Михайлов Сергей Юрьевич родился в 1970 году в Молдавии, с 1988 года живет в Калининграде. Окончил филологический факультет Калининградского государственного университета. Поэт, переводчик. Автор трех поэтических книг. Редактор и составитель нескольких антологий калининградской литературы. Стихи переводились на европейские языки. В публикации сохранена авторская пунктуация.
Сергей Михайлов
*
ПРИВЕСОК ПУСТОТЫ
* * *
Как шумело так и поутихло
И легла как выжженная прядь
На лицо такая паутинка
Что уже не спутать и не снять
Но и как усердный ноготочек
Соскребал вощёнку с леденца
Тишины сердечной молоточек
Убирает лишнее с лица
* * *
Сергею Корнющенко
Молодость сошедшая с экрана
Весть опередившая гонца
Век не заживающая рана
Хоть и зацепило слегонца
Саечку с испугу втихомолку
Сохранит стыдливая молва
Ровно положённая на полку
Общим планом снятая глава
Темнотой накормлены досыта
По углам который ни возьми
В кинозале хохотно да смыта
Плёнка набежавшими слезьми
Рано-рано ох встаёт охрана
И стоит до самого конца
Молодость сошедшая с экрана
Весть опередившего гонца
* * *
Завалила углы, опрокинула спатки
Неделимых, увы, на четыре лопатки.
У неё что ни час — перерешивать поздно:
Штабель тесен и част, и никто не опознан.
Всё мирком да ладком, как и задали на дом.
Не видать далеко. А смотреть и не надо.
А скажи поперёк баю этого баю —
Унесёт за порог, под шумок закопает.
* * *
Ведя учёт последствиям зимы,
Я нескольких вещей не досчитался
И с теми, кто был ею взят, прощался.
Хотя знакомы с ними были разве мы?
Нет, не были. Но я без них остался.
Что до вещей — вздыхаешь легче ты,
Теряя то, не был к чему привязан, —
Я перечислю их для простоты:
Ракушка, шарф, густая тень под вязом.
А рад ли я привеску пустоты?
Конечно, рад. Но вспомнить их обязан.
А памяти что мне сказать насчёт,
Которую по пустякам я трачу? —
Что сору вровень донному течёт
Её ручей. Возьми-ка на учёт —
И в каждой капле сыщешь недостачу.
Детский сад
Ивану Михайлову
Вооружившись линзою окна,
Мы видим, как раскатывает небо
В лепёшку, не жалея толокна,
В кормилицу играющая Геба, —
И весь присыпан сытною мукой,
Перележавшей все земные сроки,
Больничный сад, где вскормлены рукой
Её младенческой синицы да сороки.
Да будет пир в юдоли этой слёз,
Да высохнут они без промедленья! —
Столь счастливо дитя, беря всерьёз
Мир целый в безраздельное владенье…
Но в поздний час, едва им овладев,
Она услышит зов без разговоров
Идти домой, взаправду онемев;
И сей же миг из гибельных просторов
На сад ночной прольётся детский гнев
Горючими слезами метеоров.
* * *
А если хочешь знать, так это вот:
Улыбка, бабочка чужого полуслова,
Одно мгновенье лишнее живёт, —
Уже ты всё прервал и всё нарушил
И жизнь её фактически разрушил,
Из ничего возникнув бестолково;
Уже свершён досадный разворот
Лица, и глаз, и губ, её несущих,
К тебе, из сокровенного наружу, —
Лови её, она вспорхнёт вот-вот,
Перелетая в мир несущих.
Так вот и жизнь — мгновение, пока
Лица не покидает чужака —
Нелепая волшебная ошибка! —
Улыбка, угасающе легка,
К тебе не обращённая улыбка.
* * *
Саше Артамоновой
Только что были здесь
А теперь только пыли взвесь
Между шторками светится
Да темно на лестнице
Слепком тёплого тела
Стекло запотело
В горке по краю сколото
Детских фигурок сколько-то
Переложено ватой
Будто снег вороватый
Нас принакрыл дохой
И не пустил домой
* * *
ничто нас не пугает как рассвет
на чёрной площади живого места нет
раб-колокол звонит по всей стране
всё громче звон всё будущность странней
Вечер
И кодла мальчиков, и девочки на взводе
Любовь мою крадут, хохочут ей в лицо.
Ещё не смерть, но что-то в этом роде
Под окнами стоит, сшибая на винцо.
Как не отдать на круг весёлый этот опыт,
Как не войти по горло в сумеречный свет?
Фуфырь моей вины чужими будет допит.
Но мне ли алчущих ловить на воровстве? —
Когда я сам… Когда? Вот именно: когда же?
Но память, занята нелепицей одной,
Столь зачарована темнеющей водой,
Что не заметит и моей пропажи.
* * *
Памяти Виктора Рябинина
Ирге и оврагу
Приданный лягу
Раскину кости
Заходите в гости
Что стяжал
Ничего не жаль
Которые живы
Тяни мои жилы
Тяните соки
Хоботки осоки
Сильфиду малую
Мясцом побалую
Злаку да былью
Крови налью
Вдовам на пяльцы
Горькие пальцы
А вам хвощи
Послаще хрящи
Колите колени
Мои коренья
Или вам не нравится угощенье
Жду юрка-мышицу
В сердечную мышцу
А серую мышку
Глубоко под мышку
Девица-река
Вот моя рука и другая рука
А тебе сон-трава
Моя голова
Опадай листом
Бывшее лицом
Испей синица
Из моей глазницы
И ты куница
Из моей ключицы
Красно лежится
Пеной душицы
Вольно бежится
Волной пшеницы
Гостьими устами
Ах говорится
* * *
В холмы закат залёг тупой иглой,
Нацелившись в меня, быть может.
Печаль моя светла — она полна толпой
Возвышенно кипящих мошек.
Они-то — да, а страсти — нет. И ты
Мне машешь из толпы в порядке хохмы.
И сердце тешит первый опыт пустоты.
И мгла спускается на холмы.
Облака
Громоздятся, толкутся, пихаются
Облака — облако к облаку.
Отчего так истошно икается
Пережившему вас сопляку?
Перекатами плотными, полными
Тычется горечь под самый дых —
Что случилось, что вы меня вспомнили
В эмпиреях своих ледяных?
Бездыханный, стою — кумекаю:
Как прикажете понимать
Вашу прихоть, а больше и некому
Так ревниво меня вспоминать?
Невесомые — падали. Падали.
Не поднять вас. Не обнять.
Вышли на небо вы, не правда ли,
Чтобы свиделись мы опять?
Вон как пышете сахарной горкой —
Жжётся чистый-пречистый лёд!
Всласть мне икается горько-горько.
Но и это сейчас пройдёт.