Семейные узы. Модели для сборки. Сборник статей. Составитель и редактор
С. Ушакин. М., “Новое литературное обозрение”, 2004. Кн. 1 — 632 стр. Кн. 2 — 520 стр.
Оценка сборника научных статей — задача заведомо неблагодарная. Такой сборник как жанр обречен быть неровным по уровню и разнонаправленным по адресации. Еще труднее рассчитывать на гармоничный результат, если сборник издается на средства западного грантодателя: под общей обложкой с неизбежностью оказываются труды ученых, воспитанных в разных традициях, использующих разный терминологический аппарат и, что особенно существенно, разную, нередко плохо совместимую “оптику” для описания сходных сюжетов.
Настоящий двухтомник составлен известным культурологом Сергеем Ушакиным и посвящен моделям российской семьи — дореволюционной, советской, постсоветской. Проблемы семьи как социального института актуальны и для России, и для Запада, хотя по причинам почти противоположным. Для Запада семья остается проблемой, потому что на фоне относительного социального благополучия именно внутри семьи обнаруживаются неизбывные конфликты — неравенство мужских и женских ролей, насилие родителей над детьми, поколенческий разлом, исчезновение традиций. В России ситуация в значительной мере обратная — обрушилось большинство социальных связей, в силу чего семья осталась главной матрицей поведенческих кодов, по отношению к которой внешний мир интерпретируется как заведомо чужой и враждебный.
Всего в двухтомнике 37 статей (не считая введения от составителя), из которых 10 написаны иностранными исследователями, а одна работа — совместная. Хотя авторы анализируют по преимуществу советскую и постсоветскую семью, а также гендерные проблемы, в сборнике есть также исторические и историко-этнографические очерки. Преобладают работы собственно научные, но немало и текстов, которые более уместны были бы не в научном, а в научно-популярном издании.
Двухтомник открывается большой статьей С. Ушакина, которая — в качестве введения в практически необъятную проблематику — будет полезна многим читателям, в особенности начинающим исследователям. Далее статьи сгруппированы по разделам, но компоновка и заголовки этих разделов скорее эффектны, чем информативны. Как угадать, что можно найти под рубрикой “Бытовые тактики”? Поэтому ниже я позволю себе пренебречь этой структурой и остановлюсь вначале на общей характеристике книги, а затем на конкретных исследованиях — как на тех, что мне представляются особенно удачными, так и на тех, что показались особенно неудачными.
Разумеется, выбор ракурсов освещения темы в любом сборнике — прерогатива составителя. А то, что читатель искал одно, а нашел другое, — казалось бы, всего лишь факт его частной биографии. Отмечу тем не менее четыре пробела, значимые для меня лично — раз уж издательская аннотация адресует сборник не только специалистам.
Пробел первый. За исключением статьи американской исследовательницы Линн Виссон о воспитании детей в русско-американских браках, в двухтомнике вообще нет работ о спектре социальных взаимодействий в треугольнике “отец —мать — ребенок”. А ведь в этой сфере за последние сорок лет произошли огромные изменения. Мужчина не ограничился правом “главного кормильца”, а стал претендовать на полноценное психосоциальное “родительство”, воплощенное прежде всего в готовности взять на себя все обязанности, ранее свойственные именно и только матери. Речь идет не просто о том, что отец готов избавить мать от многих хлопот, связанных с уходом за детьми и их воспитанием, а о стремлении разделить с ней всю полноту ответственности за ребенка, независимо от того, растет в семье девочка или мальчик, надо ли ребенка вовремя покормить из бутылочки или пойти в школу на родительское собрание.
Это видно даже на примерах из области массовой культуры. Вспомните хотя бы американский фильм “Крамер против Крамера”; многочисленные интервью Джона Леннона, который гордился тем, что обрел себя заново, баюкая недавно родившегося сына Шона; знаменитую фотографию уже немолодого Ива Монтана, который ведет в первый раз в школу “первой ступени” (фактически в детский сад) своего трехлетнего сына.
Пробел второй. В двухтомнике нет ни одной работы, посвященной проблемам планирования семьи в России. В СССР оральные контрацептивы появились всего тридцать лет назад, в остальном мире — двадцатью годами раньше. С одной стороны, понятие “планированная беременность” вошло в быт, но все же в России это преимущественно быт городской семьи, хотя и здесь количество абортов все еще остается чудовищно большим.
Пробел третий. Общеизвестно, что в современном мире — в том числе и в России — распространенным является длительное сожительство, когда сущность отношений свидетельствует именно о семейных узах, но последние по разным причинам юридически не оформлены (у нас за неимением нужного термина в этом случае говорят о “гражданском браке”). До отмены института прописки и начала массовой приватизации жилья браки подчас не регистрировались (среди прочего) по причинам, связанным с советским жилищным законодательством. Теперь они не регистрируются по иным причинам — например, ради получения разного рода субсидий от государства. Однако сравнительно новым институтом стали те “гражданские браки”, которые вернее было бы назвать “пробными”: мужчина и женщина подолгу живут вместе и ведут совместное хозяйство, имея определенные планы на будущее. Нередко брак регистрируется только из-за того, что один из членов такой пары должен надолго выехать за границу. “Пробные” браки в России имеют свою специфику еще и потому, что у нас нет института помолвки.
Пробел четвертый. Считается, что в современной России возобладала ядерная семья. Это верно лишь отчасти. Во-первых, ядерная семья не могла бы столь успешно возделывать пресловутые “шесть соток”, с которых кормится огромная часть нашего населения, о чем неоднократно убедительно писал Симон Кордонский. Во-вторых, доходы наших граждан таковы, что в среднем работающий отец может прокормить и жену, и ребенка в течение весьма ограниченного времени. Чтобы свести концы с концами, мать ребенка должна поскорее вернуться к работе, а роль бесплатной няни придется играть бабушке, даже если для этого ей надо ехать на другой конец большого города, а то и в другой населенный пункт.
Разумеется, нельзя объять необъятное. Но нашлось же в двухтомнике место для двух обстоятельных статей о семейной жизни декабристов в сибирской ссылке — одна работа касается ссыльных, к которым приехали их жены или невесты, другая повествует о декабристах, фактическими женами которых по разным причинам стали представительницы иных, нежели дворянское, сословий.
Такая прихотливость в выборе сюжетов озадачивает.
Удивил меня и стиль многих публикаций. Во-первых, слова дискурс и дискурсивный во всевозможных сочетаниях употребляются многими авторами с частотой, извинительной разве что для студентов-первокурсников. Мировоззрение, миропонимание, теория, модель, ракурс, позиция, мнение, убеждение, точка зрения — все эти слова вытеснены на обочину вездесущим дискурсом. Во-вторых, недоумение вызывает изобилие ссылок на труды авторов из определенной “обоймы”. Сами по себе подобные ссылки могут быть необходимы или хотя бы уместны, но слишком часто они всего лишь орнаментальны. Так, именно орнаментальными выглядят ссылки на Соссюра, Фрейда, Волошинова, Проппа, Леви-Строса, Тынянова, Б. Успенского, Кристеву и М. Мосса в работе Д. Бычкова о жизни детей и подростков в интернатах. В контексте “надзирать и наказывать” естественны отсылки к Фуко и Бурдье, но при обсуждении проблемы сиротства странно не упомянуть Януша Корчака, зато сослаться на “Поэтику композиции” Б. Успенского.
Тем же грешат и авторы других статей. Впрочем, в немалой степени подобный упрек я бы адресовала и составителю. Например, С. Ушакин объясняет композицию рецензируемого сборника, ссылаясь на “монтажное восприятие”, характерное для кино и того стиля эссеистики, который в русской литературе блистательно воплотил Виктор Шкловский. Следует цитата из работы Шкловского об Эйзенштейне, заканчивающаяся фразой: “И вне монтажного восприятия, вероятно, восприятия нет...” Но понятие монтажа уже давно стало обиходным. Поэтому попытка построить сборник научных статей в надежде на эффект, порождаемый соединением на первый взгляд несоотносимого, с моей точки зрения, не нуждается в “подпорках” в виде ссылки на Шкловского — либо эта попытка удачна, либо нет.
К счастью, в двухтомнике есть и другие “модели” — если не для сборки, то для разумного подражания. Четыре статьи, такие разные и по стилю, и по теме, показались мне в равной степени интересными и даже образцовыми — каждая в своем роде.
