Кекова Светлана Васильевна родилась на Сахалине, окончила филфак Саратовского государственного университета. Автор тринадцати поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвященных творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Саратове.
Светлана Кекова
*
ЛЕСТНИЦА ИАКОВА
* *
*
Как бы мне остаться незамеченной,
не сорваться, не попасть в беду?
Снится мне, что я июльским вечером
молча мимо кладбища иду.
Я иду и никого не трогаю,
я тоскую по иным мирам…
И плывёт над пыльною дорогою
облако, похожее на храм.
Бабочка — иного мира вестница —
облаку летит наперерез.
Мне видна верёвочная лестница,
брошенная ангелом с небес.
Все ли мы виновны одинаково,
иль своя у каждого вина?
Неужели лестница Иакова
между небом и землёй видна?
* *
*
Стоит в деревне большой колодец.
С колодцем рядом живёт уродец.
Живёт красавец с уродцем рядом.
И ходят в гости они к наядам.
Одна наяда — жена Аида.
Другая знает псалом Давида,
и повторяет наяда третья:
«Устала жить я, устала петь я!»
Наяды вынут свои наряды,
поднимут волны со дна колодца
и засмеются, бросая взгляды
то на красавца, то на уродца.
Начнётся пляска воды холодной,
потом иссякнет источник водный,
поскольку нимфам нельзя касаться
ни лба уродца, ни губ красавца.
* *
*
Облаков прошлогодних лепнина
осыпается. Вянут цветы.
И стоит на пригорке рябина
со следами былой красоты.
В золотых ли коронах иль медных
клёны, ясени, толпы берёз…
Нет им дела сегодня до бедных
и простых человеческих слёз.
Да, о юности вечнозелёной
скоро будут деревья грустить,
только мы их тоски потаённой
не умеем понять и простить.
* *
*
А. К.
Снег лежит на деревьях, не тая.
Огоньками мигают такси...
И мерещится Русь Золотая
нам, зачатым в Железной Руси.
Мы теперь не Обломовы — Штольцы,
но крещёные наши отцы —
богомольцы тире комсомольцы,
комиссары тире чернецы
спят в земле, словно в братской могиле,
под покровом сияющей тьмы
и не ведают, как их любили
и как их ненавидели мы.
Мы — наследники тьмы и сиянья —
купола различаем вдали
и целуем в слезах покаянья
антиминс драгоценной земли...
Крестный ход
1
В Саратове по улице Советской
я шла в толпе, орех сжимая грецкий
в своей руке, и думала о том,
что вот — вокруг меня чужие люди
и, если кто-то голову на блюде
несёт Иродиаде, я крестом
себя смогу спасти от поруганья.
Я шла в толпе и слышала рыданья,
и смех, и брань у входа в магазин,
где прятались раввин и муэдзин.
2
По улице, как новые арийцы,
шли блудники, лжецы, детоубийцы,
в нарядных платьях, стильных пиджаках,
с цветами и айфонами в руках,
и я средь них — не лучше их, а хуже,
шла под зонтом и отражалась в луже.
Стежками дождь пространство дня прошил.
И я смешалась с теми, кто грешил,
кто грех любил, как шоколад и кофе,
кто помогал убийцам на Голгофе.
3
Но вот вопрос: куда спешат они?
Туда ли, где рекламные огни
неистовым мельканьем и свеченьем
всех призывают к новым развлеченьям?
Блестят витрины, огоньки машин…
На перекрёстке тополь, как кувшин,
стоит один со светофором рядом,
следит за нашим призрачным парадом.
4
И вдруг навстречу тем, кто любит грех,
кто разгрызает время, как орех,
в Саратове, по улице Соборной
смиренники идут и простецы,
святые жены, матери, отцы,
и с ними образ — Спас Нерукотворный.
Они идут — не час идут, не год,
и каждый видит этот Крестный ход,
и возле Липок — там, на стадионе,
встал из руин нерукотворный храм,
и ангелы видны на небе нам,
и апокалиптические кони.
5
А Бог дождит на грешных и смиренных,
на гениальных и обыкновенных,
промокли гордецы и мудрецы,
глупцы, ленивцы, нищие, купцы
и все потомки Евы и Адама
от океана и до океана.
* *
*
Где инженер цветка, звезды изобретатель?
Где сердца моего таинственный создатель?
Где тот, кто сотворил и уголь, и алмаз?
Где тот, кто любит нас, и тот, кто мучит нас?
Не знаю я ответ — и всё же мне обидно,
что спит земная тварь, темна и световидна,
что и моя душа безгрешна и грешна,
что многим на беду я в этот мир пришла.
Заправив жирный суп петрушкой и укропом,
я буду битый час сидеть над микроскопом,
потом, закрыв глаза, оглохнув, онемев,
я загляну в себя и вспомню Шестоднев.
На полке у окна стоят рядком Тарковский,
священник Михаил и Филарет Московский,
есть в книгах их рассказ о смысле бытия:
я буду их читать и буду плакать я.
Как трудно изучать и лепестки пиона,
и тонкое, пустое жало скорпиона,
ехидны смертный яд и дерева изгиб,
и тайные пути плывущих в море рыб.
Смещение времён, смешенье слов и стилей…
Но вот на облаках стоит святой Василий,
он посылает нам и молнию, и гром,
и пишет «Шестоднев» златым своим пером.
* *
*
Ангелы и птицы в райских кущах
запоют на разные лады —
и увидят стаи рыб, плывущих
в тонких платьях из речной воды.
В мире, словно в зале ожиданья,
жаждет получить душа моя
в краткий миг блаженства и страданья
опыт неземного бытия.