Кружков Григорий Михайлович родился в 1945 году в Москве. Закончил физический факультет Томского университета. Поэт, переводчик, автор четырех лирических сборников. Переводил английскую поэзию Возрождения, поэму Л. Кэрролла «Охота на Снарка» и проч.
Жернова созвездий
стихи
Благовещение
Вестник лилию держит в руке, как свечу,
Чтобы не обознаться — та ли дева пред ним,
Чтобы не принять служанку, рабыню — за госпожу;
Промах (он знает) будет непоправим.
Дева потупилась, будто томима виной, —
Не понимая, к чему испытующий взгляд
Странника и отчего у него за спиной
Эти огромные светлые крылья блестят?
В левой створке Иосиф строгает и ходит удод;
В правой створке гора и над нею виденье Креста;
Ангел решился: вот сейчас он колени согнет
Перед невестою — и разомкнутся уста.
* *
*
Снова небо вспомнил я ирландское,
Обижанье вперемешку с ласкою:
Словно мать, присевшая на корточки,
Утирает слезы детской мордочки.
Мокр в ее руке платочек скомканный,
Над его лицом ее — как облако,
От чьего малейшего движения
Происходит плача продолжение
Или слез мгновенных высыхание,
И улыбка — и в носу дыхание.
Январь
Как хорошо проснуться одному,
смотреть, младенчески не узнавая,
на белый потолок своей пещеры,
на ослепительный холодный день,
снега, деревья, гаражи и трубы,
на елку праздничную, как Иосиф,
наряженный на пир, — за Рождество
перевалившую, а там уж скоро
и старый Новый год, и непонятно,
что дальше делать — праздновать, пенять
на календарь или, навьючив сумку
на ослика седого, отправляться
в тот край, где ласточки не лепят гнезд,
а только вьются меж рекой и небом;
где корни пышных пальм, как когти грифов,
в земле сжимают ребра мертвецов;
где даже посох, воткнутый в песок
(как сказано в одной старинной книге),
тотчас же «летарасли и листочки
пущает, а порою и цветет...».
* *
*
Глаза твои колкие как колосья
Я слышу их шорох перед грозою
Глаза твои колкие как колосья
Забрось в меня синие эти зерна
В сухую бесплодную почву сердца
Глаза твои колкие как колосья
Они не взойдут никогда я знаю
Посеянные между светом и прахом
Глаза твои колкие как колосья
О черные жернова созвездий
* *
*
Я б эту жизнь хранил, как пайку хлеба
за пазухой хранят в платочке чистом,
завязанном так туго, чтоб зубами
не развязать. Но может ли голодный
за вечность не отколупнуть ни крошки,
а раз отколупнув, остановиться?
И что вначале было —
хлеб иль голод?
* *
*
А этот человечек с хвостиком,
что заявиться в мир намерен,
но, будучи в душе агностиком,
ни в чем особо не уверен, —
мир дан ему лишь в ощущениях,
и если в нем живет догадка
о неких новых измерениях,
то неосознанно и шатко...
Еще он, как монах с котомкою,
дойдет в своих мечтах до края
и голову просунет, комкая
пелены и завесы рая;
и зреньем ярким огорошенный,
небес ошеломленный славой,
о коей прежде знал не больше он,
чем левая рука — о правой, —
что он, зверек метафизический,
почует в первый миг свободы,
счастливо избежавший вычистки,
прошедший все круги и воды, —
уже решившись биться внаглую
за дар случайный, бесполезный, —
что он поймет, увидев Ангела,
держащего его над бездной?