Горланова Нина Викторовна и Букур Вячеслав Иванович родились в Пермской области. Закончили Пермский университет. Прозаики, эссеисты, печатались в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь”, “Звезда” и др. Живут в Перми.
Действующие лица:
Горячкина, тележурналистка, 30 лет.
Ёжиков, тележурналист, 25 лет.
Петр, 40 лет, бывший золотой гобой Перми.
Лариса, 50 лет, бывшая лесничая.
Пенсионерка с аккордеоном (она же Судьба).
Дама-аниматор.
“Кикимора”, племянница Дамы-аниматора, работает медсестрой.
Фокусник (он же охранник).
Милиционер.
Северин Петрович, главред телеканала.
Прохожая, Прохожий.
Над Ларисой, Петром и Северином Петровичем все время парят шарики,
потому что они в опасности.
Сквер. Цветет куст сирени. За сценой слышно: на аккордеоне исполняют мелодию (на выбор режиссера — нечто среднее между Эдит Пиаф и Большим стилем). Входит Пенсионерка с аккордеоном и с гроздью шаров, надутых гелием, продолжает играть. Она — как Пьеро — с плиссированным воротником, шляпа с искусственными перьями. Входит Лариса, у нее все еще интеллигентное лицо, хотя и припухшее, закопченное солнцем. Над ней парит шарик, прицепленный за воротник. Лариса кашляет, шарик лопается. Женщина с аккордеоном тут же цепляет ей другой, продолжает играть. Лариса начинает ломать сирень. Появляются Горячкина и Ёжиков. У него в прозрачном пакете
овощи.
Ёжиков. Эй, мадам! Отставить ломать!
Горячкина. Пойдем, дай людям опохмелиться.
Ёжиков. Это общая сирень! Это наш город…
Горячкина. Так дай ей денег — она и не будет сирень мочалить.
Ёжиков. Да я все потратил (трясет пакетом с овощами). У тебя есть?
Горячкина (ищет в сумочке). Только сыну положить на телефон.
Ёжиков (Ларисе). Это же красота! Она спасает мир!
Лариса. Да, спасет мир. А мир — это все, и я тоже. Она меня спасет.
Ёжиков. Вот так мы сами себе делаем гадости.
Лариса. Помолчи! Я сама — лесничая. Ломаю немножко — чтоб кустилась сирень.
Ёжиков. Где ты лес тут видишь, лесничая? Это же город, очнись!
Лариса. Нет, это ты с луны свалился. Лес теперь не наш, его скупили, меня уволили…
Пенсионерка с аккордеоном. Продаст сирень, купит в аптеке перцовую растирку на опохмел.
Ёжиков (обращается к прохожей женщине). Не проходите мимо! Это же наш город!
Прохожая. Тебе что — жалко? (Протягивает Пенсионерке с аккордеоном деньги.) Мне сыграйте “Владимирский централ”.
Пенсионерка с аккордеоном (играет и поет):
Владимирский централ,
Ветер северный,
Этапом из Твери
Зла немерено…
Лариса. И что: цветы для вас дороже людей? (Ёжикову.) Вы же не такой.
Прохожая (Ёжикову). Ты вообще какой национальности?
Ёжиков. А вы какой национальности?!
Прохожая (с вызовом). Я-то коренная.
Ёжиков. Какая же вы коренная? Если вам все по фигу?! (Встает между Ларисой и сиренью.)
Лариса. Петя! Петенька!
Из-за другого куста сирени показывается Петр. В руках у него сложенный зонт. Он вы-
бивает им пакет из рук журналиста. Из пакета сыплются огурцы, помидоры, зеленый лук.
Ёжиков. Ты! Потише! Я тележурналист.
Прохожая быстро удаляется. Лариса и Петр прячутся в кустах.
Пенсионерка с аккордеоном (играет и поет):
Журналист, журналист,
Положи меня на низ,
А я встану, погляжу:
Хорошо ли я лежу.
Ёжиков. Вы на фестиваль кикимор приехали?
Пенсионерка с аккордеоном. Я тут так, просто.
Горячкина. Пойдем.
Пенсионерка с аккордеоном. А почему вы показываете только про артистов и ничего про врачей, учителей?
Ёжиков. Все будет. Как раз на совещании вчера говорили…
Появляется Дама-аниматор, достает на ходу мобильник.
Дама (Ёжикову). И мобил с мобилой говорит. (В мобильник.) Скоморохи? Вы где? Почему опаздываем? Мы начинаем в двенадцать ноль-ноль! (Обращаясь к сирени.)Спасибо тебе, сирень, что расцвела сегодня бесплатно! (В мобильник.) Слушай, ты фокусник или нет? Что значит — времени не хватает? Из шляпы достань. Ты меня знаешь: я тебя не обижу.
Девушка в костюме кикиморы выходит с шариками и свернутым плакатом. Она и Дама-аниматор разворачивают плакат и устанавливают его на растяжках. На нем написано:
“С днем рождения, родная кикимора!”
Пенсионерка с аккордеоном. Это же язычество какое-то — кикиморы! Столько лет веры на Руси — и вот все опять повылезало на белый свет.
Кикимора. Я вам тоже не мешаю.
Дама (Пенсионерке). А что тут за талант у нас вызрел? Вот вам немножко денег, чтобы было интереснее. Но критики никакой не надо! Играйте для праздника что-нибудь веселое.
Пенсионерка принимает деньги и возвращается к Эдит Пиаф.
Горячкина (звонит). Алло, шеф! Тут очередной праздник кикиморы… Но в прошлом году без сирени, а сейчас это так эффектно. (Ёжикову.) Полторы минуты дает.
Ёжиков. Оставят секунд тридцать.
Горячкина. Беги за камерой. И захвати рублей триста!
Ёжиков уходит, из-за кустов выходит Лариса с букетом сирени.
Лариса. Жизнь такая трудная! (Кикиморе.) Купите букет сирени!
Кикимора. Подожду, когда подарят.
Лариса. Не ждите, купите! Недорого…
Из-за кустов выходит с огромным букетом Петр. Вдруг видит что-то на тротуаре. Оше-
ломленный, делает несколько шагов, рассыпая сирень. Подбирает зеленую купюру.
Лариса. Что? Десять рублей? Это же на аптеку! Петя! Петечка! (Закашлялась. Шарик лопается, Пенсионерка с аккордеоном прикрепляет ей другой. Лариса вглядывается в купюру.) Надо же! Сто долларов.
Петр. Понял — не глиняный. (Быстро прячет купюру в карман.) Я нашел!
Лариса. Но мы вместе…
Петр. Тихо! А то у нас отберут.
Лариса. Сейчас пойдем, гриль купим, водочку…
Петр пятится, пятится и стремительно убегает. Лариса делает за ним несколько быстрых шагов и останавливается, тяжело дыша. Медленно возвращается и собирает рассыпанную Петром сирень. Журналистка начинает снимать Ларису мобильником. Появляется запыхав-
шийся Ёжиков с камерой, подносит к глазам.
Горячкина. Возьми крупно!
Ёжиков. Сюжеты сами идут к нам! Успевай только брать.
Прохожий (на ходу вскидывает руку). Котировки идут вверх! Ура!
Лариса, тяжело дыша, выпрямляется.
Лариса (Горячкиной). Купите сирень.
Горячкина подходит к Ёжикову, сует руку ему в карман. Достав деньги, протягивает их Ларисе. Лариса толкает букет куда-то под мышку Горячкиной, прячет деньги в ботинок. Горячкина рассеянно сует букет в сумку. Ёжиков продолжает снимать с руки. Лариса дела-
ет несколько быстрых шагов, потом оборачивается.
Лариса. А ведь мы нашли сто долларов сегодня. Но Петя мой с ними слинял.
Кикимора. Я знаю, у них такое удивительное свойство: они все часто линяют.
Лариса. Мы были вместе… Ужасно… Не зря нагадала книжка. Там целый портфель кто-то выставил. Я загадала верхнюю строчку справа. Открываю, а там иллюстрация: Фауст с Мефистофелем по полю скачут. Вот и сбылось: было сто долларов — нет ста долларов, был Петя — ускакал Петя!
Горячкина. Нам нужно снять фильм. На конкурс — срочно, за лето. Вот бы вас с Петей взять.
Появляется Фокусник, показывает сценку с петлей. Как будто влюбленный хочет повеситься, накидывает петлю, затягивает, высовывает язык, хрипит. И вдруг — петля проходит сквозь шею. В это время появляется Милиционер — внимательно смотрит на фо-
кусника.
Фокусник. Она меня не любит! Какой я неудачник — опять не получилось повеситься! (Рыдает, бьют струйки клоунских “слез”.)
Милиционер. Повторите для меня.
Фокусник. Это очень просто. (Повторяет фокус.)
Милиционер. Не понял. Повторите еще.
Фокусник. Сто рублей.
Милиционер протягивает деньги — фокусник медленно показывает. Милиционер пытается
повторить.
Милиционер. Не понял!
Фокусник. Тогда еще сотенную!
Милиционер вновь платит. Фокусник демонстрирует еще медленнее. Наконец у милицио-
нера начинает получаться.
Лариса. А вот и мой голубь!
Появляется грязный и избитый Петр с пакетом. Над ним лопается его шарик. Пенсионер-
ка с аккордеоном вскакивает и прикрепляет ему другой.
Петр. Лариса… Лара… Перепелочка моя… Я твой шизый… шизокрылый… (Падает и роняет пакет.)
Пауза. Лариса застыла. Потом открывает пакет, который рядом с избитым и грязным телом,
достает бутылек, читает с этикетки.
Лариса. “„Кристалл” — универсальное средство для очищения и обезжиривания…” (Трясет бутылек, бросает обратно в пакет, пинает Петра.) Ну что, очистился? Обезжирился?
Петр (пытается приподняться). Вот кикимора за меня заступится. Она их всех задушит. (Хнычет.) Они отобрали у меня доллары. Чтоб вы все… (Снова падает ничком.)
Подходит Кикимора, нервно заплетает-расплетает волосы на ходу.
Кикимора. В тенёк его надо перенести. В тенёк.
Петр. Кикимора меня спасет.
Кикимора. Я вообще-то медсестра. Просто у тети немножко подрабатываю. (Она достает из сумочки крошечный зонтик и раскрывает над Петром.)
Видение Петра (если можно — на экране). Он парит вместе с Ларисой над сценой, вверху сияют подвешенные разноцветные бутылки. Каждый раз, когда Петр и Лариса срывают их
и подносят к губам, раздается волшебная музыкальная фраза. Затемнение.
Голос Горячкиной. Теперь опять возьми его крупно… Отлично… Пот на лбу… А теперь думай — экспрессия нужна.
Снова свет. Петр встает, хромая, идет к скамейке, садится. Кикимора складывает зонтик.
Дама-аниматор. Через десять минут начнется праздник “День рождения кикиморы”! Приглашаем всех! (Петру.) И тебя тоже!
Ёжиков (Горячкиной). Ты уже решила, что фильм будет про них? Да?
Горячкина. Говорил же вчера Северин Петрович: нужны свежие идеи.
Ёжиков. Ясно. (Достает деньги — показывает Ларисе и Петру.) В четыре часа мы с вами здесь встречаемся? Две бутылки водки принесем.
Лариса. А закуску?
Горячкина. Заказ принят. И фрукты будут.
Петр. Лара, подожди! (Ёжикову.) Если нанимаете нас на какую-то работу, я не согласен. Вчера целый день бутылки собирали, спины наломали!
