«Возвращение желаний» Хургина; «Крестьянские поэты» в Интернете;
разрушение тартуского мифа на сайте Евгения Горного
1
Вначале обзора — информация о современной литературе. О новой повести Александра Хургина «Возвращение желаний», появившейся на сайте «Сетевой словесности» (http://www.litera.ru/slova/khurgin/poluxin.html). Повесть эту я обнаружил, прочитав в новостях электронных библиотек на РЖ следующее: «Национальный союз писателей Украины присудил литературную премию им. Вл. Короленко за лучшую прозу Александру Хургину (книга „Возвращение желаний”)».
Хургин написал текст рискованный, в том смысле, что — «обыкновенно» об «обыкновенном». О смерти. О старике, погружающемся физически — в предсмертную немочь, а душевно — куда-то, куда нам пока нет доступа (здесь обычно отмахиваются фразой «впадает в детство», не слишком задумываясь, что это за детство). Мы и не очень задумываемся; большинство из нас бессознательно идет за древним философом, предложившим такой ход: пока я осознаю себя, я жив, а когда умру — не смогу это осознать, и, значит, смерти для меня (моей смерти) не существует. Жалко только близких, которым придется возиться с твоим мертвым телом, венками, гробом и т. д. Материал, привлеченный писателем, казалось бы, предполагает именно этот уровень восприятия — сугубо бытовой, с описаниями физиологии умирания, тоски и стеснения близких. Однако сюжет повести строится на другом — на непостижимой для окружающих отделенности и странности умирающего, на особой сфокусированности его взгляда на себя и вокруг. На погружении старика в... — вот тут, собственно, и главный вопрос повести: погружении во что? Можно легко ответить: в смерть. Во что же еще? А что такое тогда смерть?
Честно говоря, приступал я к чтению повести с некоторым страхом — слишком много «веселых похорон» мы уже прочитали, чтоб не задаться вопросом о праве на тему. Подозрительно незатейливым и «литературным» поначалу кажется повествование Хургина: неужели еще одна психологическая бытовая повестушка на острую тему? Похоже, что нет. Похоже, автор знает, о чем говорит, — знает, разумеется, с нашей стороны, живых, повстречавших смерть рядом и почувствовавших что-то за давящим душу мраком. Хургин пишет спокойно, но это спокойствие человека, пережившего и принявшего в себя тот жизненный опыт, который приходит после недель и месяцев, прожитых рядом и вместе с умирающим.
Предсмертный мир старика, ограниченный несколькими эпизодами его прошлой жизни, женой, сыном и внуком, кажется необыкновенно емким и многомерным. Смерть выстраивает свою иерархию ценностей «обыкновенной жизни», и ее базовые понятия — любовь, супружество, отцовство, верность, душевная близость, всегда сочетающаяся с взаимным отчуждением двух людей, и многое другое — наполняются здесь непривычным содержанием.
«Обыкновенная» смерть в контексте будничной обыкновенной жизни без какого-либо усилия автора, а благодаря чуть сдвинутому в сторону смерти взгляду обретает незнакомое и странное для нас бытийное звучание. И — в очередной раз сделанное художником открытие: для прикосновения к бытийному не надо напрягаться, становиться на цыпочки и тащить себя за волосы вверх — оно рядом, оно в нас. Вот в этой «обыкновенности». Сама смерть у Хургина входит в состав жизни. Как необходимая, органичная часть ее. Старик погружается в смерть как в последнее откровение жизни. Причем, и это очень важно здесь, писатель обходится без религиозной риторики, его образ смерти как части жизни принадлежит художнику, а не верующему. (Единственная аналогия в искусстве, которая мне сейчас приходит на ум, — это две смерти в «Земле» Довженко — величественная смерть деда в первых кадрах фильма, где смерть — некое сакральное действо жизни, и смерть героя фильма, которая есть убийство самой жизни, смерть не продолжающая вечный порядок жизни, а отвергающая его.)
Здесь ничего нового, скажут мне, то есть «ничто не ново под луной». Но в данном случае уместнее и продуктивнее вспомнить другое изречение — про «знобящую новость миров в изголовье», на которой держится литература.
