Кабинет
Наталья Сиривля

Кинообозрение Натальи Сиривли

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

Все могут короли!

Фильмы “Королева” Стивена Фрирза и “Последний король Шотландии” Кевина Макдональда объединяют не только упоминание монархического титула в названии, фамилия сценариста Питера Моргана, полудокументальная основа и то обстоятельство, что исполнители заглавных ролей Хелен Миррен и Форест Уиттакер в этом году получили “Оскара”. Обе картины — о судьбах “людей империи” после ее распада; и конкретно — Британской империи.

В центре “Королевы” — Елизавета II в тяжелые дни после гибели принцессы Дианы. Герой “Последнего короля…” — угандийский диктатор Иди Амин, присвоивший себе, помимо прочего, титул шотландского монарха и даже имевший наглость претендовать на пост главы Содружества наций, занимаемый, как известно, Елизаветой II. Белое и черное. Лицевая и оборотная сторона империи. Благородная старая леди, из соображений хорошего тона не желающая разделить истерический траур британцев по “народной принцессе”, и чернокожий каннибал, посаженный на трон англичанами и потопивший Уганду в крови.

Впрочем, лицевая и оборотная сторона есть и в той, и в другой картине.

Главная “фишка” “Королевы” — не обстоятельства гибели Дианы (Фрирз не идет дальше общеизвестного, сама Диана предстает только в кадрах хроники, а версию о причастности к трагедии королевского дома режиссер оставляет в покое). И не стихия народного горя (тут тоже в основном хроника или ее имитация: горы цветов у дворцовой ограды, свечи, рыдающие люди и проч.). А скрытый от посторонних глаз быт монархического семейства.

Быт, надо сказать, очень своеобразный. На дворе 1997 год. В королевском дворце — допотопные телефоны со шнурами и старомодные телевизоры… Королева ездит на древнем джипе (зачем новая машина, если эта в полном порядке?), носит шляпки и платья по моде 50-х годов. То есть двор по-прежнему живет в эпоху до окончательного распада империи. И, глядя на все это, начинаешь кое о чем догадываться.

Империи, ясное дело, нужен император/императрица. Только мистика богопомазанности и личной власти способна сплавить воедино территории, разбросанные по всему миру, и людей, живущих кто в каменном веке, а кто — в индустриальном. Поэтому именно королева Виктория, а не какой-нибудь Дизраэли или Гладстон была символом прекрасной эпохи, когда над Британской империей не заходило солнце. В пору правления Елизаветы II империя рухнула. Территория и население государства за несколько десятилетий сократились едва ли не на порядок. И Бог знает, куда бы занесло эту страну, если бы королева в Букингемском дворце по-прежнему не предлагала очередному коленопреклоненному премьер-министру возглавить правительство, не ездила бы (возя с собой тонны платьев) с официальными визитами по странам Содружества, не давала бы бесконечные приемы, обеды и ужины в соответствии со строго соблюдаемым ритуалом. Иными словами, монархия в нынешней Англии выполняет роль драгоценного социокультурно-психологического балласта. Ее назначение — пребывать в неизменности, и королевский двор, возможно, даже не отдавая себе отчета, живет так, словно за истекшие пятьдесят лет в стране ничего не произошло. Новые веяния игнорируются.

Новым веянием как раз оказалась Диана — принцесса массмедиа, дружившая с поп-звездами и модельерами-геями, превратившая королевскую жизнь в нескончаемое скандальное шоу. За что и была отторгнута царствующей фамилией. Но безвременная гибель принцессы все же принудила Виндзоров заглянуть в календарь. Жизнь изменилась? Да неужели? Благородная сдержанность теперь не в чести? Людям нужны только гламур и слезы? И они давят на нас, чтобы мы приняли участие в этом пошлом спектакле? Какой ужас!.. Что вы говорите? Кризис? Сам институт монархии под угрозой? Да нет, мы, конечно, пойдем навстречу. Но ради чего?

Вот это “ради чего?” и есть основной вопрос фильма. Вопрос не только о смысле данного конкретного компромисса, не только о смысле монархии, но и смысле человеческой жизни, целиком принесенной в жертву королевским условностям и ритуалам.

Картина Фрирза открыто, швами наружу, сшита из двух материй — хроники (крупное зерно, смазанные кадры, репортажная съемка и проч.) и камерной психологической драмы, срежиссированной, сыгранной и запечатленной на пленку с предельной тщательностью и запредельной точностью: ни одной лишней детали, плана, реплики. На замысел работает каждая интонация, каждое движение лицевых мышц. При этом, по мере развертывания сюжета, такая отчетливая картинка обретает нежданную глубину.

