РОМАН ОБО ВСЕМ

РОМАН ОБО ВСЕМ

Ольгерд Бахаревич. Собаки Европы. М., «Время», 2019, 768 стр. («Самое время!»)

Ольгерд Бахаревич — один из самых успешных писателей Беларуси, автор полутора десятков книг прозы, его вещи переведены на многие языки, в том числе на английский, французский, немецкий, польский, болгарский, чешский и др. Бахаревич и сам переводил произведения братьев Гримм, Франца Кафки, Г. Г. Эверса, стихи немецких поэтов. Роман «Собаки Европы», который называют главной книгой Бахаревича, вышел в Беларуси и на белорусском в 2017 году^[1]. Роман был отмечен сразу несколькими литературными наградами, среди них — независимая Читательская премия, основанная специально для него. Благодарные поклонники объяснили ее вручение тем, что Бахаревич «поднял современную белорусскую литературу на совершенно новый уровень». В нынешнем году книга издана в России и уже вошла в список финалистов «Большой книги». Интересно, что перевод на русский язык сделал сам автор, при этом русская версия романа не идентична белорусскому варианту, полностью переписаны целые страницы.

С читателем Бахаревич не миндальничает. Стоит увлечься, погрузиться в действие — и автор немедленно выбьет тебя из колеи, огорошив чем-нибудь вроде короткой облегающей юбки на мужчине-дознавателе (кстати, дело тут не в ориентации героя, а в моде, которая к 2050 году оденет многих европейских мужчин в юбки и колготки). Или отвлечет ненавистью другого героя к обычным пластиковым пакетам. Или удивит размышлениями третьего, сорокалетнего фрика-филолога Олега Олеговича (ОО), злящегося на опостылевшие ему белорусский, русский, английский et cetera языки. Собственно, с этого книга и начинается: недовольный имеющимися в его распоряжении языками ОО придумывает свой собственный — бальбуту и разрабатывает для него оригинальную лексику и грамматику. Конечно, белорусской интеллигенции, рассматривающей мову как основу национального возрождения, подобное презрительное отношение героя к родному языку чуждо, но автору необходим эпатаж, развивающий и обостряющий конфликты внутри романа. Действуя, как лингвоконструктор и креатор, ОО формирует не искусственный конланг вроде эсперанто, предназначенный облегчать взаимопонимание людей, а хочет понять, «что у языков внутри», создает полноценный язык, мотивирующий своих носителей быть свободными, независимыми и самодостаточными. Нечто подобное в аналогичном антиутопическом антураже любопытно исследовал в своем романе «Мова» другой белорусский автор — Виктор Мартинович, в книге которого роль мощнейшего несубстанциального психотропа отведена его родному, исконному языку. У Бахаревича — язык придуманный, но он тоже делает со своими носителями что-то странное… «Бальбута получилась такой живой, что от нее даже кто-то умер». Созданный ОО только для личного пользования, тайный язык все-таки прорывается в мир, и вот уже ОО усердно и кропотливо строит его вместе с тремя случайно встреченными и «обращенными» соратниками-апологетами. Я говорю сейчас о первой главе книги, которая называется «Мы легкие, как бумага», где новоявленные апостолы бальбуты, молодые люди — два парня и девушка по прозвищу Каштанка — в компании своего «гуру» переживают жизненные и любовные катастрофы, приправленные фантасмагорическими видениями ОО и сатирической иронией автора. Кстати, в конце книги есть краткий словарь бальбуты, философия которой основана «на разнообразии, свободе и поэзии». В ней нет слова «должен». В ней нет слова «мы» — только бесконечное число свободных и уникальных «я». В ней нет слова «бог» — а если кому-то заблагорассудится заполучить себе бога, он назовет его своими словами, теми, которые пригодятся именно ему и никому другому. В ней нет ни морализаторства, ни морали, нет слов, которые бы оценивали, хорошо что-либо или плохо, правильно или нет. Все имеет право на существование. Мир сложный — и это не хорошо и не плохо, так просто есть.

Всего в «Собаках Европы» шесть глав-историй. Они самостоятельны и выглядят вполне законченными произведениями, поэтому традиционным романом внушительное, почти восьмисотстраничное сооружение Бахаревича назвать сложно... Сложно, но можно, поскольку некоторые персонажи, предметы и средства выражения (в первую очередь — бальбута) пронизывают книгу, неожиданно выныривают, проявляются, эхом звучат в разных главах, локациях и временах (действия историй Бахаревича разнесены во времени от наших дней до примерно 2050 года), создавая общее объемное сюжетное поле. Автор меняет от главы к главе манеру, стиль изложения и даже жанр. Нечто подобное было у Дэвида Митчелла в «Облачном атласе» и у Дмитрия Быкова в «Июне». Все шесть историй Бахаревича завершены и цельны, все они могут быть прочитаны по отдельности и даже, если хотите, в любом порядке, но внутри каждой есть загадки, ответы на которые даст лишь внимательное прочтение всей книги. Ответы эти неоднозначны и у разных читателей наверняка получатся неодинаковыми. Разгадывание и интерпретация провокационных литературных головоломок — дело непростое, а тут еще после каждой главы — стихотворение, своеобразное поэтическое интермеццо, умножающее варианты понимания прочитанного, добавляющее пищи для размышлений. Ребусы «Собаки Европы» напоминают смысловые петли и подтексты «Петровых в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова. Еще одно сходство этих романов в том, что описание особенностей городов, где происходит действие (в одном случае Минска, в другом — Екатеринбурга), играет ключевую роль в создании нужной атмосферы происходящего и подтверждения его фантасмагорической достоверности.

Вторая глава, «Гуси, люди, лебеди», идеально соответствует понятию «антиутопия». В глухом местечке под названием Белые Росы где-то на западе Беларуси, находящейся в 2049 году под полным контролем России, любознательный четырнадцатилетний мальчик по прозвищу Молчун становится свидетелем и участником событий, переворачивающих его жизнь. Читатели постарше, конечно же, уловили язвительную отсылку к известной одноименной киноленте, снятой в советские годы на «Беларусьфильме», а прозвание Молчун, возможно, высветило в памяти некоторых и повесть «Улитка на склоне» братьев Стругацких. Белые Росы 2049 года — это безнадежность, тоска и вырождение. Несколько доступных сельчанам сайтов интернета обновляются раз в месяц. Доносы, черные машины, «стратегический лес» и нависшая одновременно с юга и востока военная угроза довершают мрачную картину жизни на окраине Российского Райха (так Бахаревич называет воссоединившуюся Россию). Молчун пытается закрыться от депрессивного окружающего мира, общаясь в полутьме курятника с нежно обожаемой серой гусочкой, но неумолимая логика антиутопий подсказывает, что спрятаться от судьбы не получится, что этот невзрачный застенчивый паренек непременно окажется в самой гуще зловещих событий. И вот Молчун уже укрывает неотразимую парашютистку-диверсантку Стефку, откуда-то знающую язык бальбута (без Каштанки не обошлось). А вот Молчун плотно общается с контрразведчиком майором Лебедем в непачкающемся белоснежном мундире, который (майор, а не мундир, хотя на самом деле тут еще подумать надо) прибыл в Белые Росы вражескую парашютистку ловить. Именно здесь Бахаревич показывает свое мастерство злого сатирика в полный рост: что может быть анекдотичнее и страшнее битвы боевых киборгов в навозе деградировавшей белорусской деревни. А в финале истории напуганный Молчун как-то незаметно уменьшается в росте и исчезает вместе с любимой серой гусочкой. Наверное, для того, чтобы так или иначе напомнить о себе образом Нильса Хольгерсона, который еще не единожды всплывет в последующих главах.

Третья история, рассказывающая об одиссее бабки-шептухи Бенигны, обладающей магическим даром избавления людей от «лишнего» и умеющей посещать мифический неандертальский лес, куда она это «лишнее» относит, показалась мне чересчур затянутой. Не исключаю, что в некотором избыточнословии кроется особый замысел, попытка автора загипнотизировать, «зашептать» читающего, но ведь это очень опасно при таком внушительном общем объеме текста. Бахаревич, неоднократно намеками и прямым текстом упоминающий в своей эпопее Кафку и Джойса, умело отдает классикам должное. А ворожею Бенигну мафиози-националисты, собирающиеся использовать чудесный дар бабки в своих целях, умыкают из ее хаты между неандертальским и андертальским лесами и привозят на остров-могильник ядовитых отходов в Средиземном море, где их предводитель Максим Кривичанин хочет овладеть бабкой, а заодно — и ее первозданной народной силой, чтобы построить на мусорной свалке идеальную суверенную Беларусь. Как это происходило и что из этого получилось — подробно описано в главе «Неандертальский лес». В другой главе, ближе к финалу книги, автор иронично покажет, что Максим и знахарка-шептуха стали героями оппозиционной эмигрантской Беларуси, но ничего смешного в злоключениях Бенигны нет. Между прочим, бабка когда-то лечила маленькую Каштанку, ту самую девушку, что помогала ОО создавать бальбуту.

