КНИЖНАЯ ПОЛКА ЮРИЯ ОРЛИЦКОГО
В этом номере читателей знакомит cо своим выбором доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Российского Государственного Гуманитарного университета (Москва).
Гомер в переводе П. А. Шуйского. Под общей редакцией И. Летовой. Издание 2-е, дополненное. Екатеринбург, Издательство Уральского университета, 2019, 776 стр.
Всем известно, что «Одиссею» перевел Жуковский, а «Илиаду» — Гнедич. Именно эти переводы читают в школе и вузе, именно по ним сделаны многочисленные, порою — очень талантливые переложения для детей и юношества. Однако ученым и поэтам-переводчикам все неймется: классические переводы представляются им неточными и устаревшими, принадлежащими исключительно своему, романтическому времени. Поэтому в русской литературе XX — XXI вв. с завидной регулярностью появляются новые, более, по мнению их авторов, адекватные переводы «Одиссеи» и «Илиады»: Минского, Брюсова, Вересаева; в 2013 году Максим Амелин публикует в «Новом мире» первую песнь «Одиссеи», потом Алексей Любжин выпускает свой перевод «Илiады», сделанный в продолжение (и в подражание) давнему, еще догнедичевскому переложению Ермила Кострова, — и, кажется, нет этому ряду конца.
Тем не менее подготовленная уральскими издателями книга переводов Гомера, выполненных Павлом Александровичем Шуйским, занимает особое место. Прежде всего потому, что за дело осмелился взяться не поэт, а исследователь, путь которого к университетской кафедре был очень непростым. Только в возрасте шестидесяти шести лет, в 1944 году он пришел в Уральский университет, успев до этого поработать и журналистом, и библиотекарем, и переводчиком, и учителем. При этом большую часть жизни Шуйский трудился над переводами Гомера. И в 1948 году — казалось бы, самое неподходящее время — в Свердловске вышла «Одиссея» в его переводе. И только теперь выяснилось, что в начале 1950-х он закончил и перевод «Илиады», для этой публикации восстановленный по авторской машинописи, — именно с него и начинается екатеринбургская книга.
Переводы Шуйского лишены романтических вольностей его современников, он стремится по возможности точно передать и смысл, и слог гомеровского эпоса. Для нас это иногда звучит непривычно прозаично, хотя, скорее всего, «настоящий» Гомер звучал именно так: недаром же работу уральского переводчика высоко оценивали наши крупнейшие антиковеды А. Лосев, М. Грабарь-Пассек, А. Тахо-Годи, Ф. Петровский, Б. Горнунг.
Каждая песнь у Шуйского получила название, им предшествует, как и положено, краткое изложение содержания и точное указание на то, на какие именно дни повествования приходится их действие.
Вместе с тем, это не просто сухой и точный научный перевод великих поэм; это — настоящая поэзия, просто совсем другая по сравнению с тем, к чему мы привыкли. Другой, новый Гомер.
Алкей и Сафо. Собрание песен и лирических отрывков в переводе размерами подлинников Вячеслава Иванова со вступительным очерком его же. Третье, переработанное издание. Научная редакция, составление, вступительная статья и текстология К. Ю. Лаппо-Данилевского; комментарии С. А. Завьялова. СПб., «Издательство имени Н. И. Новикова», 2019, 398 стр.
Первое издание полного на то время собрания «песен и лирических отрывков» двух величайших лирических поэтов античного мира — Алкея и Сафо — впервые вышло в свет в России в переводе Вячеслава Иванова в 1914 году; в следующем же году издал свою «Сафо» Вересаев, однако его переводы долгое время не пользовались популярностью — пока имя Иванова на родине не попало под негласный запрет. Второе издание вышло в 1915 году. Это, третье, дополненное и переработанное, было подготовлено к печати в 1919 году, но так и осталось неизданным. Теперь, когда есть возможность сравнить оба перевода, легко определить, в чем разница: Вересаев переводил для массового читателя, по возможности упрощая, Иванов — для специалиста и ценителя, размером подлинника, то есть по возможности точно имитируя древнегреческий стих.
У каждого в итоге оказался свой читатель, но переводы Вересаева надолго проникли во все антологии, а ивановские вернулись в них совсем недавно. Появилось и несколько их полных переизданий, однако исполненных на недостаточно высоком уровне, пока наконец под знаком Российской академии наук не вышло то самое, третье, уже комментированное издание этой классической во всех смыслах книги. Ее подготовили известный филолог из Пушкинского дома К. Лаппо-Данилевский и не менее известный русский поэт, живущий ныне в Швейцарии Сергей Завьялов, представивший здесь не только комментарии к изданию, но и статью, посвященную особенностям эолийской мелики — той самой, к которой принадлежит поэзия Алкея и Сафо.
Вот, скажем, знаменитое в переводе Вяч. Иванова: «Мнится мне: как боги, блажен и волен, / Кто с тобой сидит, говорит с тобою, / Милой в очи смотрит и слышит близко / Лепет умильный — / Нежных уст!.. Улыбчивых уст дыханье / Ловит он... А я, — чуть вдали завижу / Образ твой,— я сердца не чую в персях, / Уст не раскрыть мне!..»
А вот вересаевская версия: «Богу равным кажется мне по счастью / Человек, который так близко-близко / Перед тобой сидит, твой звучащий нежно / Слушает голос / И прелестный смех. У меня при этом / Перестало сразу бы сердце биться: / Лишь тебя увижу, — уж я не в силах / Вымолвить слова…»
Составители тома уверяют: «Новаторская передача Вяч. Ивановым особенностей античного стиха определила технику русских переводов древней поэзии на столетие вперед». Теперь у нас есть возможность самим проверить это, опираясь на статьи и комментарии, составляющие большинство объема книги: ведь от самой Сафо осталось так мало стихов, в основном — отрывки…
Фольклор без фольклористов. Рукописные альбомы и любительские собрания частушек первой трети XX века. Составители М. Л. Лурье, Н. Н. Рычкова; под редакцией М. Л. Лурье. М., РГГУ, 2018, 408 стр.
«Название книги, которую читатель держит в руках, выглядит либо провокационным, либо бессмысленным», — начинает предисловие к этой книге петербургский исследователь современного фольклора Михаил Лурье. И действительно, мы привыкли или слышать песни и частушки в живом исполнении (это фольклор), или видеть их напечатанными на страницах сборников (это — результат работы фольклористов, специально обученных ученых-собирателей). А в новом сборнике, выпущенном в знаменитой серии Центра типологии и семиотики фольклора, перед нами нечто промежуточное: результат собирательской работы энтузиастов-любителей, взявших на себя труд запечатлеть уходящее в невозвратимое прошлое творчество народа.
В первом выпуске новой серии (а книга позиционируется как начало многотомного проекта) — шесть материалов, представляющих народные песни и частушки в записях первой трети ХХ века из Вологодской, Архангельской, Ярославской областей и Татарстана — так сказать, местный, домашний материал собирателей. На этом фоне выделяется подготовленный М. Лурье сборник А. Каменева «Новые песни деревни».
О составителе этой рукописной книги ничего не известно; в руки исследователей она попала от известного «колымского» (то есть отбывавшего срок в сталинской ссылке) поэта и собирателя Валентина Валентиновича Португалова, на базе архива которого в последние годы вышло несколько книг незаслуженного забытых русских поэтов советской эпохи. И вот еще одна — на этот раз сборник частушек, записанных в Орловской, Курской, Воронежской, Смоленской и Пензенской губерниях, включающий около 400 произведений. Уже сама широта географии говорит о том, что Каменев собирал свою коллекцию целенаправленно и серьезно. Об этом же свидетельствует и предложенная им классификация частушек, по утверждению составителя, во многом опередившая современных профессионалов: собиратель-любитель разделил их по темам и по, как он писал, «музыкальному ритму», что позволило ему выделить шесть основных групп «новых песен», как в те годы называли частушки. Причем это оказались не только привычные «Яблочки» и «Во саду ли, в огороде», но и абсолютно неизвестная ученым «Ветреная» — восьмистрочные песенки лирического содержания, поющиеся от лица девушки, предположительно — осколки «длинных» песен. Их Каменев записал в Курской и Орловской губерниях в начале 1920 года.
Собиратель другой опубликованной в книге коллекции частушек хорошо известен: это казанский поэт, переводчик и филолог Вера Николаевна Клюева, автор вышедшей в 1922 году книги стихов и переводов из Эмиля Верхарна. В ее собрании, датируемом тем же временем, около 200 частушек, многие из которых несут на себе явный отголосок своего времени: «Раньше был я повар, / Жарил я котлеты. / А теперь в совете / Подаю декреты» или «Раньше был я Хаим / Еврей обыкновенный / А теперь на фронте / Комиссар военный».