После первых охов, ахов с грелками и в халатах (известие о гибели Дианы приходит ночью), когда становится ясно, что происшедшее для семейства — неприятность, но никак не повод для горя, Виндзоры удаляются в свою шотландскую резиденцию Балморал охотиться на оленей. Мальчиков-принцев нужно отвлечь от газетно-телевизионной шумихи, и вообще им лучше побыть на воздухе.

Если вдуматься, цинизм редкостный: отвлекать детишек охотой на кого бы то ни было, в то время как тело их матери (тоже ставшей, по сути, жертвой охоты со стороны папарацци) еще не предано земле. Но никто не вдумывается. Это в порядке вещей. Тут — вековая аристократическая традиция жестокого равнодушия ко всему, происходящему за пределами круга избранных. Этакий непременный английский чай в пять часов под тентом, невзирая на мучимых зноем туземцев.

Охота в дни траура, покойный, загородно-твидовый, невозмутимый стиль жизни в старинном шотландском замке для Виндзоров — норма. Ненормально то, что бьющееся в истерике общество не желает оставить их в покое. И вот уже специальный комитет принимает решение о проведении похорон по королевскому ритуалу (“с полным фаршем”). Елизавете остается только растерянно согласиться. “Но это же сценарий моих похорон!” — возмущается столетняя королева-мать (Сильвия Симз). Вот Блэр (Майкл Шин) трезвонит в неурочное время, отвлекает от вечернего чая, намекает на бучу в газетах… “У тебя чай остыл”, — сочувствует принц-консорт (Джойс Кромвелл). Семейство стоически пытается не отступать от привычного распорядка. И только карикатурно-трусливый принц Чарльз (Алекс Дженнингс) признается матери, что боится пули, и просит пойти навстречу требованиям толпы. Елизавета вздыхает: принц Уэльский никогда не отличался королевскими добродетелями.

И все же в чем в данном случае заключается королевская добродетель? Иначе говоря, в чем суть монархии?

Для мужа королевы все просто: мы по определению самая высокопоставленная семья в Англии и не обязаны ни к кому прислушиваться.

Для королевы-матери тоже: твоя власть от Бога и народ тебе не указ.

Сама Елизавета в растерянности. Она не знает ответа. Проведя почти пятьдесят лет на троне и абсолютно безупречно все это время исполняя обязанности монарха, она впервые не понимает: зачем? Она всегда руководствовалась не чувством, а долгом. Ей никогда бы в голову не пришло публично, как Диана, сетовать на неверность мужа (хотя, насколько можно понять, поводы были), развестись, завести любовника, позировать перед камерами, эпатировать истеблишмент… Она никогда не делала то, что хотела. И все это самообуздание, мучительная самодрессировка длиною в жизнь только для того, чтобы народ вдруг возненавидел ее за вполне понятную сдержанность в дни смерти разведенки принцессы? Но Диана уже давно не член королевской семьи! И ее смерть, похороны и прочее — частное дело Спенсеров. При чем тут она, Елизавета II?!

Однако конфликт между нацией и королевским домом нарастает. И вот уже лопоухий мальчишка Блэр предъявляет ей ультиматум: семейство должно вернуться в Лондон, флаг над дворцом должен быть приспущен в знак траура, королева выступит с заявлением и примет участие в похоронах. Иначе он ни за что не ручается, стихийные волны народного горя сметут монархию.

В смятенных чувствах королева отправляется к месту охоты за поддержкой членов семьи. И тут суть конфликта в очередной раз (вначале — семейная драма, затем — социальная) меняется, и на экране начинает звучать вдруг в полную мощь универсальная тема природы. Королевский джип глохнет посреди неглубокой реки; выбравшись на берег и отвернувшись от зрителя, несгибаемая старая леди плачет от бессилия и отчаяния, а за ее спиной вырастает прекрасный, крупный, грациозный олень.

Большинство из тех, кто писал о “Королеве”, решили, что благородный олень — символ монархии, затравленной поп-культурой и СМИ. Но мне почему-то почудилось, что олень — это Диана. Недаром самый запоминающийся и неожиданный ее образ в фильме — фотография, где Диана в бирюзовом купальнике сидит, свесив ноги, на рее чьей-то роскошной яхты. Такое же большое, грациозное, сильное тело. Та же свобода. Диана — вольное, не поддающееся дрессировке животное в образцовой конюшне вышколенных до полного автоматизма Виндзоров. Она посмела быть живой, непредсказуемой, непосредственной там, где это категорически не приветствовалось. За это ее любили простые британцы. Этим она раздражала двор. И вот — явилась королеве, затерянной в пустынном пейзаже, в виде оленя. Ну, или просто старушка почуяла в статном животном то, что неизменно и ежечасно подавляла в себе, — свободное дыхание жизни. Так или иначе, явление оленя пробивает в душе королевы многолетнюю броню аристократической сдержанности, и перед нами — совершенно другая Елизавета: распахнутые глаза, лицо без маски, на щеках — слезы… Издалека слышатся выстрелы. Королева гонит животное: иди отсюда, кыш, кыш! Царственный олень спокойно стоит и смотрит…

Нет, его убьют не члены королевской фамилии. Как не они убили Диану. Спустя недолгое время олень, забредший в соседнее поместье, станет жертвой “платного гостя” — главы некоего инвестиционного фонда. Узнав про это, Елизавета, полностью презрев этикет, едет в последний раз посмотреть на убитое чудо. Заросший травою двор. Древняя каменная ротонда. Выскакивает егерь: “Ваше величество…” — “Нет-нет, никому не надо докладывать… Я просто хочу взглянуть на оленя…”

Он вздернут за ноги посреди круглого зала. Из шеи сквозь специальную решетку стекает кровь. Рядом на столе — голова с царственными рогами. Дырочка от пули. Потухший взгляд… “Надеюсь, он не мучился… Мои поздравления вашему гостю”, — выдавливает из себя Елизавета. Чудовищная, бьющая по нервам жестокость насильственной смерти тут уже не скрыта от сознания спасительным покровом аристократического охотничьего ритуала. Впечатление такое, словно королева нашла в себе мужество попрощаться с Дианой в морге, во время вскрытия.

После этого королева сдается. Позволив себе что-то почувствовать, Елизавета идет навстречу чувствам толпы. Королевское семейство возвращается в Лондон. Королева выходит к народу, идет вдоль заваленной цветами дворцовой ограды, читает записочки: “Мы тебя любим!”, “Они убили тебя!”… Пересилив себя, оборачивается к толпе, стоящей за ограждением. Подходит к девочке с букетом цветов: “Давай я помогу тебе, положу их”. — “Нет”, — говорит девочка. Долгая пауза, словно пощечина. “Это вам”, — ребенок отдает букет королеве и делает книксен. И вот уже современные молодые девицы за ограждением приседают в реверансе одна за другой. Господи, как же непостоянна толпа!

Дальше все как по нотам. В черном платье и жемчугах, стоя перед телекамерами на бархатном красном помосте, королева произносит на всю страну отредактированные в канцелярии Блэра слова сочувствия и скорби. Миллионная толпа на подступах к собору св. Павла. Проплывает гроб, накрытый государственным флагом. Собор наполняют знаменитости: Паваротти, Бой Джордж… Брат принцессы говорит прочувствованную речь, и толпа взрывается аплодисментами. Даже Блэр смущенно аплодирует, даже его жена… Овации в соборе, в момент похорон? Елизавета только недоуменно трет переносицу рукой в черной перчатке.

Финал. Блэр приходит на очередную еженедельную аудиенцию. Сияет, как пионер, который только что перевел старушку через дорогу. Старушка холодна как лед. Она совершенно не рада тому, что произошло. Народная ненависть оставила в душе незаживающую царапину. “В один прекрасный день, — говорит она Блэру, — они точно так же возненавидят вас. И это тоже произойдет совершенно неожиданно”. А дальше в сопровождении своры собачек корги королева и премьер-министр спускаются в парк, беседовать о реформе народного образования. Социальный механизм продолжает функционировать в прежнем режиме. Для британцев сохранена возможность жить в той же стране, где родились их деды и прадеды, не такой же, но той же. И ради этого монархам приходится иной раз поступиться принципами и отречься от кастового, семейного и просто человеческого эгоизма. Работа такая.

Фильм Фрирза вышел у нас в дни 90-летия Февраля, когда в обществе бурно обсуждались причины и следствия крушения Российской монархии. Монархисты кричали о предательстве, либералы тихо цедили про неизбежность, кремлевские пропагандисты вбивали в головы мысль о пагубности и вредоносности любых революционных телодвижений. После просмотра “Королевы” невольно думаешь, что вот сиди у нас до сих пор на троне подобная аристократическая старушка (Хелен Миррен, кстати, по происхождению — русская), жили бы мы в совершенно другой стране. Похожей больше на Англию, а не на Уганду. Но для этого, увы, потребна была в те дни не только иная степень вменяемости монархии, но и другой уровень внутренней свободы подвластного населения.

