«STOPPING BY WOODS ON A SNOWY EVENING»
Переводы с английского Максима Амелина, Марии Галиной и Аркадия Штыпеля
Stopping by Woods on a Snowy Evening
Whose woods these are I think I know.
His house is in the village though;
He will not see me stopping here
To watch his woods fill up with snow.
My little horse must think it queer
To stop without a farmhouse near
Between the woods and frozen lake
The darkest evening of the year.
He gives his harness bells a shake
To ask if there is some mistake.
The only other sound’s the sweep
Of easy wind and downy flake.
The woods are lovely, dark and deep,
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep,
And miles to go before I sleep.
Стихотворение крупнейшего американского поэта Роберта Фроста (1874 — 1963) «Stopping by Woods on a Snowy Evening»* как ни одно другое удостоилось множества переводов — и профессиональных, и любительских. Почему? Текст вроде бы прост, но на нем, можно сказать, лежит налет загадочности. Вот первая строфа: «Whose woods these are I think I know. / His house is in the village though; / He will not see me stopping here / To watch his woods fill up with snow». То есть «Я думаю, что я знаю, чьи эти леса. / Хотя его дом в этой деревне; / Он не увидит меня, остановившегося здесь, / Чтобы смотреть на его леса, полные снега».
Итак, лирический герой не знает, но думает, что знает, кто хозяин этих лесов. Так кто же этот владелец лесов, чей дом в ближней деревне? Неизвестно, и дальнейший текст этого не проясняет. Почему для лирического героя важно, что владелец лесов его, разглядывающего леса, не увидит? Опять непонятно, и опять-таки никаких дальнейших пояснений. И от этого становится как-то тревожно. В двух последующих строфах описывается зимний пейзаж, тишина, недоумение лошадки — почему хозяин остановился в лесу, вдалеке от жилья, и говорится, что дело происходит в самый темный вечер года, что можно понимать, как самую длинную ночь, канун языческого Йоля, когда по древним преданиям, землей владеют духи.
И наконец последняя строфа, задающая новую загадку.
«The woods are lovely, dark and deep, / But I have promises to keep, / And miles to go before I sleep, / And miles to go before I sleep». То есть «Леса прекрасны, темны и глубоки, / Но я должен сдержать обещания, / И проехать мили, прежде, чем я усну, / И проехать мили, прежде чем я усну».
То есть, если бы не некие обещания (кому?), лирический герой так бы и остался (замерз?) в этих прекрасных лесах?
Все эти недомолвки превращают в целом статичное стихотворение в некую балладу с загадочным сюжетом. (Именно этот «тихий ужас» мы старались воспроизвести в своем переводе.) И, видимо, этим оно привлекает внимание многих переводчиков.
К тому же завораживающий ритм и изощренная рифмовка бросают переводчику достаточно серьезный (но все-таки не совсем уж головоломный) вызов. Это четыре четверостишия с рифмовкой а-а-б-а; б-б-в-б; в-в-г-в; г-г-г-г. Перевод стихов — это всегда искусство компромисса между воспроизведением формы и точностью содержания, поэтому мы видим множество разных переводов одного и того же текста и нередко сомневаемся, какому из них отдать предпочтение.
После недолгого поиска читатель легко найдет в Сети по крайней мере десяток переводов — Василия Бетаки, Владимира Васильева, Николая Голя, Татьяны Гутиной, Григория Дашевского, Ивана Кашкина, Игоря Караулова, Григория Кружкова, Сергея Степанова, Виктора Топорова, Олега Чухонцева — и сможет убедиться, насколько они разные. Вот, к примеру, версии одной только первой строки: «Я понял, чьи это леса кругом» (Бетаки); «Чей это лес, не знаю я» (Васильев); «Я опознал, чей это бор» (Голь); «Мне кажется, я знаю чей» (Гутина); «Чей лес, мне кажется, я знаю» (Дашевский); «Владелец леса мне знаком» (Караулов); «Прервал я санок легких бег» (Кашкин); «Чей это лес — я угадал» (Кружков); «Я вроде знаю, чьи владенья» (Степанов); «Я угадал, чей это лес» (Топоров); «Чей это лес и эти дали» (Чухонцев)…
Мы взялись за перевод, поскольку издатель Юрий Шипков (Москва, «Карьера-Пресс») пригласил нас к участию в проекте — антологии переводов этого стихотворения Роберта Фроста.
