06 февраля 2023
Катерина Ремина обозревает февральский номер "Нового мира"
СТИХИ
Владимир
Салимон «Доверься сердцу»
Стихи,
напоминающие крошечные короткометражки,
собирающие осколки жизни в единый пазл,
не пропуская ни единой мелочи («И
любая мелочь для меня / Важное значение
имеет, / Все равно как кровная родня»)
и вкрапляя в эту бесконечную мозаику
человека с его опытом прошлого, осознанием
настоящего и ожиданием грядущего.
Воображаемая
нами
граница мира — в двух шагах.
Два
маха сильными крылами
потребно лишь
для вольных птах.
Чист горизонт.
Тиха погода.
И, совершивши кувырок,
на
землю стылую у входа
в дом — жёлтый
валится листок.
Его полёт был так
недолог.
Его судьба предрешена —
гнить
на подстилке из иголок,
что прежде
бросила сосна.
Мы о его
существованье
забудем через пять
минут,
на листья, павшие, вниманья
не
обращая — пусть гниют.
Не интересно
совершенно
нам станет слушать
болтовню,
что все мы скоро станем
тленом,
что все — у бездны на краю.
Амарсана
Улзытуев «Иммортализм»
Удивительные
стихи, крепко и изящно переплетающие
восточную и русскую поэтику. Часть их
читаешь почти как арабские (или азиатские)
сказки на современный лад, а другую —
как разговор с поэтами ушедших времен,
будь то Александр Сергеевич Пушкин и
вариация на его «Памятник» («Иммортализм»)
или древний безымянный сказитель
(«Барлалга»). Подборка завершается —
от сказочно-лирических мотивов к
бескрайнему космическому пространству,
к божественной бесконечности.
Иммортализм
— хоть имя дико, но он не запрещён
Им
— Законом Биологии в отличии
От
Физики, где под запретом, подобно Богу
— Вечный двигатель,
Который
невозможен.
Нет, я вовсе не умру,
уже семь видов найдено
Не старящихся
сложных организмов,
Уже мертвение
не приговор,
Уже не за горами для
каждого — Мафусаилов век.
И, тише
сердцем колоти, плывя ничком, как
черепаха,
Идя, как голубь, бодрячком,
И,
как собака, с ушами во время сна —
торчком... —
Изрек Цинъюнь, березы
среднерусской проживший дольше
Мы
не рабы, рабы не мы — у смерти,
Мир
стал светлее и нет греха еще пожить,
То
было раньше, умер человек — отмаялся —
шептали,
Теперь же, лет в девяносто
преставился — вздыхают — еще бы мог
пожить
Поэтому шепчу — не уходи
смиренно в сумрак вечной тьмы,
Пусть
гнев пылает яростным закатом
Ольга
Иванова «вдохновеннее
вдохновенья»
Из
цикла «Стихослужения стезя»
Дух
дышит, где хочет. Удивительно и интересно
наблюдать, как сквозь постмодернистскую
игру с текстом, словесные и композиционные
эксперименты сквозит диалог с классической
поэзией, фольклором, мифологическими
образами и сюжетами, как итог — лирический
поток сознания с оговорками, поправками,
ассоциативными рядами, нелинейным
течением времени, которое сразу — всё
целиком, и всё — о любви, Боге и смерти.
О,
когда — как факел водою над -
от стыда
пылающее чело,
и в душе — как в кузнице
— ад и ад,
и уже без разницы —
отчего
[потому что хрен её —
утаишь] -
от жары ли, стужи — вот эта
дрожь,
и плевать — идёшь ли, стоймя
стоишь
[ведь когда стоишь — все равно
идешь],
и неважно — из дому ли,
домой,
и — сегодня, завтра или
вчера,
раз в груди — з(с)ияющая дыра,
а
по обе — матрица, ангел мой,
и в
каком окне её не живи,
и в какой ни
вглядывайся лорнет,
знай: ни в ней,
ни вне её — нет и нет
ничего бессмысленней
нелюбви.
Дмитрий
Румянцев «В ночных пространствах»
Стихи,
напоминающие небольшие пейзажи, на
которых точными и легкими мазками
обозначены детали, оттенки, переплетение
времен и эпох, ритм и мелодия созвучий
и слов — у каждого пейзажа собственная,
как и у каждого этапа человеческого
бытия.
души
осенняя усталость — свалилось солнце
за дома
дыши! - уже на дне осталось
портвейна да игры ума
бездомный да
бездумный праздник в недолгом времени
нас ждет
сезон дождей, водобоязни —
дурных вестей, дрянных погод
уже на
зябком дне стакана звенит рассветный
кубик льда
кадит туман. темнеет рано.
да листья 1) на воде пруда -
вечерним
утром в день субботний — 2) на амальгаме
тонких луж
что стая уток перелетных,
что выводок заблудших душ
лети,
листва, как письма с фронта, сгорай, но
тонкий мир не рушь!
Иван
Волосюк «Белые стерхи»
Первая
публикация автора в «Новом мире».
Экзистенциальные стихи-притчи с почти
сюрреалистическими образами, метафоричным
повествованием, врастанием времен друг
в друга, так что предельно современными
остаются не только Гоголь, Пушкин, Чехов
и тем более Заболоцкий, но даже
древнерусские и мифологические реалии
— всё сливается в единую эпоху и единую
историю жизни человека — от детства до
смерти.
В
синий ад бесконечного дня
редкий
воздух вливается сверху,
и идут, и
идут сквозь меня
сердобольные белые
стерхи.
Это
магия в слове самом
на поверхности
спрятана всуе,
это тайна на месте
прямом
возникает, ничем не рискуя.
Чтобы
красную лампу зажечь,
невесомо лететь
по проводке,
чтобы видеть случайную
речь,
как ярангу с огнём посередке.
Всё
кругом не твое, не мое -
наше общее
горе и благо.
Это время меня не убьет.
Я
вернусь. Свет вернется в общагу.
Ян
Пробштейн «Отсрочка забвения»
Философские
стихотворения, в которых мир воспринимается
и проживается в первую очередь через
речь, через язык, его многозвучия, его
неуловимую изменчивость, игру смыслов
и форм, и через язык же рождается,
оформляется и развивается человеческая
душа — такая же изменчивая и многозвучная.
И
обо мне и о тебе
с усмешкой вспомнят
сожаленья
в прошедшем времени
глаголы
прицепят к нам — и станем
голы -
и
личные местоименья
с возвратными —
сам о себе
и о тебе и о судьбе.
И
будем в третьем мы лице -
она и он —
как на миру
стоять пред миром на
ветру
чтоб выговориться в конце:
ты
не умрешь во мне,
я не умру в тебе,
когда умру.
ПРОЗА
Владимир
Новиков «Профи»
Филологическая
проза
Серия
небольших автобиографических заметок,
своеобразных мини-эссе, больше напоминающих
отрывки из записных книжек о собственном
пути в литературе, о литературе —
классической и современной — в целом,
о смысле и предназначении поэта и вообще
писателя, об идеальных читателях и
печальных тенденциях в обществе — о
слове, творчестве и душе самого творца.
Память
тела — память души — память разума —
память слова.
Первая
— самая сладостная, самая летучая и
самая неповторимая.
Вторая
навеки остается внутри человека и
повторяется мгновенными вспышками, все
менее яркими.
Третья
входит в опыт и обесцвечивается
рефлексией.
Четвертая
пишет на бумаге, удаляя все из тела,
души, разума. Остается только для
читателей, в том числе и для разжалованного
в читатели автора.
Елена
Долгопят «Почерк»
Рассказ
Что
делать руководителю сценарной мастерской,
когда среди многочисленных конкурсных
работ он видит единственную рукописную,
почерк которой поразительно напоминает
почерк покойного друга? И не просто
почерк — сюжет рассказа, образы,
композиция — точно зеркалят написанное
безвременно ушедшим товарищем. Однако
автор оказывается вполне реальным, а
момент его обращения к писательству —
настоящая загадка, полная противоречий.
