ВЛАДИМИР КОРОБОВ
* *
*
Снегирь светофора на смятом снегу,
Окурки и мусор — зима городская,
Где жизнь ускользает, дразня на бегу
Озябшим звонком заводного трамвая.
Изучен маршрут, и наскучил пейзаж,
Рассчитан весь быт до последней минуты.
Но память — ларец: там акации, пляж,
Качели волны и уютной каюты,
Раскидистый сад и бегущая тень,
Где гроздья глицинии вьются лилово...
О, с детства желанный, желаемый плен
Прозрачной воды и песка золотого!
Когда это было? В котором году?
Кому перешло это чудо в наследство?
В московской пурге как в потемках бреду,
Не видно ни зги — не могу оглядеться.
А тело мое, на ходу подхватив,
Несет круговерть. Оно легче, чем щепка.
И поезд метро заслоняет залив,
И дверцы за прошлым сжимаются цепко...
* *
*
Заденет бабочка крылом —
Ты отшатнешься с непривычки:
Она впорхнула с ветерком
В окно летящей электрички.
И ты замрешь, едва дыша
Среди дорожного надсада.
Лугов нарядная душа,
Что занесло тебя из сада?
И за какой невинный грех
Тебе судьба — стать горсткой пыли?
Я выпущу тебя при всех,
Чтобы не мучилась в бессилье.
Пока еще не так темно,
Пока еще в разгаре лето,
Лети и ты, душа, в окно
За бабочкой в потоке света.
* *
*
Н. А.
В Москву! В Москву!
А что в ней делать?
Москва такая ж глухомань...
Заря за окнами зарделась —
Больная чахлая герань.
Об этом грезилось нам разве
В лугах, где травы и цветы?
В столице суетной погрязли
Провинциальные мечты.
Нет, лучше бы, чем здесь скитаться,
Лысеть и стариться, друг мой, —
В цветущей юности болтаться
В петле курчавой головой.
* *
*
На могиле брата
Встали у креста
Одуванчик, мята,
Плющ и лебеда,
Колокольчик синий
Да крапивы рать...
Розы, георгины
Некому сажать.
* *
*
“...Тем ягодам не зреть на сломленных ветвях” —
Запомнил я сквозь сон навязчивую строчку
И тут же позабыл,
оставив второпях
Пометку на листке — пустую оболочку.
И вот, пока я жил, блуждал в чужих краях,
Надежды растеряв и старясь в одиночку,
Строка вдруг проросла —
“...на сломленных ветвях
Тем ягодам не зреть”, — в судьбе поставив точку.
*
АЛЕКСАНДР ТКАЧЕНКО
Осколок
Событие наползает на событие
пуля догоняет пулю
в щель просовывается только телеграмма
о смерти
В метро шумит дождь мезозоя
на поверхности шелестят шины
из древесины юрского периода
что останется от нас?
Бомж трубит в бутылку пива
побудку Курскому Казанскому
и все разлипают свои веки
Босх рисует их с высоты 15-го века
Они разбредаются между нами —
бомжами в шелковых галстуках
и скользких пиджаках
монетка западает не туда
Набирают Москву, а попадают в человека
Две плоти
Люблю я девушку с веслом,
она стоит под кипарисным жаром
и, обреченная на слом,
не даст за деньги или даром.
В ее бисквитной полуплоти
сокрыта лень и кротость сталинистки.
Эпоха поставила ее напротив
моих инстинктов самых низких.
Я думал так, пока однажды
под краской, треснувшей от перемен,
не увидал порывы тяжкой жажды
и не услышал дрожь колен...
Я вырос возле девушки с веслом,
и грудью каменной она меня вскормила
и погулять пустила на запретный склон,
не думая о том, что будет или было.
Что я без прошлого? Особенно чужого,
оно еще под масляною краской дышит.
И в камень до молекулы, до атома тяжелого
меня еще не скоро впишет...
Балтийская идиллия
Пустеют уголки империи
лишь белка пробежит по небесам
толкнув вселенной сонную артерию
по часовым мотаясь поясам
Она — горячая комета страсти
на одиноких улицах грустит
империя сгорела в диссидентском счастье
и раскрошилась словно апатит
Апатия гуляет по дорожкам
грустит совок покинутый совком
залив натянут нервной дрожью
прохожая мечтает ни о ком
Он не придет на зов тоски и передышки
он за тремя границами киряет
в таком же парке собирает шишки
и в море нашумевшее ныряет
Что ищет он на дне глубоком
глубокий сон? монету возвращенья?
ни бог пред ним, ни он пред богом
понять не может тайного общенья
За что он разломился как империя
и разлетается от центра
за что так равновесие потеряно
что каждый уголок
Озеро Блед
Дай посидеть в твоих спящих кафешках,
дай позабыть все на несколько лет,
пешкой побыть, но играющей пешкой
в пальцах маэстро, забредшего в Блед.
Бред опускается с гор, как туман,
Блед погружается в бред.
Блед как реальность, как долгий обман,
донная рыба всплывает вослед.
Бред между нами, и не понимают
рыбы нас, горы, созвездья растущие.
Парочка пару снимает на память.
Память о Бледе, о Бреде насущном.
Связь
Если посчитать, что во вселенной
Т[1], Т[2], Т[3]... Тn одинаковые, то по ним,
как по камешкам через реку,
можно мгновенно перемещаться
в пространстве...
Ник. Козырев.
Если ты меня тронешь в толпе
и дрожь пробежит по всему телу,
значит, что-то свершилось в судьбе
между делом...
Я носитель твоих, а ты моих частиц,
найти бы еще таких с десяток,
и можно общаться на языке неведомых птиц,
когда на ключицы, на плечи сядут.
Они-то понимают как никто в мире,
что мир — это общность секунд.
Птицы, отщебетавшие Цезарю в Риме,
Тебе, плебею, цезарево поют.
*
СЕРГЕЙ НАДЕЕВ
* *
*
Нежно трону твои ладони
Поцелуем, и скажешь вдруг:
“Не ищи ответа, — утонем
В оправданиях, бедный друг”.
Ты пугливее летней птицы,
А окажется — что права.
И растерянный взмах ресницы
Ранит глубже, чем все слова.
Со слезами, положим, сладим,
В крайнем случае — рукавом,
Но поведай мне, Бога ради,
Что мы в хаосе мировом?
Неужели и впрямь заране
Безутешно обречены
Кротким сердцем плутать в тумане
Одиночества и вины?..
* *
*
Тепла последнего прохлада
Нечаянностью одарила
И выплеснула плошку яда
В солоноватые чернила.
Непрошеная радость колка,
Как ветер на песчаном склоне,
Как вылинявшая иголка
Сосновая в сухой соломе.
И некого просить — поправить,
И некому продлить — мороку.
“Печаль неслыханная”, — да ведь?
Но много ли в печали проку?
И я доверюсь осторожно
Всепроникающему свету,
И сердце опалит безбожно
Нечаянная радость эта.
* *
*
А может быть, мы и прозреем,
Невольно коснувшись небес,
Спустившись ночным Колизеем,
Пройдя через поле и лес.
И глянем на мир виновато,
Как будто впервые узрев
Холмов полотняных заплаты
Да редкие стайки дерев.
И воздуха гибельный клекот
Рыданьем очнется в груди.
Что прожито — стало далеким,
И нет ничего впереди...
Утешат ли — ропот осины
Да горечи грубый помол,
Шатер голубой парусины
И холода утренний скол?
О том ли в слезах пожалеем,
Сжимая траву в кулаках,
Когда по небесным аллеям
И мы побредем в облаках?..