КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

_*

Марек Шинделка. Карта Анны. Перевод с чешского А. Агаповой. СПб., «Симпозиум», 2019, 172 стр., 1000 экз.

Начну с выходных данных: «1000 экз.» — издательство не может позволить себе риск увеличивать стандартный по нынешним временам тираж, издавая незнакомого русскому читателю писателя, пусть уже и именитого у себя в Чехии, пусть с уже и начинающейся славой в Европе; Шинделка — автор пока только трех прозаических и одной поэтической книг, ему 36 лет, то есть, условно говоря, он еще не Паскаль Киньяр, не В. Г. Зебальд или Анджей Стасюк. Кстати, лучшие книги последнего были изданы у нас издательством «Новое литературное обозрение» в серии «Европейское письмо», жаль прекратилась та серия. Это была бы лучшая метка для прозы Шинделки, которая демонстрирует такое же литературное мастерство, ту же художественную, а не премиально-коммерческую, с прицелом на Голливуд, интенцию. И если остальные книги Шинделки написаны на том же уровне, что и «Карта Анны», нас ждет встреча с еще одним мастером современной европейской литературы, и будем надеяться, что со временем издатели, определяя тираж новой книги Шинделки в России, будут пользоваться уже немного другими цифрами.

И еще — в выходных данных не значится жанр книги. Почему так, я начал понимать, прочитав первую ее треть. Формально это сборник рассказов — девять рассказов и рассказ-вступление «Представление начинается», но тут тот же случай, что, скажем, и с книгой Ксении Букши «Открывается внутрь», — каждый из этих десяти текстов способен существовать самостоятельно, и при этом очень быстро обнаруживается, что вы читаете цельное повествование, и дело не только в закадровом присутствии одного и того же автора, в звучании его голоса, пусть и отданного в разных рассказах разным героям. Единым текстом это собрание историй, а точнее, персонажей, делает единство темы, точнее, нескольких — переплетенных, взаимозависящих друг от друга — тем. Я бы выделил в качестве центральной темы попытки автора определить, из чего именно для нас складывается та реальность, в которой мы сегодня живем.

Художественное исследование осуществлено на материале приватной, можно сказать, глубоко интимной жизни персонажей книги, в частности, на материале сегодняшних — XXI века — взаимоотношений мужчины и женщины. И естественно, что, поскольку пишет мужчина, притягательность жизни, завораживающая нас тайна ее, персонифицируется у Шинделки женщиной. Отсюда — «карта Анны» (и не только «Анны», в книге есть и другие женщины): карта ее тела (губы, нос, волосы и т. д.), физика и метафизика взаимоотношений жизни ее тела с ее душевной жизнью, с миром вокруг нее, ну и как естественно прилагаемое к истории героини (очередной) — история ее мужчины (ее мужчин), прописываемая с той же безжалостностью психолога. Автор, рассказывая об очередном персонаже, каждый раз заново ставит вопрос, насколько каждый из них соответствует миру, в котором живет, насколько соответствует роли, которую играет (в том числе роли мужчины при женщине), насколько соответствует самому замыслу о себе.

Иными словами, перед нами медитативная лирико-философская проза, и при этом выполняющая в полном объеме те задачи, что ставились перед классической психологической прозой. Рассказы Шинделки представляют собой своеобразную галерею персонажей психологически проработанных (хочется употребить определение «психологически разъятых»). И все же, при всей «медитативности» повествования, это проза сюжетная — у каждого героя своя история, и истории эти постепенно переплетаются — герои одних рассказов возникают в качестве персонажей второго плана в других; сюжеты, начатые в предыдущих рассказах, могут завершаться в последующих. То есть, повторюсь, это сюжетная проза, и Шинделке каждый раз удается создать сюжетное напряжение и, соответственно, спровоцировать читателя на сопереживание, даже когда как бы ничего вообще не происходит. Как, например, в рассказе «Ракушка», где несколько часов супружеской пары, отдыхающей на море, проживаются читателем как целый роман об отношениях мужа и жены с их прошлым и их будущим, пока еще скрытым от них самих и от читателя тоже… Ну а когда те же персонажи появляются в другом рассказе (уже на втором плане) и мы узнаем их дальнейшую судьбу, мы не удивляемся, потому как на самом деле, дочитывая «Ракушку», будущее героев мы уже предугадывали.

Но вот парадокс: проза искусного сюжетостроителя Шинделки при чтении воспринимается как проза анти-сюжетная. Принципиально анти-сюжетная. Здесь с самого начала присутствует — и это отдельный ее сюжет — рефлексия сегодняшнего писателя, остро чувствующего исчерпанность классических форм повествования. И, соответственно, Шинделка ищет способы преодолевать эту усталость, ищет и находит их, ну, скажем, использование приемов современного эссеистского письма (характерны в этом отношении рассказы «Реальности», «Карта Анны») — приемов принципиально неправильных, позволяющих сочетать несочетаемое, далеких от поэтики классического повествования. Ну а в итоге «неправильность» письма Шинделки, предназначенная для разрушения литературной традиции, парадоксальным образом очищает изначальные интенции этой самой традиции.

Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний. Сборник. Составление и предисловие Ирины Головинской. М., «Время», 2020, 224 стр., 2000 экз.

Поверить в «неожиданность», как сказано в заглавии, «признаний», составивших эту книгу, мне трудно. Скорее всего, двадцать семь писателей получили предложение написать о том, что они понимают под «счастьем», и по возможности описать это счастье в коротком рассказе или эссе (во всяком случае, именно так некоторые из них объясняют свое участие в проекте издательства «Время»). В результате получился сборник. Среди его авторов есть «широко известные» (Андрей Бильжо, Мария Галина, Гасан Гусейнов, Александр Иличевский, Татьяна Малкина, более известная читателю как основатель и многолетний редактор журнала «Отечественные записки», Борис Минаев, Лев Рубинштейн, Татьяна Толстая и др.), есть менее известные читательскому сообществу, скажем, Тинатин Мжаванадзе из Тбилиси, автор книг о грузинской кухне, или художник Ирина Нахова, классик нашего андеграунда 80-х, и так далее. То есть разные писатели и не-писатели поучаствовали в книге, но среди них нет случайных, все тексты «работают».

Для издательств тематические сборники такого рода («…в моей жизни») с завлекательной темой и звездным составом авторов стали распространенной формой привлечения читателя/покупателя, только вот литературными явлениями они становятся редко (такого читателя, как, например, я, утомляет быстрая смена сюжетов, художественных манер, да просто — голосов повествователя), однако чтение «Счастья…» неожиданно затянуло. В этой книге сразу же возникает некий — поверх содержания отдельных текстов — сквозной сюжет: поиск ответа на вопрос, а что мы, сегодняшние, понимаем под «счастьем». Этот «сюжет чтения» отчасти спровоцирован составителем сборника, напомнившей в своем предисловии, что знаменитую фразу Короленко «Человек создан для счастья, как птица для полета», десятилетиями бывшую одним из слоганов советской пропаганды (я помню, как в четвертом классе начальной школы в Уссурийске учительница объясняла нам смысл высказывания Короленко так: «Счастье — это жить в СССР», а я удивлялся, поскольку считал Короленко писателем дореволюционным), — фразу эту в рассказе «Парадокс» Короленко заканчивает следующей максимой: «...только счастье не всегда создано для него». Развертывание этой хрестоматийной фразы разворачивает и диапазон тем, связанных с понятием «счастье», и, соответственно, авторских подходов к теме — от честных, как бы даже простодушных попыток написать свое «счастье» в лоб, изобразив моменты душевного подъема, внезапные наплывы ощущения полноты жизни (на что решились, например, Мария Галина и Гасан Гусейнов), до жесткой констатации Ирины Наховой: счастье — это отсутствие несчастья. Не более того. Формула очень даже внятная людям моего поколения. В этом отношении полноценным развитием эссе Наховой стал, например, рассказ Татьяны Толстой «Счастье», в котором счастьем назван конец советской эпохи, сопровождаемый обретением нормальных, естественных форм жизни, ну, например, возможности просто взять и поехать в Грецию, или мужу и жене поселиться в одном номере одесской гостиницы, пользуясь не внутрироссийским, а загранпаспортом, не упоминаемом в реестре правил советской гостиницы.

Характерным для обращения моих соотечественников с понятием «счастья» оказывается то, что свое счастье мы чувствуем, как правило, «задним числом», вспоминая, как герой рассказа Мжаванадзе «Кукури» горюет по старой раздолбанной дедушкиной легковушке, которая была когда-то для него, мальчика, воплощением радости будущего взросления, или — как продолжение темы Мжаванадзе — воспоминания Татьяны Малкиной о лете, проведенном в детстве в Крыму у моря.

Ну а вообще этот издательский проект я бы назвал экспериментом в сфере «психологии творчества»: попытку писателя написать о счастье следовало бы сравнить с попыткой поднять самого себя за волосы, поскольку сам процесс писания — это всегда еще и удовлетворение потребности достичь той формы душевного равновесия, той формы внутренней гармонии с миром (то есть счастья), отсутствие которых на самом деле и есть главный стимул к сочинению художественный прозы. А если оценить истовость и талантливость представленных в сборнике текстов, то мы должны будем сказать, что перед нами признания двадцати семи глубоко несчастных людей. Иными словами, сборник удался.

Московский наблюдатель. Статьи номинантов литературно-критической премии. II сезон. Составители: Д. Файзов, Ю. Цветков. Ответственные редакторы: Д. Бак, Н. Николаева. М., «Культурная инициатива», «Литературный музей», 2019, 344 cтр., 1000 экз.

Книга представляет собой собрание литературно-критических текстов, номинированных на премию «Московский наблюдатель». Премия была учреждена в марте 2013 года сайтом «Культурная инициатива» для поощрения журналистов и критиков, активно откликающихся на актуальные события текущей литературной жизни Москвы и России. Оргкомитет премии: Надежда Николаева, Данил Файзов и Юрий Цветков. Сборник составили более ста литературно-критических текстов, написанных в разных жанрах и стилистиках, и, соответственно, несколько десятков авторов, среди которых Г. Каневский, А. Курбатов, Г. Петухов, М. Ионова, Е. Шерга, О. Бугославская, Е. Пестерева, А. Тавров, О. Зондберг, И. Сурат, Е. Вежлян, В. Шубинский, Ю. Рахаева, Л. Югай, Л. Вязмитинова, О. Балла, Д. Безносов, А. Чанцев, Л. Горалик, Е. Симонова, А. Аркатова, И. Василькова.

Объекты: книга Дмитрия Данилова «Описание города», Сергея Гандлевского «Бездумное былое», Валерия Шубинского «Вверх по течению», Андрея Левкина «Вена, операционная система», Владимира Губайловского «Учитель цинизма», Сергея Нельдихена «Органное многоголосье», Олега Юрьева «Заполненные зияния», Марии Галиной «Письма водяных девочек» и «Всё о Лизе», Игоря Иртеньева «Безбашенный игумен», Николая Байтова «Любовь Муры» и другие. Рецензии перемежаются литературно-критическими эссе, посвященными событиям литературной жизни: вечеру памяти Всеволода Некрасова, или памяти рок-кабаре Алексея Дидурова «Кардиограмма», выпуску молодежного номера журнала «Гвидеон», вручению литературных премий «Большая книга», «Парабола», «НОС», Премии Александра Солженицына, журнальным премиям «Нового мира», деятельности издательства Николая Филимонова, литературным фестивалям «М-8», «Авант-Лефт», «Антоновские яблоки» и так далее.

Понятно, что нельзя объять необъятное, но и того, что попало в поле зрения (и деятельности) только одной «литературной площадки» Москвы — «Культурной инициативы», — достаточно, чтобы сказать о подъеме, на котором находится отечественная литература и, соответственно, литературная жизнь. То есть уныние части сегодняшних литературных критиков, угнетенных «серостью» и «убожеством» картины прошедшего литературного десятилетия, через полагающееся для этого время вполне может смениться энтузиазмом будущих историков литературы, обратившихся к неимоверно богатому и разнообразному течению литературной жизни десятых годов XXI века.