Кто пишет почерком умершего человека
— сам ли Игорь? Что такое творчество и
как оно пробуждается в человеке? А
главное, зачем это все? И так ли точно
умирают насовсем важные для нас люди?
-
...Зачем
он вообще пишет?
-
Не
знаю.
-
Зачем
все пишут?
-
Которые
настоящие писатели говорят, что иначе
не могут.
-
Их
это не пугает?
-
Не
думал об этом. Игоря пугает?
-
Он
ненавидит писать.
-
Ненавидит,
но пишет?
-
Это
болезнь.
В
некотором царстве-государстве. В
обыкновенной прозаической квартире,
в обыкновенном прозаическом доме, на
обыкновенной прозаической улице под
не очень приятным названием Горлов
тупик, Егорушкин архив возрождается
из пепла, и вновь обращается в пепел, и
возрождается вновь.
-
-
Марианна
Ионова «Неправильные цветы»
Повесть
Перестроечное
детство и детство «девяностых» стало
для многих
детей
личным адом, который, возможно, до конца
не осознавался, но переворачивал жизнь
— и его надо было проходить насквозь,
сжав зубы. Об этой эпохе и детях, не
вписывающихся в нее («наша мудрость —
безумие для мира», говоря словами
Библии), о жестокости и абсурдности
происходящего — эта повесть. И вместе
с тем Хаос времени меркнет и глохнет
перед любовью, поддержкой Самого
Близкого, попытками защититься и защитить
дорогого человека, слиться с его душой,
понять и разделить самое сокровенное,
стать прочной опорой в неустойчивом,
страшном мире.
...Принять
как догму: нет и не будет другого Космоса,
кроме Хаоса.
В
этот мир-Хаос она вступила с глухотой
сына, смертью свекрови и уязвимым почти
младенчеством дочери. И, как если бы она
внесла в него глухоту, смерть и уязвимость,
те не отставали от нее ни на шаг, забегали
вперед, а потому ей казалось, что они
повсюду. Глохло то, что прежде отзывалось;
умирало то, что еще вчера было крепким;а
все, что еще не успело окрепнуть, обнажало
свою уязвимость.
-
Они
такие неправильные! - любовно восклицал
Костя про головастые и косолапые цветы
Владимира Яковлева.
- Живые цветы
тоже не идеально правильные.
- Нет-нет,
я о другом! Они... как юродивые,
понимаешь?
Михаил
Тяжев «Пассажирка»
Рассказ
Что
может изменить в обыденной и одинокой
мужской жизни встреча с загадочной
незнакомкой? Иногда — целый ворох
мыслей, событий, намерений. И речь не о
любви — скорее о желании завершить
незавершенное, сделать неизвестному
человеку что-то важное для него, что-то
доброе, подарить надежду. И неважно, та
ли это странная пассажирка, которую так
долго искал, или родная дочка (будущая
актриса, выбравшая роль безумной —
почти как та незнакомка — Бланш из пьесы
Теннесси Уильямса), или совершенно чужая
женщина из психиатрической больницы —
в конце концов, все они живые и каждая
хочет верить в лучшее.
Он
увидел ее лицо. Оно было красиво. Тонкие
правильные черты, надменный взгляд и
вскинутый подбородок, и искривленные
в презрении чувственно-мягкие губы.
Ей
было от силы тридцать пять.
...Деньги
лежали на снегу, их присыпал снежок, он
не хотел их брать, но заметил, что вместе
с ними что-то блестит. Поднял. Это была
цепочка из белого золота с кулоном в
форме сердечка.
Прошел месяц. За окном
все было белое от снега. Она ему больше
не звонила. А он лежал на диване, выставив
перед собой руку с цепочкой, и рассматривал
кулон, внутри которого был портрет
светловолосого мальчика лет шести.
...Он
подолгу стоял у развилки дорог, возле
которой находилась автобусная остановка.
Расспрашивал дачников и местных из
совхоза, не знают ли они такую, описывал
ее. Но никто такой женщины не знал и не
видел. Она как сквозь землю провалилась,
будто и не существовало ее.
Янис
Грантс «А что еще остается?»
