На восемьдесят седьмом году жизни от нас ушел замечательный русский писатель, выдающийся общественный деятель и — с 1986 по 1998 год — руководитель “Нового мира”, означивший на этом посту новую эпоху в истории журнала, — СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ ЗАЛЫГИН (1913 — 2000).
Сергея Павловича во всех важнейших эпизодах его жизненной и творческой биографии можно отнести к ярчайшему и ныне уже редкостному типу интеллигента-демократа старой закалки, для которого главный движущий мотив — тревога за судьбу родной земли.
Он и воспитание получил такое — в интеллигентной сибирской семье, которую в старину назвали бы “разночинной”. В некоторых литературных пристрастиях своих — будучи человеком широчайшего литературного вкуса и открытости новому — он оставался верен именам Глеба Успенского, Короленко, даже менее известных писателей-народников, удивляя окружающих памятливым знанием их сочинений, не меньшим, чем великолепное знание классики двух минувших веков.
Главные взлеты его деятельности, и литературно-художественной, и научно-общественной, совпали с пробуждением демократических тенденций в жизни нашего отечества. А точнее сказать, он сам принадлежал к бродильным ферментам, обеспечивавшим такое пробуждение. Напечатанная в 1964 году в “Новом мире” Твардовского повесть “На Иртыше”, впервые в подцензурной печати рассказавшая правду о трагическом сломе крестьянства в годы коллективизации, стала знаковым событием освежающей эпохи 60-х годов. Эта повесть и созданные в два последующих десятилетия романы “Соленая падь”, “Комиссия”, “После бури”, по словам критика Игоря Дедкова, такого же отважного демократа, втягивали общество “в обсуждение центральных вопросов исторического бытия нашего народа”. Только этих произведений, с их высоким качеством художественной правды, было бы достаточно, чтобы утверждать: Сергей Залыгин был один из тех немногих, кто формировал общественное мнение в стране, где само наличие такового мнения не предполагалось существовавшим тогда режимом.
Точно так же уже в 80-е годы он, ученый-гидролог по образованию и большому этапу работы, ученый-публицист, оказался одним из тех, кто начал перестройку общественного сознания.
В дни его ухода из жизни все газеты и телеканалы вспоминали, что Россия обязана ему, по существу возглавившему на излете советской эпохи гражданско-экологическое движение, спасением своих рек, земель, угодий от гибели, которую несли им гигантомания конъюнктурных проектов “преобразования природы”. И воздавали его памяти по достоинству (при этом мало кто знает или помнит, что еще прежде Залыгин был в числе тех, кто спас от планировавшегося затопления сибирские территории и тем самым — нефтяные месторождения). Однако дело было не только в практических результатах этой упорной борьбы: внявшее призывам Залыгина общество тогда впервые почувствовало, что оно может с успехом противопоставить свой взгляд решениям, принимаемым в министерских и цековских кабинетах. Если угодно, это стало началом массового переворота в умах.
Сергей Павлович Залыгин прошел испытание и славой, и официальными регалиями, и должностными полномочиями без нравственных для себя потерь. Возглавив в 1986 году “Новый мир”, сформировав собственную редакционную “команду” (да и сегодня все члены редколлегии журнала — его выдвиженцы разных лет), он с избытком использовал мандат, предоставленный ему “перестроечными” властями. Он не только открыл страницы журнала произведениям Пастернака, Набокова, Платонова, наконец, далеко еще не “легализованного” тогда Солженицына, но и новой поэзии и прозе, публицистике и критике, для которых уже не существовало запретных тем и мотивов. Однако внешние запреты еще функционировали, и Залыгин их победоносно одолевал — не мытьем, так катаньем. “Свобода выбора” — это не только название последнего романа Залыгина, это ключевая формула его творческого поведения. Для Сергея Павловича свобода выбора существовала всегда, и не было, кажется, сил, которые могли бы ее ограничить. Этот невысокий, вовсе не “видный” человек с тихим голосом говорил то, что считал нужным сказать, и его слышали.
И при новой власти Сергей Павлович оставался верен демократическим заветам социального критицизма, в которых он был воспитан и прожил свою трудную, напряженную и плодотворную жизнь. Его поздняя проза, составляющая яркую и в каком-то смысле “молодую” страницу в творчестве закатных лет, полна горького сатирического веселья и чуткой тревоги за будущее народа и страны. Собственной смерти, уже дававшей знать о своем приближении, он, судя по откровенным разговорам, совсем — и без всякого кокетства — не боялся. Природопоклонник, доверяющий мудрости естества, сам уже обретший мудрость, он со стоической уравновешенностью и даже с некоторым спокойным юмором ждал своего часа. Но беды России, но дефекты ее гражданского устройства рождали у него мрачные мысли и даже приступы гнева. Высокие инстанции его награждали и чествовали, а он никому не угождал и ни на кого из облеченных властью лиц по большому счету не рассчитывал. Он до конца дней сохранял свою гражданскую неуживчивость как одну из граней общественного служения.
При всем при том Сергей Павлович был житейски приветлив и обаятелен, чужд всякого высокомерия с подчиненными, открыт для просьб и просто для дружеских бесед на равных. Он был превосходный рассказчик, “новеллист” устного жанра, так и не оставивший воспоминаний, но охотно делившийся ими при разных обстоятельствах. Жаль, что мало кто из нас записывал эти замечательные рассказы-воспоминания, которыми так неожиданно могли заканчиваться наши ежемесячные редколлегии под председательством “главного”. Теперь наступает время делиться воспоминаниями о нем самом, об очень большом и очень самобытном человеке...
В своей последней большой работе, статье “Моя демократия”, также опубликованной в “Новом мире”, Залыгин говорит об “обязанности жить”, причем, несмотря на все трудности, жить достойно. Каждый, писал он, кто считает себя человеком, должен обязанность эту исполнять до конца. Сергей Павлович Залыгин ее исполнил.