Кабинет
Евгений Карасев

Другая вода

Другая вода
стихи

Зимний солнцеворот

Я больше чем тороватый исход лета,
когда сад ломится от щедрот,
но день убывает, и оттого на душе грустно,
люблю зимний солнцеворот:
яблони черны, в снегу — и все же сердце освобождается
от какого-то тягостного, гнетущего чувства.
Светлое время по тютельке начинает прирастать,
хоть тьма еще густа и далеко до тепла вешнего.
Но уже что-то забрезжило, — так сквозь мрачный ельник
обнадеживающе белеет береста
или в той же чащобе спасительные

угадываются вешки.

Меня и за колючей проволокой радовала, грела
эта пора —
солнечного подъема в гору.
Я не верил в приход добра,
а все-таки торопил переломную пору.
Всякий раз обманывался в своих думах, чаяниях,
плошал в расчетах...
И вот спустя годы зимними долгими ночами
я по-прежнему себя тешу приближением

солнцеворота.

Женская тайна

На общественном транспорте ездили бесплатно
пассажиры, достигшие пенсионных лет.
Наторелые кондукторы по лицу, по патлам
определяли возраст и не докучали требованием
предъявить удостоверение

или взять билет.

Эта женщина перебивалась на жалкое пособие,
но следила за собой и выглядела намного

моложе,

и ее не обходили, как стариков и старух

к привилегиям причастных.

Она не оправдывалась книжечкой

с тисненой кожей —

платила последние гроши

и была счастлива.

Зависть

Бывало, в бегах — без сухарей и курева —
я блукал по тайге, как зверь,

пугаясь человечьего жилища.

И завидовал шалашам смолокуров,
сбирающих стекающую по стволам живицу.
Быт неприхотливых трудяг ничем не отличался

от житухи за колючей проволокой:

те же гнутые ложки, мятые миски, баки.
И вкалывали они среди комарья

как проклятые...

Но их не искали собаки.
И потом, в кабаках, уже нажравшись

и не зарясь
ни на задницы баб, ни на разносолы,

что состряпали наторелые повара,

я испытывал неублажаемую зависть
к добытчикам таежного янтаря.

Осенью

Поздняя осень. Холодно, сухо.
Ветер рвет полы плаща,
срывает шляпу.
На нити расходятся огни,
видимые сквозь голые сучья;
то налетает, то уносится
знакомый шлягер.
Я люблю такую погоду.
Стынь, бездождье.
Хруст продавливающегося ледка
под ногами.
Я чувствую себя моложе
бодрящими вечерами.
Правда,
всплывают годы,
проведенные на синюшной каше,
этапы, трюмы.
Но зато какая радость:
продрогнув в забытой колонне
до мурашек,
толкнуться в спасительную рюмочную!

Незабытое

Я люблю поезда,
как лучшие свои строки.
Многое ушло из души —
растерял, раздал.
Но осталась тяга дороги.
Пацаном еще под вагонами,

на крышах

я катил в края с хлебосольной славой.

А сколько раз, в лесу заблудившись,

выбирался на спасительный стук

составов.

...Я прихожу на вокзал потолкаться,
прошлым пожить.
И хоть никуда не еду,
поглядываю на часы для порядка.
И радостно вздрагиваю
и вместе со всеми начинаю спешить,
когда объявляют посадку.

След на планете

Мы на новой делянке —
щуримся от снега, солнечного света.
Нас вытолкнули из темных телятников
как поселенцев на девственную планету.
Шумно стуча крыльями, выпорхнул из-под ног

тетерев;

ошалелый, закружил над потревоженным распадком.
Мы пришли в страну, не знающую

ни капканов, ни петель,
с топорами, пилами и лагерным распорядком.
А вскоре трактора пробили волоки,
затрещали костры с пугающим по ночам

заревом...

...Мы уходили, оставив после себя вышки,

колючую проволоку.

И гари, гари...

Воспоминание

Смотрю на нынешних кондукторов:
робеют, заискивают.
Подходят неуверенно не только к парню

с бицепсами надутыми,

но и к пассажиру с залысинами.
И я вспоминаю бабцов со звонкими сумками
в переполненных трамваях моей молодости.
Они сдирали последнее с безбилетных

субчиков,

как шкуру морозный полоз —
шарф, шапчонку,
а заартачился — по шее хрясть!
И материли по-черному:
чуяли ретивые — за спиной власть.


Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация