О КНИГЕ АЛЕКСАНДРА СОЛЖЕНИЦЫНА
«УГОДИЛО ЗЁРНЫШКО ПРОМЕЖ ДВУХ ЖЕРНОВОВ»
Уважаемый господин редактор:
Я хотел бы воспользоваться возможностью, чтобы ответить на заявления г. Александра Солженицына, опубликованные в сентябрьском 2000 года номере журнала «Новый мир», касающиеся моей роли в его запланированной встрече с президентом Рональдом Рейганом.
Г-н Солженицын — писатель, поэтому он, как и любой писатель, обладает богатым воображением. Подобное воображение, являющееся, несомненно, добродетелью писательского таланта, может стать помехой в обращении с фактами, так как писатели зачастую обладают тенденцией приписывать и придумывать факты, когда сами факты неизвестны или туманны.
Пренебрежение г. Солженицына фактами очевидно в самом первом предложении (стр. 176) его пересказа событий, когда он пишет, что ранней зимой 1981-го до него дошли слухи от «двух сенаторов — Кемпа и Джексона», что официальное приглашение в Белый дом уже лежало на столе. На самом деле Джэк Кемп был не сенатором, а конгрессменом, и скорее всего это был не демократ Генри Джэксон, а республиканец Роджер Джепсон, который пытался организовать подобный визит. Это, по сути, тривиальности, но они симптоматичны.
Как старшего советника Белого дома по советским делам в то время, меня попросили высказать свое мнение по поводу предложения Кемпа — Джепсона. Позвольте мне добавить, что я был в негодовании в 1975 году, когда я узнал, что Киссинджер посоветовал президенту Форду не принимать г. Солженицына, так как сама акция была явной попыткой не раздражать Москву. Но с тех времен многое изменилось. Г-н Солженицын, который в 1975 году был известен лишь как писатель и смелый борец за свободу, после приезда на Запад сделал ряд важных политических заявлений, в особенности в своей речи перед выпускниками Гарварда в 1978 году, где он критически высказался по поводу демократии и западных концепций свободы. Если г. Солженицыну позволили бы лично встретиться с президентом, сам факт подобной встречи мог бы означать, что г. Рейган придерживается подобных мнений.
Складывается впечатление, что г. Солженицын не осознает в полной мере, для чего подобного рода встречи с президентом планируются. Встреча не была семинаром для глубокого обмена мнениями. Последнее редко бывает предлогом для встречи с президентом, и в особенности с г. Рейганом, который не был любителем серьезных бесед. Он был человеком великолепного суждения, но не являлся интеллектуалом. Как это свойственно людям солидного возраста, у Рейгана были свои давно сложившиеся мнения по всем важным вопросам. Цель встречи имела символический характер, а именно — публичная ассоциация с политической оппозицией советского правительства давала еще один сигнал Москве, что дни уступок и умиротворения закончились.
После получения директивы с просьбой высказать свои рекомендации по поводу встречи я проконсультировался с несколькими моими коллегами из Государственного Совета Безопасности. Один из них предложил пригласить вместе с г. Солженицыным представителей других политических течений, а также представителей других, нерусских народов СССР, которые составляли половину населения страны. Мне показалось это вполне приемлемым решением, и я передал это предложение по необходимым каналам. Мое предложение было одобрено. Я связался с домом г. Солженицына и имел довольно прохладный разговор с его женой, которая хотела знать, будет ли еще кто-либо присутствовать при встрече, и если будет, то кто именно.
Перед тем как приглашения были разосланы, мы узнали через каналы русской общины, что г. Солженицын был против приглашения на встречу в компании. Чтобы успокоить его и смягчить ситуацию, поскольку г. Солженицын рассматривал свой статус равноценно статусу главы государства и (как показывают его воспоминания) считал свой визит в Белый дом оказанием услуги президенту, мы предложили организовать короткую, один на один, встречу г. Солженицына с президентом перед обедом. Его ответом послужило письмо, которое он сам опубликовал в журнале «Новый мир». Письмо поражало своей грубостью, г. Рейган, добродушный человек по своей натуре, прочитав письмо, вместо ожидаемого мною (и очевидно, вопреки ожиданиям автора письма) гнева ограничился лишь следующим комментарием: «Мне кажется, что он рассматривает других приглашенных нами гостей как предателей». Это была очень точная оценка.
