*
ЭСТЕТИКА ОРФОЭПИИ
М. Л. Каленчук, Л. Л. Касаткин, Р. Ф. Касаткина. Большой орфоэпический словарь русского языка. Литературное произношение и ударение начала ХХI века: норма и её варианты. М., «АСТ-ПРЕСС КНИГА», 2012, 1008 стр.
Масштабный академический труд. Фундаментальный свод русского произношения. Самый полный набор «орфоэпем» (то есть варьирующихся в одной позиции звуков или варьирующихся мест ударения в словоформе). А начинать разговор о книге приходится так, как будто мы имеем дело с прихотливо-сложным романом или сборником авагардно-непонятных стихов.
«Пастернака не читал, но…». Некоторые работники СМИ, даже в руках не державшие этот фолиант весом в 1805 граммов, поспешили возвестить о жуткой опасности: словарь узаконил наряду с произношением «включит» допустимый вариант «включит». Horribile dictu! Страшно сказать! Нет, на это мы пойти никак не можем.
А тут еще один из авторов словаря, а именно М. Л. Каленчук в интервью для прессы подлила масла в огонь. Дескать, глаголы на «-ить» тяготеют к переносу ударения, и когда-нибудь словари разрешат говорить «звонит» (пока такой вариант дается с пометой «! не рек.», то есть «не рекомендуется»). Ну, тут ревнители родной речи дружно попадали в обморок: «звонит» — это гибель русского языка и конец света!
Не конец, а дальнейшее естественное развитие. Просто мы, представители старшего поколения, до воцарения новой нормы можем не дожить — отсюда и наши апокалиптические настроения.
Вообще отношение нашей культурной среды к языку отмечено каким-то патологическим неприятием новизны. Эдакий мизонеизм — есть такой психиатрический термин. Хочется нам русский язык законсервировать, запереть у себя дома и не выпускать на улицу, чтобы не набрался чего-нибудь дурного. Между тем живой процесс обновления языка по своей сути позитивен. Он ценен и эстетически. Высшие свершения художественной словесности — это произведения, динамика которых питается энергией языковых исторических сдвигов. Таковы, например, «Евгений Онегин», «Преступление и наказание», поэма «Двенадцать», платоновский «Чевенгур». Их авторы не были пуристами и не боялись заглянуть в будущее языка.
Впрочем, как ни парадоксально, лингвистическими «охранителями» порой выступают не только убежденные архаисты, но и люди новаторских взглядов. Юрий Тынянов, например, произносил «тэнор» и не мог принять «тенора» с мягким «т»: «Это какой-то кенарь!» — говорил он. Но прошло всего семьдесят лет, и «тэнор» навсегда ушел в прошлое.
А иногда мы и на прошлое неадекватно переносим свои нормативные претензии. Наталья Горленко недавно рассказала в радиопередаче, что Булату Окуджаве не понравился романс на слова Федора Сологуба: «Люби меня ясно, как любит заря, жемчуг рассыпая и смехом горя». Надо, мол, говорить не «жемчуг», а жемчуг». Конечно, но у Даля еще допускались оба ударения, а в словаре Д. Н. Ушакова «жемчуг» дан как устарелый вариант. Не виноват «старший символист»!
Сама история произношения слова — эстетически значимый сюжет. Более чем полвека назад прочитал я в словаре Р. И. Аванесова и С. И. Ожегова «Русское литературное произношение и ударение», что правильно говорить не «фольга», а «фольга». Запомнилось. Да еще Дельвиг его рифмой «Ольга — фольга» запал в душу. Но неумолимое время утвердило непоэтичный вариант. Во многих «жестких» словарях (для дикторов и школьников) господствует «фольга». В «Большом» (хочется так называть «Большой орфоэпический словарь» и для краткости, и по аналогии с Большим театром) есть и «фольга» как «допуст. устарелое». Тут я испытываю личную радость, хотя, конечно, свою причуду никому не навязываю. Попросишь в магазине «фольгу» — просто не поймут, о чем речь. И так со многими словами. Наряду с наивно-потребительским «как правильно?» существует еще историко-культурное «как было и как стало». Слово дорого нам не только само по себе, но и вкупе с его историей, его судьбой.
За новациями «Большого» стоит многолетняя исследовательская работа, ответственный опыт социолингвистических наблюдений. Этой книге я доверяю и новаторскую позицию авторов поддерживаю. С общеэстетической и общекультурной точки зрения.
Авторы словаря отнюдь не идут на поводу у «узуса» (так лингвисты называют общепринятое употребление). Распространенные ошибки остаются ошибками. В данном словаре по-прежнему рекомендуется произносить «компьютер» с твердым «т», а «детектив» как «д[э]т[э]ктив». Не дают авторы спуску и вульгарному произношению «по буквам». Как вы прочитаете ахматовскую строчку «Сжала руки под темной вуалью»? Если первое слово у вас звучит «зжала» — это ошибка. Правильно — «жжала».
Для многих орфоэпия — это прежде всего ударения. А куда более важные сдвиги происходят в произношении согласных. Непросто обстоит дело с двойными буквами и звуками. В новом словаре слово «ванная» разрешено произносить как «ваная», да и «ванна» в беглой речи может стать «ваной».
Много новаций в области твердости — мягкости. Вот я сейчас пишу рецензию («реце[н’]зию» — без вариантов). В глаголе же «рецензировать» «н» уже отвердело, а «реце[н’]зировать» — только допустимый вариант. Ну а самый большой сюрприз — в связи с социально значимым словом «пенсия». Раньше мы произносили «пеньсия», а твердое «н» нам резало слух. Что же теперь? «Пе[н’]сия] и допуст. младш. пе[н]сия».
Вот мы и подошли к последовательно проведенному в словаре различению «старшей» и «младшей» норм. Они то и дело сосуществуют, причем в одних случаях «старшая» норма — основная, «младшая» — допустимая, в других — наоборот. Есть повод для раздумий и для личного произносительного выбора. Мой язык уже не повернется произнести «пенсию» с твердым «н», но детям и внукам мы не указ. Им жить. Может быть, у них эта пенсия будет тверже не только фонетически…
Новый словарь довольно плюралистичен, он допускает множество вариантов. Можно сказать, что он отразил постмодернистскую ситуацию в орфоэпической культуре. Он рассчитан на интеллигентного читателя, ценящего разномыслие и не мечущегося, как буриданов осел, между «одновременно» и «одновременно». Равноправны эти варианты, как равны люди разных полов, возрастов и национальностей.
Именно таким должен быть академический словарь. На его основе могут составляться нормативные справочники, не столь детальные и разветвленные, более категоричные. Но нужен, так сказать, орфоэпический метр-эталон. Теперь он у говорящих по-русски есть.
Неизбежно встанет вопрос о переиздании словаря (и заодно об исправлении кое-каких полиграфических дефектов). Может быть, стоит вывести словарь и в онлайновое пространство: потенциальное количество «пользователей» здесь в десятки, если не в сотни раз превышает издательский тираж в три тысячи экземпляров.
С прицелом на грядущее — несколько личных пожеланий. Главное из них связано с внесистемным словом «жюри», вопрос о произношении которого решается, в общем, довольно субъективно. Совсем недавно в нем полагалось произносить мягкое [ж’], а вариант «жури» давался с запретительной пометой. Так, например, обстоит дело в «Словаре образцового русского ударения» М. А. Штудинера (эта книга значится в числе источников «Большого»). И вдруг видим в рецензируемом словаре резкий поворот на сто восемьдесят градусов: «[жу]ри (! не рек. [ж’у]ри)». Как-то даже обидно: ведь произношение с мягким [ж’] сохраняется в речи рафинированных интеллигентов, лично для меня эта «орфоэпема» была своего рода «шиболетом», испытанием высшего уровня речевой культуры.
Думается, для создателей словаря существенно мнение легендарного филолога Михаила Викторовича Панова, который, в свою очередь, высоко отзывался обо всех трех авторах как ученых. Так вот, Панов в последний год своей жизни говорил, что в данном случае лучше «быть пуристами» и произносить «ж» мягко. И вообще, будучи научным и литературным новатором, Панов считал, что естественные динамичные процессы изменения языка не надо тормозить, но и не надо ускорять. Может быть, стоит сохранить вариант «[ж’у]ри» хотя бы в качестве «допустимо устарелого»?
Еще несколько частностей. В косвенных падежах слова «Бог» взрывное «г» некогда сменялось «г» фрикативным, звонким вариантом «х». Понимаю, что это устарело, но сам, грешным делом, произношу «ей-боhу» и «ради боhа» (то есть звук как на месте «хг» в слове «бухгалтер»). И не я один. Может быть, стоит отразить в словаре и произносительную традицию орфоэпических «диссидентов» (в основном словарном тексте, а не только как пример в приложенных в конце книги и, кстати, очень полезных «Орфоэпических правилах»)?
В именительном падеже «Бог» произносится как «бох». Но, как считают авторы словаря, только христианский Бог. Что же касается языческих, в том числе античных божеств, то им присвоена форма «бок». «Дионис — бо[к] виноделия»? Не знаю, право…
Не нахожу в словаре употребительного слова «бутик». А ведь его в косвенных падежах большинство посетителей бутиков произносят с чудовищным ударением на окончаниях. Или вот слово «бюстгальтер». В словаре совершенно справедливо указано, что «стг» произносится как «зг», а «тер» как «тэр». Но очень многие носительницы русского языка и этой части туалета упорно произносят здесь твердое «л» (а некоторые в сети и пишут: «бюстгалтер»). Не дать ли «красный свет» этой тенденции?
Из той же оперы. В словаре четко указано, как произносить слово «прет-а-порте»: «прэт», «портэ». А где же соотносимое с ним семантически «от кутюр»? Произносить ли его с широким московским аканьем («ат кутюр») — или же все-таки выговаривать начальное «о» без редукции, на французский манер (как в «портэ»)?
А под занавес — об одном старинном русском слове. На съемке телевизионной передачи «Тем временем» у Александра Архангельского известный филолог Виктор Живов, недавно ушедший из жизни, с провокационным азартом спрашивал у коллег: «Как сказать: „очень мало”, „самую малую…”?». И даже огорчился, услышав в ответ: «Толику». Ведь в основном это слово произносят неправильно, с ударением на «о». Неверно, но произносят. Значит, живет «толика» в языке и имеет право на место в словаре.
У «Большого орфоэпического словаря», уверен, большое будущее. Потому что это не только справочник, но и живая, открытая книга.
Вл. НОВИКОВ