Ермакова Ирина Александровна родилась под Керчью. Окончила Московский институт инженеров транспорта. Автор нескольких поэтических книг. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
Ирина Ермакова
*
МАЯТНИК
* *
*
ветер несёт собою
лета шуршащий лом
праздничною толпою
в воздухе золотом
перемещает лица
лёгкая благодать
прежде чем заземлиться
хочется полетать
крутит восьмёрку в танце
броская лепота
храбрые оторванцы
высохшего куста
вьются летучкой беглой
в крайнем луче горя
реют летягой-белкой
огненной октября
поздняя карнавальность
солнечного литья
лёгкость твоя летальность
ветреная твоя
пущенная на
ветер
в жёлтую дрожь вразлёт
мёртвые листья ветер
над головой
несёт
* *
*
хорошо быть мёртвым поэтом стоять впритирку
в тишине чудесной на бесконечной полке
и сквозь нежную пыль чувствовать локоть соседа
или двинуть коллегу локтем чтоб раздражённо
зазвенели его серебряные застёжки
и под стёртой
кожей глухо заныли страницы
и никому по
кругу себя не читать
хорошо быть мёртвым поэтом на вольной воле
ничего не пить гулять себе беспечально
в муравах залетейских жирных в одном веночке
говорить о светлом грядущем как настоящем
например с гомером и доходя до точки
возлетать
над строчки легко огибая
всё уже
прозрачно что тут ещё читать
хорошо быть мёртвым поэтом работать эхом
эхом в горах под неизвестным светилом
кувыркаться ночью в ручье ледяной речи
напускать туману с утра в слепые ущелья
подниматься в полдень к живым безымянным вершинам
и ловить
бесполезный воздух внутри лавины
различая и
свой в обвальном грохоте голый голос
* *
*
Он из тех, кто говорит. Кто говорит?
Все говорят. Размахивая. Перебивая.
Жест его, каждый жест в темноте горит —
ломаная
светящаяся кривая.
Целый куст горящий. Искры — салют с куста!
Ветки линий пыхают нервно. Похоже —
ими он держит речь. И удержать не может.
И она
вываливается изо рта
огненной лужей. Плюх — во внешнюю тьму.
Ночь угорает, и, уходя к другим,
ладно-ладно, бормочет ночь,
встретимся — договорим
в следующей жизни.
В следующем
Крыму.
* *
*
смотришь в окно детсадное: дождь-дождь
кажется, всё зальёт, никого не найдёшь
шевелится море большой-огромной воды
смотришься в эту воду — озноб, мурашки
а она качает-волнуется до тошноты
точно кисель серый в казённой чашке
а по ней бумажные лодочки-корабли
ты не слышишь, что ли? идём! за тобой пришли
и бежишь, как в воду, страшно-страшно, а вдруг?
ничего такого, лёгонькое: тук-тук
с нижних качельных веток смешной душ
море прошло сквозь асфальты, людей, крыши
тёмная зелень блестит и осколки луж
руку давай, идём! ты меня слышишь?
думаешь о большой-огромной воде
как ей там,
в чёрном земли животе?
* *
*
и будто маятник очнулся
помедлил и быстрей быстрей
расталкивая воздух плотный
и в нём
столпившихся людей
сечение в одно касанье
тяжёлозвонкое зиянье
и свист и чирк и ликованье
и неизбежный
разворот
размах налево и направо
и вниз опять а там под ним
распластана его держава
четвёртый
рим девятый крым
и тень за ним бортпроводница
не отстаёт вперёд вперёд
крылатка ласточка черница
кому свистит?
кого поёт?
и шаткий луч за ним крошится
какой любви? каких свобод?
сверкает огненная спица:
лети! да кто
ж его качнёт?