Анна Аркатова родилась в Риге. Окончила филологический факультет Латвийского государственного университета и Литературный институт имени А. М. Горького. Работала преподавателем литературы, редактором. Автор четырех поэтических книг. Живет в Москве.
Анна Аркатова
*
ПУСТЬ БУДЕТ БИГЛЬ
* *
*
нужны стихи и как-нибудь одеться
такое видишь маленькое сердце
всего лишь две позиции активны
ну не противно?
а между тем пока стихи скликаешь
пока штаны по цвету подбираешь
пока кружишь от этого к тому
весь мир в него зайдет
по одному
Свидание
а мы сидели в полной темноте
как будто в дикой лампочке стоваттной
бесился счетчик слева это наш
и капал сок как будто сок томатный
потом молчали как молчат в кино
когда уже и музыка и титры
а нужно встать и заживо пойти
на улицу где львы одни и тигры
* *
*
А. К.
Как не вести себя скверно,
Если само по себе
Так хорошо слово «скверно» —
Просто цветет на губе!
Есть в нем и сквер и таверна,
Серна и рюмка перно,
Сжатая в пальцах люцерна,
Поезд, дымящий черно,
Есть в нем орнамент Кваренги,
Нервно распахнутый сак,
Хрустнувший свет предвечерний,
Верности сдвинутый знак,
Есть в нем заминка в начале,
Камень гортанный в конце —
Все, что мы в жизни встречали,
Не изменяясь в лице.
Случай на даче
вот мы сидим за столом — Боря, Галя и Лёва,
на остановку поехали встретили Лену Петрову,
кто-то заметил — а я уже не замечаю —
смена у Лены была перед этим ночная.
Лена тиха и улыбчива, в маленький ротик
тесно кладет баклажан, проверяет блокнотик,
что у нее под тарелкой, — а там постранично
ручкой записаны тосты, и все самолично
Леной же и зарифмованы, а с пункта второго
начинается жизнь настоящего русского слова.
ты меня по четвергам — я тебя по пятницам,
ах, неправда, что доярки хуже, чем телятницы
Лена внимательно смотрит, как ей наливает
Боря поближе и Лева от нашего края,
ждет терпеливо, когда исчерпается тема
кризиса в обществе в принципе ей современном,
в принципе, Лена владеет таким материалом,
муж отошел, оба сына в охране, и малым
бог не обходится — вот и автобус двадцатый
к дому пустили, теперь Лена хочет салата,
хочет запеть, чтобы треснули рюмки, и звуки
все растворили — зимы перекатные муки,
сутки дежурства и город Железнодорожный,
где ничего не возможно, что было возможно,
времени много у Лены — и Лены у времени много,
сводные песни бездомной гуляют тревогой,
ночь высока и нежна, как сказала бы Галя,
нам постелили — но мы уже не ночевали.
* *
*
Он соглашается — ну хорошо, пусть будет бигль,
Никогда не держал собак, но, видимо, не хватало.
Сердце колет иголкой, а сколько таких было игл,
Когда он приезжал, когда она приезжать перестала.
Она соглашается — бигль так бигль, нормально.
Руки сводит замком от объятий полых,
Может, жизнь свою не считать до конца провальной,
Может, целым считать все то, что давно осколок.
Бигль соглашается — эти возьмут не торгуясь,
То-то им на всю жизнь сынок, на всю смерть засада,
Вон как имя идут выбирают — так Аrgus Аrgus!
Аж останавливаются передохнуть возле детского сада.
* *
*
Александр Петров, профессор американского университета,
чем-то напоминает артиста Кирилла Лаврова,
который в кино и театре сыграл нам и то и это,
а особенно авиаконструктора Сергея Павловича Королева —
вот я сидела и думала, что же в душе моей ёкнуло,
американский ли колледж с тихим славистом или
лично ко мне равнодушная вся мировая галактика,
которую мы с Королевым когда еще покорили?
* *
*
вот интересно, тринадцать десять — это все еще час?
если меня решили повесить,
почему меня, а не нас?
если меня бросают с вершины,
где ты в этот момент?
покупаешь ессентуки, меняешь резину,
натягиваешь у подножья брезент?
* *
*
вот что я делаю, раз уж не делаешь ты,
раз уж искусственное на кону зачатье —
чистые по столам собираю листы,
и нажимаю версию для печати,
слушай, как тужится принтер, кряхтит взахлеб,
как на строке он сбивается нецензурной,
сунем бумагу ему не размоченный хлеб,
поковыряем в чернилах его пурпурных,
на подоконнике корчится суккулент,
серой плацентой ложится на дно столица,
девочка скажут — а был ведь ничтожный процент,
что эта дурочка в принципе разродится.
Жест
А. Ш.
«Одной рукой держась за край саней,
Другую вверх вздымает на морозе,
Все под прямым углом — удобно ей?
Не затекут ли ноги в этой позе?
Попробуй сядь как здесь на полотне —
Скамеечку возьмешь, спасая спину!» —
И он, наброски делая вчерне,
Наметил возвышение — и сгинул
В уловке этой, сорвались винты,
Бессмертный жест держащие на сломах…
Нет, замысел не фраер — то-то Ты
Морозову отбросил на солому.
* *
*
Вот придут и спросят меня, девонька,
Как же ты жила без ежедневника,
Без открытой с вечера строки,
Той, в которой тлеют смысла строгие угольки?
Где ты грелась, речь качая голую,
Между мужем и начальной школою,
На каком таком каталась пони?
Я скажу им — я читала сонник,
Извините — я читала сонник,
Я спала, я делала закладки,
А в ушах моих дрожали ватки,
А в глазах стоял сплошной норштейн,
Вот и весь мой угольный бассейн.
Это в смысле целеполаганья.
До свиданья, Аня, до свиданья
* *
*
От тебя пахнет полем и садом,
С тобой вкусно пьется и сладко спится,
А от меня пахнет змеиным ядом,
Потому что болит у меня поясница.
Но когда в боли налаживается промежуток,
Я сажусь, осторожное ложе сжав,
Неподвижная нижняя посреди суток,
И ты спрашиваешь — намотать тебе шарф?
Берешь и наматываешь мне шарф.
Шерстяной длины
Поперек спины.
И вот тут уже словом пахнет и делом,
Буквой, матрицей, корневой гласной!
А до этого только раскрошенным мелом,
Рифмой высохшей, перетопленным маслом.