Кабинет
Анатолий Кобенков

Откуда свет..

Кобенков Анатолий Иванович родился в 1948 году в Хабаровске. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор нескольких стихотворных сборников, выходивших в Сибири и в Москве. Организатор ежегодного Международного фестиваля поэзии на Байкале.

Откуда свет..


       *   *
         *
		 
И рот разверст, и уши,
и сердце вразнобой —
для ласточки заблудшей
и тучки приблудной.

Прекрасно песнопенье,
решившееся в прыть
земное тяготенье
небесным перебить.

И что бывает лучше
земного, но слегка —
при ласточке и тучке
летящего стиха!

А от приблудной склоки —
и в глаз она, и в бровь —
загустевают строки,
и легкие, и кровь...

       *   *
         *
		 
...И если вышло так, что выпала дорога,
а между тем из рук не выпало перо —
куда мы денемся от грозных грез Ван Гога, 
фонариков Сёра и пятен Писсарро?
И впрямь — куда ни глянь — где пляшут или пашут,
где от дождя бегут или бегут под дождь —
Винсент, Камиль и Жорж нам кисточками машут,
куда ни поглядишь — Винсент, Камиль и Жорж.
И мы вострим глаза и навостряем уши:
о чем шепнул Винсент, что Жорж недосказал,
что молвил нам Камиль? — и бродим, им послушны... —
не так ли Мельхиор, Каспар и Бальтазар,
разделавшись с вином и не доевши рыбы,
взглянули в небеса и, мудростью очей
из миллиона звезд единственную выбрав,
послушали ее и привязались к ней?

       *   *
         *

Рыночных корпораций 
замаргинальный пыл, 
телекоммуникаций
ярмарочный распил... 

Выйти из телебитвы, 
вдох задержавши, сдуть 
с крылышек предмолитвы
липкую телесуть,

пораспугать с разбега 
поналомавших дров 
буковок Гутенберга,
мошек и комаров,

и как с твоей пеленкой 
мать обошлась — порвать 
видимое — печенкой,
кровушкой угадать,

где он, животворящий 
душу и слово, чрез 
ангела говорящий 
предноосферный срез...


      Два человека
  Из наставлений Варваре

Человек поющий всегда красивей
человека думающего. Взгляните —
если первый, выбравшийся от Вакха,
от вина тяжелей виноградной кисти,
то зато при песне пушинки легче:
волооки сердце его и губы,
волооки печень его и ребра,
разве только ноги его безглазы,
но зато по сути своей вакхичны.

А теперь поющего мы оставим,
чтобы вздрогнуть, думающего наблюдая:
он сидит, набычившись, вроде Зевса,
перепуган мыслию, будто крысой,
в ожидании светлой мысли мрачен,
в ожидании чудной мысли страшен...

Если уж по правде, то мне милее
человек поющий — предпочитаю
не Сократа думающего — Орфея,
перебравшего лиру — по влажным струнам, —
будто мы перебрали с тобой землянику,
отчего все сущее — землянично,
то есть мы с тобою, а с нами — мама
и Сократ, который еще не знает,
что поющий прекрасен, ибо вакхичен,
а еще — орфеен и земляничен...

       *   *
         *

...Сбить разлуку, лечь на дно,
вскрикнуть из-за телеграммы...
Всякий раз — когда темно —
быть фонариком для мамы.

Кроме точки и тире,
Ничего не выдать строчке.
На морозе в декабре
Варежкою быть при дочке.

Как в февраль из января,
выбегать во двор из спячки
и, с собачкой говоря,
быть на уровне собачки.

     Темнота

Люди похожи на тех, к кому —
во сне или в жизни — они приходят:
пекарь — на булку, щипач — на тюрьму,
огурцеводка — на огородик,
кошка — на кошку, стихи — на стихи,
бабка — на дедку, а море — на сушу...
Все мы походим на те пустяки,
которым где рот отворяем, где — душу;

в принципе, если подумать, все
всё получают не с бухты-барахты:
коли как следует о росе
поразмышлять, то уже не трактор
или трава, а скорее ты
станешь на солнышке переливаться...

Впрочем, здесь более темноты,
нежели света, а коль разбираться
в свете, то сущность его нечиста:
как он, бессовестный, отступает,
когда сочинившая нас темнота
на нас права свои предъявляет!

       *   *
         *
		 
У Андрея — куда ни пойдет он — Пушкин,
у Ильи — куда ни посмотрит — Блок,
у тебя Шопен не сходит с вертушки —
с позапрошлого года и царь, и бог...
Все при ком-то — молятся на кого-то,
все кого-то слушаются, а я,
как школяр при правилах, — при заботах,
к бытию не дотягиваюсь из жития.
Но при этом мне холодно или жарко,
высоко, просторно, а иногда
мне не спится: Андрюшу, Илюшу жалко, —
и тогда я еду в их города,
нахожу дома их, и потому что
раздается в комнатах их звонок,
мой Андрюша думает: это Пушкин,
а Илюша думает: это Блок...

       *   *
         *
		 
Я устал, я путаю имена их:
Аполлон Случевский? Оскар Минаев?
Велимир Крученых? Антон Случевский?
Ариадна Мориц? — и если честно,
кто воскликнул «Чу!» и слезы не вытер —
Афанасий Фруг иль Семен Никитин?
Кто позвал с утра, кто под вечер кликнул,
кто мне пробкой хлопнул, калиткой скрипнул,
перевел часы да помял корону,
позвонил жене, а потом — Харону?
Я уже не вспомню, кто преж Катулла
подпилил мой разум, как ножку стула,
кто допреж Гомера и Марциалла
говорил, что «Инбер здесь не стояло»?..
Я, конечно, мог бы припомнить имя
тех, кто сердце мне выбил, кто душу вынул,
но зачем, коль сердце мое — игрушка,
а душа — бродяжка и побирушка?

       *   *
         *
		 
Вы скажете: темно,
темнее не бывает,
при том, что ни вино,
ни жизнь не убывает.

Вы скажете: пора —
и не пойдете дальше.
Но долог бег пера,
а крови — еще дольше.

Вы скажете, что нет
и не бывало Бога,
тогда — откуда свет,
к кому — тогда — дорога?
Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация