ДЕРЕВО

Молчанов Александр Владимирович родился в 1974 году в поселке Сямжа Вологодской области. Окончил филологический факультет Вологодского государственного педагогического университета, работал в Вологде в областных газетах. В 2001 году переехал в Москву. Был главным редактором и шеф-редактором изданий «Метро», «Новый Крокодил», «Взгляд», «Частный корреспондент». Учился во ВГИКе (кинодраматургия, мастерская А. Э. Бородянского) и американском университете UCLA. Написал несколько пьес, одна из которых («Убийца») поставлена более чем в тридцати театрах в России и Европе и вошла в составленный в 2011 году европейскими критиками список из двухсот лучших современных пьес. Единственный российский участник международного театрального проекта «Миллениум фронт театр». Автор пьесы «Stein», поставленной в рамках этого проекта в Лейпциге, Мюнстере и Бонне (Германия). Участвовал в работе над многими популярными телесериалами («Захватчики», «Кости», «Москва, центральный округ», «Час Волкова», «Побег», «Черчилль», «Салам, Масква» и многих других) и анимационными фильмами («Золотые яйца», «Затмение»). Лауреат литературных и кинематографических премий. Член Союза кинематографистов и Союза писателей. Преподавал во ВГИКе, Московской школе кино, киношколе «Синемоушен лаб» и Мастерской индивидуальной режиссуры. Автор четырнадцати книг, одна из которых — учебник «Букварь сценариста», входит в список рекомендованных учебных пособий всех основных московских киношкол. Создатель и руководитель первой российской онлайн-киношколы. Живет в Москве.

Александр Молчанов

*

ДЕРЕВО

Стендап-трагедия

Самый страшный враг человека — это надежда. Эта тварь погубила больше народу, чем все государства вместе взятые. Если вам нужно по-настоящему качественное решение, берите себе в советчики отчаяние. Только не перепутайте его с унынием. Потому что на самом деле трагическое мироощущение — это когда тебе всегда, сука, весело.

Часть 1. Мой сын превращается в дерево

Раньше это происходило с каждым тысячным ребенком, потом с каждым сотым. Сейчас — с каждым шестидесятым.

Они говорят, у нас есть год. Последний год, пока он будет похож на человека. Потом они заберут его у нас и высадят в лесу. В Европе и США для этого есть специальные парки в пригородах, а в скандинавских странах так и прямо в городской черте. Там Д-родители знают, где растут их дети. Они могут приехать в парк и увидеть свое дерево. Они могут поговорить с ними. Потрогать его.

Мы не можем.

Они называют это милостью. Они прячут наших детей. Они не хотят, чтобы кто-нибудь видел нас, плачущих в парке посреди города. Они не хотят, чтобы мы общались с другими Д-родителями. А больше всего они не хотят, чтобы мы строили комьюнити.

Пока нет комьюнити, пока мы разобщены, они могут притвориться, что мы не существуем. Вот почему они прячут наших детей в глухом лесу. Благо более или менее вся Россия — это глухой лес. Самое подходящее в мире место для того, чтобы спрятать что-то странное и пугающее.

Но у меня есть идея. План на самом деле. Дэн останется со мной. Никто не отнимет его у меня. Да, у меня есть план.

Знаете, я думал... где находятся дети до того, как они к нам приходят? Мне нравится думать, что они сидят на облаке и смотрят вниз. Они смотрят на нас с высоты. Они выбирают. И мы должны быть или хотя бы казаться хорошими, прежде чем они примут решение. Если мы плохие люди — они выбирают кого-то другого. Хорошие дети достаются хорошим родителям. А плохим родителям достаются те дети, что не успели отхватить себе хороших родителей.

Теперь я все время думаю об этом — что мы такого сделали? За что нас наказали?

Я думаю, что мы всегда были хорошими людьми. Не самыми плохими, давайте так это назовем.

Я люблю Анну, она любит меня, но моя совесть все-таки не вполне чиста.

Я был старше Анны на шесть лет и был женат до того, как встретил ее.

Моя первая жена… это был студенческий брак; мы толком не знали друг друга и не понимали, как это работает. Мы просто все время хотели трахаться.

Мы так и не поняли, как это работает. Как два человека могут быть вместе.

Наш брак распался, и моя первая жена осталась в нашем городе с маленькой девочкой, нашей дочерью, а я покинул наш родной город и переехал в Москву.