Я отдаю себе отчет в том, что повесть Хургина после такого представления захотят прочитать немногие. Может быть, это и хорошо — пусть читают те, для кого написано. Я очень благодарен украинскому жюри за его выбор.
2
Ну а теперь об интернетовских новостях. Одна из них — открывшийся сравнительно недавно сайт «Творчество новокрестьянских поэтов» (http://nk-poety.narod.ru).
Сайт представляет пятерых поэтов начала века: Сергея Есенина, Сергея Клычкова, Николая Клюева, Петра Орешина, Александра Ширяевца. То есть пять персональных страниц, обширный материал которых представлен в разделах «Биография», «Стихотворения», «Поэмы», «Письма», «Современники о ...», «Библиография». А также для каждого поэта сделана информационно насыщенная (фотографии, автографы, рисунки и т. д.) страница в рубрике «Галерея». Кроме полноты представления поэтов хочу отметить удачное — скупое и выразительное — художественное оформление сайта (исключая разве несколько китчевый, под «русские березки», стиль новоарбатской ширпотребовской живописи на титульной странице) и логичный функциональный дизайн.
Здесь же содержится коллекция ссылок на родственные сайты. Вот краткий обзор этих и других, обнаруженных мною с помощью Яндекса и Апорта, ссылок на представленных здесь поэтов.
Разумеется, наиболее полно представлен в Интернете Сергей Есенин. Прежде всего в самых известных интернетовских библиотеках — почти полное собрание текстов в Библиотеке Максима Мошкова (http://lib.ru/POEZIQ/ESENIN/). И такое же обстоятельное представление поэта в «Публичной электронной библиотеке» Евгения Пескина (http://www.online.ru/sp/eel/russian/Esenin.Sergei/). Пескинское собрание текстов ориентировано на составленный самим Есениным трехтомник. Сверка произведена по Собранию сочинений С. А. Есенина в трех томах (М., 1970). Однако в «первый том электронного издания поэзии Есенина дополнительно к 167 отобранным самим Есениным включено 6 стихотворений, написанных поэтом в ноябре — декабре 1925 года. Во второй том входят так называемые „маленькие поэмы”; в третий том — поэмы. Отдельно приведены стихотворения 1910 — 1915 и 1916 — 1925 годов, не включенные Есениным в основное собрание, а также стихотворные дарственные надписи, послания и альбомные записи».
Внушительное собрание есенинских стихотворений представлено на странице сайта «Стихия» в разделе «Крестьянские поэты» (http://www.litera.ru/stixiya/authors/esenin.html) — 96 стихотворений плюс 22 «Непроверенных стихотворения» и материалы разделов «Есенин: хронология стихотворений», «Критика и биография».
Несколько ошеломительным было для меня обнаружить персональную страницу Есенина на специфическом сайте «Темные аллеи»: две подборки текстов Есенина — «Стихи любовникам» и «Письма Н. Клюеву и А. Мариенгофу» (http://www.gay.ru/art/literat/library/esenin.htm).
Творчество Николая Клюева представлено страницей на «Стихии» (http://www.litera.ru/stixiya/authors/klyuev.html) — 46 стихотворений и портрет поэта, а также соответствующей страницей в «Темных аллеях» с короткой биографической справкой и подборками «Стихи к Есенину», «Плач о Сергее Есенине» и «Стихи к Яр-Кравченко» (http://www.gay.ru/art/literat/library/kluev.htm).
У Александра Ширяевца также есть еще две интернет-страницы: персональная страница (http://oba.wallst.ru/classics/1917/shiryava.htm), содержащая четыре раздела — «Автобиография», «Библиография прижизненных изданий», «Поэмы», «Стихотворения», и страница «Дом поэта А. Н. Ширяевца (Музей крестьянского быта)» (http://www.museum.ru/mus/form.asp?id=1598).
Что же касается Сергея Клычкова и Петра Орешина, то их страницы на сайте «Творчество новокрестьянских поэтов», видимо, самые полные в Интернете. Ссылок на какие-либо отдельные их страницы в Интернете я не обнаружил.
Правда, большинство каталогов содержат ссылки на страницу Клычкова, а также и на страницы Есенина и Клюева, расположенные на сайте «Мир Марины Цветаевой», но страница Клычкова, содержащая достаточно богатый перечень различных текстов (стихи, проза, биографический и литературно-критический материал и т. д.), пока не работает. Возможно, к моменту выхода этого номера журнала доступ к обещанным материалам будет открыт, поэтому я привожу эту ссылку: www.ipmce.su/~tsvet/WIN/silverage/kluev
3
И еще один сайт, появившийся в Интернете в этом году, — «Тартуское культурное подполье 1980-х годов» (http://www.litera.ru/slova/gorny/tartund.html).
...У мифа о Тартуской школе была долгая жизнь. Но, похоже, она заканчивается. Не школа, разумеется, а жизнь мифа. Причина в изменении общественного и культурного контекста, питавшего миф. Наиболее благоприятными были для него 70 — 80-е годы: с одной стороны, господствующий в филологии и вообще в гуманитарных науках официоз (в качестве знаковых фигур назовем маститого Храпченко и мобильного Феликса Кузнецова), обслуживавший интересы государственной идеологии, и, с другой, противостоявшие официозу прогрессивные ученые (скажем, канонизированный к 70-м годам интеллигенцией А. Белинков и активно действовавший Н. Эйдельман). В силовом поле этого противостояния и нужно было определяться каждому гуманитарию. Но был еще и третий ориентир — Тартуская школа. Это словосочетание использовалось, конечно, и в качестве определения собственно научной школы (семиотика, структурализм), но миф о ней был шире: где-то там, в университетском городке (в европейском смысле этого словосочетания), ученые и их питомцы занимаются наукой, не стесненной никакими идеологиями; там подлинная свобода и подлинная культура. «Тартусцы» могли себе позволить отстраниться от всего, кроме собственно науки и культуры (дискурс, определенный в те годы знаменитой фразой А. Наймана: «Советский, антисоветский — какая мне разница?»). Тартуская школа, существовавшая вполне официально, воспринималась как акт диссидентства, и не только по отношению к официальной идеологии, но и к тому, что тогда считалось ее противоположностью.
Но вот, кажется, мы сами начали становиться Европой. Тартуская резервация лишилась границ. Люди Тарту вошли в нашу реальную жизнь, и соответственно их деятельности начал видоизменяться и миф о Тарту. Причем изменяться неожиданно. Кроме прогнозируемого — скажем, европейских и американских адресов знаменитых сегодня «тартусцев» (Жолковский, Пятигорский) или литературно-критической и издательской деятельности молодых «тартусцев» (Г. Морев с журналом «Новая русская книга», Григорий Амелин со своими провокативными для многих литературоведческими штудиями), — обнаружилось много неожиданного, иногда обескураживающего: широта и характер приложения сил бывших «тартусцев» — от деятельности знаменитого московского ресторатора и издателя, сделавшего литературу и культуру частью имиджа своих ресторанных заведений, до интернетовских идеологов новейшей ленинско-дугинской модификации евразийства (поневоле вспомнишь, как Лотман благословил Фоменко на его революционные изыскания в исторических науках).
Прежний тартуский миф кончился, и жизнестроительное творчество вчерашних «тартусцев» уже потребовало некой рефлексии. Проявлением таковой отчасти и следует, видимо, считать создание в Интернете нового проекта одного из отцов русского литературного Интернета Евгения Горного (о его проекте «Русская виртуальная библиотека» см.: «Новый мир», 2001, № 3) «Тартуское культурное подполье 1980-х годов».
Структура сайта проста: страница с перечнем текстов. Первым стоит доклад самого Горного о «Тартуском подполье», прочитанный им в Тарту в 1994 году. Текст доклада можно рассматривать и как программу сайта: «охарактеризовать „тартускую атмосферу” 1980-х годов и... набросать общую картину культурного творчества, происходившего в этой атмосфере».
«Я приехал в Тарту в августе 1985 года. До этого я четыре года проучился на гуманитарном факультете Новосибирского университета, из которого был исключен... поступил на русскую филологию в Тартуский университет и жил первый год в общежитии на Пяльсони, 14, где тесно общался с русскими филологами разных курсов. Именно творчество этих людей и составляет по преимуществу то, что я называю „тартуским культурным подпольем”».