Ёжиков. Ни-ка-кой работы! Просто вы будете выпивать, беседовать, а мы о вас будем снимать кино.
Лариса. Кино — эх! Я дневник в лесу вела. Вот бы он сейчас вам пригодился.
Петр. Знаем мы это кино — вам денежки! А нам потом что будет? Нам светиться ни к чему.
Лариса. Да у меня и сын недалеко живет. Каких-то девяносто километров.
Ёжиков. Две бутылки водки будут у вас сегодня. А потом каждый день по одной.
Горячкина. И, разумеется, будем кормить.
Дама-аниматор (Пенсионерке с аккордеоном). Играйте же! (Та играет что-то торжественное.)
Полянка в том же сквере, где был праздник кикиморы. Сирень теперь чуть-чуть подальше. Возле ломаного гипсового пионера Лариса и Петр сидят с ярко-красными лицами
на драном пальто. Вокруг множество пустых аптечных пузырьков.
Петр. Приснилось, что я повернул время вспять и исправил, ну, как его…
Лариса. Понимаю, все ошибки жизни исправил.
Петр. Зачистил. И угадай, с чего начал я?
Лариса. Да ты у меня самый умный!
Петр. Сплю и вижу, значит… начал вот с чего: не дал отцу избивать мать.
Лариса. А помнишь: вчера-то как хорошо было. Там фрикадельки нам дали досыта. (Кашляет в воротник.)
Петр. Ты чё, в сказке, что ли? Это каша была, в детсаду санэпидстанция вывалила.
Лариса. Вспомни, дорогой, там попадались кусочки фрикаделек.
Петр. Слишком в них много риса, в этих фрикадельках твоих.
Лариса. А как в День Победы последний фронтовик у танка водки нам налил.
Петр. В стаканчиках был вогнутый мениск. (Показывает движением кисти.) Во-от! А я люблю, когда выпуклый. (Показывает.)
Лариса. Но и вогнутый тоже хорошо. (Пауза.) Я могла к дереву прижаться, передать ему свое тепло… (Откуда-то слышатся позывные мобильника.) Ты слышишь?
Петр. Слышу.
Лариса. Я думала, что глюки.
Петр. О чем это мы раньше?..
Лариса. Я могу к дереву прижаться.
Петр. Ты чего, совсем с головой не дружишь? К дереву! Лучше ко мне прижмись, я имею в виду — согрей. (Лариса послушно прижимается к нему.) Холодная ты какая.
Лариса. Тебя греет только перцовый коньяк внутрь.
Петр. Неправда! Твои слова тоже греют. Иногда. Рассказывай дальше.
Лариса. А он, новый хозяин, весь лес скупил, меня выгнал вон.
Петр. Это для того, чтобы ты со мной встретилась.
Лариса. У него собаки, говорят, едят за одним столом с хозяином. На стульях сидят.
Петр. Совсем оборзели! Чтоб собаки — да сидели за столом!
Лариса. Обнимает этот буржуй сосну и вскрикивает: все мое, мое! Импотент, наверно. Галстук свой дорогой, вязаный перепачкал в смоле, заорал: что это?! Срубите ее! А это привет от дерева. Бедная сосна не поняла еще, что ее обнимает новый хозяин, мой палач.
Петр. А они все друг друга поубивают, и тогда мы заживем!
Лариса. Я вернусь в свое лесничество, овес — как раньше — посею, чтобы зайцев подкармливать. Кабанов тоже надо поразмножить, их там, наверно, постреляли. А лоси-то как обрадуются! Любили они меня.
Петр. Да брось! Взрослый лось не может любить человека. Это ты завралась.
Лариса. Ничего подобного! Лоси умные. Они знаешь как любят себя одурманивать. Мухоморы целыми полянами жрут. И в таком состоянии, бывает, тычутся мне в ладони. Я им выговариваю: вы чего передозанулись, волки-то вас задерут!
Петр. А раньше ты говорила, что они глистов так вымаривают — мухоморами.
Лариса. Ну, вымаривают. А по пути балдеют.
В это время в самом деле выходит лось. Может быть, на экране?
Петр. Вот тоже красавец рогатый забрел выбросы от завода понюхать.
Лариса. Давай сделаем перерыв с перцовым коньяком, Петя. На два часа. А то сейчас придут нас для кино снимать, а тут коллективный глюк.
Слышен звук подъезжающего мотоцикла. Выходит Милиционер. Рассеянно смотрит на
Петра и Ларису.
Милиционер (кричит за кулисы). Я его отсюда погоню, а вы там направляйте!
Петр. Какой лосина здоровый!
Лариса. Как шашлыка хочется! Но у лося одни жилы.
Петр. Кусочек жареного друга, да? А что, нормально! Хороший стёб!
Милиционер. Разговорились тут! Молчать! А то у нас висяков много — на каждого по два повесим! И будут вам кранты!
Милиционер повторяет фокус со шнурком: затягивает на шее, высовывает язык, хрипит. Шнурок проскакивает сквозь шею, Милиционер вскрикивает “Оп-па!” и уходит.
Лариса. Какой-то ужас! (Заходится в кашле, шарик лопается.)
Выходит Пенсионерка с аккордеоном, прикрепляет ей новый и быстро удаляется.
Слышен треск отъезжающего мотоцикла, крики: “Сюда! Налево!” Выходят Горячкина и Ёжиков. У него треножник, у Горячкиной камера. Устанавливают камеру на треножник.
Лариса. Эх вы, опоздали!
Ёжиков. Как договаривались — в четыре.
Петр. Тут лось приходил. Менты его мотоциклом угнали на шашлыки. Вот бы в кино его вам!
Горячкина. Не надо нам лося. Его сними — он все в кадре перешибет. Это как кошка в театре.
Лариса. Да мы и дешевле лося.
Петр. Намек ясен? А то мы не в образе.
Ёжиков (позвенев сумкой). У нас есть все. Но только через час. Пока вот вам по банану.
Горячкина. А теперь скажите, Ларисонька, как получилось, что вы стали лесничим?
Ёжиков начинает снимать. Опять звонок мобильника. На него откликается какая-то птичка.
Горячкина. Кто-то потерял.
Лариса (пересаживается на скамейку, закуривает). Ну… училась три года в лесотехническом в Кирове. Потом замуж вышла, приехала сюда рожать.
Мобильник и птичка вступают по очереди. Лариса из шкурки банана сплетает косичку,
примеряет, очень женственна все еще.
Горячкина. Ну и кто стал вашим мужем?
Лариса. Да так, один. В небольших дозах хорош, но по весне начинал бегать с ножом.
Горячкина. А сейчас он где?
Лариса. Ушел к подруге. Теперь за ней бегает. (Затягивается, кашляет, бросает сигарету.) А я скрылась, как партизанка, в пермских лесах, думала: они тыщи лет здесь, на месте, никуда не уйдут.
Ёжиков. И что — вино, наверное, на ягодах ставили в лесу?
Лариса. Как вы угадали? У, какое вино получалось! Ягоды я смешивала, а в какой пропорции — скажу, только напомните потом. Пусть людям все останется.
Петр. Ты расскажи, как журналы выписывала, читала!
Лариса. Я сначала вот про что: видела, как олигарх, который купил мой лес, моржевал.
Горячкина. Где это было?
Лариса. В озере. Ну, вырубили для него прорубь, оцепление поставили, водолаз первым ныряет, вертолет вверху патрулирует. Затем сам олигарх изволит сойти в прорубь.
Горячкина. И какие журналы-книги вы читали, когда были лесничей?
Лариса. Я и сейчас читаю. Вон сколько выносят к мусорке. Перечитала Хемингуэя, все четыре тома выбросили.
Петр (кричит). “Снега Килиманджаро”! Прямо про нас!
Ёжиков. Лара, а ведь страшно, наверное, одной в лесу? Кругом лагеря, из них сбегают иногда.
Лариса. А у меня две собаки были. Одна — лайка, кличка Буран. Он меня спас один раз. Как прыгнет на беглого — чуть до смерти не задрал. А это быстро по лагерям разносится.
Петр. Конечно, разнесется! Всех построили и предъявили контингенту зэка, изжеванного Бураном.
Горячкина. А у вас, Петр, интеллигентная улыбка. Вы сидели в лагере?
Петр. Подрался, дело молодое, два года дали. Раньше — до суда — идешь по улице: здорово-здорово, здорово-здорово (двумя руками показывает, как жал руки всем, вперекрест). А вышел на свободу — никого!
Лариса. Да ты скажи, кем был-то.
Петр (встает и раскланивается). Позвольте представиться: золотой гобой Урала! (Садится на скамейку рядом с Ларисой.)
Лариса. Подвинься, а то ты мои крылья помнешь!
Петр. Ларису со мной вообще не надо сравнивать. Я же профессор: пять месяцев Института культуры за плечами! Ни одной тройки! Поляну только накройте, я вам такого о жизни нарасскажу. И на расческе Гершвина сыграю. Гобой-то давно от меня безвременно ушел.
Лариса. А ты мне рассказывал, что сам за два пузыря отдал своего голосистого друга.
Петр. Кстати о пузырях. Скоко-скоко их у вас там? Предъявляйте. И тогда Лариса нам поведает, как она собиралась сделать перепись зверей.
Лариса. Мало ли чего я хотела. Как раз тогда мой лес и купили… Что-то мы устали.
Ёжиков (Горячкиной). Ну-ка взбодри наших героев!
Горячкина. Сейчас. Только еще один вопрос: а где вы работали, Петр, ну, после того, как освободились?
Петр. А никуда же не брали. Устроился пылесосить бильярдные столы. Но зарплату все равно проигрывал там же… и ушел.
Горячкина достает бутылку, одноразовые стаканчики, режет сыр на газете. Петр рассматри-
вает бутылочную этикетку. Ёжиков его снимает.
Петр. Говорят, это даже вкуснее тройного одеколона.
Сворачивает винтовую крышку. На поляну выходит Дама-аниматор с мобильником.
Смотрит на Петра.
Дама-аниматор. Привет всем! (Петру.) Привет, ограбленный Рокфеллер! Как здоровье? (Нажимает на кнопку мобильника, прислушивается. Огорченно.) Ничего не слышно. Батарея сдохла. (Горячкиной и Ёжикову.) А почему вы мало снимали на дне рождения кикиморы? Это же такой сюжет!
Ёжиков. В прошлом году он прошел. Рейтинг маловат.
Дама-аниматор. Скажите лучше: не сошлись в цене. Рейтинг!
Ёжиков (миролюбиво). Мы тут ни при чем. Мы простые солдаты массмедиа. Начальство прикажет — мы козыряем: “Есть!”
Дама-аниматор (смотрит на Петра). Да знаем мы хорошо вашу Северюжку без хрена…
Горячкина. Кого? Как вы сказали: кого знаете хорошо?
Дама-аниматор. Так зовут у нас шефа вашего — Северина Петровича. Очень много берет. Из Норильска приехал, наверное. Только там Северинами называют младенцев.
Горячкина. Да, наверно, из Норильска. Напор у него страшный.
Дама-аниматор (Петру). Я вам хорошо заплачу. Дам на бутылку водки. Только найдите мой мобильник.
Петр. А у нас уже есть, нам пока ничего не нужно. (Разливает водку по стаканчикам. Лариса и он салютуют стаканчиками журналистам и выпивают. Петр тут же разливает снова.)
Лариса. Хорошо, но привыкать не стоит.
