Посткоммунистическое идеологическое пространство — аляповатый конгломерат самых разношерстных миропредставлений, воль и идей, гремучая смесь самых разноприродных доктрин и идеологий. Иначе и быть не может: откуда взяться в критический момент патриотической солидарности, когда самосознание общества покалечено многодесятилетним коммунистическим геноцидом, плотным блокированием традиционной и мировой культуры...
В этом конгломерате особые опасения значительной части интеллигенции вызывают экстремистские, националистические и антисемитские тенденции. Опасения основательные, но одновременно иногда и поверхностные: риторические заклинания, нагнетание образа некоего костюмированного врага (недавно в антифашистской телепрограмме еще и показывали зачем-то все время затрапезную пивнушку — очевидно, по аналогии с пивными Баварии гитлеровских времен, ничего, кроме комизма,начисто стиравшего серьезный смысл передачи, это не вызывало), наконец, убеждением, что достаточно пересажать десяток-другой “русских фашистов”, как остальным неповадно будет и все образуется.
Сдается, однако, что все не так просто. И эффективней меры не уголовные, а превентивные, атмосфера, в которой возможен широкий, без комплексов разговор о национальном: национальном самосознании, национальной психологии и ее травмах.
Увы, какие-то незримые, малообъяснимые порою табу сковывают спасительную свободу обсуждения этих животрепещущих тем. свободу, без которой здорового, без искривлений национального самосознания выработать нельзя (а без него, разумеется, не возродить и отечества). Словно всеми молчаливо признано, что под тонкой пленкой цивилизации таятся у нас прямо-таки инфернальаные погромные бездны. И язык “инстинктивно” начинает прилипать к гортани при первом упоминании о национальном самосознании.
Невольно позавидуешь, читая, к примеру, печать израильскую: с какой широтой — в амплитуде от нигилизма до радикальности — трактуется там национальный вопрос — при неуклонном и энергичном соблюдении и проведении в жизнь государственного национального интереса. Там достигнуто, кажется, сложное и благотворное равновесие между свободой и здоровой национальной идеологией, равновесие, столь необходимое государству, живущему в достаточно экстремальных условиях.
Но разве ныне России проще?
Русский человек сейчас — в растерянности, его буквально плющит в набравшей вдруг колоссальные обороты исторической центрифуге. “Нация есть ничего больше, как народная личность” (Достоевский). Ныне эта “личность” встает с одра, ищет свое место под солнцем, болезненно, а порой и неадекватно реагируя на многие реальные и мнимые раздражители.
То, что у нас порой называют “фашизмом”, — это болезненная агрессивная реакция на — власть, в чьих действиях национальный интерес кажется смикшированным, на — культуру, антагонистичную традиционной ментальности, на — социальное унижение слишком многих. Бороться с этим надобно оздоравливая общество, а не растлевая его.
“Почему, почему, — вопрошал Солженицын на Всероссийском земском съезде учителей в июне этого года, — русский народ, единственный из народов СССР, лишен права и на самоопределение, и на воссоединение, почему? <...> И нас забили этим интернационализмом, нам дышать не дают, не дай Бог сказать “русское национальное” <...>. Воспитание ли духовное,воспитание ли умственное, воспитание эстетическое должно вестись на национальной основе. Конечно, без шовинизма и без ксенофобии”.
...Нельзя дозволить униженному национальному достоинству раздраженно наливаться агрессивными соками, — мы все ответственны, чтобы этого не случилось.
Юрий Кублановский.