Кабинет
Павел Крючков

Книжная полка Павла Крючкова

КНИЖНАЯ ПОЛКА ПАВЛА КРЮЧКОВА

Сооружая детскую полку, подбирая книги, предназначенные для тех, кому еще только предстоит стать “взрослыми”, я перестал наконец ревновать российских детей к Гарри Поттеру. Меня, как ни странно, сначала успокоило то, что наши “детские” (или как их там ни назови) писатели все-таки пока еще не работают в режиме глобальных проектов, рано или поздно изживающих самое себя — вплоть до всемирных дискуссий: убивать или не убивать героя. У наших и коммерческая дыхалка послабее, и эксплуатация массового детского сознания пока еще не так отработана. Потом я понял, что дело не в развитии капитализма. Дело все-таки в тайне — старомодной и интернациональной. Как происходит этот таинственный естественный отбор приживания — Бог весть, что бы ни писали задним числом критики, социологи, психологи и историки. Чтобы герою выжить и служить нескольким поколениям, он должен родиться народным, тут его не убьешь, его судьбу определят сами дети. То же и с произведением в целом: его судьба (как и власть писателя над ним) непредсказуема. Чуковский пишет в дневнике, как он вымучивал свой “Самоварный бунт” (будущее “Федорино горе”) и сверхпопулярный во все времена “Телефон”, — неужели сейчас в это вымучивание кто-то поверит?

И когда мне говорят, например, что последние приключения Чебурашки, Крокодила Гены или простоквашинских героев куда менее популярны, чем первые их шаги в сказочном мире, — я отвечаю, что свою детскую народность эти герои утратить не смогут ни при каких обстоятельствах. Они пережили все и вся, им не страшны рыночные отношения, даже если они и сами в них теперь участвуют (Гена, Чебурашка и Матроскин с Шариком, кажется, даже организовывали кооперативы). Они уже давно стали кем-то вроде членов семьи. Так что строительство того самого первого домика для друзей (“Мы строили, строили и наконец построили!”), похоже, никогда не закончится.

Впрочем, то же можно сказать и о мальчике из школы волшебников: все большее количество юных “поттерианцев” делит жизнь Гарри на два периода. Один — безусловный (первые книги проекта). Другой — заметно отчужденный, не такой “родной” (финальная часть эпопеи). Но мальчик-то никуда не делся и уже не денется, мальчик был, он состоялся и все равно будет жить такой жизнью, какую ему определил читатель. Именно читатель, а не время: разве время вытеснило Васька Трубачева со товарищи в учебники по истории детской литературы, а шестидесятническим рассказам о Дениске Кораблеве обеспечило будущее?.. Или вот взять “Мишкину кашу” Николая Носова. Эпоха, застрявшая в ней (середина прошлого века), придает этой прозе дополнительный — и чуть-чуть интригующий — ретро-оттенок, только и всего. “Когда папа был маленьким” — из той же оперы.

Почти все представленные ниже книги — это отечественный мейнстрим детской и подростковой литературы, часть их успешно прошла испытания даже национальной премией. Интересно узнать, как сложится их судьба дальше.

 

+ 9

Валерий Воскобойников. Все будет в порядке. М., ОГИ, 2007, 104 стр. (“Дети ОГИ. Книжки на вырост”).

Когда в конце марта 2007 года было объявлено о том, что повесть вошла в финал второго сезона “Заветной мечты”, я как-то сразу соотнес это известие со словами координатора Литературного совета о зримой перемене жанровых соотношений, о нынешнем дефиците реальности. Так вот, Воскобойников, кажется, этот дефицит с лихвой восполняет. Написанная легким, почти “воздушным” языком история об одиннадцатилетнем Володе, его маме-врачихе и верных друзьях — вундеркинде-однокласснике Шурке и старшекласснике Анатолии — для ищущих родителей окажется нежданным подарком. Не сорвавшись ни в риторику, ни в назидание, ни в сентиментальность, Воскобойников нарисовал реальную и неуловимо питерскую картину школьной жизни с вкрапленными в нее судьбами. Казалось бы, хорошего мало: мальчик растет без отца, маму забирают в милицию за участие в демонстрации, его гениального одноклассника-заику травит учительница, в финале — жестокая драка и больница. Но в том-то и дело, что у каждого конфликта в этой вещи — счастливый конец. Не заграничный хеппи-энд, а наш, утешительный счастливый конец. Тут, видите ли, везде побеждает справедливость. Побеждает за счет неистребимой любви автора к героям, его нежного чувства юмора и бережного отношения к читателю. А это все дефицитные вещи. Ключиком к этой повести я посчитал редкое прямое высказывание Анатолия, старшего друга Володи: “А еще я решил, что обязательно возьму себе в друзья первоклассника. Если хочешь, можешь считать меня своим другом. Человек должен расти в ощущении безопасности и должен знать, что нужен всем”. Кстати, в авторской редакции повесть так и называлась: “Ты нужен всем”.

 

Екатерина Мурашова. Класс коррекции. М., “Самокат”, 2007, 192 стр.

Здесь об ощущении безопасности говорить не приходится. И с реальностью тут не все в порядке, потому что помимо резервационного, беспощадного мира, в котором обретаются “неполноценные” школьники классов “Д” и “Е” в престижной городской гимназии (директор ласково называет эти классы “наш Гарлем”), существует потаенный параллельный мир. В нем есть что-то от лемовско-тарковского “Соляриса”, и в то же время он наполнен реалиями и фантомами из прочитанных книг, сном-явью, куда некоторым из маленьких героев удается безотчетно сбегать. В этом параллельном мире одни из них чудесно преображаются, например, у них исчезают физические недуги. Другим, наоборот, этот мир как будто противопоказан.

События вращаются вокруг одного из самых “нормальных” — странноприпадочного Антона Антонова (он же повествователь) и “слишком нормального” дэцепэшника Юры Малькова, с появлением которого в школьном классе, как вы понимаете, меняется все. Этот Юра и гибнет в финале действия, таинственно положив душу свою за други своя… Почти все дети здесь — и могучий мальчик-кулак Паша (он обретает в лице Юры дополнительный смысл своего бытия), и почти слепой, плохослышащий Мишаня, и душевно исковерканные девочки, и парочка Митька-Витька (Витька — это Виктория), и “принцесса” Стефания, ослепительно красивая и абсолютно атрофированная Стеша, — все они подсознательно мечтают понять смысл своего существования. Существование это страшное: они и сами называют свою жизнь адом. О каком-либо благополучии в их семьях (у кого эти семьи есть) говорить тоже не приходится.

Если бы я стал искать одно слово для характеристики этой жесткой, но очень обнадеживающей книги, этим словом оказалось бы — солидарность. Именно эти дети, разрушенные изгои, маленькие уродцы с надломленной, но поэтической психикой, и оказываются людьми, способными на поступки, неведомые многим благополучным. Но для этого им нужно было научиться — не на словах — брать друг друга за руки. И в этом им помог один из них, Юра Мальков, добывший из них добро, запластованное ложью и равнодушием окружающего мира.

 

Капитолина Ахмедова. Вершины достигаются не сразу. М., “ИПТК „Логос” ВОС”, 2006, 184 стр. (Издание для слабовидящих).

Я решил воспользоваться “служебным положением” и представить книгу, с автором которой знаком уже более тридцати лет и персонажем которой отчасти являюсь (“проживаю” на целой странице). Вообще-то книга, скорее, для взрослых: педагог подмосковного детского санатория с сорокатрехлетним стажем обращается в ней к бывшим пациентам этого лечебного заведения, которые так и остались для Капитолины Алексеевны маленькими девочками и мальчиками, страдающими ревматизмами и сложными формами аллергий.

Я провел — с перерывами — в том 39-м санатории более трех лет, которые пришлись на начало семидесятых. Благодаря этому лечебному дому попал в Дом Чуковского, и если бы кто-нибудь сказал мне тогда, что я доживу до времен, когда моя “старшая пионервожатая” будет приводить ко мне на экскурсии своих подопечных, с которыми я связан столь исторически, — конечно же, рассмеялся бы. Но так и случилось.

Санатория больше нет, бывшая детдомовка Капитолина Ахмедова — пенсионерка. Книга ее воспоминаний — бесценна. За простодушием повествования, старомодной интонацией и трогательными “педагогическими отступлениями” — нелегкое нащупывание дороги к ребенку. На те несколько месяцев, которые больные дети оставались без родителей, без привычного окружения московских одноклассников, Ахмедова становилась для них всем: старшим другом, ангелом-хранителем, третейским судьей, партнером. И разумеется, никто не догадывался, что она каждый день учится общению с ними — изобретая свои бесконечные “педагогические велосипеды”, на которых им придется “ездить” в будущей, то есть сегодняшней, жизни. В каждом дне ее санаторских трудов находилось место для маленького подвига — будь то разрешение детской любовной трагедии или защита слабого. А еще она умела в нужные минуты ставить перед воспитанниками какое-то невидимое и очень необходимое зеркало, отражаясь в котором они менялись. Рассказы о таких “зеркалах” тут есть.

Здесь и живые портреты детей — “обычных” и неординарных, много “показательных” сюжетов и “переходящих героев” (например, обезьянка Микки). Много и честного волшебства вроде легенды о священной елке, у которой можно загадывать самые сокровенные желания. Шишки от этой ели, естественно, были волшебными, — и стоит ли удивляться, что в качестве свадебного подарка одному из пациентов Капитолина Алексеевна привезла несколько именно этих шишек, которые и поныне бережно хранятся в доме его родителей.

 

Наталья Нусинова. Приключения Джерика. М., “Самокат”, 2006, 128 стр.

Я начал читать эту книгу с конца — “Списка трудных и советских слов”, а уж потом перешел к приключениям о собаке, которая, по тайному мнению маленьких обитателей многонаселенного дома, была, конечно же, заколдованным принцем. Вот, из советских слов: “Партсобрание — это когда старые или не очень старые большевики собираются вместе, чтобы обсудить партийные вопросы, и одни выступают, а другие в это время спят или тихонечко ссорятся друг с другом”. Или: “Комсомольцы — они как коммунисты, только еще совсем молодые. Это ПАТРИОТИЧЕСКАЯ организация. В комсомол вступать необязательно, но всем надо, иначе в университет не примут”. А вот из трудных (это уже самый конец списка, в разделе “Кино…”): “Прототип — это человек или собака, про которого фильм снят”. Или: “Съемочная группа — все люди и собаки, которые участвуют в съемках фильма”.

Кинематографический раздел введен здесь потому, что фокстерьер Джерик снимался в легендарном фильме Ролана Быкова “Внимание, черепаха!”, сценарий которого писал отец автора книги Илья Нусинов в соавторстве с Семеном Лунгиным. Съемочной карьерой Джерика и завершается обаятельный мемуар “для детей, которые любят собак, и взрослых, которые все понимают”. Трудные слова и не входящие в список взрослые выражения типа “не обсуждается” или “неуместные разговоры” набраны здесь прописными буквами и предназначены всепонимающим взрослым, которым будет о чем подумать и чего вспомнить, читая эту семейно-лирическую книгу вслух перед сном.

Стоит добавить, что “Приключения Джерика” очень популярны у людей моего поколения, чье детство и юность как раз пришлись на брежневскую эпоху. Нусиновское “семейное чтение”, чудесно оформленное Надеждой Суворовой и Анной Вронской, обожают дарить на дни рождения и, похоже, не только в качестве ностальгического умиления, но именно что на память о детстве. И в конце концов, эта вещь — о собаке, без которой любое детство — не детство. “И он лизнул меня в щеку розовым языком”.

А вообще с собаками у нас в современной отечественной детской литературе все хорошо: взять хоть москвинскую любительницу джаза или усачевскую Умную Собачку Соню — они, как я вижу по своим и чужим детям, очень даже прижились. Кажется, приживется и Джерик.

 

Марина Журинская. Мишка и некоторые другие коты и кошки. Нижний Новгород, Издательский дом “Фома”, 2006, 176 стр. (“Христианская библиотека”).

Главный редактор христианского журнала “Альфа и Омега” написала книгу вроде бы о своем коте — “котархе” Мишке, которого, впрочем, автор проникновенного предисловия дьякон Михаил Першин не решился в стихотворном экспромте назвать — Мишкой. Очень уж сему царственному коту не подходило снисходительное прозвище. Поэтому для приветственной оды пришлось сделать исключение (“Котарх Михаил мурлыкать приходил…”) — а в остальном древнее библейское имя на один уровень с прозвищем никогда не ставилось, и Мишка всегда оставался Мишкой.

Только книга эта не совсем о коте, она — о любви к Богу, Который доверил этого (действительно удивительного!) кота конкретному человеку. А доверив, словно бы поручил этому человеку ежедневное вложение части своей души в кошачью жизнь. Кошачий век недолог, и с родным существом пришло время расстаться. Как-то словно в утешение он приходил к хозяйке во сне, а потом потихоньку переселился и в книжку.

Миллионы раз говорилось о том, что нам неведомо, через кого или через что Создатель способен вразумлять, обогащать, “достраивать” человека. Вот смотрите — и через кота, пятнадцать лет общения с которым что-то постепенно изменяли в душе его хозяйки. Эти годы представлены в книге тщательным, любовным пунктиром: десятки комичных и трагических случаев, поразительные наблюдения (хотя бы такое: гладить себе пузо Мишка разрешал только лицам духовного звания, остальных царапал — каково?) — словом, целая совместная жизнь. Особого внимания заслуживает пространное размышление о том, что кот — не домашнее животное… Никакой сентиментальности и сюсюканья в книге нет, она написана скорее сдержанно, хотя и очень стильно. И содержит при себе весьма “функциональный” подзаголовок: “строго документальное повествование”.

Мишка приснился автору через год после своей смерти. В том сне хозяйка внесла Мишку в комнату и сказала: “Господь не хочет, чтобы мы снимали с себя заботу о коте”. Проснувшись, думала: что это было? “И поняла: помнить, вспоминать с любовью, как драгоценный дар ценить эти пятнадцать лет, что были отведены нам для того, чтобы маленькое творение („непадшее и добровольно вошедшее в атмосферу зла и греха, окружающего человека”, как сказано в одном из лирических отступлений, которых много в книге. — П. К.) непрестанно повествовало о своем и нашем Творце”.

 

Анатолий Ким. Арина. М., “Октопус”, 2006, 224 стр.

Когда я думаю о практическом назначении хороших художественных книг для “детей и юношества”, то ничего, кроме банальной триады — просвещение-развлечение-воспитание, мне в голову не приходит. Ну разве не так? Книжка может стать учителем, игрой и, наконец, наставником. Потом начинается разделение на самые общие жанры: сказка, притча или быль, а затем идет уже более специфическая градация — разные там “фэнтези”, “приключения” или “строго документальные повествования”. Романы, повести, рассказы. Форма-содержание... Навязшая фраза о том, что писать для детей надо так же, как и для взрослых, только лучше, ничего не прояснит, если не воспользоваться окаменевшим понятием ответственности, понятием, которое давно уже нуждается в реанимации, вот только к какому аппарату его подключать?

Между тем два года назад выходил такой печатный труд — “„Кто соблазнит малых сих…” СМИ против детей”. Спрашивается: чем литература хуже СМИ? Хуже. Литература (впрочем, сегодня ее заменили игровые и анимационные DVD-сборники) — это специальный яд медленного действия, особенно для незакаленного. И когда мои знакомые хвастают, что их детям нисколько не вредят фильмы вроде “Моей ужасной няни” и современные трэш-комиксы, — я не верю. Вода камень точит. Дошло даже до того, что, когда сегодня появляется откровенно “моральная” книга, она зачастую вызывает отторжение.

Некоторые критики поругивали историю о маленькой девочке, ставшей сиротой при живых родителях, именно за это старомодное “морализаторство”, за бережностьтона, которая иным показалась, страшно сказать, слащавостью. Впрочем, А. Ким — профессионал, писатель-философ, не то что какая-нибудь там Лидия Чарская. Между тем люди старшего поколения, читавшие Чарскую в детстве, признавали, что, несмотря на шаблонность приемов и тем, она поучаствовала в некоем невидимом труде, который сегодня характеризовать как “облагораживание души” как-то неловко, а все же верно.

Одним словом, многослойный кимовский роман — отсюда. Он прихотливо выстроен, охватывает немаленький период жизни и героини, и ее близких и вырастает, как дерево, из интонации рассказчика-писателя, напрямую обращающегося к тому, кто его будет слушать (“роман-сказка для чтения вслух”). “Мне стало известно, и я уже говорил тебе и теперь повторяю: Арина родилась на свет для того, чтобы полюбить кого-нибудь. Сначала это была мама, потом бабушка, потом собака Полкан, потом кот Васька, потом корова Марта, потом красная земляника в лесу…” А перед тем — грустная сцена с поддатой бабушкой у метро: внучка помогает ей надеть калоши и с удивлением замечает, глядя на толпу, вползающую в метрополитен, “что никто из них в этой толкучке не любит никого другого”. Курсив не мой.

 

Татьяна Полетаева. Город городов. М., “Московские учебники и Картолитография”, 2006, 88 стр.

