ШТОРМОВОЙ ВЕТЕР

Черных Наталия Борисовна — поэт, прозаик, эссеист. Родилась в городе Челябинск-65 (ныне — Озёрск) в семье военнослужащих. С 1987 года живет в Москве. Окончила библиотечный техникум, работала по специальности. Автор нескольких поэтических книг.

Наталия Черных

*

ШТОРМОВОЙ ВЕТЕР

     Асфальт

Сколько ни при вперёд — отбрасывает назад,

на датчике Холла светятся пройденные километры.

Что позабыла и где? Смрад или зов цикад?

Нечто, что значит: жизнь — распахнуто и аллертно.

Без окончания лучше, а завершение тянет

причудливой древней руной и обещает свет.

Глаза узнают скорее асфальт, чем могильный камень;

в оторванности от почвы ни драмы, ни катастрофы нет.

Но память о почве слаще, хоть лжёт, как порой лжёт мама.

Принять эту боль как данность, любить, презирая страх, —

сладка из ключей водица. Но утром — вода из крана,

набухшие вербой пальцы и трещины на столах.

     Листопад

Когда выглядишь дурно и старше, с небрежным хвостом —

меньше липнет к душе и вещей нужно меньше намного.

Это детское время. Красивая будет потом,

всё её раздражает: и солнце, и признаки Бога.

А пока ты пустая аллея: беспечна, боса и легка.

От метро, поворот, поворот, и дворами, дворами, дворами.

Что-то рыженькое, вроде кошки и ветерка.

И наполнена счастьем — дарами, дарами, дарами.

Так не жалко исчезнуть. Но боль красоты видит Бог,

Он бросает в котел, где горит даже море.

А одежда летит и летит. Крой одежды податлив и строг.

Облака это платья, то платья и листья, ай’м сорри.

     Ересь

Ересь обожаемая, губка светлых слов, светильничье кромешное!

Сущность видящая, рядом никого, кто бы сказал тебе — живи,

птица тихая нездешняя!

Разрешение от боли — верить, что бы ни было с тобою, просто верить.

Для того вода желанным летом, для того придуманы все двери.

Глупость жаждет впечатлений, ты погладь её по голове и хлеба дай.

Хороша неведенья одежда, сладок телу в порт пришедшей путнице-душе незнанья рай.

Ереси превесело. Истина у ереси в служанках, правда подметает пол.

Мнения — а ты возьми да постирай те мнения-портянки.

Вечер тёпел, отпуск начался, иду гулять на мол.

     Дождик

Забыла о дереве Иггдрасиль, а деревья вверх растут.

Тополя пилили весь день, а теперь привезли мазут.

Старушка прошла, наверное стерва, кот у неё живёт.

Вот и весна. Ждали — пришла, сидит на качелях, поёт.

Детское звучит совсем не по-детски, а просто страшно.

Деревья сползли на землю стволами, ветви их в облаках.

Старуха с котом вернулась из магазина и варит кашу.

Старый выпускничок морщится, у него на ужин швах.

В общем, люби алкоголиков, женщина, и не морщись.

Они лучше всех пишут стихи, у них самые честные глаза.

А ещё люби пожилых мужиков — мальчиков нет больше.

Похолодание. Ветер штормовый. Дождь, мои дорогие, а не гроза.

     Вина

Когда пригреет солнце спелое

широким тления охватом,

когда в росе проступит белое,

мне объяснят, что виновата.

Сначала память крикнет мерзкая,

прыщавая моя подруга.

Хотелось бы добавить: дерзкая,

но в синем — квадратура круга.

Затем вину отыщет друг мой,

моя несбывшаяся прелесть.

Стою под выдуманной лупой,

сквозящим утром в вечер целясь.

Лишь друг сказал — сбежалось множество.

А утро осени одно лишь.

Я в нём живу своим убожеством,

его за взятку не уволишь.

Не выдалась деньком погожим,

как знать, на то и бабье лето.

Спит холст на чердаке в рогоже,

а там икона не воспета.

     Божья избранница

Ане семнадцать лет и сдобные ноздри.

Любимая дочь у батюшки.

Библейское сходство с налитой гроздью:

Вот-вот потечёт на камешки.

Дома Аня ходит в штанах.

По-монашески жить старается.

В общем, всем прихожанкам — швах.

Аня — Божья избранница.

Старец у нас молодой, но духовный.

Чада ждут, когда откроют обитель.

Но что-то удумал совет верховный.

Варя тихая, как змей-искуситель.

Батюшка говорит Ане: сегодня спите.

Или так: сегодня не ешьте мороженого.

Варя думает: нужен такой родитель,

Мечты из области невозможного.

Оперилась бы, летать научилась. Грёзы.

Хорошо мечтать — хорошо, что вижу заботу.

Прошли годы. На клумбе срезали розы.

Сад почти умер, монастырь начал работу.

Где Аня и что с ней — батюшка её знает.

Сам-то на телевидении целыми днями.

Варя иногда монастырь посещает,

Говорит с деревьями и цветами.

— Умираете — значит, идёте на небо.

Я со своими платьями — вслед за вами.

Живу я всё так же, простенько и нелепо.

