Минаков Станислав Александрович родился в 1959 году в Харькове. Поэт, переводчик, прозаик, эссеист. Автор нескольких поэтических книг. Член Союза писателей России и Русского ПЕН-клуба. Лауреат ряда литературных премий. В 2014 году был исключен из Национального союза писателей Украины и вскоре был вынужден переехать из Харькова в Белгород.
Станислав Минаков
*
УСТОЯТЬ НА ВЕТРУ
* *
*
Ревнитель по Боге, ответь, для чегошеньки страх?
Себя надоумлю: боязнь — может быть, запятая,
и вверх восклицательна. Здесь аллегорья простая:
о райских взыскующих кущах, эдемских кустах,
в которые, ужас изведав живой живота,
до стенки дойдя, претворяясь, душа устремилась
и смертыньки доброй лакает свободу — как милость,
как ласку, взирает на землю: ну вот же, вот та
питала меня и пытала, недолгое мясо
неловкого тела водила по зыбким путям —
неужто вот та? Да, вот та, да, вот та, и вот там —
не ведая часа…
Но ежели страх — это просто и только спина
глазастая, жалкая, холод Орфея в Аиде,
тогда ты не бросишь испугу калёное: выйди!
Тогда ты и есть — подземелье, обрыв и стена.
* *
*
Думал: ужас земной отжену,
коль сестру обниму как жену.
И затменье пришло ввечеру:
как жену обнимал он сестру.
Но женою — не стала сестра.
И настало прозренье с утра.
И сгорел горемычный костёр.
…Он объятья жене распростёр
и отринул на ярых ветрах
их обоих сжирающий страх.
И забылась в объятьях жена.
И почти что простилась вина.
Кто обнимет жену как сестру —
дольше всех устоит на ветру.
Про Зеведея
Се — сидит Зеведей, починяющий сети.
«Где же дети твои?» — «Утекли мои дети.
В Галилее ищи их, во всей Иудее,
позабывших о старом отце Зеведее».
Так речет Зеведей, покидающий лодку.
И мы видим тяжёлую эту походку
и согбенную спину, поникшие руки,
ветхий кров возле Геннисаретской излуки.
А вдали, как поведано в Новом Завете,
оба-двое видны — зеведеевы дети,
что влекутся пустыней, оставивши дом их,
посреди первозванных, Мессией ведомых.
Да, мы видим: они, Иоанн и Иаков,
впредь ловцы человеков — не рыб и не раков, —
босоного бредут посреди мирозданья
нам в укор и в усладу, в пример, в назиданье.
Вот — пред тем, как приблизится стражников свора,
сыновья Зеведея в сиянье Фавора,
вот — заснули под синим кустом Гефсимани —
от печали и скорби, как будто в тумане,
и всегда — как надёжа, защита, основа —
обнимает Иаков, старшой, Богослова.
Нам откроют деянья, где явлены братья:
Иоанн златокудрый — ошую Распятья,
и, сквозь дымчатый свет тополиного пуха,
мы Святаго увидим сошествие Духа,
а потом — как, зашедшись от злобного хрипа,
опускает Иакову Ирод Агриппа
меч на шею, святую главу отсекая;
у апостольской святости участь такая.
Дальше мы озираем весь глобус как атлас:
Компостеллу из космоса видим и Патмос,
и Сантьяго де Куба, Сантьяго де Чили…
Это всё мы от братьев навек получили
в дар — свечение веры, величие жертвы.
Те, что живы, и те, кто пока ещё мертвы,
грандиозную видят Вселенной картину,
окунаясь в единую света путину,
где пульсирует Слово Христово живое,
за которым грядут зеведеевы, двое.
…Да, понятен посыл и отрадна идея.
Отчего же мне жаль старика Зеведея?
На «Анну тёплую»[1]
Бабка в валенках,
согбенная, идёт.
Бабка маленька —
сквозь город-идиот.
Людный, каменный —
да пустыни пустей.
Ад в нём — пламенный,
ан холод — до костей.
Зимней шапкою
по августу трясти?..
Губы шамкают,
иконочка в горсти.
Цветик аленький —
аргоновы огни...
Бабку маленьку
спаси и сохрани!
* *
*
Бегство (читай — изгнание) — та же смерть,
в нём душа устремляется в духоту,
впредь не в силах выситься, быть и сметь,
покидая вещное на лету.
И, попав в непонятное, как шпана,
озираешься, странный: некуда дальше бечь,
потому что повсюду — одна хана,
и лишь изгнанный может про то просечь.
Вроде б — ходишь и выглядишь так, как все,
но не ловишь больше наземный кайф,
а родимых, отрезанных в чортовой полосе,
слышишь сердцем, издали, даже не тронув skype.
Виноград
Ветку выставил пикой и врезался в глаз —
мой открытый, красивый, здоровый —
сверх очков. Ну а в чём виноват грешный аз?
С табуретки коровой
перепуганной прянул, ладонью закрыл
бедный глаз. Раскатились
грозди враз из ведра. Виноград — пятикрыл —
бросил лист на тропинку… Так стилос
указующий ткнулся мне в око, и вот
я снимаю умняк, разумея:
виноград, как старинная битва, живёт
иль Егорий, пронзающий змея.
Значит, левый — закрой? Стал-быть, правым глядеть.
Видит хуже, но правый.
Виноград-гладиатор поймал меня в сеть,
честной палкой сразил — не отравой.
Думай, думай, мудрило, смекай, просекай,
в чём вина, коли плачет и плачет
половина лица. Знать, зашёл ты за край
и в вине твоя истина, значит.
1 7 августа по новому стилю