Это работа Ильи Утехина о словесном насилии “Язык русских тараканов (к постановке вопроса)”, уже упоминавшаяся статья Линн Виссон о трудностях воспитания детей в русско-американских семьях, статья Сюзан Рид “Быт — не частное дело” и исследование Дмитрия Воронцова, посвященное стабильным мужским гомосексуальным парам.
Илья Утехин показал себя тонким аналитиком обыденности еще в книге “Очерки коммунального быта” (М., 2004). В контексте обсуждаемой статьи “тараканы” — это что-то вроде “пунктиков” или “заскоков”. Утехин анализирует такой способ общения в семье, при котором насилие осуществляется только через слово, зато неуклонно и предельно болезненно. Чаще всего старшие или “сильные” кричат на младших или “слабых”, якобы призывая их внять голосу здравого рассудка, а на деле осуществляя принцип “ты виноват уж тем, что хочется мне кушать”. Ведь фразы наподобие “Отвечай, я тебя спрашиваю!” отнюдь не предполагают ответа. В качестве убедительного примера речевого насилия автор проанализировал стратегию общения Фомы Опискина из “Села Степанчикова” Достоевского. Суть подобного речевого насилия, по мнению Утехина, в том, что жертва “связана” невозможностью ни согласиться с высказыванием своего “палача”, ни оспорить его, ибо последний для “жертвы” слишком значим — в конечном счете просто любим.
Утехин полагает, что первым проанализировал ту же, что описанная Достоевским, схему коммуникации Грегори Бейтсон — американский антрополог, который назвал ее “схизмогенезом” — то есть поведением, лишающим личность возможности оставаться собой, вынуждающим “слабого” как бы раздваиваться. Введенный Бейтсоном (и прославивший его!) термин double bind в англо-американской научной традиции сыграл парадоксальную роль, сходную с бахтинским понятием диалога. (Утехин переводит double bind как “двойное связывание”, я бы перевела метафорой “двойной морской”, то есть узел, затягивающийся тем туже, чем больше натягивать концы веревки.) С помощью double bind пытались объяснить разные личностные конфликты, включая не только неврозы (это как раз естественно), но также и процессуально текущие психические заболевания — например, шизофрению с характерными для нее глубинными личностными изменениями (что по меньшей мере непродуктивно).
Статья Линн Виссон “Уроки воспитания Вани Смита: дети в российско-американских браках” посвящена проблемам воспитания детей в смешанных браках, обусловленных разными культурными нормативами в отношениях между детьми и родителями. Статья основана на опросах 150 супружеских пар из русско-американских семей, живущих в США и в России. В Америке родители могут заплатить ребенку за то, что он выполнил какую-то несложную работу по дому или саду; вне зависимости от материального положения семьи поощряется желание ребенка как можно раньше начать зарабатывать себе деньги на карманные расходы; американские отцы несут ббольшую нагрузку по дому, чем это принято в России.
Причиной избалованности ребенка, растущего в русско-американской семье, нередко являются установки российских бабушек и дедушек с их чрезмерным вниманием к здоровью ребенка и страхами за его благополучие. Виссон разделяет американские стандарты “воспитания по доктору Споку”, что-то в российских обычаях принимает, а что-то иное — скорее отвергает, но главное — она адекватно понимает суть проблемы: в России родительская опека традиционно куда сильнее, и в среднем дети менее самостоятельны, чем их американские ровесники и ровесницы.
Давно замечено, что для многих иностранных авторов характерны специфические и притом неосознаваемые смещения в понимании российской (советской) культуры. В обсуждаемом сборнике любопытные примеры подобных смещений находим в статье Сюзан Рид “Быт — не частное дело: внедрение современного вкуса в семейную жизнь”. Работа посвящена активной государственной пропаганде модернизации и эстетизации жилья советского человека, начавшейся в конце 50-х годов прошлого века. Сюзан Рид не только изучила такой знаковый для той эпохи журнал, как “Декоративное искусство СССР”, но и периодические издания от “Вопросов философии” до “Нового мира” и “Крокодила”, а кроме того — отражение новых представлений о достойном быте в живописи популярных в то время художников-бытописателей (Лактионов, Решетников).
Добросовестность автора не вызывает сомнений. Однако глубоко односторонней оказывается предложенная интерпретация “огосударствления” быта. Массовое жилищное строительство, начавшееся при Хрущеве, не просто позволило многим городским семьям покинуть бараки и коммуналки на двенадцать семей и начать более достойную жизнь. Получившие паспорта колхозники тоже начали переселяться из деревень хотя бы в райцентры и поселки городского типа. “Новые горожане” психологически еще долго оставались в лучшем случае слобожанами. Свойственное нашим лучшим архитекторам наследие функционализма диктовало “аскетический” вкус, который никак не соотносился с жизненным опытом и традициями вчерашних крестьян. Ведь для них уют отождествлялся не с полупустым пространством, а, наоборот, с обилием всего — будь то подушки, посуда, пресловутые фикусы, вышитые накидки или семь слонов под мрамор.
Советы недавней крестьянке обзавестись журнальным столиком и выкинуть гипсового кота-копилку и в самом деле исходили от государства — но всего лишь постольку, поскольку от государства исходило все: книги, журналы, радио, а также советы летать самолетами “Аэрофлота” (при полном отсутствии выбора) и пить именно томатный сок. Молодым россиянам уже трудно понять, почему таким событием в 1961 году была знаменитая выставка “Искусство — в быт” в Манеже — она тоже упомянута в статье С. Рид. Ведь журналы и государственные архивы знакомят нас с фактами, но не с атмосферой!
Тем больше моя признательность автору, которая не только учла официальные документы, но добралась до ныне мало кому известной книги “Квартира и ее убранство” О. Баяр и Р. Блашкевич (М., 1962), адресованной не столько широкой публике, сколько специалистам по интерьеру (слово дизайнер тогда только появилось)...
Немалые трудности ожидают ученых, стремящихся объективно описать такое парадоксальное для нашей культуры явление, как однополая семья, хотя подобные семьи обретаются не только в Париже или Балтиморе, но и у нас под боком. Гомосексуализм “вообще”, казалось бы, нас уже не шокирует, но именно вообще. Тем больший интерес представляет исследование Д. Воронцова о жизни и быте стабильных мужских гомосексуальных пар. Материалом послужили интервью с представителями “альтернативных семей” геев Ростова-на-Дону.
Эта статья, тщательно выстроенная и теоретически, и терминологически, представляет, с моей точки зрения, редкий у нас образец научного сочинения, которое в силу прозрачности изложения доступно всем, кто готов на некоторое умственное усилие. Четко обрисован теоретический фон, по контрасту с которым строит свою концепцию автор; понятно, что его задача — это проблематизировать саму интерпретацию длительного партнерства в мужской гомосексуальной паре как альтернативную семью или же, напротив того, как альтернативу семье. Автор показал, что даже длительное сожительство в мужских гомосексуальных парах следует интерпретировать как партнерство, представляющее собой альтернативу семье именно как институту. Психосоциальным фоном для самих геев все равно остается гетеросексуальная семья, относительно которой они — пусть отрицая ее для самих себя — самоопределяются.
К сожалению, статья Н. Нартовой о российских лесбийских семьях очень далека от уровня анализа, продемонстрированного Д. Воронцовым.
Несколько замечаний о способе подачи материала в рецензируемом издании. Заслуживает всяческих похвал тщательность переводов с английского, наличие избранной библиографии, включающей данные о релевантных интернет-сайтах, подробные сведения об авторах, с электронными адресами.
К сожалению, во многих текстах вместо анализа — пусть даже простодушного — мы находим механический перенос западного концептуального ресурса и терминологического аппарата на нашу почву. Например, только следованием чужой интеллектуальной моде можно объяснить поиск аналогий между социальной функцией чернокожей няни (mammy) на американском Юге и ролью няни в русской семье (статья Э. Мур и А. Эткинда). И нужно быть тотально беспамятным, а заодно и эмоционально глухим, чтобы известную фразу вождя “сын за отца не отвечает” изъять из событийного контекста 30-х годов, сопроводить вопросительным знаком и вынести в заглавие работы о комплексе безотцовщины в советской литературе, как это сделали Т. Снегирева и А. Подчиненов.
Вместо заключения позволю себе на собственный лад истолковать подзаголовок сборника “Семейные узы”: это не столько модели для сборки, сколько элементы, соотношение которых с целым можно уяснить, лишь придумав подходящую модель.
Тут уж дело за читателем, на вдумчивость которого я искренне рассчитываю.
Ревекка Фрумкина.