Миррен в картине Фрирза виртуозно играет драму королевы, которая царствует, но не правит. Форест Уиттакер в “Последнем короле Шотландии” жирными, размашистыми мазками рисует образ властителя, который правит как хочет, но не в состоянии избавиться от мучительных колониальных комплексов. Чего он только не делает! Чудит на весь мир. То требует перенести в столицу Уганды штаб-квартиру ООН, то намеревается сместить с поста английскую королеву, то объявляет войну Америке… Дружит с самыми одиозными “людоедами” типа Муамара Каддафи, людей убивает сотнями тысяч, провозглашает себя царем всех рыб и зверей, но никак не успокоится его сердце — сердце чернокожего капрала Королевских вооруженных сил, сполна хлебнувшего унижений на службе империи.

В отличие от “Королевы”, где хроника и игровое кино стилистически и визуально разведены (вот-де то, что вы помните по репортажам СМИ, а вот как предположительно все было на самом деле), “Последний король Шотландии” целиком снят в квазидокументальной стилистике (дрожащая камера, стремительные панорамы, ворох как бы случайно попадающих в кадр деталей) и поначалу кажется скучноватым. Он похож на сотни виденных неигровых картин об экзотических странах. Африканские пейзажи, африканские пляски, африканские дети, африканский диктатор, увешанный орденами, как новогодняя елка, то произносящий перед восторженной толпой революционные речи, то исполняющий ритуальные танцы, вооружившись копьем и щитом. Форест Уиттакер не жалеет для Амина клоунских красок, но его диктатор от начала до конца не меняется. Меняется восприятие Амина, которого мы видим глазами белого человека — юного доктора Гарригана (Джеймс Маквой).

Закончив медицинский и взвыв от благополучной шотландской скуки, Гарриган отправляется в Уганду, просто ткнув пальцем в глобус. Инфантильный авантюризм, сдобренный расхожими гуманистическими штампами: учить, лечить, спасать черных детишек, помогать строить в бывшей колонии новую жизнь. Судьба-насмешница моментально возносит Гарригана к вершинам угандийского истеблишмента и делает личным врачом недавно захватившего власть Амина. Доктор счастлив, как счастлив бывает иной раз интеллигентный мальчик со скрипочкой подружиться с главным городским хулиганом. Маквой — тщедушный рыжий шотландец с милым, точеным лицом (он запомнился зрителям по роли Фавна в “Хрониках Нарнии”). Уиттакер — негр под два метра, за сто килограммов; море обаяния, легко переходящего в наигранную истерику и ненаигранную агрессию. Клоун, хамелеон, восхитительный чернокожий bad boy… Не друг — сказка. Правда, то обстоятельство, что Амин — “плохой мальчик”, Гарриган до поры до времени пытается игнорировать, несмотря на недвусмысленные предупреждения старших.

Полфильма доктор добросовестно слеп. Поворотный момент наступает, когда герою удается спасти Амина от покушения, и его по дружбе ведут взглянуть на муки поверженных недругов. Однако зрелище пыток не заставляет его прозреть. Пол-литра виски — и кажется: все в порядке.

Дальше — больше. Доктор имеет неосторожность настучать на министра здравоохранения, которого видел в баре беседующим с европейцем. Министра убивают. Причем Амин не лишает себя удовольствия прямо объявить доктору: “Это по твоему доносу”. К брезгливому, стороннему ужасу при виде крови прибавляется вполне конкретное ощущение совершенной подлости и чувство вины. Но и этого мало. Все еще думается, что можно отвлечься, что виски поможет.

На следующей вслед за тем безумной вечеринке герой оттягивается по полной и даже вступает в любовную связь с младшей женой Амина — красавицей Кей (Керри Вашингтон). А вернувшись домой, обнаруживает, что лишился британского паспорта. Вот это уже серьезно. Тут начинается паника. Как же! Посягнули на важное: свободу, идентичность, под угрозой сама возможность вернуться из зазеркалья в цивилизованный мир. Герой бросается к ненавистному англичанину из посольства (явному шпиону, которого доктор полфильма высокомерно третировал за неуклюжие попытки вербовки): “Спасите!” Но англичанин — тоже не дурак. Он тоже профи по провокациям: сначала открывает глаза герою на творящийся в стране геноцид, потом унижает: “Знаешь, как тебя называют здесь? Белой мартышкой!”, а потом ставит условие: “Хочешь домой? Убей Амина”. Хорошенький выбор!

Герой летит с семидесятого этажа и, пролетая мимо двадцать пятого, все еще пытается убедить себя, что ничего страшного не происходит. Дает советы Амину, как разговаривать с иностранными журналистами. Шмякается о землю он в тот момент, когда видит в больнице обезображенный расчлененный труп Кей, предъявленный для назидания знакомым и родственникам включая детей: ноги прекрасной женщины пришиты к плечам, руки — туда, где ноги.

После этого доктор, проблевавшись, зажимает в потном кулачке отравленные таблеточки и отправляется прямиком к своему дружбану, который, пьяный-обкуренный, с удовольствием глядит в этот момент порнуху в обществе боевых товарищей. А дальше начинается известная заваруха в Энтеббе, где Амин позволил палестинским террористам посадить угнанный самолет. Вся аминовская банда, прихватив доктора, едет туда. Амин красуется, изображает из себя миротворца, важно обещая начать переговоры с Израилем. А его начальник службы безопасности — громила с непроницаемым, плоским лицом — на глазах у доктора норовит скормить одну из таблеточек солдату, стоящему в карауле: отравлена или нет?

И тут герой совершает единственный за весь фильм Поступок — бросается к солдату, заставляет выплюнуть пилюльку и тем самым подписывает себе смертный приговор. Однако “плохому мальчику” мало просто соблазнить, “опустить” и убить хорошего. Нужно, чтобы “белая мартышка” помучилась. Доктора подвешивают в баре аэропорта на крючья, продетые сквозь нежную белую кожу. Но перед этим Амин произносит назидательный монолог, в котором сконцентрирована вся суть фильма: “Ты приехал сюда поиграть в черненьких человечков? Так вот, мы — не игрушечные. Мы — реальные. И сейчас ты почувствуешь эту реальность”.

Да уж, реальность! И чего с нею делать, никому не понятно. В данной конкретной истории в Энтеббе израильтяне просто дали товарищу диктатору по рукам: прилетели, постреляли солдат и террористов и освободили заложников. Но эта самая “реальность” воспроизводится снова и снова и зовется то Амин, то Каддафи, то Усама бен Ладен, то Ахмадинежад… Гремучая смесь цивилизации и варварства, отличное знание психологии белого человека и сознательная готовность играть с ним без правил. Этакие прекрасные, харизматичные лидеры, которым спасу нет, как хочется поиздеваться над “белыми мартышками”, пусть и ценой жизни тысяч и тысяч людей. И сколько еще таких “пузырей земли” возникнет на обломках былых империй, не знает никто. Равно как и того, как нейтрализовать опасность. Силовое решение эффективно в локальных случаях, как в ситуации с Энтеббе. Но в глобальном масштабе болезнь только разрастается. Сколько еще жить со всем этим, какая тут терапия поможет — Бог весть. Остается только надеяться, что объем преступлений, насилия и унижений, совершенных некогда белыми людьми под знаменами разнообразных империй, не превысил критического порога, так что ответная волна насилия не снесет весь мир.

Доктора спасает (заплатив за это собственной жизнью) чернокожий коллега, которого Гарриган некогда сменил на посту личного врача президента. Он снимает его с дыбы, перевязывает и выпускает на летное поле, где герою удается затеряться в толпе отпущенных Амином заложников-неизраильтян, добраться до самолета и улететь. Почему черный доктор спасает белого? Да потому, что вменяемость не зависит от цвета кожи. Цель доктора — прекратить кровавый хаос в стране; и живой, авторитетный белый (черному кто ж поверит?) свидетель зверств режима Амина для него важнее трупа “белой мартышки”.

Любопытно, что в обеих картинах кульминация — жуткое зрелище расчлененного трупа. И не важно, что в одном случае — это олень, в другом — прекрасная женщина. Видимо, сценарист, да и режиссеры полагают, что лишь такого рода шок способен пробить прекраснодушное самодовольство белой цивилизации и заставить людей хоть как-то прозреть... Мы живем в катастрофически больном мире. В мире, балансирующем на грани. И каждый совершенный кем-то поступок, добрый и злой, — остается в истории, любой персональный выбор тут значим. Это заставляет трезво относиться к реальности, но и внушает некоторый оптимизм.

Нам, живущим в бывшей империи, в бывшей метрополии, обремененной (так уж сложилось) всеми комплексами колонии, глядеть на это весьма поучительно.


Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация