ОТВЕТ ПАУЛЫ

Черных Наталия Борисовна — поэт, прозаик, эссеист. Родилась в городе Челябинск-65 (ныне — Озёрск) в семье военнослужащих. С 1987 года живет в Москве. Окончила библиотечный техникум, работала по специальности. Автор нескольких поэтических книг.

Наталия Черных

_*

ОТВЕТ ПАУЛЫ

Зелёный глаз

Женщина беседует с саженцем:

Антон Иваныч, уроженец Ряженцев;

женщина с саженцами — как с детьми,

они бегут небесными плетьми:

прочь, прочь. Зелёный глаз семафора!

Прочь, говорит Моисей, и со мной Сефора;

абрикос взял за руку грушу:

я не трушу, я тебя не разрушу.

А у семафора, правда, зелёный глаз.

Пыльная майская зелень смотрит, как Спас.

Стал маслянистым шиповника запах,

да бутоны у розы на лапах.

Стуки-сутки, рельсы и шпалы.

Впасть в немилость, выйти из-под опалы —

а всё дорога. И только в райском квадрате

забываешь о небывшей с тобой утрате.

Кто внушает, что родилась — и вдруг потеряла?

Сильно щемит — не боле полумпериала!

Как хорошо взять в пригоршни сад гроз.

До влаги из глаз он прекрасен и полон гнёзд.

Гнёзда-глаза: в птицах есть-то нечистое,

веретено-тельце быстрое-быстрое

вокруг погасшего источника света.

Для растений создана вся планета.

Племя райское вы в рассеянии.

Шиповник, папоротник, Вознесение.

Менада

Менада хохочет голосом глиняным, треснутым. Сыпется злая тревога.

Что ей помстилось, не ведомо. Что нужно ей: смерть или подмога,

не угадать, хоть ты трещины все обойди терракотовой сыплемой бездны.

Не различить ни тепла и ни тьмы; гений в ней там же, где бездарь.

Карточка, пропуск в ней — через кп на израненном торсе дороги.

Бог ли в менаде живет или боги? Все девственницы, все недотроги…

Не смогут быть целомудренней этой, босой, под дождём,

увядший венок нацепившей на сальную голову звонкую…

Колонку с водой тот украсил венок, а колонка шла глинистой кромкою.

Сколько менад обретается в юной менаде, промокшей девице с ружьем,

кто дикие косы погладит, винокуренно дымные, гладкие,

кто примет и кто поцелует жестокой плясуньи повадки,

кто краше возлюбленного и ненавистного, с долгим задумчивым телом,

кто кажется в красном всегда, а приходит в кровавом и белом,

что за загадки,

вопросы:

танцы, шины, колеса…

Над Варшавой какою русалкой с мечом наклоняется дерзкая статуя.

Много лиц у менады; то видится северной рыбой великой,

то молния среди виноградной листвы богоборного лика.

Проповедница малая в страхе бежит, за пожар на поселочке ратуя.

То в церквушке московской, то при свече где-то в храме глубинки

окаянство сверкнёт в ней мотивом калинки-малинки.

Дядька нет да и спросит: а есть в тебе бог или только бальзам приворотный?

Или всё ей смешки, молотком — черепки, извиваясь, ударит вдруг

туфлей курортной.

Или же дух в ней блаженный и то излучает она, что не слышалось

матушке верной?

Говорят, что менады любовь расширяется чашей безмерной,

обнимает закат и восход, и встает вертикальное море.

И уже нет касания к звукам: горе или горе,

как её удержать, золотая,

как отыскать в ней блаженства святое подворье.

А бог её сердце, как сок из точила, в себя собирает,

бог веселее менады гуляет — и в ней, и в избраннике трудном,

оттого ей невмочь: невозлюбленной и неподсудной.

Письмо Пауле

Дорогая Паула, сегодня пустынным утром

увидел черного меланхолического терьера,

вспомнил, что не ответил письмом. Подумал,

что ты смущена была бы ответом,

таким осенним, простым и мирным.

Ты есть как город после бомбежки,

хотя такого города я не видел.

Что интересно в жизни. Ты любишь музыку,

ты ее чувствуешь, как мне недоступно, и преклоняюсь.

Говорить и писать — ты не знаешь английского,

но уверен, что письма ты получаешь.

У меня все хорошо, могу рассказать про утро,

где ходят две женщины и две собаки.

Счастлив, что не видел того, что вижу обычно.

Когда обычные вещи уходят — это как ты,

когда идешь через парк и видишь собак и теток.

Ответ Паулы

Дорогой мой друг, письмо получила.

Отвечаю без имени: потеряла и не запомнила.

После того, как прочла, письмо употребила,

Запекла в пирог с сыром, съела, бумаги не ощутила.

Наверно, вы писали на рисовой.

Да, парк по утрам — ничего нет лучше.

Живу как обычно. Благодарю Бога.

Впрочем, Богу моя благодарность мала,

И, насколько я понимаю, не потому, что Ему безразлично,

А потому что — и далее грамматика отдыхает.

Я есть, как есть одиночество, старость, болезни,

Дрожащие руки, война и горе. Я есть как рай.

Как обетование о том, что страданье конечно.

Что жалость как лечение бесполезна

На стадии жизни. В умилении перед смертью,

Когда любому жалость необходима,

Поверьте, нет ничего — и любви тем более.

Я есть как липы у кладбища и цветенье,

На которое неизбежная аллергия.

Ваше письмо во мне. Полагаю, в составе крови

Когда-нибудь найдут ваше имя.

Если напишите снова, буду прекрасно рада.

Но по сердцу — зачем плодить переписки?

Я куплю детские туфли и шпроты,

Летний пост настаёт. Farewell, друг мой,

Мне хорошо, что мы узнали друг друга.