В последнее время мне все чаще вспоминается известный исторический анекдот. В середине прошлого века Государь Николай Павлович сказал своему сыну и наследнику, будущему Императору Александру II:
— В России только мы с тобой не воруем.
А еще у меня на памяти афоризм А. С. Суворина:
— Взятка есть русская конституция [1].
Как известно, Ахматова в свое время училась на юридических курсах. Когда речь при ней заходила о всеобщем воровстве, нас окружавшем, Анна Андреевна обыкновенно произносила такую фразу:
— На курсах нас учили, что у славян вообще ослабленное чувство собственности.
Как мы дошли до нынешнего, окончательного ослабления этого чувства, можно, пожалуй, проследить. Да, в николаевской России воровали и брали взятки — вспомним хотя бы “Ревизора” и “Мертвые души”. Но в прошлом веке наша страна все же была христианской, и на значительную часть населения заповедь “не укради” имела решающее влияние. Вслед за Гоголем припомним Лескова, ведь его персонажи отнюдь не плод чистого воображения, а следственно, были тогда на Руси и “инженеры-бессребреники”, и “однодумы”, и “несмертельные Голованы”. Но — увы! — эти и подобные им герои были обречены, они, как тогда выражались, “стояли на пути прогресса”: в таких людях усматривалась та самая Народность, что была сродни ненавистным для интеллигенцииПравославию и Самодержавию ...
Люди здравомыслящие и патриотически настроенные прекрасно понимали, куда ветер дует и чем чревато для отечества распространение столь любезных образованному классу “освободительных идей”. Мало того, Господь давал России истинных пророков, и они прямо предсказывали страшную судьбу, которая ждет народ и страну, если не будет всеобщего покаяния и возвращения к спасительной вере предков. Тут достаточно назвать Святителей Игнатия (Брянчанинова) и Феофана Затворника, Святого Праведного Иоанна Кронштадтского. В этом списке не последнее место занимает имя Харьковского Архиепископа Амвросия (Ключарева). Он за три с лишним десятилетия предвидел и прямо предсказал национальную катастрофу, которая постигла Россию в страшном 1917-м году: “Если... в древних, христианских обычаях нашего народа были воплощаемы вера, благочестие, духовный подвиг, воздержание, целомудрие, честность, послушание властям, то в обычаях новых, вводимых так называемыми просвещенными людьми, очевидно воплощаются безверие, чувственность, бесстрашие по отношению к закону нравственному и совести и ничем не удержимое своеволие, соединяемое с порицанием и отрицанием властей. Можно не только уследить, но и определить, когда наступит час решительного нравственного разложения, а затем и падения нашего великого народа. Это будет, когда в народе число людей, отвлеченных ложным просвещением от христианских обычаев к новым языческим, перевесит и задавит число добрых христиан, остающихся им верными” (“Слово на день восшествия на престол благочестивейшего Государя Императора Александра Александровича”, 1885).
Падение Российской империи было существенно ускорено мировой войной, которая за три года унесла многие тысячи человеческих жизней. И можно с уверенностью утверждать, что подавляющее большинство тех, кто пал тогда на фронтах, были добрыми подданными своего Государя и верными чадами Православной Церкви. В результате баланс, о котором говорил в свое время преосвященный Амвросий, был нарушен, и произошла предсказанная им катастрофа.
Наивные либералы до сей поры выражают удивление по тому поводу, что русский народ не удовлетворился “февралем”, а в своей массе последовал за большевиками. Дело тут было вовсе не в беспомощности краснобая Керенского и не только в предельном цинизме Ленина. Причина лежит гораздо глубже, она заключена в самой коммунистической идее, имеющей в основании наиболее низменную из человеческих страстей. Я имею в виду зависть, которую извечно испытывает нищий лодырь и пьяница по отношению к своему зажиточному и трезвому трудяге соседу.
“Основоположник единственно верного учения” Карл Маркс в своем “Капитале” упомянул о том, что “экспроприаторы будут экспроприированы”. Продолжатель его дела Ленин перевел это научное выражение на язык русского бунта — “бессмысленного и беспощадного”, он провозгласил:
— Грабь награбленное!
Тут надобно заметить: о каких бы возвышенных материях ни рассуждали господа марксисты, как бы ни маскировали они людоедскую сущность своей теории, их адепты всегда слышат и воспринимают только призыв к грабежу. Тех же мыслей, что и я, был покойный М. А. Булгаков, его знаменитый Полиграф Полиграфыч Шариков так отзывается о переписке Энгельса с Каутским:
— ...пишут, пишут... конгресс, немцы какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...
Итак, за либеральным февралем семнадцатого неизбежно последовал кровавый октябрь, после чего с легкой руки Ленина начался и развернулся повсеместный “грабеж награбленного”. Но все же в России еще оставалось значительное число людей, приверженных к Церкви, для которых моральные требования Евангелия не были пустым звуком. Именно они оказали реальное сопротивление безбожным палачам России и их — увы! — бесчисленным приспешникам. Но христиане к этому времени стали окончательным меньшинством, чем и был предопределен конец Гражданской войны. В результате сотни тысяч честных русских людей оказались вытесненными из пределов своего отечества.
В самые первые годы после революции большевики и подстрекаемая ими чернь расхитили все достояние старой России, так что и у самих властителей, и у определенной части населения появилось свое уже и вправду “награбленное”. А затем историю нашей несчастной страны можно рассматривать с такой точки зрения: кто, когда, у кого и каким образом “грабил награбленное”?
Возьмем, например, такой решительный момент советской истории, как “раскулачивание деревни” и последующую “коллективизацию сельского хозяйства”. Разве не “грабь награбленное” звучит в призыве, который выдвинули власти, — “ликвидировать кулачество как класс”?.. “Грабить награбленное” государством было по временам занятием весьма рискованным. При Сталине, например, люди шли на долгие годы в тюрьму за несколько колосков, за клок сена или кружку молока от колхозной коровы. И все равно почти всем приходилось красть — иначе было не выжить: колосок — или смерть.
...Еще в 70-х годах я стал задаваться вопросом: отчего при всенародном тотальном воровстве, которое царит в этой стране десятилетиями, экономика, производство, да и самое советское государство еще как-то существуют? Ведь при таких масштабах воровства все давным-давно должно было бы оскудеть и развалиться. Вот тогда-то я и нашел вполне правдоподобное объяснение, каким образом функционирует то, что громко именовалось “экономикой развитого социализма”.
В те годы людей, которые воровали бы ради приобретения дач, автомобилей и предметов роскоши, было сравнительно немного. Подавляющее большинство нашего населения крало ради того, чтобы выпить, и притом — немедленно. Колхозник воровал мешок картошки, маляр — ведро краски, монтер — моток провода для того, чтобы сейчас же это продать, пойти в ближайший магазин и купить бутылку водки. И в тот самый момент, когда он отдавал продавцу или кассиру только что вырученную от продажи краденого пятерку или десятку, государство с лихвой возмещало нанесенный ему ущерб. А проще говоря, оно в свою очередь обкрадывало воришку, ибо себестоимость поллитровки не превышала одной копейки.
И это взаимное воровство было как-то сбалансировано, тут наличествовало некое не вполне устойчивое, но все же равновесие. Даже так: тут мне видится нечто вроде негласного общественного договора, который существовал между большевистским режимом и народом.
Повторяю, наблюдение мое относится к 70-м годам. Но Бог судил мне дожить до такого времени, когда догадка моя вполне подтвердилась. Это произошло во второй половине 80-х, когда Горбачев “со товарищи” решились на убийственную антиалкогольную кампанию. Вот тогда-то простой советский воришка, “несун” был лишен возможности пойти в ближайший магазин, купить там бутылку водки и тем самым незамедлительно вернуть государству только что у него украденное. В результате баланс нарушился, советская экономика этого не выдержала и развалилась. А вслед за ней рухнула система и вся коммунистическая империя.
В недоброй памяти семнадцатом году большевиков поначалу почти никто всерьез не воспринимал. Но они появились как бы из небытия и в считанные месяцы овладели Россией. В начале 90-х годов коммунисты продемонстрировали еще один трюк в том же роде — исчезли с политической сцены столь же внезапно, как когда-то появились. Но при том они не забыли прихватить с собой значительную часть “награбленного” — ставшие притчей во языцех “деньги партии”.
Зато как бы бесхозными остались дома, особняки, дачи, больницы, санатории, охотничьи угодья, да и вся прочая “социалистическая собственность” — заводы, фабрики, земля. И на все это немедленно набросились пришедшие к власти “демократы”. (То бишь те же коммунисты второго и третьего разряда, которые вовремя сумели “перестроиться”, а вернее — “перекраситься”.)
И вот мы стали свидетелями такого “грабежа награбленного”, какого не было с семнадцатого года. В силу исторических, психологических и иных причин у коммунистов в этом деле были несколько связаны руки. Они боялись друг друга, побаивались иметь дело с иностранной валютой, они страшились огласки, которая могла лишить теплого места. Пользуясь терминологией Ильфа и Петрова, можно утверждать, что коммунисты в массе своей были “застенчивыми воришками”.
Не то — нынешние властители России, эти уже ничего не стесняются и ничего не боятся. Они запросто могут украсть деньги, вырученные от продажи имущества целого военного округа, или миллиарды, выделенные на восстановление Чечни. Могут средь бела дня выносить сотни тысяч долларов из Дома правительства... Что бы там ни писали газеты, что бы ни выкрикивали на митингах обманутые вкладчики, господин Мавроди преспокойно покупает голоса избирателей и проходит в Думу, становясь неуязвимым для карательных органов. Один мой знакомый по этому поводу пошутил:
— “Вор в законе” — это вор, находящийся под защитой закона о депутатской неприкосновенности.
И еще одна его шутка на ту же тему. Он говорит, что наш режим никак невозможно именовать “демократией”, поскольку голосами “демоса”, то бишь народа, цинично манипулируют прожженные политиканы, стоящие не столько у кормила, сколько у кормушки. А потому предлагается называть нынешнюю Россию “казнокрадократией”.
Взяточничеством и воровством заражена несметная армия расплодившихся чиновников, все ветви власти и все ведомства, включая те самые, что предназначены для борьбы с подобными преступлениями. Зато нет недостатка в призывах “покончить с коррупцией”. Только кто же их всерьез воспринимает в стране, где в течение десятилетий планомерно уничтожали Церковь, а с нею вместе и мораль, являющуюся неотъемлемой частью религиозной веры?
Если в России и вправду когда-нибудь объявят войну коррупции, то прежде всего следует обратиться к опыту таких государств, где не было ни исторических катастроф, подобных той, что произошла у нас в 1917 году, ни кровавых экспериментов на манер большевистского. В западных странах мораль не многим выше, чем у нас, но там она исчезала постепенно, по мере того как люди охладевали к христианству. И общество последовательно вырабатывало механизмы, дабы защищать себя от многочисленных соблазнов, которые принесла с собою современная безнравственная цивилизация.
Известно, например, что в Англии государство применяет по отношению к чиновникам политику “кнута и пряника”. Потенциальный взяточник не столько боится строгого наказания, сколько страшится потерять свое привилегированное положение. В частности, британские судьи получают за свою работу весьма и весьма высокое вознаграждение, и потому их практически невозможно подкупить.
Гипотетическому правителю России, который всерьез решился бы покончить с коррупцией, я дал бы такой совет: прогоните две трети всех чиновников, а оставшимся утройте заработную плату. Убежден, у этой трети появится иное мироощущение, и они в конце концов перестанут коситься на карманы своих посетителей.
Но все это — мечты, розовые мечты. А в нашей серой, мрачноватой реальности господствуют “казнокрадократы”. Занятые беспрерывным “грабежом награбленного”, во время последних выборов они чуть не лишились власти. И это несмотря на манипулирование общественным мнением, несмотря на миллиарды, потраченные на избирательную кампанию, несмотря на посулы и весомые подачки населению. А теперь многоумные политологи и социологи пространно рассуждают о причинах, по которым миллионы голосов были отданы оппозиции.
Мне же в этой связи вспоминается еще один исторический анекдот. 17 октября 1888 года царский поезд, следовавший по Курско-Харьковской железной дороге, сошел с рельсов. (При этом погибло 19 человек, а 14 были тяжело ранены.) Милостью Божией Августейшее Семейство не пострадало. Государь Александр III выбрался из развалившегося вагона, а затем убедился, что злого умысла нет — причиной катастрофы была всегдашняя российская нерадивость и склонность к хищениям. И Царь принялся оказывать помощь пострадавшим.
А вокруг слышались возгласы:
— Это — бомбисты!
— Какой ужас!
— Покушение на Царя!
Занятый растаскиванием обломков, Государь обронил:
— Красть надо меньше!
Именно такой совет я бы дал нашим “казнокрадократам”, ежели они хотят и впредь оставаться “партией власти”.
Протоиерей Михаил АРДОВ.
[1] Вспомним и лаконичный ответ Николая Карамзина на вопрос о том, что делается в отечестве: “Воруют”. (Примеч. ред.)