Уставясь на твою бабочку, на твой цветок,
как проситель - на орден, на пуговицу, на сапог,
боясь посмотреть начальнику прямо в зрачки...
Просителю - чинов, денег, дачу у реки,
мне же, Господи, грех просить - у меня
цветок, бабочка, сама середина дня...
Твое присутствие во мне меня-
ет все вовне и все во мне меняет,
и мнится: манит соловей меня,
и тополя меня осеменяют,
и облака - не облака, - дымы
от тех костров, где прошлое сгорело
и, выгорев дотла, осталось цело,
и эти двое на скамейке - мы.
Положа ландыш на нотную бумагу,
расшифрую каденцию соловья.
Соловей - растение: он впитывает влагу
А я? А я, в тисках алфавита -
а - я, а мне сам брат - не брат,
речью, как пуповиной, обвита
В хор, на хоры, в хоровод хорала,
гладить гласом нимбов чешую,
забывать, что для спасенья мало,
что "Тебе поем" Тебе пою.
Путь нетруден - не проси награды,
путь недолог, как от до до ля,
от вина - обратно к винограду,
от креста - до лунного ноля.
Благословляю вас, леса
вокруг облезлой колокольни.
Лесами больше небеса,
чем колокольнею, довольны,
тем более довольны птицы.
Эх, вот бы, пересилив страх,
и славословить, и молиться
не на коленях - на лесах!..
А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук... А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? без трещин?
А может быть, Он бьет мужчин о женщин
для этого?
Ты сам себе лестница - ноги прочнее упри,
ползи лабиринтом желудка, по ребрам взбегай,
гортанью подброшен, смотри не сорвись с языка,
с ресниц не скатись, только путом на лбу проступай
и волосы рви. Ибо лестница коротка.
О самый музыкальный на этом свете народ,
чьи буквы так мало отличаются от нот,
что - справа налево - я их могла бы спеть
той четвертью крови, которой порою треть,
порой - половина, порою - из берегов -
носом ли, горлом... И расступается море веков
и водной траншеей идет ко мне Моисей
с Рахилью Григорьевной Лившиц, бабушкой Розой,
Духи и буквы. Последние - инициалы.
Всякое слово немного - аббревиатура.
Скажем, Х с В, где бы ни были, кажутся алыми,
в лампочках, с плохо спрятанной арматурой.
Я я читаю курсивом в любой гарнитуре,
в Ж угадаю Башмачкина любящий почерк.
Возле ГУЛАГа Голгофа - аббревиатура,
после ГУЛАГа любое тире - прочерк.
Если бы я знала морскую азбуку, я поняла бы,
Если бы я знала азбуку глухонемых, я поняла бы,
Если бы я знала азбуку Морзе, я поняла бы,
о чем долдонит соловей на ветке клена,
Если бы я все это поняла, я бы знала, зачем