Рецептер
Владимир Эмануилович родился в 1935 году
в Одессе. Поэт, прозаик, пушкинист. С
1992 года художественный руководитель
Государственного Пушкинского театрального
центра в Санкт-Петербурге. Народный
артист России. Автор многих книг стихов
и прозы. Живет в Санкт-Петербурге.
Владимир Рецептер
*
ОКЛИКНИ МЕНЯ ИЗ ДНЕПРОВСКОЙ ВОДЫ
* *
*
Зарастанье вещами, как тиной,
может стать натюрмортом, картиной,
паутиной заросшей в тепле.
Где ж спокойная радость даренья,
раздаванье другим накопленья,
что стыдит, как печать на челе?..
Бесконечны благие примеры,
век за веком берёт эти меры:
всё раздать, не бахвалясь, тишком,
и уйти, чтобы пешие силы
сохранить, добредя до могилы,
яко нищий, с одним посошком.
Но реши — и обступят родные,
дай им Боже, надолго живые,
и ко всем подступает нужда.
Им бы тоже оставить хоть что-то —
вот какая прихлынет забота,
а решать — самому, как всегда…
И стоит у окна половина,
что с тобою и плотью едина,
и, наверное, духом, молчит.
А её молчаливая тайна,
словно близкая роду Украйна, —
то ли меч для тебя, то ли щит…
* *
*
Омут воспоминаний
не обещает дна.
Список непониманий
пишется допоздна.
Ну, почему же? Как же?
Из-за чего? Зачем?
Кто из своих подскажет?..
Каждый далёк и нем.
А неизбежный омут
тянет, влечёт, пестрит,
словно житейский опыт —
лучших пород магнит.
И объясняет лживо
то, чему нет причин.
Музычка без мотива.
Пляска кривых личин.
Не уклоняйся. Кайся —
вызовешь слёзный ток.
Жаркой молитве сдайся.
Нам покаянье впрок.
* *
*
Окликни меня из днепровской воды,
ворвись среди ночи в любые труды,
верни к середине житухи,
прикрой половину разрухи…
Обрызганный этой крещенской водой,
узнаю, что я наконец молодой,
что здесь мы — на первом свиданье,
нам Питер готовит венчанье…
Тот самый июнь, а по следу — июль,
и знать не желают взрывчатки и пуль,
одесских и киевских бедствий
и их отдалённых последствий…
Ступлю на прибрежный днепровский песок,
где мяч на свободе сбивается с ног…
Где пляж присмирел, а не вымер…
Где княжество крестит Владимир…
* *
*
Хожу, набитый прозой,
скрываюсь, как медведь,
рычу перед угрозой,
стараюсь вновь успеть...
Кто, зализав болячки,
продлит рабочий срок
и тайные заначки
зачтёт, как мой зарок?..
Писал бы по совету
в сердечной простоте,
да только время нету
и времена не те...
* *
*
Трагический сон: опозданье актёра на сцену —
кошмар удушающий, — и просыпанье в поту…
Да не было этого в жизни!.. Такую измену
и сравнивать не с чем...
Корабль, затонувший в порту…
Играйте, друзья… И пускай круговая порука
искупит вину и запомнит при смене времён
меня, затонувшего в поисках смысла и звука,
кто верил в спасенье, надеясь, что будет прощён…
Божий человек
Алексий, убегая от славы,
в Рим вернулся и в дом свой пришёл,
и, неузнанный, невеличавый,
в уголке прозябать предпочёл.
Мать, отец и невеста, старея,
жили рядом и ждали, когда
будет весточка от Алексия,
и когда он вернётся сюда.
Домочадцы его унижали,
не считали никем и ничем,
и куском, и глотком попрекали,
он же был благодарен и нем.
Так и умер, держа, как признанье,
грешный свиток в прижатой руке,
открывая свой путь на прощанье
в объясняющей душу строке,
где просил он прощенья у близких
за жестокий и скрытный уклон,
не ища для себя обелисков,
почитанья и славы икон.
И тогда к незавидному дому,
словно он и воспет, и храним,
притекли поклониться святому
царь и Папа, и люди, и Рим…
* *
*
Не борись со временем, сестрица,
не растянешь и не укротишь,
не в твоих руках ещё синица,
с неба журавель не видит крыш…
Мы живём по-разному и в разных,
к свету обращённых временах;
ты своё то дёргаешь, то дразнишь,
забывая безупречный страх.
Прикасаюсь к потаённой теме,
за которой — страсти и страда.
Дай мне время, подержи мне стремя
перед временами навсегда…
* *
*
Я видел Войно-Ясенецкого
в военном госпитале… Что ж?..
Не вспомню вдруг ни страха детского,
ни на кого хирург похож.
Одни лишь запахи иодные,
густые запахи беды…
Солдаты бритые и взводные …
Не вспомню чьей-то бороды…
Кто встал в дверях с высокой свитою?..
Халаты били белизной…
Мы пели тем, кто был защитою,
а в окна рвался жёлтый зной,
азийский, адский... Гнойный, может быть…
И в госпитале шла война:
она на смерти смерти множила,
но жизнь была уже видна.
К чему ж ведёт стиходвижение
сквозь толщу невозможных лет?
…Ни слова, ни прикосновения,
а только белизна и свет.
Июнь, 2016