Рассказ
в рассказах
Одна
история глазами совершенно различных
ее участников — даже эпизодических —
раскрывает несколько очень разных
характеров, очень разных судеб и жизненных
поворотов. Повествование персонажей
одновременно и кинематографично —
можно сказать, готовые маленькие
сценарии, слитые в один большой, и
свободно-ассоциативно — поток сознания
с вопросами, сомнениями, скачками «с
пятого на десятое», внутренними диалогами
— живая жизнь людей разных возрастов,
интересов, привычек с единым стремлением
— к счастью, ощущению собственной
необходимости в этом мире, человеческому
теплу и пониманию, любви и желанию
научиться любить. А что еще остается?
Нет,
это не звон. Это музыка. Ту-дум, вступают
флейты и фаготы. Ба-бам, тарелки и
барабаны. Как у таджика на моем рынке.
Что делать? Что тут сделаешь? Страдать.
Потому что привычка — и есть любовь.
Просто у кого-то это через какое-то время
наступает, ну, после того, как страсть
уляжется, а у меня с самого начала — не
сумасшествие от невиданных чувств, а
спокойное осознание того, что этот
человек — твой. Что делать? Пойти в город
— мимо собак, обнюхивающих столбы, мимо
мальчиков, пинающих листву, мимо
раскрашенных перевернутых лодок, мимо
соседа под ИВЛ, доплестись до юноши со
стриминговым сервисом и сказать:
«Здравствуй. Я согласна».
НОВЫЕ
ПЕРЕВОДЫ
По
ту сторону песни
Переводы
с идиша Ольги Аникиной
Подборка
стихотворений выдающихся еврейских
поэтов ХХ столетия в переводах Ольги
Аникиной: Мойше-Лейба Галперна, Лейба
Квитко, Рохл Корн, Мани Лейба, Ицика
Мангера, Анны Марголин. Каждая мини-подборка
сопровождается краткой биографической
справкой об авторе с основными вехами
его творческого пути и особенностями
поэзии.
Ицик
Мангер
Любовь
Семья
оленей бродит по холму,
луну качая
на рогах серебряных.
На белый снег
стекает лунный свет.
По лесу
мама
бродит в тишине.
Чтоб волки
не учуяли добычу,
она спешит запорошить
олений след.
Так много лет прошло,
и мама умерла.
Теперь любовь ее летает
в облаках,
она в полете обнимает
ветер,
дороги охраняет в поздний
час
и зайцам заговаривает сглаз.
Букашек
малых называет: дети.
Ее любви и
под землей покоя нет.
Слова молитв
она к созвездиям возносит,
и чтоб
Господь ей внял — она зовет и просит,
и
слёз ее во сне я вижу чистый свет.
МИР
ИСКУССТВА
Евгений
Обухов «Пианистка» и «Любовь» Михаэля
Ханеке
Статья
посвящена «интеллектуальному кино»
одного из наиболее глубоких и знаменитых
режиссеров нашего времени — Михаэля
Ханеке. При этом автор исследует его
творчество не просто культурологически,
а с применением литературного анализа:
тем более что и фильмы для разбора
выбраны истинно поэтические — шедевральные
картины «Пианистка» и «Любовь».
«Пианистка»
- блестящая экранизация романа Эльфриды
Елинек о противостоянии старой девы и
вечного ребенка Эрики, учительницы
музыки, и ее матери — тирана и по сути
домашнего чудовища, своей гиперопекой
уничтожающего индивидуальность и личную
жизнь дочери. Внутренние противоречия,
особенности характера и трагедии Эрики
в фильме тесно переплетены с музыкой,
музыка вообще играет ведущую роль в
картине — по-другому не может и быть.
Второе противопоставление в книге и
экранизации — болезненная, изуродованная
внутренне, воспринимающая даже искусство
через призму боли и безумия Эрика и
юный, нормальный
Вальтер,
влюбленный в учительницу, в свою очередь
не умеющую любить, не понимающий ее и
не принимающий и постепенно превращающийся
в жестокое чудовище — как и мать Эрики.
