мир щенков... — повисает в воздухе.

Поскольку ирония в фильме тотальна, то есть вообще непонятно, где режиссер издевается, где всерьез, зритель реагирует на все это в меру своего темперамента. Одних столь радикальное несовпадение фабульного и эмоционального итогов картины — раздражает: мол, все неправда! Автор совсем заигрался! Не верю я в этот ваш хэппи энд! Других, как меня, например, накрывает депрессией. Ведь все правда! Выхода действительно нет. И замечательная англосаксонская политическая модель: равенство возможностей, демократия, честные выборы, права человека и т. д. — порождает по большому счету лишь мнимо-благополучный «собачий» социум, основанный на выученных командах, условных рефлексах и общественной дрессировке. А стоит дать другие команды, разбудить другие рефлексы, и весь твой понятный, безопасный, налаженный мир рухнет в тартарары!

Однако, проглотив эту горькую пилюлю и походив с ней какое-то время, испытываешь целительный эффект. Как-то вдруг понимаешь, что это полезно — ощутить себя в шатком, стремительно меняющемся мире вот таким вот: зависимым, ограниченным, уязвимым... И что, когда ты ни в чем не уверен, когда ты не знаешь рецептов спасения, остается только надежда, что «собачьи» ценности, персонально важные для тебя: любовь, верность, честность, самоотверженность, — все же не будут отринуты человечеством и помогут людям оставаться людьми. И еще — готовность не успокаиваться, пытаться понять: что же такое, в сущности, человек, как он устроен, что им движет и что на самом деле способно объединить человечество в не разваливающееся от жалких манипуляций и дурацких амбиций — разумное, жизнеспособное целое.