По-прежнему завидую Ане.

Где Аня и что с ней, в каком уголке спасается?

Юрист Ксения стала игуменьей.

Предвечный совет ещё не вышел, он совещается.

Над Варей — голубь, вечером — полнолунье.

Совету ведомо, как проходит под эстакадой,

Как потом не смогла сюда приходить.

Ангел места порой выражает радость.

Сад умирает и просит пить.

Аня, возможно, здесь появляется,

Но яблони её почти не узнают.

Говорят, обитель. Говорят — спасаются.

Здесь живут — странно сказать — здесь живут!

     Дачное

Как назвать свою двоякость:

ты нужна, ты бесполезна?

Что ты, точка, — водка, закусь?

Красота твоя железна.

Кудри мнений разметались,

шкаф молчит железной девой.

Там дырявой веры малость,

там Адам прикрылся Евой.

Должно быть или не должно —

почву нажило растенье

в плёнке дачной придорожной

в майское невоскресенье.

* *

*

Трава ползучая без удобренья

слезит себе наутро после снега,

плетёт себя божественное эхо,

нерв слуховой в нём уловил боренье.

Траве ползучей, жги её иль нет,

желай, чтоб удобряли, не проси ли —

она твердит своё, а эхо в силе,

так древо радости является на свет.

То без вниманья и без удобренья,

не почва — неприязнь, не слёзы — снег.

А древа радости голодный бег,

судьбы наветвие, падение боренья.

     Певчая

У певчей кареглазой не все дома.

Так получилось, такой родили.

Летает в мыслях, одевается скромно,

с ней — принцессы и тролли.

Тролли потом отступили.

Сталинку возле храма ещё не снесли,

хиппи шли на поклон к настоятелю.

А певчую в скорой под нож увезли.

Как оказалось: дала приятелю.

Против аборта были все отцы и все матери.

Оказалось: приятель постился-молился,

но с головой у него — хуже, чем у принцессы.

Сварил яйцо, хотел сам съесть. И с певчей той поделился.

Потом они оказались, так сказать, вместе.

Человек появился в их мятом тесте.

Приятель тосковал сильно: жена беременна и болела.

А он без женщины ведь никто, ему позарез надо.

Певчая слушала. То бледнела, а то краснела.

Сидели у трапезной. Это двери в желудок ада.

Аборт сделали. И дальше — никому ничего не надо.

А было так, пока ходила с ребёнком.

Батюшка дал ей денег: купи и съешь йогурт.

А она купила рыбу, Бога благодарила робко.

Съела рыбу. Увидела в небе ноги.

Подумала: это детка лежит на облаке.

Нравы на приходе том строгие, отвечаю.

Ни распущенности, ни мудрований, ни психопатии.

Певчая получила церковное, теперь причащается.

Снова поёт, думает о судьбах России.

Но по-прежнему в небеса с феями улетает.

А тот мужичок походил-походил, да сбедился, как говорят в деревне.

Его и не видно. Много кого там не видно тоже.

Певчая только. Да грустные в апостольниках царевны.

Монастырь вроде. Адская, говорят, прихожая.

Пели там хорошо. Как сейчас — не знаю. Так же, наверно.

     Зимний птичий вальс

Гуси-лебеди наши слова,

Тает зыбкое их естество.

В старом доме проснулась сова:

Рождество, Рождество, Рождество.

Нет, слова — это стая ворон,

Просит света воронья паства,

Окружили счастливейший холм:

Рождества, Рождества, Рождества.

Я когда-то волчицей была,

У волчицы с голубкой родство.

Перья света и шкура тепла,

Рождество, Рождество, Рождество.

     Песенка накануне декабря

Я люблю тебя, говорил Хикмет, как люблю есть соль.

Что ещё язык может сказать о воде и соли, Фидель.

Куба, любовь моя, — где берёт и зимняя моль.

Остаётся соль в еде и предновогодняя карусель.

Я люблю тебя, как люблю есть хлеб, обмакнувши в соль,

говори, Хикмет, подпоёт тебе Виктор Хара.

Так проснувшись от жажды рано — песка полно,

а вода ушла к Хейердалу в Гвадалахара.

Я люблю тебя, так нужно и говорить

ввиду ненависти и предновогодней сутолоки.

Я люблю тебя и хочу сорить

мотыльками,

отогревая куколки.

     Звуки

В сиплых старых звуках много простого счастья.

Могла бы играть с экспрессией, только не мать я.

Могла бы куражиться скрипка, крутая — ничья, не дочь.

Даже не рыбка-улыбка, ветвистая бабушка ночь.

Новая, дикая, спорщица — утром в мае за новостями.

Могла бы сыграть мариачи перед всеми гостями.

Только истома снежная долгая, медный закат весенний

Нужны как дыхание — и никому больше, а мне — во спасение.

Не дышать не могла бы — вздох, ствол полый и сиплый, ломкий.

Когда скрежет — это приходят умершие, их голоса негромки.

Когда скрип с подвыванием — это письмо по почте,

Которой нет в нашем городе, а она работает точно.

Когда удаются ноты, не просто звуки —

Нет ничего страшнее простой неземной науки.