Все эти годы я каждый месяц отправлял им деньги. Каждый год я приезжал в мой город и встречался со своей дочерью. Исполнял, так сказать, обязанности отца. Но этого было недостаточно для того, чтобы быть хорошим отцом.

Это была моя вина, мой грех, мое проклятие. Я не любил женщину, но я не мог оставить ребенка. Это не закон; но это правило, и я нарушил правило.

В Москве я встретил Анну и влюбился. Мы были молоды и очень бедны. Но мы знали, со временем у нас все будет хорошо.

Я писал, Анна работала дизайнером в газете, и мы были очень, очень счастливы. Счастливая семья — это хорошо для участников, но плохо для драматургии, скучно для зрителей.

Я помню этот день... это была суббота. Ранняя зима. Везде был снег, и снег блестел на солнце, это был очень солнечный день.

Я ждал в холле. Анна вышла из кабинета, тетка-докторша шла рядом с ней, они обе улыбались и разговаривали. Анна подошла ко мне и дала мне что-то. Это было Фото УЗИ. Я увидел голову и два маленьких крыла. Это были не руки, это были крылья, я клянусь. Мой сын, мой маленький ангел.

Я почти не помню тот день, когда родился Дэн. Утром я отвез Анну в больницу и вернулся домой. В полдень она позвонила мне и сказала: «Дэн родился».

Я увидел его на следующий день. У него было смешное сердитое лицо.

Анна сказала, что ей сделали кесарево сечение. Дэн был обвит пуповиной. Тогда я не придал этому значения. Потом нам про это часто напоминали. При каждом удобном случае.

До года он был нормальным малышом. Только одно — он не спал.

Мы ложились в десять. В 10.30 Дэн начинал крутиться в кроватке и плакать. Я брал его на руки и ходил по комнате. И тогда он засыпал. Когда я клал его в кроватку, он начинал плакать.

Он успокаивался в 5, иногда в 6 утра.

Я должен был просыпаться в 7, чтобы писать.

Нам нужны были деньги, поэтому я взялся за несколько крупных проектов — детективные сериалы для прайма. Очень дорого, очень много геморроя с поправками. Я писал три сериала одновременно. Не простая задача в нормальных условиях. Очень Сложная задача, если вы спите два часа за ночь.

Когда эти сериалы вышли в эфире, я заметил — все истории были о детях. Похищения, педофилия, контрабандные бриллианты в детских подгузниках.

У всех моих персонажей были дети. В моих сериях детские сюжетные линии расширялись, вытесняя линии расследований преступлений. Если мой детектив приходил домой к свидетелю, тот говорил детективу: «Тихо! Дети спят».

Пытка бессонницей продолжалаись три месяца. Потом я нашел выход. Когда мы были на улице, Дэн сразу засыпал. Я поставил детскую коляску на балконе. Каждый вечер я сидел здесь и качал коляску. Дэн спал. Я мог смотреть фильмы на своем телефоне, читать книги и слушать музыку. Здесь я мог придумывать свои истории. Мы спали по очереди с Анной. Один спит — другой качает коляску на балконе.

Это было хорошее время. Но, как говорят у нас в комнате авторов, катастрофа приближалась.

Каждый день мы гуляли с Дэном. Была ранняя осень, солнечные дни. Дэну было десять месяцев. Я привез его в коляске в парк. Когда Дэн увидел детскую площадку, он встал и пошел прямо к качелям через лес. Я снял видео на свой телефон — Дэн в толстовке и с такими забавными медвежьими ушами на капюшоне. Он идет через лес, подходит к ограде, хватается за нее двумя руками и начинает трясти. Он не видел, что ворота рядом, в метре от него, и возмущался, почему он не может пройти сквозь ограду.

Это был наш последний счастливый день.

Когда мы вернулись домой, и Анна мыла руки Дэна с мылом, она нашла маленькую зеленую точку на его запястье. Она потерла эту точку мочалкой, но та не исчезла. Мы не испугались, мы просто удивились.

— Где вы вляпались в краску? — спросила Анна.

— Я не знаю.

Вечером я сидел на балконе и смотрел «Змеиный источник» Бергмана на своем телефоне. Дэн спал в коляске. Анна сидела в комнате и смотрела что-то в интернете. Я услышал, как она тихонько вскрикнула.

— Тихо! — прошептал я, не сводя глаз с экрана, — разбудишь Дэна.

— Андрей, иди сюда.