«Любовь»
-
фильм Ханеке, завоевавший множество
престижных наград: «Оскар», «Сезар»,
«Золотой глобус» и другие. Главные
герои, Жорж и Анна, любят друг друга
почти идеально, при этом их история
снова тесно переплетается с музыкой.
Перед нами семья музыкантов, музыка
создает атмосферу и акцентирует внимание
на важных сценах. Так, например, когда
пара возвращается домой, в свою квартиру,
музыка останавливается и больше не
звучит. В статье детально проанализированы
ключевые сцены фильма, причем не просто
с точки зрения смысла или символики, но
и как элементы общей композиции картины.
Просматривается также динамика
персонажей, в большей степени образа
Анны, который меняется от первоначальной,
той, которую любил Жорж, к безумной,
чужой, незнакомой — и развитие их
отношений — вплоть до трагичного — и
открытого финала, позволяющего зрителю
подумать и достроить сюжетную линию
самому.
ОПЫТЫ
Иван
Васильцов «Между Родиной и судьбой»
О
трехтомнике «Стихотворений» Юрия
Кублановского
Это
совсем не литературоведческая статья
и даже не эссе — скорее личный опыт
встречи с творчеством поэта — одного
из важнейших в нашей современности. И
тем более ценно, что этот опыт стал
первой публикацией автора в «Новом
мире». Автор отмечает, что трехтомник
отразил две дороги — личности и страны.
Любовь к Родине при этом и проникновенна,
и болезненно-пронзительна (без этого в
наше время невозможно, наверное). «И
еще: стихи объясняют поэта и время всегда
лучше, чем поэт — стихи и время. Ну так
уж: когда перед тобою поэтическая стихия,
не знаешь наверное, чем обернется для
тебя встреча с нею». Об
этих двух дорогах и размышляет Иван
Васильцов, перечитывая/перелистывая
стихотворения Юрия Кублановского. И
что самое интересное, эссе о поэте
превращается в рассуждение о поэзии
вообще.
ПУБЛИКАЦИИ
И СООБЩЕНИЯ
Виктор
Есипов «Беседа с Кольвилем Фрэнклендом»
(Пушкин
о положении крестьян)
Не
секрет, что Александр Сергеевич Пушкин
с юных лет считал идиллией наличие прав
для простых людей. В частности на эту
же тему состоялась и беседа с английским
офицером Кольвилем Фрэнклендом,
путешествовавшем в конце 1820-х годов по
России. Но в начале 1830-х годов Пушкин
стал думать о крестьянских правах
гораздо чаще. Виной тому и усугубившаяся
обстановка в мире, и собственный опыт
(Александр Сергеевич, как мы знаем, стал
владельцем имения в Болдине). Автор
статьи анализирует отношение поэта к
свободе простого народа, опираясь не
только на пушкинское творчество разных
лет и факты биографии, но также на
фрагменты диалогов и переписку со
значимыми людьми эпохи, в том числе
Фрэнклендом.
Павел
Глушаков «Повесть о том, как один мужик
двух кандидатов срезал»
«Село
Степанчиково и его обитатели» Ф. М.
Достоевского и «Срезал» В. М. Шукшина
Автор
статьи анализирует особый тип персонажа
—
выступающего в роли «право имеющего»
и «голоса народного» одновременно —
при этом типичный для авторов совершенно
разных поколений — Достоевского и
Шукшина. Так у Достоевского в жизнь села
внезапно вмешивается некий Фома Фомич,
дающий абсурдные советы, но с совершенным
знанием дела, а у Шукшина появляется
фактически второй Хлестаков — Глеб
Капустин, только, по словам очевидцев,
жестокий, начитанный и ехидный. Другое
дело, что Фома — Опискин
—
то есть злодеяние его нечаянно, а вот
действия Глеба, напротив, очень даже
продуманы: «стремление расшатать,
подвергнуть сомнению, испытать, осмеять».
Об этих двух характерах и ведет речь
автор статьи, то сталкивая их как
противоположности, то, напротив,
сопоставляя друг другу.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Константин
Фрумкин «Тема информационной емкости
текста в истории русской литературной
критики»
За
что хвалят критики всех времен авторов?
Чаще всего — за емкость, «сжатость»
текста, талант донести главное в небольшом
(или сравнительно небольшом) объеме
произведения. Автор статьи рассматривает
суждения мастеров литературной критики
с соответствующими примерами художественных
текстов. В поле зрения — сонеты Адама
Мицкевича (и суждения о них Петра
Вяземского), повести Гоголя и критика
Белинского, размышления Чернышевского
о феномене сжатости и его же восхищение
Пушкиным как образцом мастера емкого
текста.
К сжатости же относится
и информативность деталей — вообще
умение автора правильно, осмысленно
детализировать портрет, ситуацию,
обстановку. Традиция насыщенности
деталями прочно укрепилась в русской
литературе и особенно поэзии и по сей
день. И третья форма сжатости — это
противопоставление «нужного» и
«ненужного», «лишнего» и «необходимого».
При
этом автор не ставит мнение критиков
во главу угла, наоборот, упрекая их в
порой излишней рассудочности,
придирчивости, которая не всегда уместна
в отношении художественных особенностей
текста и творческого замысла писателя
или поэта.
РЕЦЕНЗИИ.
ОБЗОРЫ
Евгения
Риц «Баньян»
Рецензия
на роман Сергея Соловьева «Улыбка Шакти»
Роман
Сергея Соловьева относится к жанрам
автофикшна и травелога — иными словами,
путевых заметок. Образ Шакти — это не
только отсылка к индуистской мифологии
и, собственно, метафорический образ
самой Индии, но и аллюзия на символ
Вечной Женственности, Жены, Дочери,
Матери. Герой романа напоминает не то
Робинзона, не то Гулливера в изгнании
(эмиграции), который жизнь свою проводит
в путешествиях — и особенное место в
его странствиях занимает Индия. Он
рассказывает о ней начиная с флоры и
фауны и завершая философско-религиозными
воззрениями, при этом повествование
перемежается со стихами и эссе — в
общем-то, естественное явление для
дневниковых записей. И конечно, это
роман о любви, о любимых, в которых
главный герой и ищет тот самый идеал
Женственности, Шакти, её присутствия
не только в личных отношениях, но и
вообще в мире.
Владимир
Губайловский «Пустой, как цинк ведра,
трюизм»
Рецензия
на книгу Т. Красильниковой и П. Успенского
«Поэтический язык Пастернака: «Сестра
моя жизнь» сквозь призму идиоматики»
Почему
«простому» читателю понятны такие
сложные, казалось бы, поэты, как Борис
Пастернак и Осип Мандельштам? Авторы
книги полагают, что все дело в том, что
поэтический язык обоих поэтов часто
строится на использовании идиом, а это
своего рода «народное творчество».
Читателю дается рекомендация, как
выявить это самое «крылатое выражение»
в самом стихотворении и установить его
смысл в контексте поэтического текста.
Рецензия сопровождается множеством
конкретных примеров с анализом не только
смысловой нагрузки идиомы, но и ее роли
в композиции текста, в построении рифмы
и так далее.
СЕРИАЛЫ С ИРИНОЙ СВЕТЛОВОЙ
Игра
Арнольда
Ирина
Светлова продолжает серию обзоров
сериала «Мир
Дикого Запада»,
начатую в ряде выпусков 2017, 2019 и 2020 годов.
Особенность сериала — нелинейное
повествование и изменяющаяся идентичность
персонажей. В февральском номере Ирина
говорит о четвертом сезоне проекта. В
центре сюжета — парк «Мир Дикого Запада»,
которым управляют антропоморфные
роботы, а люди посещают это место в
поисках острых ощущений. Ещё один
существенный сюжетный поворот —
восстание андроидов против людей,
«очеловечивание» роботов. Соответственно,
встает вопрос: кто в этом мире подлинные
люди и настоящие машины? Ирина очень
подробно анализирует не только события
сезона, но особенно — образы основных
персонажей, их переклички между собой
и динамику в процессе развития сюжета.