Whose woods these are I think I know.
His house is in the village though;
He will not see me stopping here
To watch his woods fill up with snow.
My little horse must think it queer
To stop without a farmhouse near
Between the woods and frozen lake
The darkest evening of the year.
He gives his harness bells a shake
To ask if there is some mistake.
The only other sound’s the sweep
Of easy wind and downy flake.
The woods are lovely, dark and deep,
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep,
And miles to go before I sleep.
Стихотворение крупнейшего американского поэта Роберта Фроста (1874 — 1963) «Stopping by Woods on a Snowy Evening»* как ни одно другое удостоилось множества переводов — и профессиональных, и любительских. Почему? Текст вроде бы прост, но на нем, можно сказать, лежит налет загадочности. Вот первая строфа: «Whose woods these are I think I know. / His house is in the village though; / He will not see me stopping here / To watch his woods fill up with snow». То есть «Я думаю, что я знаю, чьи эти леса. / Хотя его дом в этой деревне; / Он не увидит меня, остановившегося здесь, / Чтобы смотреть на его леса, полные снега».
Итак, лирический герой не знает, но думает, что знает, кто хозяин этих лесов. Так кто же этот владелец лесов, чей дом в ближней деревне? Неизвестно, и дальнейший текст этого не проясняет. Почему для лирического героя важно, что владелец лесов его, разглядывающего леса, не увидит? Опять непонятно, и опять-таки никаких дальнейших пояснений. И от этого становится как-то тревожно. В двух последующих строфах описывается зимний пейзаж, тишина, недоумение лошадки — почему хозяин остановился в лесу, вдалеке от жилья, и говорится, что дело происходит в самый темный вечер года, что можно понимать, как самую длинную ночь, канун языческого Йоля, когда по древним преданиям, землей владеют духи.
И наконец последняя строфа, задающая новую загадку.
«The woods are lovely, dark and deep, / But I have promises to keep, / And miles to go before I sleep, / And miles to go before I sleep». То есть «Леса прекрасны, темны и глубоки, / Но я должен сдержать обещания, / И проехать мили, прежде, чем я усну, / И проехать мили, прежде чем я усну».
То есть, если бы не некие обещания (кому?), лирический герой так бы и остался (замерз?) в этих прекрасных лесах?
Все эти недомолвки превращают в целом статичное стихотворение в некую балладу с загадочным сюжетом. (Именно этот «тихий ужас» мы старались воспроизвести в своем переводе.) И, видимо, этим оно привлекает внимание многих переводчиков.
К тому же завораживающий ритм и изощренная рифмовка бросают переводчику достаточно серьезный (но все-таки не совсем уж головоломный) вызов. Это четыре четверостишия с рифмовкой а-а-б-а; б-б-в-б; в-в-г-в; г-г-г-г. Перевод стихов — это всегда искусство компромисса между воспроизведением формы и точностью содержания, поэтому мы видим множество разных переводов одного и того же текста и нередко сомневаемся, какому из них отдать предпочтение.
После недолгого поиска читатель легко найдет в Сети по крайней мере десяток переводов — Василия Бетаки, Владимира Васильева, Николая Голя, Татьяны Гутиной, Григория Дашевского, Ивана Кашкина, Игоря Караулова, Григория Кружкова, Сергея Степанова, Виктора Топорова, Олега Чухонцева — и сможет убедиться, насколько они разные. Вот, к примеру, версии одной только первой строки: «Я понял, чьи это леса кругом» (Бетаки); «Чей это лес, не знаю я» (Васильев); «Я опознал, чей это бор» (Голь); «Мне кажется, я знаю чей» (Гутина); «Чей лес, мне кажется, я знаю» (Дашевский); «Владелец леса мне знаком» (Караулов); «Прервал я санок легких бег» (Кашкин); «Чей это лес — я угадал» (Кружков); «Я вроде знаю, чьи владенья» (Степанов); «Я угадал, чей это лес» (Топоров); «Чей это лес и эти дали» (Чухонцев)…
Мы взялись за перевод, поскольку издатель Юрий Шипков (Москва, «Карьера-Пресс») пригласил нас к участию в проекте — антологии переводов этого стихотворения Роберта Фроста.
А. Штыпель
Остановясь среди лесов снежным вечером
Я знаю, кто хозяин чащи.
Но он, издалека глядящий,
Не различит меня в лесах,
Глядящего на снег летящий.
Лошадку разбирает страх:
Зачем мы встали здесь впотьмах.
У этой пущи черно-белой
В ее негреющих мехах.
Лошадка прядает несмело,
Звенит бубенчик то и дело,
И легок хлопьев перепляс
Над озером заледенелым.
Леса прекрасны без прикрас,
Но слово дал я как-то раз,
И долго не сомкну я глаз,
И долго не сомкну я глаз…
Перевод Аркадия Штыпеля и Марии Галиной
P. S. Меня всегда притягивала связанная с переводами странная тайна — равноправное (хотя и не всегда равноценное) существование нескольких версий текста, ни одна из которых не является окончательной и бесспорной.
Для людей, знающих английский, оригинал, конечно, существует, но английский язык знают не все, и таким образом первоисточник из смыслового поля как бы изымается, оставаясь где-то на заднем плане в качестве вечного укора.
Будь я настоящим, а не самозваным филологом, я бы написала диссертацию о русских переводах этого, одного-единственного стихотворения. Они — великолепная демонстрация того, как необходимость уложить в русскую просодию короткие английские слова сталкивается с необходимостью передать темноватый (как это показал в своей преамбуле Аркадий Штыпель) смысл этого текста — и к каким формальным решениям это приводит.
Добавлю, для меня «…And miles to go before I sleep» несет в себе тот подтекст, что, мол, хотя в темных и густых (dark and deep) лесах прекрасно и так и тянет заснуть навеки, но нужно нести свою ношу, покуда тебя от нее не освободят… Мой соавтор Аркадий Штыпель считает эту трактовку натянутой, из чего уже понятно, что поле толкований и возможностей здесь открыто весьма широкое. Кое-какими из них мы воспользовались.
М. Галина
Роберт Фрост и потайная рифма
Зачем переводить стихи, да еще и с английского, внятного сейчас каждому школьнику? — Только лишний раз подставляться. Любой может подойти и пнуть ногой загнанную вусмерть то ли почтовую, то ли подстбавную (неразборчиво писано) лошадь просвещения: тут, мол, у тебя неточно передано значение такого-то слова; здесь-то ты облажался, погнавшись за звучностью и смыслом, но не поймав ни того, ни другого; а вот в этом месте и вообще дал маху и обеднил текст настолько, что цена твоему труду — копейка в базарный день. Всё так. Переводчик как соперник, как проводник и как единственно верный истолкователь по очереди — друг за другом — отошли в прошлое.
Мне кажется, что сегодня только и возможен перевод из интереса и по любви, противостоящий мнимому профессионализму единожды настроенных на перекручивание в литературный фарш переводческих машин, которым все равно, что перемалывать. При этом переводчик поэзии, хоть с того же английского, еще может быть потребен как чуть более продвинутый знаток контекста и как интерпретатор (сродни исполнителю всем знакомой музыки или театральному постановщику всем известных пьес), нашедший какой-то неожиданный подход или подобравший особый ключ.
Я бы никогда и не взялся за перевод сложнейшего по форме и загадочнейшего по смыслу стихотворения Фроста, если бы не случайная находка. Но о ней — в конце, а пока стоит вкратце описать биографический и поэтический контекст этого произведения, на примере которого лишний раз убеждаешься, что жизнь и литература равноправно соучаствуют в создании великих текстов, являются двумя источниками вдохновения.
Поздним вечером с 21 на 22 декабря 1905 г., в зимнее солнцестояние, Роберт Фрост возвращался с ярмарки у железнодорожной станции на свою ферму близ Дерри в Нью-Хемпшире. Возвращался с пустыми руками, потому как не смог продать произведенных на ферме яиц, а на вырученные деньги купить рождественские подарки для жены и пятерых детей. На повороте к дому, между лесом и большим прудом, каковых в тех краях немало, Фрост в отчаянии остановил лошадь. «Я просто сидел и рыдал как ребенок», — признался он через много лет. Возможно, мысль о самоубийстве, не раз посещавшая поэта прежде, снова пришла ему в голову.
Стихотворение, законченное на рассвете самого длинного дня в году — 21 июня 1922 г., в летнее солнцестояние, ровно через шестнадцать с половиной лет после той ночи, стало одним из главных шедевров американской поэзии XX века. Оно вошло во все мыслимые и немыслимые антологии, ему посвящены многостраничные исследования американских и не только филологов, его изучают студенты в университетах, и это стихотворение, как подтверждают эпизоды во многих голливудских фильмах, единственное, которое американские дети учат наизусть в школе.
«Фрост — автор одного из величайших стихотворений на английском языке, стихотворения, известного наизусть любому американскому мальчишке: о зимних лесах, унылых сумерках и конских бубенчиках, раздавшихся робким увещеванием в угрюмо нависшем мраке, и кончающегося необычно и пронзительно — двумя совершенно одинаковыми строками, но одна из них — частная и обыденная, а другая — надмирная и вселенская. Не смею цитировать по памяти, дабы не переставить ни одного драгоценного словечка», — таким комментарием снабдил упоминание имени поэта в пространной поэме покойного стихотворца Джона Шейда свихнувшийся филолог Чарльз Кинбот из «Бледного пламени». (Владимир Набоков, кстати, дважды выступал на поэтических вечерах — «сборных солянках» — после Фроста и даже снимал у него дом в массачусетском Кембридже, правда, показавшийся слишком холодным.)
Среди англоязычных литературных источников американские исследователи называют отдельные строки и образы в стихотворениях Джона Китса, Уолтера Скотта, Томаса Лавелла Беддоуса, Хелены Хант Джексон и др., а также переводы начальных строк дантовского «Ада», выполненные Генри Лонгфелло и Чарлзом Элиотом Нортоном. Связанные «сцеплённой рифмой» (chain rhyme) строфы, из которых состоит это стихотворение, имеют уникальную схему (aaba+bbcb+ccdc+dddd), где каждая в отдельности напоминает катрены «Рубайята Хайяма» Эдуарда Фицджеральда, а способ соединения строф — терцины Данте. Перед нами без преувеличения одна из самых жестких форм в мировой поэзии, а в англоязычной — наверно, самая.
О последней строфе на одну рифму, нарушающей четкую последовательность предыдущих трех строф, написаны тысячи страниц ученых рассуждений, по сути, сводимых к следующему: она как бы уходит в пространство, повисая в несвязанности и тавтологичности, ее замкнутая сама на себя структура является скрытым доказательством мыслей поэта о полной безвыходности бытия.
Однажды, прослушивая записи с авторским чтением Фроста, я вдруг обнаружил, что полустишия последних двух строк все-таки рифмуются с началом, образуя своеобразный замок рифмического кольца (схема: dd[a]d[a]d). То есть [go] — know — though — snow представляют собой такой же рифмический ряд, как и все остальные, только он упрятан внутрь, а не выпячен. Потайная рифма go на глаз не сразу заметна, хотя хорошо слышна, если несколько раз подряд прослушать стихотворение. Именно из-за нее я и взялся за этот перевод, убедившись, что выход в последней строфе все-таки есть.
М. Амелин
Остановясь у леса снежным вечером
С владельцем леса я знаком:
Там у него, в селенье, дом;
Остановясь не на виду,
На снежный лес гляжу тайком.
Мой конь смекнул, чего я жду
Меж лесом и прудом во льду
Вдали от тёплых стен и крыш
Мрачнейшим вечером в году.
Он бубенцом нарушил тишь:
Опомнись, мол, что зря стоишь?
Здесь хлопьев порх и ветерок
Слышны единственные лишь.
Лес дивен, мрачен и глубок,
Но должно мне сдержать зарок,
Забыться сном ещё не срок,
Забыться сном ещё не срок.
Перевод Максима Амелина
Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор нескольких книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик античных и современных поэтов. Главный редактор издательства «О.Г.И». Лауреат многих литературных премий, в том числе Премии Александра Солженицына (2013) и премии «Поэт» (2017). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
Галина Мария Семеновна родилась в 1958 году в Калинине. До 1987 года жила в Киеве и в Одессе. Автор нескольких книг стихов и прозы, лауреат премий «Московский счет», «Anthologia» и «Киевские лавры». Переводила прозу англоязычных авторов, в том числе Тэда Хьюза, Р. Л. Грина, Клайва Баркера, а также стихи современных английских и украинских поэтов. Живет в Москве.
Штыпель Аркадий Моисеевич родился в 1944 году в Самаркандской области. Детство и юность провел в Днепропетровске. Писал стихи на русском и украинском языках. Был исключен из Днепропетровского университета за диссидентство. После службы в армии завершил образование заочно. Публикуется с 1989 года, автор пяти поэтических книг. Среди переводов: сонеты Уильяма Шекспира, стихи Дилана Томаса и современная украинская поэзия. С 1968 года живет в Москве.
* С января 2020 года знаменитое стихотворение Роберта Фроста стало общественным достоянием. Вместе с тем, данная публикация анонсирует антологию переводов этого стихотворения, готовящуюся к печати в издательстве «Карьера-Пресс» (ред.).
Остановясь среди лесов снежным вечером
Я знаю, кто хозяин чащи.
Но он, издалека глядящий,
Не различит меня в лесах,
Глядящего на снег летящий.
Лошадку разбирает страх:
Зачем мы встали здесь впотьмах.
У этой пущи черно-белой
В ее негреющих мехах.
Лошадка прядает несмело,
Звенит бубенчик то и дело,
И легок хлопьев перепляс
Над озером заледенелым.
Леса прекрасны без прикрас,
Но слово дал я как-то раз,
И долго не сомкну я глаз,
И долго не сомкну я глаз…
Перевод Аркадия Штыпеля и Марии Галиной
P. S. Меня всегда притягивала связанная с переводами странная тайна — равноправное (хотя и не всегда равноценное) существование нескольких версий текста, ни одна из которых не является окончательной и бесспорной.
Для людей, знающих английский, оригинал, конечно, существует, но английский язык знают не все, и таким образом первоисточник из смыслового поля как бы изымается, оставаясь где-то на заднем плане в качестве вечного укора.
Будь я настоящим, а не самозваным филологом, я бы написала диссертацию о русских переводах этого, одного-единственного стихотворения. Они — великолепная демонстрация того, как необходимость уложить в русскую просодию короткие английские слова сталкивается с необходимостью передать темноватый (как это показал в своей преамбуле Аркадий Штыпель) смысл этого текста — и к каким формальным решениям это приводит.
Добавлю, для меня «…And miles to go before I sleep» несет в себе тот подтекст, что, мол, хотя в темных и густых (dark and deep) лесах прекрасно и так и тянет заснуть навеки, но нужно нести свою ношу, покуда тебя от нее не освободят… Мой соавтор Аркадий Штыпель считает эту трактовку натянутой, из чего уже понятно, что поле толкований и возможностей здесь открыто весьма широкое. Кое-какими из них мы воспользовались.
М. Галина
Роберт Фрост и потайная рифма
Зачем переводить стихи, да еще и с английского, внятного сейчас каждому школьнику? — Только лишний раз подставляться. Любой может подойти и пнуть ногой загнанную вусмерть то ли почтовую, то ли подстбавную (неразборчиво писано) лошадь просвещения: тут, мол, у тебя неточно передано значение такого-то слова; здесь-то ты облажался, погнавшись за звучностью и смыслом, но не поймав ни того, ни другого; а вот в этом месте и вообще дал маху и обеднил текст настолько, что цена твоему труду — копейка в базарный день. Всё так. Переводчик как соперник, как проводник и как единственно верный истолкователь по очереди — друг за другом — отошли в прошлое.
Мне кажется, что сегодня только и возможен перевод из интереса и по любви, противостоящий мнимому профессионализму единожды настроенных на перекручивание в литературный фарш переводческих машин, которым все равно, что перемалывать. При этом переводчик поэзии, хоть с того же английского, еще может быть потребен как чуть более продвинутый знаток контекста и как интерпретатор (сродни исполнителю всем знакомой музыки или театральному постановщику всем известных пьес), нашедший какой-то неожиданный подход или подобравший особый ключ.
Я бы никогда и не взялся за перевод сложнейшего по форме и загадочнейшего по смыслу стихотворения Фроста, если бы не случайная находка. Но о ней — в конце, а пока стоит вкратце описать биографический и поэтический контекст этого произведения, на примере которого лишний раз убеждаешься, что жизнь и литература равноправно соучаствуют в создании великих текстов, являются двумя источниками вдохновения.
Поздним вечером с 21 на 22 декабря 1905 г., в зимнее солнцестояние, Роберт Фрост возвращался с ярмарки у железнодорожной станции на свою ферму близ Дерри в Нью-Хемпшире. Возвращался с пустыми руками, потому как не смог продать произведенных на ферме яиц, а на вырученные деньги купить рождественские подарки для жены и пятерых детей. На повороте к дому, между лесом и большим прудом, каковых в тех краях немало, Фрост в отчаянии остановил лошадь. «Я просто сидел и рыдал как ребенок», — признался он через много лет. Возможно, мысль о самоубийстве, не раз посещавшая поэта прежде, снова пришла ему в голову.
Стихотворение, законченное на рассвете самого длинного дня в году — 21 июня 1922 г., в летнее солнцестояние, ровно через шестнадцать с половиной лет после той ночи, стало одним из главных шедевров американской поэзии XX века. Оно вошло во все мыслимые и немыслимые антологии, ему посвящены многостраничные исследования американских и не только филологов, его изучают студенты в университетах, и это стихотворение, как подтверждают эпизоды во многих голливудских фильмах, единственное, которое американские дети учат наизусть в школе.
«Фрост — автор одного из величайших стихотворений на английском языке, стихотворения, известного наизусть любому американскому мальчишке: о зимних лесах, унылых сумерках и конских бубенчиках, раздавшихся робким увещеванием в угрюмо нависшем мраке, и кончающегося необычно и пронзительно — двумя совершенно одинаковыми строками, но одна из них — частная и обыденная, а другая — надмирная и вселенская. Не смею цитировать по памяти, дабы не переставить ни одного драгоценного словечка», — таким комментарием снабдил упоминание имени поэта в пространной поэме покойного стихотворца Джона Шейда свихнувшийся филолог Чарльз Кинбот из «Бледного пламени». (Владимир Набоков, кстати, дважды выступал на поэтических вечерах — «сборных солянках» — после Фроста и даже снимал у него дом в массачусетском Кембридже, правда, показавшийся слишком холодным.)
Среди англоязычных литературных источников американские исследователи называют отдельные строки и образы в стихотворениях Джона Китса, Уолтера Скотта, Томаса Лавелла Беддоуса, Хелены Хант Джексон и др., а также переводы начальных строк дантовского «Ада», выполненные Генри Лонгфелло и Чарлзом Элиотом Нортоном. Связанные «сцеплённой рифмой» (chain rhyme) строфы, из которых состоит это стихотворение, имеют уникальную схему (aaba+bbcb+ccdc+dddd), где каждая в отдельности напоминает катрены «Рубайята Хайяма» Эдуарда Фицджеральда, а способ соединения строф — терцины Данте. Перед нами без преувеличения одна из самых жестких форм в мировой поэзии, а в англоязычной — наверно, самая.
О последней строфе на одну рифму, нарушающей четкую последовательность предыдущих трех строф, написаны тысячи страниц ученых рассуждений, по сути, сводимых к следующему: она как бы уходит в пространство, повисая в несвязанности и тавтологичности, ее замкнутая сама на себя структура является скрытым доказательством мыслей поэта о полной безвыходности бытия.
Однажды, прослушивая записи с авторским чтением Фроста, я вдруг обнаружил, что полустишия последних двух строк все-таки рифмуются с началом, образуя своеобразный замок рифмического кольца (схема: dd[a]d[a]d). То есть [go] — know — though — snow представляют собой такой же рифмический ряд, как и все остальные, только он упрятан внутрь, а не выпячен. Потайная рифма go на глаз не сразу заметна, хотя хорошо слышна, если несколько раз подряд прослушать стихотворение. Именно из-за нее я и взялся за этот перевод, убедившись, что выход в последней строфе все-таки есть.
М. Амелин
Остановясь у леса снежным вечером
С владельцем леса я знаком:
Там у него, в селенье, дом;
Остановясь не на виду,
На снежный лес гляжу тайком.
Мой конь смекнул, чего я жду
Меж лесом и прудом во льду
Вдали от тёплых стен и крыш
Мрачнейшим вечером в году.
Он бубенцом нарушил тишь:
Опомнись, мол, что зря стоишь?
Здесь хлопьев порх и ветерок
Слышны единственные лишь.
Лес дивен, мрачен и глубок,
Но должно мне сдержать зарок,
Забыться сном ещё не срок,
Забыться сном ещё не срок.
Перевод Максима Амелина
Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор нескольких книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик античных и современных поэтов. Главный редактор издательства «О.Г.И». Лауреат многих литературных премий, в том числе Премии Александра Солженицына (2013) и премии «Поэт» (2017). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
Галина Мария Семеновна родилась в 1958 году в Калинине. До 1987 года жила в Киеве и в Одессе. Автор нескольких книг стихов и прозы, лауреат премий «Московский счет», «Anthologia» и «Киевские лавры». Переводила прозу англоязычных авторов, в том числе Тэда Хьюза, Р. Л. Грина, Клайва Баркера, а также стихи современных английских и украинских поэтов. Живет в Москве.
Штыпель Аркадий Моисеевич родился в 1944 году в Самаркандской области. Детство и юность провел в Днепропетровске. Писал стихи на русском и украинском языках. Был исключен из Днепропетровского университета за диссидентство. После службы в армии завершил образование заочно. Публикуется с 1989 года, автор пяти поэтических книг. Среди переводов: сонеты Уильяма Шекспира, стихи Дилана Томаса и современная украинская поэзия. С 1968 года живет в Москве.
* С января 2020 года знаменитое стихотворение Роберта Фроста стало общественным достоянием. Вместе с тем, данная публикация анонсирует антологию переводов этого стихотворения, готовящуюся к печати в издательстве «Карьера-Пресс» (ред.).