Дама-аниматор (Ларисе). Вы в этой паре разумный человек. Я потеряла мобильник. Где-то здесь. Если найдете, с меня бутылка. Вдумайтесь: я вам куплю еще одну, и будет у вас еще больше.
Лариса. Больше? Ну ладно. Мы слышали звонки в той стороне.
Дама. Это я с мобильника своей племянницы звонила.
Лариса. Петруша, след! Искать, искать мобильник! Вперед, верный Джульбарс!
Петр послушно поднимается и, пошатываясь, бредет, глядя под ноги. Лариса ищет гораздо усерднее: наклоняясь, раздвигая траву. Ёжиков снимает, как Петр находит мобильник, отдает Даме-аниматору. Та вручает ему деньги, затем ходит по периметру сцены мужскими
шагами и бурно, безостановочно говорит по мобильнику, но зрителям не слышно.
Горячкина. Петенька, завтра на эти деньги что-то купите. Сейчас рассказывайте.
Петр. Соседи по площадке были звери ядовитые! Потом стали совсем невыносимы. Залезли ко мне, газ отрезали, будто бы по суду. Придумали, что чайник заливает газ. Опасно, опасно! Жить не давали! Только засну — пожарных вызывают. Не знаю, чему они завидуют? Денег у меня нет, квартира однокомнатная, хрущоба.
Лариса. Да уж скажи честно: заснул с сигаретой на диване и устроил пожар.
Петр. Ну и что — на диване? Мой диван! А зачем они приехали так поздно? Пожарная часть через три дома, а ехали полчаса. Керосинили, наверно. Вот все и выгорело у меня.
Горячкина. Петр, пожалуйста, сейчас вверх посмотрите. Так. Спасибо! Ну и что потом с квартирой случилось?
Петр. Коробку эту с углями у меня купили за три тысячи рублей. И жена тут меня в беде бросила.
Лариса. А я тебя не брошу! Поедем в Сочи к зиме, там скоро Олимпиада будет, все строят, мы еще заработаем, поднимемся. (Берет салфетку и вытирает ему лицо.)
Петр. Сначала супруга работала в казино “Самородок”. А я назвал пару раз это казино “Самовыродок”, и она ушла от меня.
Лариса. А мне ты говорил, что она в Америку уехала и на морской лайнер устроилась.
Петр. Это все одна и та же фигня. (Вдруг загорается.) Купите мне гобой. А? Я встану возле ресторана “Живаго”, сыграю им пьесу Квазимодо Сальваторе “Потонувший гобой”. Покажу такой класс игры! И меня пригласят внутрь. Там все мои знакомые из института лабают.
Лариса. Сейчас ресторан “Живаго” в городе называют знаете как? “Проживаго”.
Горячкина. Закусывайте, а то дикция теряется.
Лариса. Про доктора Живаго я читала совсем недавно. Там ведь есть тоже Лара, и я Лара. (Кашляет.)
Ёжиков (в сторону). Какая она Лара! Она уже до-жи-ва-го…
Слышатся позывные “Пусть бегут неуклюже…”.
Горячкина. Это сын. Светленький! Скучает без мамочки. (Читает SМS.) “Было 18 зайчиков, а я самый лучший”. Это вчера в детсаду у них выпускной прошел. Горю на работе! Поэтому он ходил с бабушкой.
Петр. Непрошеная слеза! (Падает плашмя.)
Лариса. Ваш тоже шутит иногда?
Горячкина. Все время. Я зубы чищу в ванной, а он подкрадется ползком и хвать меня за ногу.
Ёжиков. А что Горячкина делает со мной, белым и пушистым, я вам завтра расскажу.
Лариса склоняется над Петром — слышен его храп.
Горячкина. Думаю, на сегодня все.
Горячкина и Ёжиков укладываются.
Ёжиков. Тут такой проект можно замутить! Это же золотое дно!
Горячкина. Да, дно.
Ёжиков. Не надо — ты меня только расхолаживаешь таким тоном, ледяная Горячкина!
Горячкина. Молчу.
Ёжиков. Может, пойти на вокзале массовку поснимать? Я на днях там видел: идет пьяная девушка — наверное, легкого поведения — и старается идти соблазнительной походкой, но так слаба, что ноги подкашиваются. Эта смесь слабости и порочности такая жалкая — до слез!!!
Ранняя уральская осень. Желтые листья на кустарнике. Рядом — шиповник с красными ягодами. Видна половина мусорного бака, а возле него — две картонных коробки, на боку каждой — наклейка с крупно изображенным глазом. На самом краю сцены видна стена киоска. Стоит диван со сломанными двумя ножками. На нем лежит Лариса. Прохожий
выносит кресло на трех ножках. Петр подложил ящик, сел. На дереве висят несколько
полиэтиленовых пакетов разного цвета.
Лариса. У меня в лесничестве столько было шиповника! Я целыми подносами его сушила.
Петр (срывает несколько ягод и протягивает ей). Он полезный. Витамины.
Снова приходит Прохожий — выносит треснутое старинное зеркало. По залу бегают яр-
кие “зайчики”.
Лариса. Я в общежитии зеркало… расписывала зубной пастой — узоры, снежинки. Перед Новым годом.
Подходит Прохожая и смотрится в зеркало — поправляет волосы. Она немного уже потрепанная. Начинает вынимать из бака бутылки и складывать в сумку. Вдруг ей попался
красный клетчатый шарф, она быстро надевает его на шею.
Петр. Плыви отсюда, ты!
Прохожая. Шварценеггер, что ли? Лучше молчи, кишка сушеная.
Петр. А ты — сучара рваная! Это наши баки. Мы здесь все договорились и поделили. Ищи свои.
Прохожая. Где мне искать? Полрайона обошла — прогоняют.
Петр. У-би-рай-ся.
Прохожая. Я цветмет не беру, я только еду и бутылки.
Петр. Ах, ты еще не поняла?! Ну так я Ельцину скажу.
Прохожая. Ельцин умер.
Петр. Ельцин — это должность.
Прохожая. Мне что — сидеть и караулить, когда вы сдохнете?
Лариса. Тебе уже недолго ждать.
Прохожая (читает надпись от руки на стене киоска). Жи-ви бы-стро — ум-ри мо-ло-дым. Подпись: Пенсионный фонд России. (Уходит.)
Петр. Рассказывай дальше.
Лариса. Курсе на втором — в лесотехничке — стали гадать мы, девчонки, под Новый год. Ведра закрывали на замки. Кто приснится и попросит открыть крышку, чтобы напиться, тот и жених. У меня не было замка, я мыло в мыльницу закрыла — и под подушку. Приснился муж. Я такого не встречала в жизни. Он попросил умыться, я полила и полотенце подала. А потом его встретила.
Входят Ёжиков и Горячкина, отдают Петру пакет с выпечкой. Петр пытается кормить Ларису, она берет ватрушку и закашливается. Шарик ее лопается. Входит Пенсио-
нерка и дает ей новый. Журналисты все это снимают.
Горячкина. Слушай, давай купим Ларисе какие-нибудь антибиотики. Есть хорошие и дешевые. Доксициклин хотя бы.
Ёжиков. Вот что ты несешь? Какие антибиотики! А если у нее вообще туберкулез… Тогда нужен фтивазид. Но он на алкоголиков не действует.
Горячкина. Ну а пластырь-то от кашля есть — можем купить? От кашля.
Ёжиков. Какая ты подлая! Опять делаешь из меня чудовище! А зачем ты, добрая такая, пошла в документальное кино? Что сказал шеф? Фильм пойдет в лучшее время, если там будет настоящая смерть.
Горячкина. Настоящая смерть… Вы, мужчины, так легко это произносите…
Каркает ворона.
Ёжиков. Смотри, уже вороны кружатся тут… Но мы похороним ее — я тебе обещаю. Вороны, улетайте отсюда!
Горячкина. Все лето кормили Ларису выпечкой, а она худела и худела… Все равно бомжи — тоже люди.
Ёжиков. Люди, кто спорит, поэтому смерть — это их человеческий выбор. Гибельный выбор.
Горячкина. Ты сильно ошибаешься. Это не выбор, а судьба. Жить все хотят.
Ёжиков. Да, все хотят жить. Но работать бомжи уже не пойдут.
Лариса (Горячкиной). Недавно я закашлялась и даже стала мечтать о том, что жизнь когда-то закончится и страдания мои прекратятся. Но потом я подумала: ведь все равно ОТТУДА я буду видеть хозяина, который лес отобрал. Мой лес.
Горячкина. Да, мы уже поняли: всегда плохо. При социализме все запрещали. А сейчас все разворовали.
Лариса. А раз я буду видеть это и страдать, то… нечего ждать смерти — наоборот, нужно как можно дольше здесь побыть.
Горячкина. Бери крупно глаза. Иначе на эту худобу будет трудно смотреть.
Лариса. Я похудела на три килограмма, когда с лесом прощалась. Весь день ходила и навзрыд…
Петр. Говори, говори, моя лесничинка! (Отходит и выпивает из бутылки, которую достал из пакета.)
Лариса. Сегодня видела во сне мой огород: помидоры выросли такие… каждая с яблоко!
Горячкина. Простите — сын звонит. (В трубку.) Светленький, прости, я перезвоню тебе, сейчас очень занята!
Лариса. Мой сын в три года очень уж хотел новую футболку! Я купила и говорю: глаз не оторвать. А он заплакал, закричал: “Мама, мама, что ты — не отрывай глаза!”
Петр. Лара, птичка-невеличка, может, ты встанешь? Ну давай, а! (Плачет.)
Лариса (Горячкиной и Ёжикову). Как хорошо, что вы сейчас пришли! Меня сегодня хозяин уволил из лесничих.
Ёжиков. Ну, когда это было! Тогда мне десять лет исполнилось, я только-только курить пробовал.
Лариса. А откуда что берется?
Горячкина. Что — все, Лариса? Вы о чем?
Лариса. Ну, откуда берется это все: лес, собаки?
Горячкина. Во сне?
Лариса. Все сейчас, наяву.
Горячкина. А что конкретно происходит?
Лариса. Почему так жалко с собаками расставаться? Уже и с лесом я готова проститься… Но собак жалко.
Предсмертное видение Ларисы (на экране).
Она идет по лесу к цветущим вербам, губами прикасается к их пушистым шарикам, обнимает их. (Если экран, то рядом с Ларисой собаки.) Резко исчезает свет, затемнение. Потом начинается рассвет. Лариса расписывает зеркало узорами в новогоднем стиле. Кашляет. Ша-
рики лопаются несколько раз, а Пенсионерка снова вручает надутые шарики.
Лариса. Начались судороги по всем фронтам.
Петр. Мы разгромим их на всех фронтах. И водрузим памятник… (Спохватывается, закрывает рот рукой, уходит выпить.)
Лариса. А сегодня я дожила до того, что купила гусей. Они живут у меня в лесничестве уже пять лет. На них нужно идти вот так (поднялась слегка и сделала руку клювом).
Горячкина. Где гуси плавали?
Лариса. Речка за лето разбивалась на цепь прудов. Домашние гуси осенью взбирались на пригорок и пытались улететь… Но в изнурении падали и угрюмо шли домой. Им я подрезала крылья, чтобы они зря не расходовали жир на попытки полета. Подрезать трудно, гусь шипит, клюв у него как молоток. Он от собаки даже легко отбивается.(Кашляет.)
Петр. Ты говори, говори дальше.
Лариса. Вот ты, Петя, нашел сто долларов. И сейчас убежишь от меня с ними.
Петр. Нет, не убегу. Я что — мутант?
Лариса. Петя, Петенька, сделай что-нибудь!
Петр. Надо вот что… (Оживленно приподнимается, счастливым голосом.) Знаешь, в детстве я капусту мерзлую рубил на балконе. Она сильно застыла, а я ей кричу: “Ах, ты так! Враг! Я тебе покажу! Не сдаешься? Знай наших!” (Тихо опускается.)
Лариса. Ты что замол…
Петр. А ты чего замолкла? Заснула?
Лопается Ларисин шарик. Входит Пенсионерка с шариком, долго смотрит на Ларису, затем машет безнадежно рукой и уходит. Сначала она играет несколько тактов печальных,
но вскоре переходит на быстрый и бодрый перебор.
Ёжиков. Заснула уже навсегда.
Петр тихо опускается на колени возле дивана и бесшумно вытирает слезы.
Ёжиков. Она ушла туда, наверх, там у нее сейчас берут более серьезное интервью. А мы о своем должны думать.
Горячкина. В морг позвони. И сыну Лары позвони.
Петр. У вас что — есть телефон сына?
Горячкина. Мы к нему ездили. Он говорил: я маму жду, приму…
Ёжиков. Но Лариса не захотела уезжать отсюда.
Петр. А я к тебе скоро приду, Ларочка! (Рыдает бесшумно.)
Ёжиков. Сначала сниму надпись на киоске. (Оборачивается.) Хороший мусор уродился! (Снимает дерево с пакетами.)
Горячкина (Петру). Я с вами выпью. (Наливает, выпивает, плачет.)
Петр. Я с Ларой скоро там встречусь. Лара, ты меня слышишь?!
Ёжиков. Налейте мне тоже. Земля пусть будет ей пухом!
Входит Дама-аниматор.
Дама. Говорят, что пьют те, у кого недостает кремния. (Петру.) Я куплю вам кремния сколько угодно!
Ёжиков (в сторону). И виагру.
Петр. Сон в руку…
Дама. Какой сон?
Петр. Что выпали все зубы и раз — выросли новые зубы!
Дама. Я же аниматор. То есть оживитель.
Петр. И ты меня в самом деле оживила. (В сторону.) Не знаю только, куда от этого бежать. А Лару никто не оживит.
Кабинет шефа. Отмечают получение премии за фильм “Вербный цвет” (о Ларисе и Петре).
Северин Петрович. Я вас, ребята, поздравляю! Это настоящий успех!
Ёжиков. Вы видели, как уже захорошевший коммерсант, вручая премию, не нам, а вторую, вдруг упал со сцены в барабаны, в оркестровую яму… Все от ужаса закричали, что в следующем году не будет премий.
Северин. И что, порвал барабан?
Ёжиков. Нет, барабан очень крепкий.
Северин. А шея коммерсанта еще крепче.
Горячкина (кричит). Зачем мы не спасли Ларису — не вызвали “скорую”!
Северин Петрович. Успокойся. (Дает ей коньяку.)
Горячкина. Не будет нам прощения!
Северин. Но миллионы людей посмотрят ваш фильм и не захотят стать бомжами.
Ёжиков. Все останутся людьми.
Северин. Престижную премию получили! И еще разных премий нахватаете! Сплошная польза!
Ёжиков. Говорите, говорите, Северин Петрович!
Горячкина. Надо было ее куда-то устроить, Ларису, хоть в самую плохую больницу…
Северин. Ну, она бы вышла через неделю и снова запила. И умерла бы все равно.
Горячкина. На неделю позже! Это целая неделя жизни, как много! Целых бы семь дней, а каждый день — это рассвет, небо, облака, деревья, разговоры, закат.
Северин. Ну, допустим, закат они уже не видели, потому что были в отключке.
Горячкина. И не обязательно каждый день к вечеру в отключке!
Северин. Почти каждый вечер.
Горячкина. А где милосердие? Милосердие — это что, отстой по-вашему?
Северин. Я не говорил этого.
Горячкина. Пушкин призывал милость к падшим!
Северин. А можно спросить? Пушкин кто был?
Горячкина. Не чета нам!
Северин. Да он помещик, брал оброк с крестьян. А как они жили, его крестьяне? Может, немного получше, чем эти бомжи.
Ёжиков. Да, сначала Александр Сергеич оброк дерет, а потом кричит: милость, милость!
Северин. Все, хватит печалиться!
Ёжиков (Горячкиной). Светленькому купим компьютер развивающий! А то у всех вокруг есть уже такие компьютеры!
Северин. Еще раз за премию вашу! Надо просачиваться во все поры!
Горячкина. Что?
Ёжиков. В этот мир мы уже просочились…
Северин. Хотя нас никто не ждал.
Ёжиков (Горячкиной). И ты просочилась? Очень приятно.
Северин. А мне-то как приятно! (Пауза.) Ну, хорошо повеселились.
Горячкина. Это не для эпитафии? Представляю! На могилке надпись: “Хорошо повеселились”.
Северин. Вот что я хочу тебе сказать, Горячкина! Ты чудовищно неблагодарна к жизни.
Ёжиков. Какой роскошный коньяк! Как будто бы находишься внутри него, как будто бы ходишь по нему, как по музею драгоценностей…
Занавес.
По авансцене идут подвыпившие Горячкина и Ёжиков. Они видят Петра на косты-
лях. Он падает. Горячкина и Ёжиков с трудом его подняли, но он снова падает.
Ёжиков. Петр, а мы премию получили за фильм о Ларисе.
Петр. Я иду к ней. Лара! Лара!
Горячкина. Минус десять!
Петр. Я второй день добираюсь до вокзала.
Горячкина. Мы не можем — я просто не могу — оставить его умирать!
Ёжиков. А ты думаешь: так просто и легко вызвать к Петру кого-нибудь?
Горячкина. Хватит! Мы ведь тележурналисты. Чего-то добиться сумеем.
Расходятся в разные стороны и звонят.
Ёжиков. Вот едут уже.
Горячкина. Петр, слышите: едет машина!
Слышен звук “скорой” (сирена). Выходит Медсестра (бывшая Кикиморой). Петр сначала
ползет. А после встал, пошел, вдруг замахал костылями, словно учится летать.
Медсестра. Если бы я не была тогда в костюме Кикиморы. Эти тряпки, уродующие мою фигуру, — их же тетка на меня напялила. А впрочем, настоящий мужчина — он всегда разглядит все, что ему нужно. (Разглядывает Петра.) Впрочем, и настоящая женщина может разглядеть… или домыслить.
Петр, опираясь на нее, уходит в левую кулису.
Петр. Прости меня, Лара! Так жить захотелось! Обязательно с тобой свидимся, только потом. (Кричит.) Подождите! Не уезжайте! Я сам! Вперед! Воля к жизни! Джек Лондон!
Ёжиков. А ты мне говорила, что такие девицы ищут или жеребцов, или — богатых папочек.
Горячкина (хватаясь за сердце). Стало часто сердце прихватывать… Вчера в трамвае — ехала за сыном — шарах! Сердце. Едва умолила парней, пьющих пиво, уступить место. Пиво пьют — а такие злые.
Ёжиков. Все, кто пьет пиво в транспорте, и есть злые люди. Добрые дотягивают до дома.
Звонит мобильник. Горячкина отвечает.
Горячкина. Боже мой! Где? Куда его увезли?
Ёжиков. Что случилось?
Горячкина. Наш Северин Петрович — представляешь — въехал в столб.
Ёжиков. Он же всегда так гоняет…
Горячкина. А перед этим хорошо он выпил с нами.
Ёжиков. Значит, страховка его накрылась.
Горячкина. Врачи сказали, что ничего не обещают.
Занавес открывается.
Отдельная палата. На койке лежит Северин Петрович, весь в гипсе, к нему подключена система. Затемнение. На экране машина врезается в столб, крики прохожих. Свет по-
является.
Северин. Ничего этого я не помню.
Входит Милиционер.
Милиционер. К вам Горячкина и Ёжиков.
Северин машет рукой, чтоб вошли.
Северин. Это ведь я. А если я, то просто не уйду. Это он, она, они могут просто уйти. Кто-то нажал на пультик, и экран погас. Но я-то! О! Я не погасну. Я с этой стороны экрана.
Входят Горячкина и Ёжиков в халатах цвета морской волны, с камерой и фруктами.
Ёжиков. Значит, фрукты. Горячкина, взять кисть винограда! Подойти ближе! Начинай кормить! Снимаю!
Горячкина подходит к изголовью кровати с виноградом.
Горячкина. Вот вкусный виноградик.
Северин. Не говори со мной умильным голосом доктора Айболита!
Ёжиков. Вот-вот, правильно! Больше смущения! Теперь еще деревяннее. Улыбочку! Еще бы слезы сюда!
Горячкина. Я тебе кто — актриса?
Северин. Что — так плохи мои дела? А мне не сказали. Ну ты, Ёжиков, стервятник высокого полета! Камеру убрать немедленно! Всосал?
Ёжиков. Крутой Мэн сказал. Я вас не узнаю, Северин Петрович. Главное — это дело. Вы же сами говорили: представление должно продолжаться!
Северин. Я как мешок с разбитыми костями… И это для вас представление?
Ёжиков. Слушайте, шеф, это же все для человечества. Миллионы людей посмотрят этот сюжет, будут осторожнее и не попадут в аварию. Сплошная польза!
Северин. Какие дураки только это вам внушали!
Горячкина. Так говорил главный редактор канала Северин Петрович.
Пауза.
Северин. Это я говорил про бомжей! Понятно?! Чтоб люди смотрели и понимали: нельзя пить много, не надо опускаться, иначе будешь бомжем. Вам что, все нужно разжевывать, телепузики?
Горячкина. Сделайте милость — объясните, в чем отличие!
Северин. Я принадлежу к среднему классу. Да и вы, кстати, тоже. Нас нельзя дискредитировать. А то люди будут нас презирать: э, да они не лучше нас, они в аварии попадают!
Северин Петрович вызывает охранников, они отнимают камеру.
Горячкина. Мы сами уйдем!
Ёжиков. Не трогайте женщину! (Ему слегка навешивают.)
Северин. Загадка: без рук, без ног на всех придурков скок! Кто такой? Это я. Не знаете, с кем вы связались. Да я вас вслепую всех завалю. Сколько там вас еще за дверью? Выходите! Я покажу, как надо биться!
Хрипит, замирает. Его шарик лопается. Издалека доносится нежный наигрыш аккордеона. Входит Пенсионерка с аккордеоном. Подходит к лежащему Северину. Долго всматривается ему в лицо, качает головой, чешет в затылке. Наконец прицепляет ему надутый шарик. Тот хватает его, мгновенно садится в постели и замирает лицом к зрителям с улыбкой.
Занавес.
В коридоре (на авансцене) охранники разговаривают с Горячкиной и Ёжиковым.
Ёжиков. Ты зачем раздавил кассету? Я вам пятьдесят зеленых зря, что ли, сунул?!
Охранник. Профессионал не подведет! Ну-ка поглядите на меня внимательно!
Горячкина. Вы?! Фокус с петлей на шее! Почему вы здесь?
Фокусник. Приходится крутиться в этой жизни. Следите внимательно за моими руками! Але! Оп! Але! Оп!
Тут же в его руке появляется кассета, совершенно целая. Он вручает кассету Ёжикову. Воз-
душные поцелуи в зал.
Горячкина. Неуничтожимость информации…
Ёжиков. А также — дезинформации…
Горячкина. Внушает надежду…