Не меньший интерес для читателей представляют также два рукописных альбома начала ХХ века с записями известных стихотворений и песен в народной «обработке»: тут рядом пушкинское «Я Вас любил…» и народное «Разлука ты разлука…», лермонтовская «Тамара» и безымянное «Глазки, глазки голубые» — разумеется, все без подписи, «все народное, все мое». Наше все.
Е. С. Новик. Миф и ритуал народов Сибири. Избранные статьи. М., РГГУ, 2019, 460 стр. («Традиция-текст-фольклор»).
Эта книга — прежде всего памятник замечательному человеку, уникальному специалисту Елене Сергеевне Новик, большую часть жизни посвятившей изучению сибирского шаманизма. Не случайно авторы предисловия — известные фольклористы и этнографы С. Ю. Неклюдов и О. Б. Христофорова пишут, что в ее трудах «отразился опыт исследователя, двигающегося по нехоженым территориям», — и впрямь нехоженым, если учесть, как непросто шаманы идут на контакт с чужаком, да еще с женщиной. Тем более после долгого запрета и репрессий советского времени.
Оглавление книги читается как синопсис фантастического сериала: «Поэтика шаманских легенд», «Структура шаманских действ», «„Свой” медведь в быту», «Структура сказочного трюка» и т. д. Но разговор идет на самом серьезном уровне: недаром ведь Елена Сергеевна, по праву считавшая себя ученицей Мелетинского и последовательницей Проппа и Богатырева, начинала свой путь в науку как один из авторов знаменитой коллективной работы «Проблемы структурного описания волшебной сказки», впервые опубликованной в 1969 году в Тарту и после этого переведенной на многие языки мира.
Шаманы — шаманами, о них, в общем, вся книга, а вот о вкладе самой Новик в нашу культуру речь в упомянутом уже предисловии. И из него мы узнаем, что именно она в свое время «пробивала» и редактировала в издательстве «Искусство» великие книги: «Поэтику композиции» Б. Успенского, «Вопросы теории народного искусства» П. Богатырева, «Категории средневековой культуры» А. Гуревича, потом уже в «Науке» — «Структурную антропологию» К. Леви-Стросса; и уже в РГГУ — избранные труды Е. Мелетинского.
Книги, без которых современной гуманитаристики просто бы не было.
Владимир Федорович Марков: первооткрыватель и романтик. К 50-летию издания книги «Russian Futurism: A History». Материалы и исследования. Составители А. В. Крусанов и Н. Г. Фиртич. СПб., Издательство общества «Аполлон», 2019, 688 стр.
Бывают в истории культуры фигуры, важность которых год от года становится все очевиднее. Одним из таких был, несомненно, Владимир Федорович Марков — русский филолог и историк культуры, автор самых авторитетных историй русского футуризма и имажинизма, одной из лучших монографий по творчеству Хлебникова, составитель до сих пор самого представительного собрания сочинений М. Кузмина, однотомника Крученых, издатель четырех антологий русской поэзии ХХ века, одна из которых — «Приглушенные голоса. Поэзия за железным занавесом», увидела свет в Нью-Йорке в 1952 году.
Юбилею самой знаменитой из перечисленных книг — 50-летию недавно вновь изданной в России «Истории русского футуризма» и одновременно столетию со дня рождения ученого — петербургское общество «Аполлон» посвятило солидный том материалов и исследований. Его основу составили письма Маркова и его двухсторонняя переписка с видными деятелями русской науки и культуры, чьи имена говорят сами за себя: Давидом Бурлюком, Романом Якобсоном, Дмитрием Чижевским, Александром Парнисом, Татьяной Никольской, Максимом Шапиром.
Эти письма, занимающие четыре сотни страниц, читаются как настоящая история русского радикального искусства и сложнейших сражений, разворачивавшихся в России и мире в течение долгих лет после его ухода со сцены: имена, события, книги…
Во второй части материалов опубликованы рецензии на книги Маркова, статьи известных исследований русского авангарда, связанные с именем ученого, фрагменты из воспоминаний и писем, проливающих свет на долгую историю русского авангарда. Поэтому неслучайно, что завершается том очерком о Николае Харджиеве — еще одной до недавних пор известной лишь посвященным ключевой фигуре большого русского футуризма.
