Кабинет
Юлия Кунина

Недоказуемость правоты

Юлия Кунина — поэт, переводчик. Родилась в Москве, окончила филологический факультет МГУ. Автор трех лирических сборников. В настоящее время живет в США, профессор Нью-Йоркского университета.

Недоказуемость правоты



Город

Это город ли улей ли Гойя
и на мотыльковых
                                    тополиных крылах
                                                                        трепетанье паренье
муравьиного братства
                                                Неслышную дверцу открой и
вместе с жителем выпорхнет стихотворенье
Оно тень облаков на воде
                                           и без ловли
рыбари дуралеи с сачками
                                                его не посадят в корзину
Осаждающим город не поджечь его красные кровли
и стволам стенобитным его створ не раздвинуть 

Этот город души укрепленной
мы затем на скале основали
чтоб без страха сновали
мотыльковые жители
чтобы Ионе
                        не отчаяться в черном дупле
                                                                        чтобы после
всех разрушений что враг ли сам ли
                                                           тебе учинил

Достань же чернил —
плач о Сионе

 

Два голоса и речь

1

Механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий.
                                                            И. Б.

Наши игры как ты помнишь невинны
в саду добра и зла
Не садится солнце и длинный длинный
длинный день входит в сердце как игла
не оставив следа В длинноте детства
продолжается бадминтон; отследив полет

пернатый волан стирает приметы места
белым траверсом и превращается в самолет
в небе где пока летают одни драконы
и поправ законы
сокращается в точку в бинокле наоборот 

И тогда
по пересохшему небу проводим
и сбегая
по трехсложным ступенькам в сад 
с крыльца
ах он уже не вернется назад
никогда никогда
но как все мы входим 
в сердцевину розы и пройдя насквозь
                                                            с другого конца
он расширяется конусом вниз и льется
странным светом в лицо
                                                И достигает лица

 

2

                                    Часть речи вообще...
                                                                        И. Б.


Этот шум фоновой эта сумасводящая речь 
этой женщины голос как гвозди 
она мне
а я
а она мне
как круглые камни
по темени
это речь это речь это речка
это мой дом и мой луг и на луге овечка
и говенные шмотки свои забирай!
Это мой дом, адвокат и потерянный рай!

Моя речь это ты — поступательный синтаксис лет
                                                                                    отраженье
эта жизнь — МОЯ жизнь оттого тебе нет
                                                                                                            продолженья
это только анафоры в приступе речи
запинанье лопаток целование меди
синекдоха страсти запрет бессоблазный 
от ключиц до запястий ты — только мой текст
                                                                         непролазный
И с простреленным сердцем у последней упав
                                                                                 амбразуры
ты летишь в пароксизме инверсий
назад
в пурпур внезапной цезуры

И тогда обнажая скелет как рентген
как стая пираний эриний
этот голос чужой — автоген
сталь скребущая алюминий
настоятельность правоты
пустоты немоты красноречья
рвет мой голос как волос
и становится речью
как ты
становится речью

 

3

P. S. for T. S.

Помнишь, как мы возвращались с тобой из сада
с гиацинтами в мокрых руках, с волосами
                                                                          полными ночи?
Победить Судьбу — это когда от нее ничего
                                                                             не надо
или когда еще ничего не хочешь.

Оттого, что нечего больше делать, так молода
                                                                                 и деятельна
поросль, и цвет дерна, как цвет окраин,
зеленее счастья; оттого что печаль смертельна 
и разъедает ткань, как лишай проталин.

Это от резеды, руты, пастушьих сумок
так больно, Geliebter, так трудно, и так истончен
этот воздух, что пить его — что различать рисунок
не после, а прежде, чем он закончен.

 

Блюз в Marie’s

My baby has a black hambone...

Любимая любить любимая люби
и слова не свяжу
а вскрикну —
занемею
двух слов связать я связно не умею
но те что я свяжу
я рядом положу
И это будет гость по улице ночной
и это будет кость коробки черепной
и это будет ствол в руке в паху в судьбе
и все мол обо мне и все мол о тебе

И темные Aha-a!
без смысла и причин
так говорит беда на языке мужчин
И все не по зубам и все не по плечу
Голубка запалила черную свечу
Гитара отвечай порядок отмечай
та черная свеча горит из-за плеча 
Не помнящий родства
не знающий отцов
из черной дельты сна — 
о мальчике о звере
и с двух концов запалена она
та черная свеча

Бабочка

Застыла бабочка на мраморном плече
сидит не улетая
Набоков бы сказал какая
он с ней знаком —
с течением вещей с ничьей
горячей тайною под языком

От мрамористых крыл до сяжек
она бесплотна и плоска
когда от зноя воздух тяжек
и неподвижны облака

Но вот бессильное искусство
случайно тайну объяснит
Горячий воздух полон хруста
от лопающихся хризалид 

И вашу правость улетучит
как бабочка обречена 
всесильно мир переозвучит
ничтожная величина 

Тогда беспечная крылатость
под жизнью подведет черту
нечаянную радость
недоказуемую правоту

*    *

 *

                                                                                                          Елене Шварц.

Выдвинешь ящик —
                                               там разные вещи:
нож перочинный, ненужный совсем,
был он найден в балтийском песке
и утерян. Из детских пещер
записка с разбойничьим кодом. Посветит
фонариком — ранка, залитая йодом, с песчинкой,
разросшейся в тайный гнойник. 
Перочинкой занятый сколько уж десятилетий,
не заметил, да так и привык. 
В переездах утраченный синий блокнотик, 
письма-чудо о мальчике, чудо-перо
синеглазое, сойкино то ли павлинье.
О, как сладко рыдалось, когда потерялось оно!
И в раздумье стоит постаревший гипнотик. 

Не волнуйся, родной, ничего не пропало,
перламутровой ручкой в песке засверкало
и сорокасвечовой дугой
рассветило блокнотик другой.

Опочили разбойники.
                                               Разрасталась
жизнь, как чудо-письмо,
она все писалась, писалась, 
и казалось,
не стоила вовсе усилья.
Подоткнул Фра Анджелико в ласковой келье
это перышко синее в радужных крыльях
своего Габриэля.
Песчинка уже не гноит.

Только ранка болит и болит.

2004.

Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация