ЗАПИШИ ЭТУ ЖАЖДУ

Современная и классическая сербская поэзия в переводах и с предисловием Елены Буевич

Вот уж несколько лет накапливается у меня одна большая занимательная книга, куда страница за страницей вносятся стихотворения сербских поэтов, написанные большей частью в последние годы. Некоторые из них я перевела еще «горячими», только-только появившимися на свет, другие — услышала на поэтических чтениях в Сербии, третьи — не могла не перевести, всем сердцем полюбив сопровождающую их историю, легенду.

Сегодня в Сербии появляется великое множество новых поэтических книг, авторы их живут буквально от Саjма (ежегодной осенней Белградской книжной ярмарки) до Саjма, к которым каждый пишущий старается приурочить новое издание. Мало мальское погружение в среду «книжников», как по-сербски называют литераторов, заставляет удивленно воскликнуть: да тут все поэты!

Пишут стихи и участвуют в бурном литературном процессе не только филологи, журналисты и учителя, но и врачи, и рыбаки. Помню, в одной из поездок в сербскую глубинку (такие путешествия в рамках фестиваля «Международные встречи писателей» организовывает Удруженье книжевников Сербии) — мне довелось побывать в небольшом шумадийском городке Чуприя. Нашу делегацию принимали гостеприимные чуприйцы — Лиляна и Радивой Миладиновичи. Хозяйка угощала сербской чорбой — пряной густой ухой из различных видов рыб, выловленных в реке Мораве. В какой-то момент супруги поставили на стол огромную вазу с медалями — они оказались чемпионами Югославии по ловле рыбы. Но самым неожиданным моментом общения стало окончание трапезы: хозяин дома принес и подарил всем сборники своих стихов. Каково же было удивление: там оказались «сервантесовские» глоссы.

С тех пор на сербов я смотрю с тайным ожиданием: в этой стране никогда нельзя быть уверенным в том, что в конце разговора, пусть и далекого от литературы, собеседник не достанет из рукава свои новые книги.

И надо сказать, очень редко такие предчувствия не оправдываются.

А сама Сербия представляется мне одним большим стихотворением, которое хочется перевести на русский.

В представленной подборке — стихотворения трех белградцев и двух представителей сербской диаспоры.

Экс-глава сербского профессионального союза писателей Радомир Андрич — поэт, известный и в России, участник Славянских фестивалей, автор около тридцати поэтических книг; первая вышла в далеком 1967 году.

Профессиональная биография Петра Жебеляна связана с Радио Белграда. Долгие годы он был ведущим новостных и культурологических программ, писал прозу, сейчас издает свою поэзию.

В Белграде живет и Горан Лазович — друг России, автор более двадцати книг: романов, поэтических сборников, публицистики, произведений для детей.

Сербскую диаспору представляет Владан Стаменкович — поэт и переводчик, публицист, составитель словарей, с 1991 года живущий в Польше.

А также — уроженец Черногории Любомир Радинович. Родился он в Подгорице, учился в университете в Приштине, в 1996 году с семьей переехал жить в Россию. Сегодня — житель Воронежа.

Об одном из представленных в подборке стихотворений хочу сказать особо, настолько исключительное место оно занимает в сербской поэзии. Это классика: «Эмина» Алексы Шантича, знаменитого сербского поэта из Мостара.

Стихотворение было написано в 1903 году, стало одной из самых известных севдалинок — городских любовных песен боснийских мусульман.

Название жанра происходит от турецкого «севда», означающего «любовь», «желание». Интересно и понятие «севдах» — состояние души, вызванное слушанием или пением севдалинок.

Мелодии таких песен — томительно-грустные, их содержание непременно отражает мусульманский колорит региона, язык таких песен полон «турцизмов». Такова и «Эмина», последнюю строфу которой написал один из самых известных исполнителей севдалинок — боснийско-герцеговинский собиратель народных песен, талантливый певец, композитор и поэт Химзо Половина. Любовная история, рассказанная здесь, стала мифом и гордостью Мостара, в городе установлен памятник сербскому «песнику» Шантичу, а так же его возлюбленной, дочери имама — Эмине.

Думаю, что, собранные вместе, эти стихотворения дополнят портрет Сербии, к которой у нас всегда будет родное, родственное отношение.

Запиши эту дудочку, уползающую змеёй,
Запиши этот сон, возвышающийся виадуком,
Запиши эту жажду, что в смиренье перетекла.

Запиши окно, что спасенье тебе заслоняет,
Запиши волну, что однажды тебя унесёт,
Запиши голубицу, упавшую с ясного неба,
Или этот трамвай, вознамерившийся взлететь.

Запиши букашку, не внесённую в энциклопедии,
Запиши мальчишку, обогнавшего рост травы,
Запиши любимую, что в душе, не спросясь, воцарилась,
И коня, не-Пегаса, что парит бок о бок с тобой…

Запиши этот день, не живи в нём, как в чьём-то завтра,
Запиши чудеса, что ведомы только тебе.


Любомир Радинович

Я на Бога гневаться не смею

                  памяти жены Весны

Вечером прохаживался в Скопье
по мосту старинному из камня.
Тридцать лет назад с него мы вместе
Вардаром-рекою любовались.
Проходили после по брусчатке,
от моста — под стены крепостные.

Вечером сидел в кафане старой,
где когда-то с нею пили кофе:
были молодыми мы, без денег,
были мы счастливыми без меры,
ждали до Подгорицы автобус…

Как же быстро время пролетело,
как же дни растрачены и годы, —
думал я, о прошлом вспоминая.

— Ты была тогда юна, прекрасна
и влюбилась в парня молодого,
что тебя немного был постарше,
хоть и полагал себя он взрослым…

Шаг не сделать, чтоб тебя не вспомнить!
Нет девчонки или зрелой дамы
с манкими весёлыми губами,
в облике которой не нашел бы
образ твой тех лет далеких, милых.

И кого винить мне остается
в том, что больше нет тебя со мною?
И кого бранить мне со слезами,
что один живу на целом свете
и что времени теперь с избытком —
больше, чем когда-либо просил я…

В дуновенье ветра то и дело
слышу я твое родное имя.
А на Бога гневаться — не смею.


Радомир Андрич

Вода помнит всё

Один мой
очарованный родственник
еженощно бредёт
на берег реки
и там вышёптывает
свои секреты
на языке, понятном только воде,
которая независимо
от того, быстро ли течёт
или медленно,
всё помнит и навеки
сокровенно сохраняет
для того, кто в каждой капле
способен разглядеть
наибольшую часть
своего существования


Мысль, превращённая в пса

И что другое мог бы услыхать
одиночка, запертый в комнатушке,
тоскливой и полной
сокрушительной бессонницы,
как не свою же мысль
в облике голодного пса,
который безотрывно
глядит на звёзды,
что ничуть не теплее
метели в бездомном
сердце


Похвала черепахе

Хорошо
черепахе
ей не нужно
никуда спешить
кругом забронирована
прикрыта от прожорливых
подчинивших спешке
своё существование
хорошо черепахе
она не обязана
шагомеру
ничем


Горан Лазович

Человек, возлюбленный птицами

У Рако Солунца
Была лишь одна нога
И одна медаль.
Ногу принес он с Великой войны.
И похоронил у могилы жены.
Когда ногу спускали в яму,
Пальнул пару раз из пистоля
И впервые, говорят, выругал солнце.

Медаль не показывал никому,
Только себе,
И только когда врачи стояли
У него в головах.
Щеки его пылали,
А на плече лежала рука короля,
Она не видна была нам,
Но его постоянно касалась…

А когда он заговаривал,
То взмахивал эполетами
И летел в Россию!
Ни одного Романова не помянул, сидя.
Опирался на свою деревянную ногу,
Просил ее выдержать
И смирно стоял, пока не сгорит свеча.

Когда умер Рако Солунец,
На похороны собралось
Больше птиц,
Чем людей.
Это он, проходя по Албании,
Подобрал двух замерзших воробышков,
Положил их в шапку-шайкачу
И оживил.
И птицы запомнили это.


Владан Стаменкович

Грделица¹

Курьерский на Салоники
который раз в пути
в последний — остановлен
на мосту

Стальные лепестки вагона
раскрылись обнажая тишину утробы
Укачанные отзвуком колес
там путники считали километры

надеялись: уходят от войны
на безопасный юг
сквозь некое ущелье
балканского рельефа


Алекса Шантич

Эмина

Ночью возвращаясь из тепла хаммама,
Шел я мимо сада старого имама.
Вижу — в полумраке, в облаке жасмина,
С ибриком-кувшином там стоит Эмина.

До чего пригожа! Привирать не стану —
Взять ее не стыдно во дворец к султану.
Подойдет поближе — сердце растревожит:
Ни один ходжа мне больше не поможет.
Говорю салам ей, но меня Эмина
Будто бы не слышит и проходит мимо.
Нацедила воду в серебро кувшина:
Розы поливает милая Эмина.
Пронеслось по саду ветра дуновенье —
Расплелись густые косы во мгновенье.
Пахнут ее косы гиацинтом синим,
Голову мне сносит, словно вихрем сильным.
Давит мне на плечи горькая кручина:
Не идет навстречу милая Эмина.
Взгляд холодный бросит и бежит напасти,
И не пожалеет, коль помру от страсти!
_{..................................}

Больше нет поэта. Умерла Эмина.
Серебра обломки — под кустом жасмина.
Сад пустой, и время наше быстротечно.
Только эта песня будет литься вечно.

Буевич Елена Ивановна родилась в городе Смела Черкасской области Украинской ССР. Окончила Черкасское музыкальное училище им. С. С. Гулака-Артемовского и Литературный институт им. А. М. Горького. Стихи и переводы публиковались в российских журналах «Дружба народов», «Нева», «Наш современник», «Российский колокол» и других, а также во многих периодических литературных изданиях Белоруссии, Чеченской республики и Украины. Стихотворения переводились на сербский, болгарский и английский языки. Автор поэтических книг «Странница-душа» (М., 1994), «Нехитрый мой словарь» (М., 2004), «Ты — посредине» (Нижний Новгород, 2004), «Елица» (Черкассы, 2011), «Две душе — две души» (Белград, 2016), «Остаться в Евпатории» (Воронеж, 2019).

Живет в городе Черкассы (Украина), работает журналистом, переводит поэзию с сербского и польского языков. В «Новом мире» (2017, № 3) публиковалась подборка стихотворений Елены Буевич «Вспомни Алушту с улыбкою странною» с послесловием Юрия Милославского.

С переводами в нашем журнале выступает впервые.