Даниил Хармс глазами современников. Воспоминания. Дневники. Письма. Под редакцией А. Л. Дмитренко и В. Н. Сажина. СПб., «Вита Нова», 2019, 528 стр.
Мы как-то привыкли к формулировкам: «Тургенев в воспоминаниях», «Толстой в воспоминаниях». В этой книге — все по-другому: и большой формат, непривычный для литературных мемуаров, и красочная обложка, и раскрашенная под детский рисунок старинная гравюра на форзаце (как выясняется, рисунок Алисы Порет и самого Хармса).
Да и сами воспоминания: «Ужасно он любит смотреть у Наты в шкафу книги, и когда она ему говорит, что вот сочинение Пушкина, он начинает стрелять во всех»; «Даня все рассказывал, что у него Папа студент и учит гимнастики, откуда он это взял — неизвестно, вообще врет много»; «...сейчас хоронят птичку, кот большой задушил, камень принесли и сделали надпись: „здесь зарыта птичка, жертва кота”»… Представляете такое о Тургеневе или Толстом?
Это вообще необычная книга: в ней все — свидетельства необычности главного героя и его ближайших друзей. Да и сами мемуаристы — им подстать, кроме разве что двух-трех: например, Маршака («Они шли беззаконно, произвольно, без дисциплины… требовалось их дисциплинировать, чтобы причуды приняли определенную форму»).
Очень разные материалы: традиционные (насколько это возможно в данном случае) воспоминания, отрывки из писем и дневников, разрозненные записи участников той удивительной поры: от уже упомянутых здесь заметок матери будущего поэта, Надежды Ювачевой, до «Горьких строк» Игоря Бахтерева — о «страшных, ни с чем не сравнимых» тридцатых.
Алексей Дмитренко и Валерий Сажин собрали около сотни свидетельств о Хармсе и его круге. Некоторые печатались (иногда в сокращении) в петербургских журналах и альманахах, но впервые оказались вместе. Среди авторов тома — В. Каверин и Л. Пантелеев, отец и сын Чуковские, Г. Гор и Я. Друскин, А. Порет и Н. Харджиев, Е. Шварц и А. Траугот, десятки других, незаслуженно забытых имен. И фотографии, фотографии, фотографии… Целая эпоха ранней ленинградской культуры, настоящей энциклопедией которой стала эта книга.
Особо надо сказать об иллюстративном материале («400 ил. + XXXII с.: 56 ил.» — в переводе на обычный язык, набегает на вполне приличный альбом). Здесь тоже немало настоящих раритетов, многие из которых извлечены из госархивов России и Германии и частных коллекций, в том числе — из богатейшего собрания издательства «Вита нова».
Русский охотничий рассказ. 2-е изд., переработанное и дополненное. Составитель М. М. Одесская. М., РГГУ, 2019, 607 стр.
Для современного, выросшего в цивилизованном мире человека охота и любовь к ней — явление экзотическое. Одно дело — наши предки, совместными усилиями добывающие и разделывающие мамонта, или средневековые нобли, совмещающие азарт с похвальным стремлением разнообразить свое меню, и совсем другое — выпускники лучших университетов, охотно рассуждающие о гуманизме и любви к природе (как Тургенев или Пришвин) — и тут же, чуть выдастся время, отправляющиеся с ружьем и собаками в лес за трофеями. Но, так или иначе, вокруг охоты за это время возникло множество самых разнообразных произведений искусства: гобелены, скульптуры, поэмы, рассказы.
Русский охотничий рассказ сложился в XIX веке, когда охота, как пишет составитель этого изящного тома Маргарита Одесская, «сделалась неотъемлемой частью не только дворянского усадебного быта, но и культуры», — и тут ничего не поделать, остается принимать и… наслаждаться, поскольку среди авторов охотничьей прозы — и Сергей Аксаков, и Иван Тургенев, и Лев Толстой, и Иван Бунин, и Николай Лесков, и Антон Чехов. И другие русские писатели — ведь в свое время в России выходило даже несколько специальных журналов, печатавших такую прозу. Причем среди ее авторов были как всемирно известные литераторы, так и «мелкотравчатые», как назвал себя известный «охотничий писатель» позапрошлого века, по непонятным причинам оказавшийся за рамками этой книги, Егор Дриянский — «писатель, охотник, автор прекрасной, человечной и, пожалуй, одной из самых, светлых и радостных книг в русской литературе — „Записок мелкотравчатого”», как писал в наши дни критик В. Гуминский.
Одесская предлагает в своей книге не только историческую перспективу — от Аксакова до Нагибина и Казакова, но и своего рода нравственную, обозначенную названиями разделов книги: «Трубадур, странствующий с ружьем и лирой» — «Злая забава» и «…я забываюсь, уходя в вечно спокойный мир природы!» То есть от примет и суеверий, от необыкновенных, странных и счастливых случаев на охоте, которые описывает «ружейный охотник» Аксаков, через картины простонародной деревенской жизни в прозе Тургенева и его соратников — до бегства от действительности в леса и поля, еще не застроенные городами и заводами.
Взгляните на цветные вклейки к книге, представляющие, хотя и очень скромно, еще одно самостоятельное явление отечественной культуры — русскую охотничью живопись, тоже давшую десятки известных мастеров: человек тут всегда внутри природы, в ней, вместе.
Может быть, именно за это мы до сих пор любим охотничью прозу?
И последнее: понятно, что составителю важно было показать свой жанр в лучшем свете, и для этого пришлось в тысячный раз перепечатать Аксакова, Тургенева и Пришвина. Но разве не более интересно было бы открыть нынешнему читателю прекрасную, но забытую русскую прозу того же Дриянского, Мельникова-Печерского, Арсеньева, Мамина-Сибиряка, Михаила Тарковского?..
«Вакансия поэта» в русской и зарубежной литературе рубежа XX — XXI веков. Материалы Международной научной конференции (Воронеж, Воронежский государственный университет, 22-23 ноября 2019 г.). Под редакцией А. А. Житенева. Воронеж, «Воронежская областная типография», 2019, 286 стр.
После масштабных филологических конференций по творчеству Платонова и Бунина, областной Воронеж постепенно становится одним из центров научных мероприятий, посвященных и новейшей русской поэзии. Происходит это, как обычно, по инициативе одного-единственного человека: защитившего несколько лет назад докторскую диссертацию Александра Житенева, вот уже не в первый раз собравшего в стенах родного вуза своих единомышленников. На этот раз темой конференции стала репутация современного поэта и практики его самоопределения в современном мире, от чего в конечном счете зависят конкретные «способы легитимации поэзии как культурной практики», как это сформулировано в кратком введении в книгу.
Минский исследователь У. Верина рассуждает в сборнике о рейтингах современных поэтов на интернет-сайтах и в соцсетях, Е. Захаркив — о способах представления современной поэзии в социальных сетях, А. Житенев — о месте поэтологии в эссеистических работах Б. Дубина и М. Айзенберга.
Другие авторы посвятили свои исследования проблемам творчества актуальных авторов недавнего прошлого и наших дней: В. Кривулина, С. Завьялова, Л. Горалик, М. Степановой, Л. Шваба. Особое внимание было уделено творчеству представителей одной из самых активных сегодня региональных поэтических групп — уральской: отдельные статьи исследователи отвели Борису Рыжему, Виталию Кальпиди и так называемой тагильской школе. Еще в одной статье речь идет о поэзии красноярского писателя Михаила Тарковского.
Не забыли в Воронеже и о зарубежной поэзии: одна статья в книге посвящена лирическому герою Джойса-поэта, другая поэзии Сильвии Плат, третья — новейшей литературе Аргентины.
Все статьи подтвердили главную мысль организаторов конференции и составителей сборника: «Один из самых важных сдвигов в интеллектуальной культуре последней трети XX века связан с концом литературоцентризма. Поэзия, в российском контексте всегда имевшая самое прямое отношение к воспроизводству культурного канона, оказалась в наибольшей степени чувствительна к этой перемене. Усиление визуальных искусств, активное развитие электронных медиа, перераспределение границ между элитарной и массовой культурой обусловили необходимость заново выстраивать весь круг смыслов, связанных с поэтическим творчеством». Вот и выстраиваем как можем.
Литературное наследство. Том III. Андрей Белый. Жезл Аарона. Работы по теории слова 1916 — 1927 гг. Составление, подготовка текста, вступительная статья Е. В. Глуховой, Д. О. Торшилова. Ответственный редактор О. А. Коростелев. М., ИМЛИ РАН, 2018, 960 стр.
Андрей Белый известен не только как выдающийся поэт-символист и крупнейший русский прозаик начала ХХ века, которого современники сравнивали с Джойсом, но и как ученый-филолог, основоположник научного стиховедения: именно в его статьях из книги «Символизм» впервые сформулированы идеи и методы современного описания стихотворной речи.
Однако Белый писал не только строго научные исследования, но и романы, стихи, философские труды, воспоминания, среди которых его филологические сочинения часто терялись. Что-то печаталось в периодике (например, в пролеткультовском журнале «Горн»), что-то оседало в архивах. Но, хотя формально запрещен в СССР Белый не был, его работы должной оценки тем не менее долго не получали. Переиздавать и публиковать его тексты, в том числе и литературоведческие, начали только в конце прошлого века. Тогда же начинают выходить и его неизвестные или затерянные в маргинальных изданиях статьи по теории литературы. При этом их восприятию очень мешало отсутствие второго «Символизма» — систематического, насколько это возможно, свода всех работ по «теории слова», как сам автор называл эту сферу своей творческой деятельности.
И вот наконец в серии «Литературное наследство» вышел долгожданный том «Работы по теории слова 1916 — 1927 гг.». Два десятка поздних статей писателя, из которых до недавнего времени достоянием читателя были только немногие разрозненные публикации, заняли в результате долгой и тщательной реконструкции свое место в задуманном самим автором проекте книги «Жезл Аарона» (как сам Белый называл свою «Теорию слова»).
В книге четыре основных раздела: «Теория слова как целое», «Работы по образности», «Работы о ритме» и «Работы о звуке». Кроме главной части последнего раздела — небольшой книги «Глоссолалия», выходившей недавно отдельным изданием, — большинство материалов прежде не выходило в свет. То есть, перед нами, по сути дела, абсолютно новый (да еще какой — 900 с лишним страниц большого формата!) — том филологической прозы великого ученого и писателя. Конечно, будут еще споры о принципах реконструкции, о резонах включения или невключения отдельных статей, о выбранных редакциях — да мало ли еще о чем, особенно если принять во внимание непростое творчество и странную личность писателя. Но главное, что эта книга — есть.
В. Г. Куприянов. Противоречия. Опыты соединения слов посредством смысла. Предисловие А. Скворцова. М., «Б.С.Г.-Пресс», 2019, 560 стр.
Вячеслав Куприянов очень точно подобрал название и подзаголовок для своей новой стихотворной книги. Напомню: в 1931 году свою сразу ставшую знаменитой книгу стихов Константин Вагинов назвал «Опыты соединения слов посредством ритма». Куприянов, известный апологет русского свободного стиха (верлибра), который многие в любезном нашем отечестве до сих пор числят по ведомству «формализма», утверждает, что для него на первом месте не ритм (как у Вагинова), а именно смысл.
Впрочем, противоречие предшественнику тут, очевидно, мнимое: достаточно прочитать хотя бы пару стихов из новой книги поэта, чтобы понять, что в ней ритмом наполнено все: не только слова, но и знаки препинания (когда автор считает нужным их ставить, а это случается очень редко), и отмеченные концами строк паузы (именно здесь, а не в других местах), и длинные паузы, которые мы, читатели, обязаны ставить там, где поэт ставит пробел между строфами. Посмотрим на стихи Куприянова таким взглядом — и мы увидим не привычные, ко всему безразличные столбики букв, а замысловатую авторскую партитуру чтения, помогающую понять именно тот смысл, который заложил в стихотворение сам автор, — и это еще одно противоречие, на этот раз не мнимое: ведь мы знаем, что стихи не могут быть однозначными, не могут значить только то, что в них написано.
Но и тут Куприянов нас обманывает:
В ожидании
пламенной жизни
мужественно
спят герои
в спичечном
коробке
Это похоже на афоризм, но смысл здесь вовсе не так прост, совсем не однозначен… Куприянов постоянно ставит перед своим читателем непростые задачи, говоря вроде бы простыми словами, и мы, следуя предложенной нам схеме движения, приходим в конце концов туда, куда обычные стихи, даже самые сложные, привести не могут.
Вдобавок поэзия Куприянова щедро приправлена авторской иронией, даже если это самая настоящая, самая пронзительная лирика, — а все равно автор словно оставляет за собой последнее слово, последнее право — на противоречие.
В новую книгу вошло большинство стихотворений Куприянова, написанных в излюбленной им (но не единственной ему доступной) технике свободного стиха, за который поэт борется всю свою жизнь — и стихами, и статьями, и устными выступлениями. Похоже, он наконец победил в этой битве.