Герой четвертой главы, безалаберный житель Минска, которому не дает покоя сказка про Нильса Хольгерсона (он ее все время анализирует и додумывает, посылая читателю загадочные сигналы), по просьбе матери должен передать каким-то людям таинственную посылку в пакете. Но, словно в дурном сне, ему постоянно что-нибудь мешает… История называется «Тридцать градусов в тени», и уже из заглавия видно, как тяжело персонажу в такую жару шарахаться по Минску, да еще с этим дурацким пластиковым пакетом, ведь он просто ненавидит пластиковые пакеты. И снова Минск становится живым участником событий, описание пространства города вмещает исключительно важные для понимания книги смыслы… В своих метаниях герой потеряет и найдет пакет, побывает клоуном на свадьбе, будет ограблен, едва не расстанется с жизнью, встретит одноклассника и свою бывшую ученицу, когда-то в него влюбленную, наткнется на Олега Олеговича с бальбутой и даже на Бахаревича с супругой. И догадается, что в пакете. И останется посредине минского лета.

Пятая история, «Капсула времени», — самая короткая. Школьный учитель, похожий на ОО из первой истории (а может быть, это он и есть), стараясь вызвать интерес и завоевать доверие своих учеников, этих бестолковых Сидоревичей и Каштанок, предлагает им написать послание в будущее. И сталкивается с тем, что в будущее нельзя писать что попало, поскольку сообщения в грядущее нуждаются в строгой проверке на политическую и моральную грамотность... К этой главе романа подверстано приложение под названием «Камнееды», написанное на бальбуте. При желании его можно перевести, используя словарь, о котором я уже упоминал, но автор, здраво оценивая читательскую лень, любезно сделал это сам: «Чтобы не летать подобно птицам, людям нужно есть камни. Камни дают силу, дают вес...» И от родной земли не оторвешься.

Шестая глава, «След», действие которой отнесено в 2050 год, посвящена невеселым размышлениям о литературе, поэзии, Европе и Беларуси, судьбы которых в недалеком будущем не представляются Бахаревичу счастливыми. Дознаватель службы идентификации неопознанных лиц, Терезиус Скима, удивленный странным содержимым рюкзака неизвестного бродяги, скончавшегося в захудалой берлинской гостинице, — птичьим пером и книгой на неизвестном языке, — впадает в тревожное беспокойство. Пытаясь установить личность умершего, он выходит за рамки служебных полномочий и колесит по Европе, посещая немногие сохранившиеся там книжные магазины, знакомится с книжниками-маргиналами и их незавидной жизнью. Это путешествие можно (и нужно) рассматривать в контексте авторского поиска национальной идентичности, в первую очередь, естественно, белорусской. В финале, опасно нарушив все законы, Терезиус добирается аж до Минска. Постепенно Скима начинает болезненно, физически ощущать невосполнимую тяжесть утраты огромной части культуры — бумажной книги, а заодно и катастрофический упадок литературы в целом. Практически вся последняя глава — это растворенное в тексте ощущение гибели словесности: «Перо и крылатый конь: была в этом какая-то злая ирония. Пока литераторы летали над планетой в оплаченных организаторами лайнерах на фестивали и конференции и лихорадочно стучали пальчиками по клавиатуре, ловя вдохновение и веря в своих крылатых коней, пока они щекотали символическими перьями свое затвердевшее самолюбие — на земле незаметно умерла литература».

Размышления о смерти литературы — лишь одно измерение этой большой книги, которую по глубине художественно-философского осмысления последних десятилетий можно сравнить, пожалуй, с таким же всеобъемлющим романом Валерия Залотухи «Свечка», тоже имеющим сложную структуру, включающую поэтическое, эпистолярное и сказочное приложения. К сожалению, в любой рецензии многомерная, алогичная, циничная, вызывающая вселенная Ольгерда Бахаревича будет выглядеть плоско. Ведь его роман сразу обо всем: о жизни, о литературе, о поэзии, об иллюзиях, о национализме, о любви, о сексе, о языке и власти языка над человеком. Похоже, пришла пора таких книг, ведь псы Европы воют уже совсем рядом…

«Это русская книга. Да?» «Не совсем, — сказал Скима. — Я думаю, она бе-ло-рус-ская». «Это русская книга, — терпеливо сказала таможенница. Она разговаривала с ним строго и назидательно, как с ребенком. — Мне нужно точно знать, что это не политическая пропаганда. Сейчас я позову эксперта. Подождите здесь».

Владимир ЛАРИОНОВ

^{Санкт-Петербург}