Кабинет
Максим Амелин

Единственный Одиссей

Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор трех книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик Катулла и «Приаповой книги». Лауреат многих литературных премий. Живет в Москве, занимается книгоиздательской деятельностью.
Единственный Одиссей
стихи

*    *

 *

Разбитая может ли чаша срастись
и злак всколоситься, исторгнутый с корнем? —
Лишь пар устремляется струйками ввысь,
от праха земного к обителям горним,

отзбыва взыскуя, зане не суметь
ни письменно выразить жалоб, ни устно, —
так патина кроет небесную медь:
искусство безжизненно, жизнь безыскусна.


 


*    *

 *

Цветам рассказывай, — они тебя поймут, —
            и птицам жалуйся текучим,
неразрешимыми сомнениями мучим,
            от внутренних и внешних смут
           стремясь избавиться, — но тщетно:
выспрь пепел пламенный выпрастывает Этна.


Восторг неведомой доселе высоты, 
            освобождение — вольготы!
Но птиц с обугленными крыльями полеты,
            но помертвелые цветы, 
           безмолвно до корней сгорая,
не предвещают ни чистилища, ни рая.

 


*    *

 *

Миф о Париже больше, чем сам Париж,
красочней, звонче, вкусней, ароматней, глаже,
глубже кладббищ подземных и выше крыш, —
безвозвратно утраченный — для продажи 

выставленного, сравнительных степеней,
сам убедился, подлинник хуже списка,
мельче, невзрачней, выхолощенней, бедней, —
нет ничего похожего, даже близко, 

как ни гляди, с орлиной ли высоты,
с плоскости ль человечьей, еще ль откуда,
чем свет Старый и Новый пленялись, ты 
не увидишь, — ни жизни, ни сна, ни чуда: 

Музы слепы, глух и нем Аполлон, 
проволокой Пегас оплетен паучьей, —
хватит с него четверок, со всех сторон
вкопанных на перекрестке нищих созвучий.


 


Страшные строфы

(подражание Ивану Волкову)
           

Ты сеешь и строишь напрасно, зане
            пожать и пожить не придется, —
спасайся на блещущем звездами дне
            глубокого лучше колодца, 
свои запустелыми ниву и дом
со всем, что на ней прозябает и в нем,
            оставь, ни о чем не жалея, 

с усладами горести мирные брось,
            расстанься с размеренным бытом, —
земная дрожит, а небесная ось
            грохочущим вторит копытам —
вскачь мчится глумливая диких орда
кочевников брать и сметать города
            и веси, ввысь прах восклубляя

и персть воздымая столбом, на восток
            с заката ль, на запад с восхода ль,
не важно, но каждый — кичлив и жесток,
            и удаль, и одурь, и одоль
снаружи, ни сердца внутри, ни ума —
несется, чтоб выпотрошить закрома
            и вытоптать в поле посевы, 

твой скот бессловесный свести, сгоряча
            предаться татьбе и разбою,
детей полонить и жену, бормоча 
            молитвы, поять, а с тобою
такое соделать, что память веков
подобный вместить не сподобилась ков, —
            да кара свершится Господня!


 


*    *

 *

Ты мне земного была дороже
существования, — моему
телу твое до внутренней дрожи
памятно, наперекор уму,

в нем заключенному, и поныне, —
так не торопится ни одно
судно груженое средь пустыни
соли с водой уходить на дно,

где обитают рыбы и крабы,
сплющенные с обоих боков, —
с палубы память спихнуть пора бы
лишней поживой для рыбаков.


 


*    *

 *
           

                Заря зарделась на востоке,
деревенская девка, ведущая
                            на привязи день
       белоголовым теленком,
    еще не ведающим уже
в суморбоках готовящегося вечерних
               ему заклания. —

               Что неизбежно, то свершится. —
Одиссей хитромудрый сопутников
                ослушных своих,
            жаждой томимых и гладом
         на диком острове, где паслось
средь пестреющих выгонов солнцево стадо,
                        столь постоянное

               по численности, что единой
головой прирастало для убыли
                в четыре зимы,
            как ни старался лишенных
         рассудка словом остановить,
но со слухом у чревонеистовства плохо
                        и нет зазрения. — 

               Короче, сообща напали,
кровеносную жилу надрезали
                            на вые быка,
         дабы насытиться мясом
     парным, не жаренным на костре,
и напиться рудой, — до костей был обглодан
                        день возвращения. —

               За то погибель им досталась
всем в удел, по отдельности каждому. —
                            Из них не узрел
         дома по странствиях многих
     никто. — Единственный Одиссей, 
отвлекаемый выспренним гласом от зова
                        утробы трубного,

               не вскорости, но воротился
восвояси. — Зачем пересказывать
                 известное всем? —
            Памороки обреченным
         отшибло напрочь, — время пришло 
вновь напомнить, что все и даруется Богом,
               и отнимается!

*    *

 *

Ни разбрасывать камни, ни собирать
мне не хочется, — нет никакого смысла,
потому что туч моровая рать,
рассевая мрак, над землей нависла, 

ничего не ища и не находя,
кроме личных польз или частных выгод,
мощью разрушительного дождя
тех разящая, кто укажет выход

и навозну кучу приметит в ней,
с путником из басни Хвостова сходен, — 
дай рукам покой, не тревожь камней,
собирайся с духом, пока свободен.

Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация