Хлебников Олег Никитович родился в Ижевске в 1956 году. Кандидат физико-математических наук. Автор двенадцати стихотворных книг (в том числе переведенных на французский и датский языки); заместитель главного редактора «Новой газеты». Лауреат Новой Пушкинской премии. Живет в Переделкине.
Олег Хлебников
*
НА НЕБЕСНОМ ДНЕ
Поэма съемного жилья
В конце проулка, в гибком фонаре,
похожем шеей на плезиозавра…
«Переулок»
И трудно утру наступить…
Александр Аронов
1
Плезиозавры фонарей
стоят по грудь в тумане желтом.
По дну небесному дошел ты
до ручки не своих дверей.
И ты попал — попал сюда,
как на подлодку: только стены
вокруг и темные системы,
чтоб свет и пресная вода
не иссякали и тепло
текло по трубам обнаженным…
Гудит в усилье напряженном
запас еды — смертям назло.
И передатчик новостей
передает погоды сводки
и шифр: Nazdaq, баррель, бобслей, —
осмысливает быт подлодки.
Но есть хозяин у нее —
вот он радирует и скажет:
«Пора, мой друг!». И думай, как же
подняться, всплыть, явить ржевье.
И лучше все-таки живьем.
2
Но дело, конечно, не в нем,
а в том, что сегодня и завтра
то свет — промокашечный днем,
то ночью — из плезиозавра.
И дело не в том, что вокруг,
а — что впереди там, в тумане:
лежанье на съемном диване
и старости замкнутый круг?
А может быть, вдруг да… Увянь!
Пока есть хотя бы диван.
3
Диван напоминал бегемота.
И ты, возлежавший на нем,
повторял его формы. Дремота
порой настигала и днем,
когда вдруг терялся, как ручка,
как зажигалка, смысл бытия.
Впереди светила только получка —
хотя уже не совсем твоя.
Но все же она, как фонарь, светила
в голое это окно.
И каждое утро надо было
идти сквозь Темно, Смурно,
Зябко, Не хочется… Но оставаться
точно — большее зло…
Как жили на съемной квартире Ватсон
и Холмс?.. Как уютно, тепло!..
4
Кстати, читать детективы —
спасение от рутины:
сыщики столь ретивы,
преступники — креативны!
Даже если трясешься
в маршрутке битком набитой,
как-нибудь да извернешься,
чтобы сбежать от быта:
среди каждодневных странствий
в кутузке по имени «транспорт»
попасть в другое пространство —
не хуже любого транса,
и в погруженности крайней
в интриги свечей и каминов
опомниться на окраине,
свою остановку минув.
5
Своя остановка… Китайцы-водилы…
Никогда не имел своей квартиры —
ну, чтобы совсем своей.
Делил даже ванны, женщин, сортиры
с десятком чужих людей.
В общем, так же делил и воздух —
на вдох делил и на роздых…
А порой оставался наедине —
с собой? И то не вполне…
6
Никого не будет в доме,
кроме — тысячи чужих
нажитых вещей, в объеме
блочной хаты… Вот мужик
с фотокарточки смеется —
а кому он сват и брат?
Вот трехногих три уродца
табуретками стоят.
Здесь ютилась жизнь чужая
и ушла в небытие.
Гений места, угрожая
шлет и шлет привет тебе.
Ты не хуже и не лучше
тех, кто жили-были здесь…
А сейчас давай почутче —
вдруг да и услышишь весть.
Говорят, придет планета
больше нашей и ее
как проглотит — значит это:
ты получишь забытье.
Лучше нету, нет краснее
быстрой смерти на миру —
да со всеми, даже — с нею,
той, кому «Люблю, умру!»
клялся, клялся, не краснея,
прыгал, точно кенгуру.
7
И рай в чужом шалаше
бывает — ты знаешь это.
И свет бывает в душе,
хоть нету снаружи света.
И Бог — конечно, любовь.
Когда ж она остывает,
Господь поднимает бровь
и этот дом оставляет.
Снимает угол другой —
с недогоревшей свечкой
любви человечьей — такой
смешной, по-людски не вечной.
8
…И она тебя послала
не куда-нибудь — сюда.
Вспомнишь вдруг, как мягко стлала, —
сразу же со сном беда.
И среди всего чужого —
слишком близкого уже —
ходишь-бродишь бестолково
на невнятном этаже.
Под тобой и над тобою
штабелями люди спят.
…И протоптанной тропою
средь сугробов и оград
добредешь до магазина
и возьмешь как молодец
продуктовую корзину:
водку, хлеб да огурец.
Ну и выпьешь, и закусишь,
и — не даром ночь прошла.
И еще покажешь кукиш
в зрак оконного стекла
туче серой, как зола,
формой — Раша, блин… бла-бла…
9
И почему мы родине
до смерти за все должны?
Чем нам она, мы вроде не
меньше ей нужны.
Не обойдется милая
уж совсем-то без людей,
казня нас или милуя
в давке площадей.
Конечно, можно вахтовым
методом того-сего
ее — на радость яхтовым
хозяевам всего.
Ан, ширь ее пустующую
возьмут и не вернут назад
китайцы, маракующие,
где будет город-сад.
10
В том городе был сад,
там вы бродили вдвоем —
полжизни уже назад,
ночью чаще, чем днем…
Как же родное вдруг
делается не своим?!
Ну-ка, сходитесь в круг
все, кто уже несводим!
Те, кого повстречать, —
счастью почти сродни.
Странному счастью — кричать:
«Прошлое! Миг верни!».
В этом миге года
можно еще прожить.
Прошлое — как звезда —
светится и дрожит.
Хоть и погасло давно,
манит, как в стужу окно.
(А нового райского сада,
спасибо, больше не надо!)
11
Окна, бывает, изображают,
что за ними мед, а не «жисть»,
елку за ними когда наряжают —
фольгою кажется жесть.
И улицы в непогодь освещают
окна — не фонари.
А два или три забыться мешают,
те — со свечою внутри.
12
Не догорела ваша свеча —
сами ее погасили.
Долго делили роль палача —
вот ее и разделили.
…Что перед сном способен палач
делать? Пролистывать святцы?
Библию?.. Лучше сосать первач
и забывать, забываться...
13
Так забывать, чтоб очутиться
на съемной хате и — спиваться?
Так отметаться, отчудиться
и навсегда отцеловаться?
Ну нет! — взыграет ретивое —
пока ты жив, еще ты волен
все изменить и над травою
своей подняться головою.
И тише ты уже не будешь
воды, гудящей в трубах снова.
А успокоишься в гробу лишь?
Но нарвались не на такого! —
кто перед тем не скажет Слово…
14
А скажешь — что? Мол, одиночество
мешает утру наступить,
что жить, что пить уже не хочется
и что не хочется не пить.
Что я, я, я — вот слово дикое,
и смерть действительно придет.
Что — червь, что — Бог… Что, горе мыкая,
стал населением народ.
И что-то про зарю вечернюю,
любовь последнюю, про то,
что жизнь пройдет, как увлечение,
и сам пройдешь, как конь в пальто.
Что мир насилья мы разрушим и
кто был ничем, тот станет всем.
(С неоцифрованными душами
у Бога множество проблем.
И снова жгут траву забвения,
а от нее ужасный дым…)
Ну и — про чудное мгновение:
мол, дай вам Бог — того же. Но — с другим.
15
Ни к женщине, ни к Всевышнему
не обращайся, брат.
Фемина услышит лишнее,
а наш Господь глуховат.
Но если все туже дышится —
вон из подлодки! Вмиг
выпади, словно ижица
из словарей и книг.
Как будто тебя и не было —
это ли не восторг?!
Где ты? Земля ли, небо ли? —
Здесь не уместен торг.
P. S.
Ну а когда… Тогда скорей
отсюда!.. А в сквозняк дверей
глядят из древности своей
плезиозавры фонарей…