Кабинет
Семен Липкин

Семи планет сияние

Семи планет сияние
стихи

У полустанка

Дуб, от множества годов сутулый,
Слушать с упоением готов
Самолетов эллинские гулы,
Русские глаголы поездов.

Утро хорошо на полустанке,
А весной особенно светло
Небо голубое, как с изнанки
Голубя вспорхнувшего крыло.

Ночью столько шорохов и звонов,
Быстро вспыхивают светляки,
Окна убегающих вагонов,
Звездочек живые угольки.

Не стареть бы, не слабеть, не сохнуть,
А дышать, и думать, и смотреть,
Вдруг от грома вешнего оглохнуть,
С молнией сгореть.

Вечер, степь, море

Я помню давний летний день,
Он странно угасал,
Ему как будто было лень
Свой торопить финал.

А кукурузные поля
Свой изменили цвет,
Казалось, море и земля
Удерживали свет.

Ты молча рядом шла со мной,
В моей — твоя рука,
Но от меня в тиши степной
Была ты далека.

Так далеки от нас племен
Исчезнувших слова
Иль, может быть, забытый сон
Чужого существа.

* *
*

Сказано все, — что же мне говорить?
Роздано все, — что же мне раздарить?

Пройдено все, — так зачем же иду?
Явлено все, — так чего же я жду?

Дай мне приют, чтоб добраться к себе,
Дай немоту, чтоб сказать о Тебе,

Дай мне оглохнуть, чтоб слушать Тебя,
Дай мне ослепнуть, чтоб видеть Тебя.

Распад

Небосвод неведомой расцветки
Обливает, дряхлый водонос,
Судорожно скрученные ветки
Обреченных гибели берез.

Знаю: будет, как в былые годы,
Шар земной вращаться на оси,
Будут всех деревьев жить породы,
Но берез не станет на Руси.

Будут в предприятиях удачи,
Но уже, предчувствуя распад,
Птицы станут вить гнездо иначе,
Матери иных детей родят.

Чистилище

То жилье, что больше всех гостиниц,
Явственно изобразил пером
Тот орлиноносый флорентинец,
Что вожатым важным был ведом.

И когда тебя косою скосит
Та, что поджидает нас всегда,
Черный ангел у тебя попросит
Жалости в день Страшного суда.

Как же будет удивлен вожатый,
Если возвратишься ты назад,
Черный ангел, ужасом объятый,
Вновь увидит свой знакомый ад.

Принц

Я отверг свою молодость, книги, богов изваянья,
Приношение жертв, именитый родительский дом,
Чтоб того отыскать, кто единый источник дыханья,
Я отправился в странствия долгим и тяжким путем.

Я блуждал по большим городам, по глухому безлюдью,
Мне встречались рабы и владыки, жнецы и жрецы,
И блудницы, и матери, деток кормившие грудью,
И больные проказой, безумные и мудрецы.

Я сравнялся с песком, с палым зернышком, с мертвым шакалом,
Ибо стать я стремился никем, и ничем, и ничьим,
Словно пьяный погонщик волов на дворе постоялом,
Стал слепым среди зрячих, среди говорящих — немым.

Я домой, изможденный, седой и счастливый, вернулся.
Прах родителей, с плачем сожжен, скрылся в Ганге, на дне,
Но, как юноша, слугам испуганным я улыбнулся:
— Тот, кого я искал, — не напрасно искал, он во мне.

Бой в апреле

Утро возгласом извечным
Возвестил петух,
И на хуторе заречном
Огонек потух.

Мутная река в апреле
Пахла холодком.
Как мы рано постарели,
Сделавшись полком!

Вот машина полководца
Стала у бугра.
Кровь детей твоих прольется,
Мать-земля сыра.

За тебя — на дно и в пламя.
Кровь тебе нужна.
Смерть пройдет. Пребудут с нами
Боль, печаль, весна.

Каменный век

Для стихов в нашем каменном веке,
Кроме Леты, все высохли реки,
Мышья серость бежит вместо серн,
Вместо музыки — скарб безвозмездный,
Но какой же заменит модерн
Упоенье над гибельной бездной
И мгновенье, внушенное Керн?

Нет у нынешних греков Гомера,
Звук Верлена заглох без размера,
На Руси бытом сделалось зло.
Кто выходит один на дорогу?
Нам ли больно теперь и светло?
Кто средь бури услышал тревогу?
И сомненье кому тяжело?

Торговцы

Машин не умолкает гонка.
На площади у синема
Мальчишка продает котенка,
Притом недорого весьма.

Листочки, голуби, окурки,
И рядом пруд, а у него
Выглядывает из-под куртки,
Дрожит живое существо.

Зачем я время трачу даром?
Часы бегут. Пора мне в морг.
Мой пепел может стать товаром,
Я тоже начинаю торг.

Семисвечник

Умелец с делом справится, и станет мир светлей.
В серебряном светильнике зажгутся семь свечей,

Украшенных короною, где справа добрый лев,
А слева оперением орел сверкнет, взлетев.

Убьют седого мастера со всей его семьей.
Фельдфебель в кофре вывезет изделие домой.

На этом не кончается короткий наш рассказ.
Светильник уворованный, однако, не погас.

Семи планет сияние открыто для очей, —
То семь свечей светильника, серебряных свечей.

Кавказский гул

Неестественный грохот орудий,
Подымается въедливый дым.
Порешили безумные люди,
Что легко умирать молодым.

Льет скала свои громкие слезы,
С гневным шумом река потекла.
Мертв пастух. Разбегаются козы.
Вторит древнему гулу угрозы
Колокольчик на шее козла.

Река Смерти

Я вам пишу случайно...
Лермонтов.

Я помню горный лес глухой.
Таился там аул Ачхой.
Я помню резкий орлий крик
Над горной речкой Валерик:
Людьми Ичкерии она
Рекою Смерти названа.

Жестокий бой в ущельях скал
Один поручик описал.
Затихнул бой сто лет назад.
Потом другой вступил отряд,
Потом другой вступил отряд,
И удостоились наград
Отчизны верные сыны,
Но не участники войны,
Зато участники злодейств.
По два бойца на пять семейств.

Одной семьи подводим счет:
Седой старик — слепец-рапсод,
С тяжелым костылем джигит,
Днестра безногий инвалид,
Старуха в траурном платке
Сжимает кладь в худой руке,
Ребенка грудью кормит мать,
Далек ли путь — не надо знать,
Стоит с гармоникой сноха,
А козочка совсем плоха,
К очажной тянется золе, —
Так хорошо побыть в тепле!

В семье, с козою вместе, шесть.
А сколько верст — попробуй счесть.
В вагонах многие умрут,
А полумертвых привезут
Для казахстанских трудодней, —
Не только плоть, а дух людей.

Тому полвека с небольшим
Я не был в тех краях чужим.
Слова, что сотворил вайнах,
Я в русских повторил стихах.
Я не былое ворошу,
Я не случайно вам пишу.

28 декабря 1994 г.

Поздравляем нашего уважаемого автора Семена Израилевича Липкина

с присуждением Пушкинской премии,

учрежденной фондом Альфреда Тёпфера (Германия).


Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация