Салимон Владимир Иванович родился в Москве в 1952 году. Автор десяти поэтических книг. Лауреат премии Europeo di Poesia “Antonietta Drago” за 1995 год. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
* *
*
Смиренный Агнец отворил печать.
Но понемногу перемены
мы перестали замечать.
Речушек вздувшиеся вены.
Налитый кровью — до краев,
как Бабий Яр, глубокий ров.
* *
*
Посреди малоснежной зимы —
как Кудыкины горы,
набок съехавшие холмы.
Покосившиеся опоры
еле держат небосвод.
Он однажды нас всех убьет.
А пока, запрягая в сани
необъезженного стригунка,
долго шарит старик в кармане —
верно, в поисках огонька.
Ясно вижу я Ленина в кепке,
весь от ужаса похолодев,
вместо надписи на этикетке:
“ГОМЕЛЬДРЕВ”.
* *
*
Внезапно ветер поднялся.
И перед нами тотчас вся
открылась панорама.
Река могучая упрямо
сжимает кольца, как змея.
Лаокоон и сыновья
в ее объятьях насмерть бьются.
Шумит камыш. Деревья гнутся.
* *
*
Картинка удалась на славу.
Жаль в рамку, как в оправу,
я вставить не могу —
ни в поле куст, ни дом в снегу.
Еловых шишек ароматом
насквозь пронизан зимний лес,
но злые птицы благим матом
кричат, чтоб в дебри я не лез.
* *
*
В чем каждый может убедиться,
кто на крючок поймал леща?
Глубокой осенью водица
в реке уж больно горяча.
Река как баня водяная.
В ней рыболовы поутру,
иного способа не зная,
готовят рыбу на пару.
* *
*
Диковинная красота.
Река со сводами моста
сосуществует неразрывно.
Чему противиться наивно
и утверждать, что никакой
не связан тайной мост с рекой.
Невольно разведешь руками.
Недоуменье велико —
как многотонный мост над нами
парит в тумане так легко?
* *
*
Издалека неузнаваем —
дом барский оглашая лаем,
собачья свора по углам
в нем жмется с горем пополам.
Так тарахтит, что спасу нет,
с коляскою мотоциклет,
скача вприпрыжку, как двуколка,
по главной улице поселка.
* *
*
Все держится на волоске.
На честном слове.
Но вскоре от потери крови
жизнь замирает в городке.
Смертельной оказалась рана.
Когда б я взял ее в расчет,
у покосившихся ворот
заметил заросли бурьяна.
Кругом разросся борщевик.
К нему за лето я привык.
С недавних пор, как сад дичает,
вокруг никто не замечает.
* *
*
Хруст колючих сучьев слышен.
Первый снег на землю лег.
Остается неподвижен
до последнего стрелок.
У охотника на мушке,
чуть покачиваясь, лось
ходит-бродит по опушке,
ставит ноги вкривь и вкось.
* *
*
В отсутствии себе подобных
нередко я брожу
один среди камней надгробных.
По сторонам растерянно гляжу.
Куда ни гляну,
все не по мне — не пбо сердцу, не по карману.
* *
*
Бедна палитра. Средства скупы.
Как будто горные уступы,
ступени снегом замело.
У лодки вмерзло в лед весло.
Но иногда, едва живая,
воображенье поражая
недюжей силой, под мостом
спросонок щука бьет хвостом.
Восполнить недостаток красок
по силам лишь героям сказок.
Плутовка рыжая — лиса —
ненастным днем слепит глаза.
* *
*
Глаз потек у снежной бабы.
Озадачился хотя бы.
Призадумался всерьез
над причиной бабьих слез.
Может быть, твоя вина
в том, что стала на припеке
глина черная видна.
Что, как будто руки в боки,
крепкоскроенный силач,
по дорожке скачет грач.
* *
*
Сумятица, неразбериха —
весне сопутствующий фон —
поскрипывает облепиха,
в саду капели слышен звон.
Кто хочет в отчий дом вернуться,
тотчас, когда за ним придут,
пошире должен размахнуться
и бросить медный грошик в пруд.
* *
*
Земля похожа на цемент.
Фантазия богата.
А инструмент —
лом да лопата.
Воображение подчас
рисует дивные картины,
но слезы катятся из глаз
у насмерть загнанной скотины.
* *
*
Мне кажется, только тогда я заметил,
как был небосвод по-весеннему светел.
Поодаль, идущие в пешем строю,
солдаты горланили песню свою.
“Никто не молчал при твоем погребенье”.
Нубийцев колонна прошла в отдаленье.
А следом за ними, помедлив слегка,
в движенье пришли остальные войска.
* *
*
В округе снег сошел давно.
Как бабочка ночная,
на память корка ледяная
оставит по себе пятно.
След на асфальте небольшой —
все то, что нежным телом
и что божественной душой
мы называем между делом.