Слова и пули незнаменитой полувековой

Авченко Василий Олегович родился в 1980 году в Иркутской области. Окончил факультет журналистики Дальневосточного государственного университета. Автор книг «Правый руль» (М., 2009), «Глобус Владивостока» (М., 2012), «Владивосток-3000» (М., 2011, в соавторстве с Ильей Лагутенко), «Кристалл в прозрачной оправе»  (М., 2015), «Фадеев» (М., 2017), «Штормовое предупреждение» (М., 2019, в соавторстве с Андреем Рубановым) и «Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке» (М., 2019, в соавторстве с Алексеем Коровашко). Финалист премий «Национальный бестселлер», «НОС» и «Большая книга». Постоянный автор «Нового мира». Живет во Владивостоке.

2 сентября 1945 года оказалось в тени 9 мая.

Это объяснимо, но несправедливо.

Молниеносный маньчжурский поход Красной армии — одно из важнейших событий нашей новейшей истории.

Взяв в едином контексте русско-японскую войну, интервенцию, агрессию Японии против Китая, бои на Хасане, конфликт на Халхин-Голе и маньчжурский блицкриг маршала Василевского, увидим: Россия и Япония воевали почти всю первую половину ХХ века. Но если начальный узел этого противостояния отражен в десятках книг, стихов, песен, то последующим сколько-нибудь сопоставимого внимания не досталось.

Реванш, отложенный на сорок лет

В конце XIX века Россия начала проект «Желтороссия»: строительство Китайско-Восточной железной дороги, Харбина, Дальнего, усиление Порт-Артура и позиций в Корее…

Открывшаяся миру и стремительно развившаяся Япония к тому времени уже заявила себя как империя, имеющая интересы и в океане, и на материке.

Японцы напали на русских в Китае и Корее. Последние стали заложниками большой геополитической игры.

В 1904 — 1905 гг. на сопках Маньчжурии и в восточных морях воевали Юденич, Деникин, Корнилов, Врангель, Краснов, Брусилов, Самсонов; географы Вилькицкий и Колчак, фортификатор Карбышев, драгун Буденный, будущий финский лидер Маннергейм… — цвет нации, еще не разделившейся на красный, белый и другие лагеря.

Художник Верещагин и адмирал Макаров погибли в Порт-Артуре при взрыве броненосца «Петропавловск». Владимир Миклуха — брат Миклухо-Маклая — пошел на дно с броненосцем «Адмирал Ушаков», которым командовал. «Аврора» Цусиму пережила — ей была суждена иная миссия.

В Кавказской конной бригаде (прообраз Дикой дивизии) бок о бок сражались внук Хаджи-Мурата и правнук наполеоновского маршала Мюрата. Для магометан разработали особый Георгиевский крест с орлом вместо Святого Георгия, но многие горцы предпочитали награду «с джигитом», а не «с птицей».

Затопленный «Варяг», торчавший из воды в корейском Чемульпо (нынешний Инчхон, сеульский аэропорт), фотографировал военкор Джек Лондон. Чехов собирался ехать на войну врачом — не успел. Успели другие врачи — Януш Корчак и Викентий Вересаев.

На фронт ехал барон Унгерн, но не доехал. Котовского призвали — а он не явился на сборный пункт.

На этой войне впервые применялось новейшее оружие: дальнобойная артиллерия, пулеметы, мины, подлодки…

Гибель «Варяга» и «Корейца» родила великую песню «Наверх вы, товарищи, все по местам…» — оригинальный текст написал по-немецки поэт Рудольф Грейнц. В Мукденской битве родился вальс «На сопках Маньчжурии» капельмейстера Ильи Шатрова.

Баталер Новиков, еще не -Прибой, напишет «Цусиму» — не столько о трагической морской баталии, сколько о первой русской революции, в отрыве от которой ту войну теперь уже не рассмотришь. «Нам нужна маленькая победоносная война…» — говорил министр Плеве. Вышло ровно наоборот: большая и неудачная. «Штабс-капитан Рыбников» Куприна, «Красный смех» Андреева, «Девушка пела в церковном хоре» Блока… — все это о ней.

Итоги известны: потеря Россией Порт-Артура и южной ветки КВЖД, Портсмутский мир, передача Японии южного Сахалина… С другой стороны, поражение дало импульс Владивостоку, утвердившемуся в качестве главного тихоокеанского города империи.

В 1918 — 1922 годах Дальний Восток был оккупирован интервентами, из которых самыми многочисленными и активными стали японцы. В отличие от американцев, чехословаков, англичан, французов… — они преследовали ясную цель: отторгнуть от России Дальний Восток. Японцы оставались в Приморье до конца 1922 года, на северном Сахалине — до 1925-го. Интервенция продолжила русско-японскую, из-за чего Гражданская война в Приморье имела черты национально-освободительной.

Следующая веха — 1931 год: Япония занимает северо-восток Китая и создает государство («марионеточное», непременно добавляли советские историки) Маньчжоу-го. Это был опасный плацдарм: выход японцев на Транссиб грозил Москве потерей Забайкалья, Приамурья, Приморья… На границе начались провокации и перестрелки; пограничнику Карацупе противостояли диверсанты из бывших белогвардейцев. Японские политики говорили о расширении империи до Байкала. Оправдались алармистские доклады Владимира Арсеньева, который писал в 1928 году: «Стремление Японии безраздельно хозяйничать в Маньчжурии и выйти на Амур — не мечта, не фантазия и не призрак, а вполне конкретное явление. Конечной целью японского империализма является желание отодвинуть нас от берегов Тихого океана». Литература дышала тревогой: «Военная тайна» Гайдара, начатая в 1932 году в Хабаровске, «Патриоты» Сергея Диковского,  «На Востоке» Петра Павленко, где советская авиация бомбит Токио…

Именно на востоке прогремели не только последние, но и первые залпы Второй мировой, если критически подойти к европейской исторической науке, относящей начало этой войны к сентябрю 1939-го. Китайские историки резонно полагают настоящим началом Второй мировой июль 1937 года, когда Япония напала на Китай (да и в самой Европе полыхало задолго до Польши: Испания, Австрия, Чехословакия, Албания…).

В Китай направили советских добровольцев (сюда уходят корни фольклора о летчике Ли Си Цыне). Знаменитый испытатель Степан Супрун получил за Китай «Звезду Героя». Здесь же воевал другой испытатель и Герой — Константин Коккинаки. Небо Китая бороздили столь видные авиаторы, как Рычагов, Жигарев, Тхор… В 1938 году советские бомбардировщики разгромили японскую авиабазу на Тайване; летчик Тимофей Хрюкин потопил на Янцзы авианосец. Военными советниками в Китае служили будущие маршалы Рыбалко и Чуйков, генералы Батицкий и Черепанов.

Летом 1938-го вспыхнул Хасан. Приморье обязано двухнедельным боям у этого приграничного озера статусом полноправного субъекта: Дальневосточный край вскоре разделили на Приморский и Хабаровский, подчинив Владивосток напрямую Москве.

Хасан поставил крест на карьере и жизни одного из первых советских маршалов — героя Перекопа, Волочаевки и КВЖД Василия Блюхера. Его отстранили от командования войсками, обвинив в нежелании воевать и неисполнении приказов, арестовали, вскоре он умер в тюрьме.

«В честь годовщины победы красных под Хасаном комсомольцы поселка устроили в парке большой карнавал — концерт и гулянье…» — это из «Тимура и его команды» Аркадия Гайдара. «— Чем это тебя, товарищ лейтенант? — Было дело, — гудел сквозь струи лейтенант, радостно отфыркиваясь. — Хасан это… Озеро Хасан…» — а это из «Усвятских шлемоносцев» Евгения Носова.

1939 год отмечен локальной войной на реке Халхин-Гол. Поводом стало желание японцев сдвинуть границу между Монголией и Маньчжоу-го, чтобы обезопасить строившуюся ими железную дорогу (она вела к СССР). За Монголию вступился уже развернутый здесь 57-й Особый корпус РККА; помогая МНР, СССР защищал и свои рубежи.

После первых боев с японцами разобраться в причинах недостаточной подготовленности войск поручили заместителю командующего Белорусским военным округом по кавалерии Георгию Жукову. Он сменил командира корпуса Фекленко и вскоре разгромил противника, что стало одной из причин ненападения Японии на СССР в 1941 году. В Монголии впервые сходились в бою большие танковые и авиационные соединения. Именно здесь взошла маршальская звезда лучшего военачальника Второй мировой: Жуков получил звание Героя, а вскоре — чин генерала армии и пост начальника Генштаба.

В разгар халхин-гольских боев появилась медаль «Золотая Звезда», которую стали вручать Героям Советского Союза вместе с орденом Ленина. Если над льдами Чукотского моря появились первые Герои — летчики, спасавшие челюскинцев, то Монголия породила первых дважды Героев. Ими стали опять же летчики: Кравченко, Грицевец, Смушкевич.

В это же время на экраны вышел фильм «Трактористы», где Николай Крючков спел песню «Три танкиста» о том, как «у высоких берегов Амура» самураи решили «перейти границу у реки». Для военкора, поэта Константина Симонова Халхин-Гол стал первой горячей точкой. Его первый роман «Товарищи по оружию» (1952) — о Монголии.

1941 год все изменил: дивизии тронулись с Дальнего Востока под Москву. Чтобы в 1945-м снова двинуться из поверженного Берлина далеко на восток.

Война августа 1945 года оказалась вот именно что маленькой и победоносной.

Сегодня спорят: была ли она необходима? Мол, все решила атомная бомбардировка Японии Штатами… Но едва ли тогда быстрый исход казался очевидным — вспомним, с каким трудом американцы брали Иводзиму и Окинаву. У советских границ стояли японские армии. В Харбине работал «отряд 731» генерала-изувера Сиро Исии — фабрика бактериологического оружия. Кто знает, чем бы обернулось дело, если бы по соглашению с союзниками в войну против Японии не вступил СССР. А ядерные «грибы» над Хиросимой и Нагасаки можно понимать и как первые залпы новой — холодной войны, демонстрацию Трумэном Сталину американского «вундерваффе».

Короткая — не значит локальная или легкая. С советской стороны задействовали свыше миллиона человек под общим командованием Василевского. Театр военных действий только на суше занял 1,5 млн кв. км. Длина границы, вдоль которой развертывались советские войска, составила 5000 км. Забайкальский фронт Малиновского, 1-й Дальневосточный фронт Мерецкова, 2-й Дальневосточный фронт Пуркаева вошли в Маньчжурию с трех сторон. Плюс — десанты в Корее, на Сахалине и Курилах…

Маньчжурия — не Европа с ее дорогами. Взять горно-таежное Приморье: в ночь на 9 августа 1-й Дальневосточный перешел границу. Темнота, ливень, тайга, сопки, болота; танки валят деревья, бойцы гатят дороги… Забайкальский фронт шел пустыней Гоби, через хребет Большой Хинган — такого военная практика не знала, местность считалась непроходимой для больших соединений. Генерал Плиев, командовавший советско-монгольской конно-механизированной группой, вспоминал о песчаных бурях, кипящих моторах, рытье колодцев…

А штурм Муданьцзяна? А японские смертники, бросавшиеся под танки с гранатами? На земле Китая японское шахидство столкнулось с русским самурайством.

На допросах японские офицеры говорили: слова «капитуляция» в нашем языке нет. Командарм Белобородов отвечал по-римски чеканно: «Теперь будет».

Операция 1945 года — одна из самых удачных наших войн; победа военная, политическая, геополитическая… Воистину — 10 дней, потрясшие мир.

640 тысяч пленных японцев попало на стройки разоренной страны — от Приморья до Донбасса.