Последнее и представлено на странице Горного — тексты Алексея Плуцера-Сарно, Елены Мельниковой-Григорьевой, Владимира Литвинова, Александры Петровой, Юлии Фридман, Евгения Горного, Дмитрия Болотова, Юлии Василенко, Анатолия Величко, Игоря Пильщикова и других. Ббольшая часть — из личных архивов самого Горного. Для знакомства с некоторыми авторами, уже обжившими Интернет, как, скажем, Лейбов или Петрова, Горный отсылает читателя на страницы соответствующих сайтов.
Само название «Тартуское подполье» не имеет прямого отношения к содержанию тартуского мифа. Речь о другом подполье — эстетическом и отчасти поведенческом. По свидетельству Горного, Тартуский университет требовал от студентов полной сосредоточенности на науке, никак не поощряя их художественное творчество («...если объект академического литературоведения всегда уже институциализирован как культурная ценность, то любое „свежее” произведение будет закономерно восприниматься как попытка узурпации ценности. Сакрализация классики, таким образом, закономерно приводит к тому, что всякое живое творчество оказывается богохульством»).
Стремившиеся в Тарту молодые люди из европейской России, Урала, Сибири, мечтавшие об оазисе интеллектуальной и творческой свободы, были несколько разочарованы. Сам по себе стандарт европейской университетской жизни их не только не вдохновлял, но вызывал скорее внутреннюю иронию и отчуждение («...студенты, когда я учился, делились на местных и приезжих весьма отчетливо. Местные, как правило, тихо получали дипломы, чего, собственно, и хотели, и исчезали из памяти народной. Приезжие приезжали накаленные предвкушением, эрудицией и амбициями» — В. Литвинов). Общая культурная жизнь, как пишет Горный, практически отсутствовала — «существовали маленькие отдельные группы, объединенные дружескими связями; преобладало же „творчество по углам”. Как следствие почти не было критики и попыток рефлексии над феноменом подпольного творчества».
Увы, не утруждая читателя подробным анализом представленных здесь текстов, вынужден констатировать, что отсутствие полноценного творческого общения действительно сказалось на художественном уровне «тартусцев» 80-х годов. Большинство представленных текстов может претендовать на интерес только у «своих», ну и, разумеется, у историка культуры. Литературное имя есть, пожалуй, только у Александры Петровой и Дмитрия Болотова.
Сайт будет привлекать другим — нашим традиционным интересом к этому уникальному культурному сообществу; интересом, обострившимся реалиями сегодняшней культурной жизни. И, естественно, некоторыми получившими сегодня новый импульс вопросами. Например: насколько сам подход к культуре, специфический для «тартуской школы», формировал будущую (сегодняшнюю) деятельность ее выучеников? А если никак не формировал, можем ли мы тогда вообще говорить о школе?
Для меня одним из самых интересных в этом отношении текстов на сайте оказался короткий мемуар «Ускользающая ссылка», с ее внутренним, драматичным по-своему, сюжетом: молодой человек, студент и поэт, вырвавшийся из Челябинска, угнетавшего убогостью «города-детища первых пятилеток» в Европу, в Тарту, издалека представлявшемуся как «город свободы, разума и ума. Соответственно и творчества», «этакая Кастальская республика в пределах любимой родины», обретает веселую университетскую жизнь, друзей, среду, но ни ученым, ни поэтом так и не становится. Для тартуской филологии не хватило «начальной школы», для поэзии — воздуха. «Это забавно, поскольку стихи я писал лет с 14 и филологией занялся, чтобы получше понять, что такое стихи, как они сделаны, ну а потом филология засосала, еле выбрался. Нет, профессиональным филологом я никогда не был, но всеобщим пафосом был захвачен очень сильно... Вот, пожалуй, и все. Было весело всю дорогу, весело и до сих пор. Единственно „веселой науки” не получилось — веселье пошло в свою сторону, а наука, без меня, — в свою». Литвинов вспоминает о веселом, но читать грустно.
Ну а что касается собственно тартуской науки, то страница Горного содержит множество полезных ссылок. Прежде всего на Тартуский университет (http://www.ut.ee/) и соответственно на Отделение русской и славянской филологии ТУ (http://www.ut.ee/FLVE/ruslitwin.html) и Отделение семиотики ТУ (http://www.ut.ee/SOSE/).
А также:
«Труды по знаковым системам (содержание выпусков)» (http://www.stv.ee/~run/Trudy.htm);
«Труды по знаковым системам (MP3-альбом Псоя Короленко)» (http://www.listen.to/psoy);
Совместный интернет-проект московского издательства О.Г.И. (www.ogi.ru) и кафедры русской литературы Тартуского университета (www.ut.ee/FLVE/ruslit).Ruthenia.ru
Григорий Амелин. Истоки и смысл русского структурализма (http://www.art.uralinfo.ru/literat/Ural/Ural_2000_01/Ural_01_2000_14.htm) и другие.
Особо нужно отметить «Страницу Ю. М. Лотмана на Vivos Voco!» (http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/LOTMAN/LOTMAN_A.HTM). На этой странице в разделе «Статьи, выступления, интервью» представлены пятнадцать текстов Ю. М. Лотмана; в разделе «О Лотмане и его творчестве» помещены статьи и очерки Б. Ф. Егорова, В. Э. Вацуро, М. Л. Гаспарова, Г. С. Кнабе, И. Грековой, Ю. А. Шрейдера. Сноски в разделе «Ю. М. Лотман в Интернете» предоставляют допуск к интернет-страницам «Международный научный семинар, посвященный дню рождения Лотмана (Тарту, март 1999 г.)» (http://www.ut.ee/FLVE/lotman99.html), «Оглавление тартуского издания „Труды по знаковым системам”» (http://www.zone.ee/run/Trudy.htm) и сетевым ресурсам по семиотике: журнал «Semiotica» (www.degruyter.de/journals/semiotica/), Международная ассоциация семиотических исследований (IASS-AIS) (www.arthist.lu.se/kultsem/assoc/IASShp1.html), философско-литературный журнал «Логос» (http://www.ruthenia.ru/logos), «Русский язык. Семиотика. Знаковые системы» (http://teneta.rinet.ru/rus/sema/sema.htm), «Русские тексты» (http://atlantis.stavropol.net/rt/index800x600.htm) и др. (всего здесь 16 сносок).
P. S.
И еще две цитаты.
Из доклада Горного:
«Специфика маленького города, каковым является Тарту... привела к тому, что основным прозаическим жанром является здесь сплетня. Слухи и сплетни не только составляли подавляющую часть тартуского устного фольклора и универсальный феномен бытовой жизни... но и зачастую выступали конструктивным принципом создаваемых художественных текстов».
Из текста Плуцера-Сарно о Лотмане «Седой шалун»:
«Перед началом лекции, в поисках исчезнувшей кафедры: „А где же наш налой?”
Подходит как-то Юрмих с учениками к своему дому. А у него в кабинете свет горит. Юрмих (с издевкой): „А Лотман все работает!”
Юрмих спешит по улице, страшно торопится. Навстречу П. Х. Т. „Здравствуйте, Юрий Михалыч! Вы куда так торопитесь?” Юрмих быстро останавливается и долго стоит в задумчивости. „Да, в самом деле, куда же это я?”
Юрмих о стиле советского литературоведения: „То и дело встречаешь в статьях: „Пушкин разоблачает Екатерину”. Так и видишь: Пушкин раздевает императрицу”.
„Три гвардейских забулдыги — братья Орловы. Они интересовали Пушкина, потому что это те „жадною толпой стоящие у трона” — это герои 1762 года. Положение их тогда было критическим. Или делать переворот, или погибнуть. Все в долгах, денег на водку никто не дает, в кабаках их держат за пьяниц и буянов. Ну, в общем... положение то, что называется — революционная ситуация!” (из лекции).
„Возникает народная организация. Вроде мафии. Она, конечно, демократическая по своей природе. Эти мафиози называют себя карбонариями. Такая массовая крестьянская организация... В общем, то, что называется партия” (из лекции)».