Кто же были те приглашенные вместе с г. Солженицыным люди, кого он отстранил в качестве «отставных диссидентов»? Среди них были Андрей Синявский, который был приговорен к 7 годам строгого лагерного режима; Петр Григоренко, кто был заключен в психиатрической больнице; баптистский пастор отец Георгий Винс, отсидевший 3 года в трудовом лагере; Валерий Чалидзе, основатель в 1970 году Комитета по Правам Человека в СССР, где г. Солженицын являлся почетным членом. Это были не менее смелые люди, чем сам г. Солженицын, которые не побоялись отстаивать человеческие права и выступить против советского режима, отчего все они соответственно пострадали. Для меня было честью сидеть рядом с ними. Следует добавить, что ни один из них не сделал столько денег и не жил так комфортно в эмиграции, как г. Солженицын.
Я не собираюсь опровергать дотошно многие вымышленные события, упомянутые г. Солженицыным, за исключением тех двух фактов, что я никогда не разговаривал о нем с Робертом Кайзером из газеты «Вашингтон пост» и что я также не уведомлял Государственный департамент после получения отказа о встрече от него о том, что он согласен на встречу. Это плоды воображения. И утверждение того, что г. Рейган не произнес речь во время обеда, тоже неправда. Он выступил с речью. И тот факт, что на обеде не присутствовало телевидение и что после обеда не состоялась пресс-конференция, был не потому, как намекает г. Солженицын, что он отсутствовал, а потому, что один из советников президента, а именно Майкл Дивер, который в то время являлся менеджером по «имиджу» президента, опасался того, что широкое освещение события могло привести к росту репутации Рейгана как «воинствующего рыцаря „холодной войны”». На самом деле Дивер был целиком против затеи обеда с русскими диссидентами и предложил вместо этого озаглавить обед как встречу с «этническими американцами»! После того как его предложение было отклонено, Дивер отдал распоряжение, запрещающее какие-либо съемки и официальные заявления, касающиеся обеда, чтобы не раздражать союзников и советское правительство.
Факт остается фактом, что обед, на котором г. Солженицын отказался присутствовать, стал первым и единственным событием, когда президент Соединенных Штатов Америки принял в Белом доме представителей преследуемой в СССР политической оппозиции. Не удивительно, что радио «Москва» в своем комментарии по поводу обеда заявило, что Рейган испытывает удовольствие, встречаясь с людьми, «которые за американские доллары клевещут на свою родину».
Г-н Солженицын утверждает, что я «испытывал к нему личную ненависть и проявлял ее последовательно и всюду». Подобное утверждение является результатом его буйного воображения. Это он, кто неоднократно совершал нападки на мои работы и на меня лично. В своей речи в Стэнфордском университете в 1976 году, например, он охарактеризовал мою книгу «Россия при старом режиме», копия которой с личным посвящением была отправлена мною ему в Цюрих, как «псевдоакадемическая книга... полная ошибок, преувеличений и, возможно, преднамеренных (!) искажений». (В советские времена меня просто называли «фальсификатором истории».) Я никогда не отзывался подобным образом ни об одной работе, написанной им самим. Я не согласен с его интерпретацией русской истории: он полагает, что коммунизм не имеет корней в прошлом России, а я думаю, что имеет. Но я не сторонник перерастания интеллектуальных разногласий в личную неприязнь. Несмотря на всю ненависть г. Солженицына к коммунизму, к сожалению, он привил в себе самые худшие черты коммунистической ментальности, а именно, что любой инакомыслящий ему человек становится автоматически его врагом.
Я не питаю личных чувств ненависти к г. Солженицыну. Мне просто жаль, что он не в состоянии понять, что у каждого человека есть право думать иначе. Мне кажется, что его интеллектуальная нетерпимость была весомым фактором в несостоявшихся надеждах сыграть решающую роль в эволюции посткоммунистической России.
С уважением
Ричард ПАЙПС.
США.
______________________________________________
Уважаемый г-н редактор!
Опять1 я вынужден защищать свою честь и достоинство от посягательств на них А. И. Солженицына. «Не кто иной, как Давид Бург, благосклонно комментировал книгу Флегона», — пишет Солженицын в последней публикации своих мемуаров (2000, № 12, стр. 127). Книга Флегона — месиво из мерзостей и пошлости. Благосклонный комментарий к ней свидетельствовал бы о низости, да и просто о непроходимой глупости его автора. Я вообще не помню, чтобы я публично высказывался по поводу этой вонючей стряпни (было противно). А любая благосклонность совершенно исключена. Было бы интересно узнать, на чем Солженицын основывает свое высказывание.
Злосчастная тема Давида Бурга нет-нет да и всплывает мутным пятном в солженицынском повествовании. Автору невдомек, что облыжный и безответственный оговор самого незначительного, с его возвышенности, человека ставит под сомнение достоверность повествования в целом. Вопроса о нравственности подобного поведения я здесь не ставлю. Он был бы, очевидно, не по адресу.
С уважением
А. Дольберг (Давид Бург).
Англия.