На медали «За победу над Германией» профиль Сталина обращен влево — на запад. На медали «За победу над Японией» — на восток. Советские награды зарифмовались с царским двуглавым гербом, 1945-й — с 1905-м. Русские солдаты вернулись в оставленный ими когда-то Порт-Артур. Десантников, осматривающих город с сопок, снимал Евгений Халдей — автор фото «Знамя Победы над Рейхстагом». Отложенная почти на полвека победа; русский реванш, о котором не создано соразмерного эпоса — вспоминаются лишь несколько страниц у Владимира Богомолова, стихи и очерки хабаровчан Петра Комарова и Дмитрия Нагишкина… А ведь историю мы знаем именно из литературы. Архивы — удел специалистов.

Передача Курил СССР и возвращение южного Сахалина, разделение Кореи и последовавшая здесь вскоре война, антиколониальный фронт в Азии, победа Мао в Китае… Это все — эхо 1945 года, хорошо слышное до сих пор.

Конец русского Китая

Харбин, ныне — центр китайской провинции Хэйлунцзян, основали в 1898 году. Первые полвека он прожил русским городом. Как писал Арсений Несмелов (1889 — 1945):

Инженер. Расстегнут ворот.

Фляга. Карабин.

«Здесь построим русский город,

Назовем — Харбин»…

Город стал восточной столицей русской эмиграции первой волны, превратившись в воплощенный миф о старой России. Здесь словно остановилось время. Переезд сюда не воспринимался как эмиграция в полном смысле слова.

Поэт Елизавета Рачинская вспоминала: Харбин говорил по-русски. В гимназиях и вузах обучение шло на русском, газеты и книги выходили по-русски, такими же были названия улиц и вывески. По-русски говорили даже китайцы. К 1924 году в Харбине (старожилы делали ударение на последний слог: Харбине, Харбина) жило до 100 тысяч русских. Здесь ходили рубли, на КВЖД служили советские граждане, из СССР поступали новые книги, приезжали на гастроли Козловский и Лемешев.

Уже в годы Гражданской здесь появились литобъединения. Поэт Сергей Алымов и философ, национал-большевик Николай Устрялов выпускали журнал «Окно». Алексей Ачаир организовал поэтический кружок «Молодая Чураевка». Выходили газеты «Заря», «Русский голос», «Рупор», журналы «Рубеж», «Вестник Маньчжурии», «Луч Азии»… В Харбине жили поэты Марианна Колосова («дальневосточная Цветаева»), Ларисса Андерсен (прожила больше века, ушла из жизни во Франции последней в своем поколении — в 2012-м), Арсений Несмелов, Валерий Перелешин, Леонид Ещин…

Литература русского Китая 1920-х — 1940-х — восточная ветвь или, в обоих смыслах слова, восточный побег нашей словесности — долго оставалась неизвестной в России. Пусть здесь не было Бунина, Набокова и Газданова — но были другие; если не великие, то как минимум интересные, заслуживающие внимания исследователя и читателя. Их открывали такие подвижники, как москвич Евгений Витковский, владивостокцы Александр Колесов и Александр Лобычев…

Поэт Валерий Перелешин (родился в 1913-м в Иркутске, жил в Харбине и Шанхае, умер в 1992-м в Рио-де-Жанейро) в мемуарах «Два полустанка» писал: литература восточной эмиграции вернется к российскому читателю, когда отечественную словесность перестанут делить на советскую и зарубежную. Прикидывал, что это произойдет к 2040 году. Вышло — раньше. Рукописи действительно горят неохотно, особенно если они опубликованы. По Несмелову:

Прожигает нежные страницы

Неостывший пепел наших строк!

Биографии авторов-маньчжурцев зачастую не менее интересны, чем приключения их героев.

Прозаик Борис Юльский: родился в 1912 году в Иркутске, ребенком попал в Маньчжурию. Сотрудничал с японцами, состоял во Всероссийской фашистской партии Константина Родзаевского (эстетически ориентировалась на Муссолини и Маринетти, контролировалась японцами), служил в русской горно-лесной полиции. В 1945 году арестован СМЕРШем, получил 10 лет, в 1950 году бежал из колымского лагеря — и сгинул. Его рассказы отсылают к Арсеньеву, Лондону, Куприну: тайга, тигры, хунхузы, офицеры, романы, дуэли…

Михаил Щербаков (1890 — 1956): писатель, авиатор, на мировой войне занимался аэрофотосъемкой немецких позиций. В 1922 году ушел из Владивостока с флотилией белого адмирала Старка. Жил в Шанхае и Сайгоне. Дни закончил, выбросившись из окна, во Франции, где лечился от душевного расстройства. Среди его героев — капитан Дек, в котором узнается легендарный дальневосточный китобой Фридольф Гек, кадет Сева, навсегда покидающий родину, и еще целая галерея «Одиссеев без Итаки».

Альфред Хейдок (1892 — 1990): служил у Колчака, ушел в Маньчжурию. В Харбине был представлен художнику и философу Николаю Рериху, стал его учеником. В 1947 году вернулся в СССР, провел несколько лет в лагерях, скончался на Алтае. В его рассказах — русские маньчжурцы, мистика азиатских пространств, экзотические рериховские краски, призрак барона Унгерна — фигура, позже интересовавшая столь разных писателей, как Виктор Пелевин и Леонид Юзефович.

Возможно, самый значительный литератор восточной эмиграции — Арсений Несмелов (Митропольский). В 1914-м попал на «германскую», был награжден, ранен, в звании подпоручика отчислен в резерв. На Гражданской воевал у Колчака. Сняв погоны поручика, в 1920 — 1924 годах жил во Владивостоке, выпустил три сборника стихов. Здесь же написал стихотворение «Интервенты», позже спетое Валерием Леонтьевым: «Каждый хочет любить — и солдат, и моряк…». Оставшись без работы — под конец приходилось жить подледным ловом наваги — ушел пешком в Китай по карте, данной Арсеньевым. В Харбине работал на Японскую военную миссию, состоял в партии Родзаевского… — неудивительно, что в августе 1945 года Несмелова взял СМЕРШ. В декабре того же года он умер от инсульта в пересыльной тюрьме пограничной станции Гродеково в Приморье. Помимо отличных стихов, Несмелов оставил суровые и крепкие, как военное обмундирование, рассказы о Первой мировой — настоящую окопную прозу, отзвуки которой звучат в «лейтенантских» повестях Великой Отечественной (например, блестящий «Короткий удар»). Писал он и о Гражданской, и о русских в Маньчжурии… Среди литературных родственников Несмелова — Денис Давыдов, Лермонтов, Куприн, современники из разных окопов: Гумилев, Тихонов, Луговской…

Прозаик Николай Байков (1872 — 1958) — потомок первого русского посла в Китае и родственник имама Шамиля — еще подростком получил напутствия от знаменитых ученых Пржевальского и Менделеева: исследовать Дальний Восток. В Маньчжурию попал в 1902 году. Воевал с хунхузами, увлекся флорой и фауной. На Первой мировой дослужился до командира полка, на Гражданской воевал у белых, но уже в 1919 году снял погоны и уехал в Харбин. Китай покинул одним из последних среди русских — в 1956-м; скончался в Австралии. Автор романа о тигре «Великий Ван», множества очерков о природе.

Следует назвать видный дальневосточный род, основанный участником польского восстания 1863 года Михаилом Янковским. Он был сослан в Сибирь, позже поселился в Приморье, где занимался коммерцией, наукой, сельским хозяйством, общественной деятельностью. После революции его сын Юрий перебрался в Корею, основал имение «Новина», издал в Харбине книгу «Полвека охоты на тигров»; был арестован СМЕРШем, умер в заключении. Сын Юрия Валерий, также прошедший лагеря, оставил летопись своей семьи — «Нэнуни», «От гроба Господня до гроба ГУЛАГа»… — и замечательные охотничьи рассказы. Умер в 2010 году во Владимире, прожив почти век.

Словесность русского Китая — не самый мощный, но живой побег русской литературы, испытавший влияние Востока. Перелешин переводил на русский древнекитайскую лирику и поэму Цюй Юаня «Лисао», а на китайский — «Двенадцать» Блока; Несмелов изучал маньчжурский «пиджин», родившийся на стыке русского и китайского языков; Байков и Юльский выступали с манифестом «интернациональной маньчжурской литературы»…

Перелешин писал: «Пусть правы те, кто называет харбинскую и шанхайскую литературу провинциальной (по отношению к Парижу, где полнее билось сердце русской литературы в изгнании) и второстепенной, но именно этой оторванности от центра дальневосточная литература обязана своим своеобразием»^[1]. Ушедший в 2018 году из жизни дальневосточный критик Александр Лобычев говорил: «В литературе русского Китая проявились черты самостоятельного, отличного как от классической, так и от эмигрантской литературы явления. Плодотворной почвой для этого феномена стала не столько эмиграция как таковая, перенесшая русскую культуру за границу, сколько материк русского Востока, возникший в Маньчжурии задолго до революции. Многие литераторы не только выросли и воспитались, но и родились в Харбине и на КВЖД^[2]. Едва ли можно называть эту литературу в прямом смысле эмигрантской — люди ведь жили, по сути, на родной земле. Китай для русских харбинцев не был чужой страной — в отличие от европейских эмигрантов, которые уезжали именно на чужбину. Скорее, это уже была литература русского Востока, синтез русского языка и культуры с восточным миром…»^[3]

Первые сигналы тревоги зазвучали в начале 1930-х, когда Маньчжурию заняли японцы. В 1935 году Советский Союз был вынужден на невыгодных условиях продать КВЖД властям Маньчжоу-го. Проект «Желтороссия» сворачивался. Закрывались русские издания и школы, эмигранты теряли работу, перебирались в Шанхай, Европу, США… И в СССР тоже — как, например, певец Вертинский и джазмен Лундстрем, покинувшие Шанхай в 1943-м и 1947-м. С приходом японцев многие эмигранты стали хлопотать о советском гражданстве и возвращении в Россию. После нападения Гитлера на СССР «оборонцев», сочувствующих оставленной Родине, стало еще больше.

Диаспора и без того не была однородно-белой. Писатель Всеволод Ник. Иванов (1888 — 1971) в начале 1945 года переехал из Харбина в Хабаровск, работал в ТАСС; вероятно, еще в Маньчжурии сотрудничал с советской разведкой. Равно как и другой харбинец — востоковед, писатель Георгий Пермяков (1917 — 2005). В Харбине и Шанхае, согласно романам Юлиана Семенова, отметился в 1920-х разведчик Владимиров-Исаев — будущий Штирлиц…

Концом русского Харбина — и русской харбинской литературы — стал победоносный для Советского Союза 1945 год, когда в Маньчжурию вступила Красная армия. Генералу Белобородову, ставшему комендантом Харбина, казалось, что он попал в старую Россию: «По улицам катили пролетки с извозчиками в поддевках и высоких цилиндрах, пробегали стайки девочек-гимназисток, степенно шагали бородатые студенты в мундирах и фуражках со значками политехнического института…»^[4]

Эпоха заканчивалась. Контрразведка СМЕРШ провела аресты сотрудников Японской военной миссии, функционеров БРЭМа (Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии, учрежденного японскими властями) и партии Родзаевского. Последний написал Сталину покаянное письмо, сдался СМЕРШу — и был расстрелян в Москве.

Многие эмигранты перебрались в интернациональный Шанхай — «восточный Париж», «желтый Вавилон», открытый порт, где иностранцы свободно селились в особых кварталах — «сеттльментах». Большая часть русских покинула Шанхай вскоре после прихода к власти Мао Цзэдуна в 1949 году. Восточная эмиграция окончательно распылилась по планете.

А в 1955-м Советский Союз — теперь уже добровольно, без Портсмута — оставил Порт-Артур, передав военную базу дружественному красному Китаю.

Желтороссия закончилась. Дальний превратился в Далянь, Порт-Артур (где после войны успел послужить флотским военным инженером писатель Борис Можаев) — в Люйшунь. От русского Китая осталось несколько православных храмов, дважды низвергнутый (японцами в 1944-м, хунвейбинами в 1966-м) и вновь возрожденный памятник Пушкину в Шанхае, гроздья стихов и рассказов, письма, мемуары, фотокарточки… И еще — могилы на сопках Маньчжурии. С крестами и звездами.