Бородицкая Марина Яковлевна родилась и живет в Москве. Окончила МГПИИЯ им. Мориса Тореза. Поэт, переводчик. Постоянный автор «Нового мира».
Марина
Бородицкая
*
ЗАТАИВ ДЫХАНЬЕ
* *
*
Спит поэт в часу десятом: допоздна читал опять,
а прозаик встал до света — в ловких пальцах глину мять.
Стайку глиняных героев он качает на руке,
а один, упрямый самый, затаился в уголке.
Встал поэт, напился чаю, уши крупные напряг —
не подаст ли мирозданье звук на бедность или знак?
Не напишет ли заданье на пятнистом потолке?
Но, похоже, мирозданье спит, свернувшись в уголке.
А прозаик вяжет петли, жить героям не даёт,
он сплетает-расплетает, рассердившись, нитку рвёт...
А поэт посуду моет и не слышит ни черта,
сам себе петля и нитка, пальцы, глина, глухота.
* *
*
Заболело левое крыло.
Холод приложить или тепло?
Заболело, тонко задрожало,
словно замирающее жало
ткнулось в основание крыла.
Здравствуй, долгожданная стрела!
* *
*
Мальчик бабочку жалел:
только день она живёт.
Ангел мальчика жалел:
краток и его полёт.
Ангела Господь жалел:
ангельский не вечен век.
Богу бабочка шепнула:
— Я счастливый человек!
* *
*
Люди потопа
говорят: после нас потоп.
Люди пожара
говорят: гори всё огнём.
Люди поля и леса,
люди дома и сада
говорят: не надо
не надо
не надо!
Бог молчит
* *
*
И кто-нибудь за сценой
скомандует: «Закат!»
И лексики обсценной
последует каскад.
И осветитель пьяный
рычаг найдёт во сне,
и вспыхнет луч румяный
в рисованном окне.
И вспыхнет луч прощальный,
вечерний, золотой,
над роскошью сусальной
и стильной нищетой,
и колокол чуть слышно
вздохнёт с колосников,
что ничего не вышло,
что воздух был таков.
И станет вдруг понятно,
что это навсегда,
что некуда обратно,
что больше никогда,
лишь темень во Вселенной
да надпись «Вдоха нет»…
И кто-нибудь за сценой
скомандует: «Рассвет!»
* *
*
Что ты наделала, жестокосердная дева?
Чем насолила тебе молодая Каллисто?
В том, что лишилась девичества, разве она виновата?
Зевс его выкрал бесстыжий, твоим же прикрывшись обличьем.
Мало тебе, что в медведицу ты обратила бедняжку,
Нимфу, подружку — в медведицу! — ты же из лука
И застрелила её после травли недолгой.
А с Актеоном что вышло? Вообще вспоминать неохота!
Собственным скормлен собакам тобою внучатый племянник.
И не подглядывал даже, случайно узрел он купанье,
Игры лесбийские ваши, подумаешь, дело большое!
От одиночества ты, не иначе, свихнулась,
Ты одичала, Диана — Артемис, Геката, Селена!
Лик твой затмился, а следом и лук смертоносный
Сходит на нет, и спешишь ты в ночи к молчаливой Каллисто
Браги хлебнуть из ковша и погладить её медвежонка.
* *
*
Здравствуй, серенький рассвет,
самовар, баранки
и гостиничный омлет,
голубой с изнанки.
Утро средней полосы.
Дождичек. Истома.
Встали, кажется, часы.
Далеко до дома.
Вот сейчас, гляди, войдёт
старенький смотритель:
— За прогон извольте счёт.
Чаю не хотите ль?
— Что, любезный, там за звон?
Кто так тяжко стонет?
— По Владимирскому, во-он,
арестантов гонят.
Пеши в каторгу бредут —
эх, народ пропащий!
Дети по миру пойдут:
им, поди, не слаще…
Городской в окне пейзаж.
Дождик. Полудрёма.
Вот и подан экипаж —
«газик» из детдома.
* *
*
Из хулиганских побуждений
он спички вытащил сперва
и чиркать стал, гоняя тени,
забив на мамины слова.
Потом водой наполнил ванну
и разной рыбой населил,
потом нарисовал саванну
и меж зверями разделил.
Из мякиша двух человечков
слепил и яблоко скатал,
змею-колбаску свил в колечко —
и всех по стенке распластал.
Нарочно не надел пижаму,
вооружился, как бандит,
и в кресле, поджидая маму,
уснул, испуган и сердит.
* *
*
Нету воздуха для стихов и негде украсть,
А стихи не растут без воздуха и без света.
Так не лепо ли бяшеть, братие, в детство впасть
И начать нам повесть сказочного сюжета?
Не поётся без света даже хвала чуме,
Не выходит без воздуха перекликаться стихами.
Ну а сказки можно рассказывать и во тьме,
Сберегая запас огня, затаив дыханье.