Парамонов Борис Михайлович родился в 1937 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский государственный университет и одно время был в нем преподавателем (кафедра истории философии). Кандидат философских наук. Эмигрировал в 1977 году. В 1986 — 2004 годах — штатный сотрудник «Радио Свобода», продолжает работать для радио и сейчас. Автор нескольких литературно-публицистических сборников. Живет в Нью-Йорке.
Борис Парамонов
*
ВЫЖИТЬ И РАЗЖИВАТЬСЯ
* * *
Закружилась голова
на всесветном растопыре.
Сколько будет дважды два?
Приблизительно четыре.
Обойтись без лишних слов
и ненужных умножений —
много было у голов
уголовных уложений.
Лучше к дому побрели —
там уважат и уложат,
а бессчетные нули
и без нас на пять умножат.
* * *
Я глаз, а не рука, гляжу издалека
и будто различаю, вижу.
Но руку протянуть, схватить наверняка —
как от Ростова до Парижу.
Но что ж, на авион и улетай в Париж,
Шенгенскую наладив визу.
Спускайся и гляди — хоть с крыш,
хоть снизу.
Свободен тот полет, и низ как будто высь —
плати за посмотренье выкуп.
На старый тротуар, прохожий, подивись —
рука крюка, глаза навыкат.
* * *
Русским Гулаг — что пальцам кулак:
сжаться и разжиматься.
Ибо в один доход доходяг
выжить и разживаться.
Не скоротечно течет по годам
лагерных дней чахотка.
То ли сожмется — тут Магадан,
а разожмешь — Чукотка.
От невиновности до вины
зэк с конвоиром братья.
Только отныне отменены
рукопожатья.
Русь наша Русланд, Руслан и Полкан,
суй — не просунуть! — поленья.
Белым и мором курится вулкан,
вольное поселенье.
* * *
Зло не зело добро,
но выбор значит вброс.
Наваливать ведро,
выбрасывать отброс.
Но выйдя из игры
и вылетев из луз,
катать и класть шары
в чернявый ящик муз,
как яйца в теплый бокс,
желтить белковый пух,
и будет писк и vox
и популярный дух.
А потому, зане
и как еще? — because
судьба сидеть в говне
для мух, а не стрекоз.
Пристинный вертолет,
верти года назад:
песочник-желторот
вернется в детский сад
на даче за пятак
соснову слушать медь.
А ежели не так,
куда детишек деть?
И далее — везде:
ни далей, ни разлук.
На праздной борозде
забыт вчерашний плуг.
Какой еще стакан
потиром нарекать?
Какой еще пахан
возьмется изрекать?
С лица не воду пить
и ни с корявых скул.
Попытка полюбить
Москву, Москву, Москву.
Ни горок, ни болот,
ни снега, ни дождя.
Шар невелик ballotte —
с полголовы вождя.
Яйцо не шар — овал,
и это не в упрек.
Но кто нарисовал
и округлил итог?
Электор, ешь и спи —
не худшие дары.
На языке Шекспи-
ра яйца суть шары.
В башке — шаром кати,
катись шаром, земшар,
сбивая на пути
от Ниццы до Шушар
различны городки
в различных областях, —
и больше ни строки
в последних новостях.
В башке дыра: ура,
цела стопа и длань.
И землероб орал,
а воин сеял брань.
* * *
Как проститутке на выданье срочно
штопают химен,
так гимнописец за вечер построчно
выправил гимн.
Если, сопрев, расползаются нитки —
хоть на живую!
Вот и живой, и остался в прибытке,
и торжествую.
Букве не следуй и ветхие вехи
сменивай шустро.
Сгинет словарь, но пребудет вовеки
глокая куздра.
Как бы ни падали ране и ныне
троны-короны,
по полю конные скачут Добрыни,
едут Андроны.
Солнце голландца, родимый подсолнух,
лузгано знатно —
не оттого ли на глянцах подсохлых
мутные пятна?
Солнце садится, снуют напоследок
мошки-букашки,
а на портрете прищурился предок
в желтой рубашке.
* * *
Америка, двор монастырский,
печалуйся, жаль и не жаль.
Ни Бабель, ни Горький, ни Свирский
в такую не метили даль.
Прицелился, выстрелил — мимо!
Пол-вечности за полчаса.
И схизмой представилась схима,
но это и есть небеса.
Так значит за меньшею долей
земли, обреченной в распыл,
за га, сопрягаемым с волей, —
чтоб неслух про послух забыл?
И я, удаляясь, как трактор,
прощальной рукою махал,
и ехал неезженым трактом,
и небо пустое пахал.