Что-то в ее голосе заставило меня повиноваться. Она показала мне научную статью. Там были фотографии — зеленые руки и ноги. И что-то совсем страшное — рука с зеленой веточкой вместо пальцев. Все это были дети — на всех фотографиях.

— Что за херня? — спросил я.

— Это болезнь.

— Ясно. Как это лечится?

— Никак.

Я долго не решался задать следующий вопрос.

— Он умрет?

— Нет.

— Нет?

Она нажала на ссылку. На экране появилось фото дерева. Я не понял.

— Они превращаются в деревья.

— Как это?

— Где вы были сегодня?

— Что?

— Что вы там делали? Ты заразил его в парке!

— Нет! Ничего такого мы там не делали. Просто гуляли.

— Он играл с другими детьми?

— Я не помню.

— Что нам делать?

Я не знал.

На следующий день я должен был быть в студии. Анна заставила меня перенести встречу. Мы пошли в больницу. Наш терапевт рассматривал зеленую точку на запястье Дэна через лупу.

Потом вздохнул, положил лупу на стол и впервые посмотрел на нас.

«Я не хочу вам врать. Это CTS».

Анна заплакала.

Childhood tree syndrome.

Ночью, лежа рядом с Анной, я малодушно думал об усыновлении. Мы отдадим Дэна старой паре из Финляндии или Швеции. У них лучшие лекарства, у них передовая медицина; они спасут его.

С утра мысль об усыновлении кажется несущественной. Но я начинаю говорить о европейской медицине.

«Что ты знаешь о европейской медицине? Ты помнишь историю Майи, как у нее болела спина и она не могла получить помощь у врачей?»

Майя — наша подруга, она живет в Мальмё, и я помню историю о ее спине. Но эта история не была бы полной без упоминания о зависимости Майи от болеутоляющих, и мы не знаем, какую помощь она попросила у врачей.

Но наша медицина точно не лучше. Когда у Дэна был ложный круп, мы вызвали «скорую» и докторша сказала: намажьте ему лоб святой водой.

Мы начали ходить к врачам. Лучшие врачи. Мировые светила. И каждый раз я видел одно и то же: интерес к болезни и полное равнодушие к нашему мальчику.

До сих пор эта картина у меня перед глазами. Доктор, седой генетик, хватает Дэна своими холодными руками, мнет его, крутит. Дэн плачет, но доктору все равно. Для него это не человек. Полено. Строчка в его долбаной диссертации. Направление на анализы и лишние сто долларов реферальных от компании, которая делает эти анализы.

Никаких генетических нарушений у Дэна нет. Абсолютно здоровый мальчик. Просто его тело превращается в дерево. Постепенно, клетка за клеткой. И никто не знает, почему это происходит и как это можно остановить.

В средние века дети умирали от болезней, которые сегодня лечатся двумя таблетками под язык. Когда-нибудь найдут лекарство и от «Д-синдрома». Только нам от этого не легче.

Дэн не понимает, что случилось. Кажется, он думает, что сделал что-то не так. Он чувствует себя виноватым.

Он подходит ко мне и обнимает меня. И когда он делает это, все силы покидаюет меня. Я не могу дышать.

Анна умоляла меня не рассказывать маме. Она права. Мама найдет одно объяснение: «кесарево». И один рецепт: «покрестите его». Я уже давно не могу находить общий язык с людьми, воспитанными телевизором.

Это очень популярная точка зрения. Анна круглые сутки пасется на форуме «Д-родители».

«Если бы я была министром здравоохранения, мой первый приказ был бы: только естественные роды. Кесарево сечение запрещено, потому что это главная причина CTS».

Когда человеку больно — он ищет кого-то, кому тоже больно. И пытается удвоить, удесятерить эту боль. Потому что когда другому больнее, чем тебе, это значит, что тебе не так больно, как ему.

Это их способ справляться с болью. Мой способ справляться с болью — это писать. Я пишу книгу о счастье.

Часть 2. Что такое счастье?

У счастья плохая репутация. Счастливый человек всегда вызывает у окружающих подозрение — боже, уж не придурок ли он?

Человек, излучающий неиссякаемый оптимизм, кажется… скажем так, недостаточно информированным об опасностях и сложностях нашего постоянно меняющегося мира.

Да и вообще, разве можно быть все время счастливым? Разве можно встречать любые неприятности и огорчения с улыбкой?

Вот вы сейчас слушаете меня и думаете про себя: разве можно быть счастливым, когда у меня… (здесь впишите то, что мешает вам быть счастливым).

А уж у творческих людей унылое выражение лица — главный и зачастую единственный признак профессиональной состоятельности.

У одного хорошего сценариста на сайте прочитал: «Творческий человек должен быть депрессивным».

Кому должен?

Помните у Надежды Мандельштам: «Кто тебе сказал, что ты должна быть счастливой?»

Хорошо сказано. Красиво. Давайте носиться с этой мудростью как с писаной торбой и вытаскивать каждый раз, когда нам вдруг покажется, что что-то давно с нами не случалось ничего плохого.

Стоп.

А кто вам сказал, что вы должны быть непременно несчастным?

Человек создан для счастья, как птица для полета. Для полета птица создана, заметьте, а не для мечты о небе. Почему же мы тратим нашу жизнь на мечты о счастье вместо того, чтобы быть счастливыми?

Козьма Прутков, русский Тони Роббинс девятнадцатого века, говаривал: «Если хочешь быть счастливым — будь им».

Старина Прутков издевался, конечно. Он тоже, как и вы, думал, что быть счастливым невозможно. Или по крайней мере очень трудно.

Кстати, да, это трудно. И одного решения здесь недостаточно.

Это целая технология.

Точная наука.

Стать счастливым за одну минуту трудно.

А вот за месяц — можно. Ну, хорошо, за полтора.

Для этого не нужно сворачивать горы, зарабатывать миллиарды, становиться поп-звездой, влюблять в себя принцессу. Это все тоже можно сделать, и для всего этого существуют свои технологии. О которых как-нибудь в другой раз.

Счастье — это состояние.

Счастьем можно управлять.

Этим мы с вами и займемся.

Выполняя каждый день простые и прикольные упражнения, мы с вами раз и навсегда научимся быть счастливыми. Как минимум — чуть более счастливыми, чем были раньше.

Много времени у вас это не займет.

Но есть один секрет. Упражнения, которые я вам предлагаю, нужно делать. От того, что вы про них услышите и, может быть, даже поймете, как они работают, — толку мало.

Прежде всего мы с вами выясним, что такое счастье.

Как оно устроено и как оно работает.

Узнаем, что мешает вам быть счастливым.

Для тех, кто собаку съел на тренингах личностного роста, обещаю: это будет не просто эмоциональная накачка, а довольно глубокая работа с ценностями, с целями и управлением вашей энергией, которая даст не просто временный эффект, а приведет к необратимым, я бы даже сказал, непоправимым изменениям к лучшему.

Вам резко разонравится быть несчастными.

Счастье — неплохая штука на самом деле.

Вам понравится.

Часть 3. Черновик

Семь месяцев назад я должен был сдать в издательство свою новую книгу-бестселлер «Технология счастья». Вместо нее я пишу эту пьесу. Вернее, я не пишу эту пьесу. И это оказалось еще более трудной работой, чем писать. Бергман говорил, что написание пьес разрушает кору головного мозга. Я думаю, мозг разрушает не писательство, а неписание, потому что не писать в тысячу раз труднее, чем писать.

Я жую, жую, жую этот чертов черновик. Я снова и снова пишу план этой пьесы, а он рассыпается у меня в руках. Все мое ремесло, которое я осваивал много лет, не имеет силы. Сотрясание воздуха.

Например, я рассказал вам о том, что меня мучает совесть из-за моего первого развода, а ведь это неправда. Я не чувствую себя виноватым, я поступил совершенно правильно, и если бы мне приходишлось прожить свою жизнь еще раз — я сделал бы точно так же.

Нет, меня не мучает совесть.

Но там, за этим рассказом, скрывается настоящая тьма. Там скрывается то, куда я даже посмотреть не могу, не то что рассказать об этом. То, в чем я даже себе никогда не признаюсь, не то что вам.

Нет слов, чтобы описать эту тьму.

И наоборот. Я не могу написать про счастливый день, день рождения Дэна, когда ему исполнилось семь лет и когда мы все вместе пошли в аквапарк. Как сияло его лицо, когда он качался на искусственных волнах или грелся в теплом бассейне. Нет у меня сил про это писать. Стоит мне просто на секунду вспомнить это — и как будто вся кровь мгновенно вытекает из моего тела. Я становлюсь обескровленной мумией. Стоит мне шелохнуться — и рассыплюсь в прах, как рассыпается сюжет этой пьесы.

Про что тогда писать?

О чудесных выздоровлениях от «Д-синдрома», рассказы о которых передаются из уст в уста?

О том, как мамочки выгнали нас с Дэном из детского клуба, когда увидели зеленые пятна у него на руках?

О том, как мы пытались получить справку об инвалидности, для того чтобы Дэна зачислили в специализированный детский сад вместе с другими Д-детьми? До сих пор помню довольное лицо той тетки в комиссии, когда она нам отказывала. Почему в эти комиссии всегда берут законченных садистов?

О том, как мы мотались через весь город на встречи с какими-то мутными специалистами на ободранных съемных квартирах? Как читали купленные за бешеные деньги отксерокопированные книги этих мутных специалистов?

Или, может быть, о том, как я ездил на Байкал на встречу с шаманом? Шаман взял с меня десять тысяч, провел обряд и сказал, что Дэн выздоровеет в течение года. Дэн не выздоровел, а я проклял и шамана, и его тупых, ленивых и слабых лесных духов.

Помните, были лесные пожары в Сибири? Это сработали не китайцы-поджигатели. Это сработало мое проклятие. Не хрен от имени духов обещать то, чего не можешь выполнить.

Мне все время снится, что я дерево.

Мир вдруг становится невероятно быстрым. Я начинаю видеть не детали, не события, а потоки. Я вижу движения, которые при обычной скорости не видны. Вот что такое быть деревом. Вот что происходит с Дэном.

Я иду в парк, встаю напротив дерева и пытаюсь стать деревом.

Я придумываю танец. Нужно крепко встать на землю двумя ногами и почувствовать, как ноги уходят глубоко в землю, как корни. Тело — это гибкий ствол. А руки и голова — это ветви. И теперь представьте, что вы стоите на дне реки и вокруг вас не воздух, а медленное течение реки. Почувствуйте поток и двигайтесь в этом потоке. Двигайте телом, руками и головой, крепко держась за землю ногами.

Так можно стоять часами, и в конце концов начинаешь чувствовать поток, чувствовать эти тончайшие движения и главное — чувствовать себя частью этого движения, частью потока.

День за днем я танцую этот танец дерева.

Анна предложила мне завести второго ребенка. Я ее понимаю. Невозможно жить, когда знаешь, что все, что ты делаешь, — бесполезно, потому что ты уже проиграл.

Но это значит, что Дэн — черновик, неудачная попытка.

Я слишком люблю его для того, чтобы считать его черновиком.

Мой сын — не черновик.

Часть 4. И вот что я увидел, став деревом

Наконец-то я сошел с ума. И сразу все понял.

Все проблемы нашего общества происходили из-за того, что мы учились у животных, а не у деревьев. Как только мы сменим учителей, мы начнем получать совершенно другие результаты.

В прошлом веке философ Мишель Фуко ввел термин «эпистема» как совокупность способов познания и мышления.

Он говорил о трех эпистемах, начиная с эпохи Возрождения. Все, что было раньше и после, — ему было не очень интересно.

Я задумался: а почему неинтересно? Мне кажется, имело бы смысл сходить и в прошлое, и в будущее.

Первое — это древний мир. Первые племена, первые поселения, первые войны, первые боги. Главный человек в это время — воин.

Второе — античный мир. Полисы, философия, олимпийские игры. Главный человек в это время — философ.

Третье — христианская эпоха. Монастыри, книги, диспуты, костры инквизиции. Главный человек — монах.

Четвертое, и тут мы с вами догоняем Фуко, — эпоха Возрождения. Живопись, литература, музыка. Взлет технологий. Главный человек — художник.

Пятое — классицизм. Просвещение. Энциклопедии. Разум. Революции. Храмы разрушают, оставляя одну башню для научных опытов. Главный человек — ученый.

Шестое — современный мир. Мир систем. Мир коммуникаций. Прозрачный мир. Мир, когда возможно все. Главный человек — предприниматель.

Седьмое — мир будущего. Мир потока. Мир после информации. Мир, когда вопросы будут важнее, чем ответы. Когда умение пользоваться будет цениться выше, чем умение создавать. Мир без лидеров.

В этом мире главным будет не человек, а дерево.

Часть 5. Однажды утром

Однажды утром я встаю рано, одеваю Дэна, беру его за руку и мы вместе уходим из дома. Я знаю, что ждет нас в конце этого пути.

Два человека.

Или два дерева.