Кабинет
Егор Фетисов

ВЕСЕЛЫЕ КАЗНИ

Фетисов Егор Сергеевич родился в 1977 году в Ленинграде. В 1999 году окончил немецкое отделение филологического факультета СПбГУ. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Печатался в журналах «Арион», «Октябрь», «Волга», «Нева», «Homo Legens», «Новый Берег», «Лиterraтура» и др. Финалист Международного Волошинского конкурса в номинации короткого рассказа (2015). Автор книги стихов «Лишь часть завета из ниоткуда...» (СПб., 2012), романов «Пас в пустоту» (СПб., 2014) и «Ковчег» (СПб., 2016, лонг-лист премии «Национальный бестселлер»). Переводчик. Редактор журнала «Новый берег». С 2013 года с семьей живет в Копенгагене.




Егор Фетисов

*

ВЕСЕЛЫЕ КАЗНИ


Рассказ


Л. К.



(Эти несколько минут до эфира не за что любить, а я их люблю. Вот

только не надо философии, да она сюда и не уместится. Четыре, три, два, один, плавный взмах рукой — )

Здравствуйте, дорогие господа. Сегодня мы читаем и понимаем рассказ




ВЕСЕЛЫЕ КАЗНИ


(Да, тут, конечно, никаких условий для чтения. Ни журнального столика, на который можно положить ноги, устроившись в глубоком кресле, ни самого кресла, ни гамака, наконец, упруго натянутого между деревьями в саду, ни шезлонга на берегу шумливых волн… Ну да ладно, работа есть работа, глоток кофе, и поехали…)

В салоне жара, никак не сочетающаяся с зябкой хлябью улицы. Молодой шофер с восточной внешностью забрасывает два моих чемодана в багажник и садится рядом.

Добро пожаловать в Шымкент!

Его русский почти лишен акцента.

Вырубай свою Африку, — говорю я. — И радио тоже. Лучше поговорим.

Он с видимой охотой выключает магнитолу.

Восточные люди любят поговорить.


Слегка перефразируя Козьму Пруткова, я сформулировал бы так: не разговаривайте с таксистами — эти разговоры бессмысленны и опасны. С другой стороны, в обстановке угрюмого молчания таксист, как своего рода дальнобойщик, может уснуть за рулем. Рекомендуемая мера — дозированное обсуждение маршрута и Путина.


В действительности всю дорогу до аэропорта говорит он, время от времени прерывая свой рассказ, чтобы сплюнуть в специально приготовленную бутылочку.

Не на улицу же харкать, — говорит он.

Я киваю. Да, на улицу харкать нехорошо.

Не спрашиваю, что вынуждает его это делать. Он поясняет сам, непринужденно, как будто мы расстались вчера как раз на этом месте и теперь просто продолжаем разговор.

В бутылочку он сплевывает от нервов. Точнее говоря, от острого гастрита, который, в свою очередь, разыгрался от нервов. А нервы, само собой, от любви и предательства.

Не могу простить предательство, — говорит Джамшид.

Что значит имя Джамшид? — спрашиваю я.

Подарок, — отвечает он. — Точнее, нет, не подарок. Приз. Награда.

Я киваю.

У меня прозвище Оскар, — говорит Джамшид и, не надеясь на мою понятливость, добавляет: — Это в честь этой… статуэтки, которую за кино дают. Тоже награда. Шутка такая, — добавляет он и сплевывает в бутылочку. — Это иранское имя, — продолжает Джамшид, — персидское. У меня дедушка — перс, отец — тоже наполовину перс. Деда Мумин звали. Тоже персидское имя.

Я не спрашиваю, что значит Мумин.

Дед Мумин был учителем истории. Я им, знаешь, очень горжусь, — добавляет он и бросает на меня взгляд.

Я спрашиваю, какая разница между иранским именем и персидским. Джамшид говорит, что никакой. «Иран» значит «страна ариев», а греки называли ариев персами, потому что в центре Ирана была область Парс. Парсы, персы, арии, иранцы — все одно, говорит Джамшид.


Прервемся на пару минут. Я представляю себя пассажиром этого такси. Мне нечего сказать. Лирическому герою нечего сказать. Мне как читателю нечего сказать. Это характерное последствие ситуации, когда тебе в мозг без долгих расспросов влили порцию так называемой «объективной информации» типа «рост Наполеона 163 см». Опыт показывает, что влитая в ваш мозг объективная информация не годится ни на что, кроме как при случае слить ее в мозг собеседника и насладиться минутой молчания, потому что ему нечего будет на это сказать.


Дед меня в честь персидского царя Джамшида назвал. Хороший был царь, веселый. Ну как, веселый, — поясняет Джамшид. — Он казни, знаешь, веселые устраивал. Так что народу нравилось. И еще он придумал вино.


На первый взгляд, граждане, и на взгляд автора, веселая казнь — это дикость. На второй — дикостью является казнь как таковая, а если уж казнь не обсуждается, то особенно нелепа унылая казнь — как, впрочем, любая тавтология.


Я киваю. Вино придумать не каждый может.

Много времени уже прошло, — объясняет Джамшид. — Тысячи лет прошли. Семь или восемь. Дед рассказывал. Джамшид очень любил виноград и хранил его всегда в кувшинах. И вот однажды виноград испортился, и он велел написать на кувшине слово «яд». А какая-то женщина, знаешь, проблемы у нее были, голова болела, да, выпила этот типа яд, и так хорошо ей сделалось, что придумали и дальше виноград портить в кувшинах. Я очень горжусь, что меня в честь этого царя назвали.

Я киваю.

Так значит, не Джамшид придумал вино, а какая-то женщина? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня неодобрительно и сплевывает в бутылочку, на этот раз именно чтобы плюнуть.

Я в Питер не так давно приехал, — возвращается Джамшид к своей истории, и голос его опять смягчается. — Из-за девушки. Отыскал ее через «Найди меня». Спустя восемнадцать лет. Такая вот любовь, сильное чувство, — добавляет Джамшид. — Когда настоящая любовь, тут время ничего не может сделать, — говорит он.

Как ты ее потерял-то, восемнадцать лет назад? — спрашиваю.

Ее отец, тесть мой, настоящий мужик, кстати, — говорит Джамшид. — Летчик высочайшего пилотажа, самолеты проверяет новые, как у них, все ли в порядке и так далее.

Летчик-испытатель, — говорю я, но Джамшид не замечает моих слов.

Он кем только не был, военный, знаешь, и начальником гарнизона был, столько ответственности, знаешь, на нем, и за все годы ни одного седого волоса. Я им горжусь, своим тестем, — говорит Джамшид.

Я киваю.


Ловлю себя на том, что и я киваю.


Его в Питер перевели, и жену, конечно, тоже, и дочку его, с которой я тогда в одном классе учился. В военном городке, — добавляет Джамшид. — Мы жили в военном городке…

Да, — говорю я, чтобы что-то сказать.

(Это правильно. Например, если скажешь «нет», обязательно придется сказать еще что-нибудь в развитие и объяснение. А «да» самодостаточно.)

И вот столько лет спустя я ее нашел.

Удивительно, — говорю я.

Я же не знал, какое в этом предательство окажется, — вздыхает Джамшид.

Я жду про предательство.

Они мне ничего не сказали про ее эпилепсию, — говорит Джамшид, и в его голосе обида и ожесточение. — Знаешь, скрыли от меня. И теща скрыла, знаешь, чтобы я на ее дочке женился, вроде чтобы в хорошие руки отдать. Не захотела говорить. А жена думала, что я ее, может, разлюблю, если узнаю про припадки.

Он чуть не плачет.

И как ты узнал? — спрашиваю я.

Когда она уже беременная была. Поначалу все спокойно было, не догадывался даже. А на седьмом месяце началось, да, — говорит он.

Я киваю.

И знаешь, во мне как будто что-то сломалось. Я раньше шесть лет в МЧС работал, на такие глубины спускался, в водохранилище людей спасали, один раз целый табун лошадей в грозу потонул, на высоту поднимался, ничего не боялся. Теперь всего боюсь. Высоты боюсь, за руль долго боялся садится, в ванной боюсь мыться, всего боюсь! — в отчаянии говорит он.

Я киваю.

Я восточной гимнастикой уже занялся. Часами, знаешь, сидел на твердом полу и смотрел в одну точку. Старался не моргать даже. Чтобы сосредоточиться.

Помогло? — спрашиваю.

Геморрой высидел, — говорит Джамшид. — А потом еще вот этот начался, гастрит, врач говорит, на нервной почве. Как какая кошка мимо пробежит, мне уже кажется, что у кого-то припадок.

Я молчу.


А я киваю.


В общем, ушел я от них. От жены и ребенка. Не мое это дело. Обманули они меня, она и теща моя, нехорошо это, но Бог им судья, — говорит Джамшид. — И вообще, я хочу в Шымкент вернуться. Климат здесь плохой.


Здесь я, дорогие слушатели, в некотором недоумении возвращаюсь к началу рассказа. Мне казалось, что мы в Шымкенте и едем из аэропорта («Добро пожаловать в Шымкент»). Ну, или с вокзала. Что противостояло этой информации? Зябкая хлябь улицы? Но я, например, не такой специалист по горячим точкам советского юга. Может быть, так у них там выражается зима? Далее Джамшид говорит, что не так давно приехал в Питер, — но ведь потом он сбежал от жены и дочери. Так, может, сбежал и из Питера? Вживаясь в новую реальность, я соображаю, что «Шымкентом» таксист называет перегретую внутренность салона. Но что бы тогда герою не подхватить эту игру и не сказать: «Выключай свой Шымкент»? Его Африка (третья географическая привязка при неназванной первой) окончательно сбивает с толку бедного читателя, а хотя бы и меня. В итоге ближе к концу я понимаю, что герой пока что двигался в Питере откуда-то к аэропорту. Куда он летит, боюсь спросить.

Так ревностно оберегая географическое privacy, автор сильно дозирует контакт между мной и лирическим героем. Я элементарно не знаю, опаздывает он на рейс — или у него вагон времени, летит он к любимым людям или от любимых людей. Его внутренняя жизнь для меня опечатана. Автор как бы переводит стрелки: я закрыт — он открыт. Интересуйся Джамшидом.

Но при этом я интересуюсь Джамшидом с сиденья авторского героя. Я не могу интересоваться сильнее, чем он. (В этом отношении очень трогательна реклама великолепных, с чудовищным разрешением, телевизоров. По замыслу, ее наблюдают обладатели гораздо худших телевизоров, чтобы был стимул менять. И муж орет жене на кухню: «Валя, беги сюда! Глянь, как показывает телевизор внутри рекламы! Не то что наше говно!» Поясняю свою мысль: телевизор внутри рекламы не может показать больше, чем тот телевизор, по которому показывают рекламу.) А авторский герой интересуется не сильно. Видно, что нравственная система таксиста ему не близка. Геморрой, который Джамшида несколько угнетает, нас с вами несколько смешит. В общем, я был готов прослезиться и даже заготовил 50 г слез, но автор не дал мне шанса их пролить.

С другой стороны, на каждый рассказ не наплачешься. Тут мы с вами улыбнулись — и на том спасибо. Так ведь?!


Северный климат, — говорю я.

Да, плохой климат, — говорит Джамшид. — В Шымкенте сейчас тепло, — почти ласково говорит он.

Когда уезжаешь? — спрашиваю я.

Через два года, — говорит Джамшид. — В 2018-м. Чемпионат мира по футболу посмотрю и поеду.

Мы подъезжаем к недавно отстроенному зданию нового аэропорта.

Скажи, Джамшид, — спрашиваю я. — А как же большая любовь? Против которой время бессильно?

Главное, не должно быть обмана! — Джамшид смотрит на меня с вызовом. — Вот у меня друг недавно женился, так ему теща сразу сказала, что невеста к полноте склонна и толстая может сделаться со временем, как тетя ее. Вот это хороший поступок и никак любви не мешает, — говорит Джамшид. — И она дочку свою отдала в хорошие руки, потому что честно призналась.

Он садится в машину. На четверть перс. Или парс. Или иранец, ариец, какая разница.

Интересно, как ее зовут, его бывшую жену — с эпилепсией и малышом на руках. Я не знаю никаких персидских имен. Только Джамшид и Мумин. Я знаю даже двоих Джамшидов. Второй устраивал веселые казни, давно, правда. И придумал вино. Несколько тысяч лет назад. Шесть, а может быть, семь. Прекрасное лекарство от любви и измены.


Что ж, дорогие мои, неплохой рассказ. Можно даже сказать, весьма неплохой.

Помню, ехали мы с товарищами на такси по (разумеется) Москве через несколько дней после триумфальной посадки Матиаса Руста на Красную площадь. И таксист всю дорогу вкусно ругал наше военное начальство, а закончил так: «Был бы жив Сталин, дал бы ему (Русту) две звезды, а потом к стенке поставил».

Примечательное заключение. За один только народный зачин таксист лишился чаевых, что придало бескорыстности всей его эмоциональной речи. Сталин предстал чисто маркесовским персонажем. И почему именно две звезды?

Отчего-то мне вспомнился тот таксист, который вез нас к Киевскому вокзалу — а вот зачем, уже не восстановить… Своего рода веселая казнь — при свете двух геройских звезд? Нет, это позднейшая параллель, так, для красоты. У вас таксист — и у нас таксист. Наверное, так.

Бензиновый душок, бессмысленный смех на заднем сидении, закат коммунизма, рябь воды в Москва-реке, тупая молодость и все настоящее еще впереди.

До свидания, мои дорогие слушатели литературы. До новых встреч с чешуйками нашей жизни, понемногу складывающимися в чешую. 






Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация