Сказ о явлениях блаженному Тимофею

Воспою тебе сказочку, да не кривися, послухай ты:
как у реки-то псковской у Лугвицы Тимоха отрок выпасал скоты;
да, надысь-вчерась, лет четыреста сорок тому
паче солнца сияющ свет явися ему. 
В час вечерняго пения виде Тимоня на воздусе свет велик,
а во свете том — Богородицы Умиления пречистый лик;
на руках держащу предвечнаго младенца Господа нашего Иисуса Христа,
и к лицю Его горненебесному Сама преклонившася — лицем чиста. 

И рече Тимке глас: вот иди-ко, отроче, на Синич-гору, что рукой подать,
и узриши там — от Благодетеля всякому дыханию — возблагодать. 
И пошел Тимофей Терентьевич — перепуган, кроток и молчалив, 
на Синичью гбору, где пичуги щебечут щебетом чив да чив.
И всю ночь там молился Тимоня, а поутру
Богородица Умиление явилась на ту гору.
И опять повелела отроку: шесть год спустя
приходи сюда, приходи, не страшись, дитя. 

В-третье, как было сказано, спустя шесть год,
на гору святую Тимофей Терентьич пришед, юрод,
лицезрел икону и света испил сполна,
и опять паки взяся та икона на воздух и бысть не видна. 

Да повелено ею было Тимоне итти во Воронич горбод
и сказать народу, чтобы все крестный ход
повели с иконою Умиление на Синичью горбу.
Что, не веришь? Ты слухай, слухай — ей-Бо, не вру.

Ты не веришь, тако же не поверил Тимохе Никита поп. 
Для того и помрачен был вкратце рассудком поп — да поверил чтоб.
Потому (как Фома) от того просветлел в уме и повел людей,
на Девятник по Пасхе, крест серебрян держа дак промеж грудей. 

Поп Никита с Воронича отправился, велеречив,
на Синичью гору на тую, где синицы поют чив-чив.
И на горе на той, где горобцы хороводят чирик-чирик,
на сосне — Одигитрии Божией Матери народу явился лик. 
На сосне на дереве иконочка как есть светилася, на сосне.
И лишь Тимохе блаженному на руки спустилася — как во сне. 

И срубил народ часовенку на горе на той
и нарек тогда Синичью — горой Святой. 
А на праздник Покрова (скажи-ка!) часовня та
Вся дотла (ты слухай, слухай!) сгорела — знать, неспроста. 

И когда, сокрушаяся, разгребли золу,
Одигитрию Богородицу нашли (ты представь, целехоньку!) — на полу.
Иоанн-то, царь наш Грозный, — где стал пустырь, 
повелел тогда отстроить-де монастырь. 
Богородична Успения там престол возсиял,
где сосна росла, с коей Тимонька иконку съял. 

Стало быть, тех веков предавешних испокон
Одигитрии и Умиления — двух икон
там обитель встала. И по сей день
на Святой горе — Пречистыя Матере пресвятая сень. 

А через чверть тыщелетия в ту горбу, в ту святую самую, не в какую-нить
Алексан свет Сергеевич завещал себя схоронить.
Что землица, говорил, прекрасная: ни глины, ни сырости, ни червей...
(Да скажу те: земля, она — первей всех вервей.)

...Ну а Тимофей-то Терентьич, по явленью икон, всепремного рад,
возвестить велику новость отправился в Новоград,
и труждался по селам да по погостам, и за своя труды
ни с хитра, ни с горазда не взимаше мзды. 

Да уж в Новеграде Великом Пимен архиерей
заточил Тимофея Терентьича аж за шестью шесть дверей.
Юй, люди добрыя так ругашася уродивому и глум творяше — что твой
                                                                                                                      палач!

Помяни ж, православный касатик, Тимоню мученика — поплачь,
                                                                                                                      поплачь.

А царь-то Грозный — тот, что преподобному Корнилию Псковскому
                                                                                                                      лично отсек главу

за то-де, что князю Курбскому дал во Печерской обители преклонить
                                                                                                                      главу;

а царь-то Грозный — тот, что самолично к литургии каноны писал, 
вскоре по кончине Тимониной Великий-то Новгород в кровь искромсал...

Я к чему свое долгое слово веду-клоню, 
что толку тебе ббез толку, зевающему коню? 
Ты ответь мне, разумник-бля, почему
не тебе б, положим, явилась икона, а все ж — ему, 
все же — юроду несмыслену, Тимонечке, дурачку, —
не честнбому крестьянину, не попу Никите, не купцу,
                                                                       не мытцю, не мытныку и не братку качку?

Ой, пойдем же ж, друже, и мы с тобой на горбу какую-нить
и молить Пречистую Деву станем — Свой лик явить. 
Али нетути в мире горы такой,
где б на грешных, нас, снизошли благодать, покой?

10 января 2004.