Двадцать “обыкновенных и необыкновенных историй”, построенных как прогулки по современной и старой Москве, соединились у Полетаевой в сказочную повесть, спрятавшую в себе учебник по москвоведению для самых маленьких, занимательные занятия по русскому языку и даже основы правил дорожного движения. Рядом с няней-экскурсоводом Танбикой (вроде бы простой московской домохозяйкой, но почему-то умеющей летать, как и ее кошка) — подопечные маленькие пытливые девочки. А вокруг — то Пушкин, то архитектор Василий Баженов, то царь Иван Грозный, то девочкин папа поэт Бах, то соседи по дому… Событий и персонажей — много, и все они скреплены общим пространством, Городом Городов, по которому не торопясь движутся наши герои, держа в руке путеводную карту. Они заходят в старые времена очень легко, совсем как в соседний двор. Пребывают там не слишком долго (чтобы не устать!) и возвращаются к своим сегодняшним играм и заботам, наделенные новым знанием и новой фантазией. Замечу, что это одна из немногих образовывающих и развивающих воображение младших школьников книг, построенная на исключительно отечественном материале, пронизанном столь интенсивной языковой — и разной другой — игрой.

Итак, “„Зачем одному Пушкину три музея?” — подумала Ксю”.

Впрочем, для более взрослых и менее легкомысленных могу предложить только что вышедшую “Летопись Москвы. История города в датах” того же Валерия Воскобойникова. Полетаевским Кса и Ксю она тоже, думаю, пригодится, но только когда они немного поучатся в школе.

 

Фред Адра. Лис Улисс. М., “Время”, 2006, 480 стр.

Это и следующее объемистое творение я представлю кратко: обе книги обласканы критикой и отмечены премией “Заветная мечта” за 2007 год. “Лис Улисс” стал победителем, а нижеследующий “ужастик” вошел в короткий список финалистов.

Пожалуй, со времен волковского “Урфина Джюса” я ничего столь захватывающего и не читал. Как эти почти пятьсот страниц удалось проглотить за каких-нибудь два дня — ума не приложу. Скрывшийся под псевдонимом, живущий в Иерусалиме автор написал сказочный, авантюрный, сатирический, непредсказуемый и абсолютно современный — до рискованности — роман. В этом мире нет и не может быть никаких людей: он состоит исключительно из животных — лис, волков, обезьян, пингвинов и прочих, — нагруженных, вестимо, человеческими эмоциями и бытом. Говорят, автора осуждали как антиклерикала (изрядная часть романа построена на истории о секте, ожидающей прихода некоего Сверхобезьяна). Говорят, он этому удивлялся. На обложке — комната Улисса, на столике — компьютер, на мониторе — в столбик — надпись: “Только для взрослых”. Не сразу и замечаешь, что над словом “только” посверкивает частица “не”.

 

Жвалевский/Мытько. Здесь вам не причинят никакого вреда. М., “Время”, 2006, 512 стр.

Эти, говоря по-булгаковски, штукари или, говоря точнее, правильные пацаны от детской литературы уже не раз ударяли по ихнему Гарри Поттеру нашим “Порри Гаттером”. Теперь они решили разделаться со Стивеном Кингом и его эпигонами. Получилось. Еще кто-то из читателей проницательно заметил, что стиль повествования близок виановскому. Ключик все там же, на обложке: “horror/humor”. “страшно/смешно”.

Последовательность этих слов очень правильная.

 

±1

Словарь современного детского языка. Под редакцией В. К. Харченко. М., “Астрель”; АСТ; “Транзиткнига”, 2005, 637 стр.

Отличный словарь. Ему только не хватает, на мой взгляд, приложения.

Здесь нам подробно рассказывают, как наши взрослые, “всехние” слова дети наполняют своим смыслом, как они переносят смысл со слова на слово.

ЗАДАНИЕ. — „Мама, я хочу тебе помогать”. — „Хорошо. Вот тебе задание: переложи чайные пакетики в железную коробку”. Неожиданно коробка падает. „Мама, у меня задание упало!” [д., 2 г. 10 м.]”.

И при этом очень мало собственно словообразования — ему бы подарить отдельный раздел.

Вот пример: “ВЕНТИЛЯТОР. Ветилятор [д., 2 г. 2 м.]. Детская загадка: Маленькая, как паласик, квадратиком, есть кнопка, крутится вверх-вниз, на палочке с проводком (вентилятор) [д., 5 л. 6 м.]. В сравн. Из окошка так дует, как будто я сижу на вентиляторе [м., 5 л. 6 м.]. Я бегаю как вентилятор: от меня холодный воздух идет [м., 5 л. 7 м.]”.

Но где же, господа, “вертилятор”, где это удивительное отглагольное существительное, навсегда прописанное в “От двух до пяти”?

P. S. Благодарю критика Ксению Молдавскую за помощь в работе над этой “Книжной полкой”.


Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация